– Вот он, – произнес лорд Питер Уимзи, – самый прекрасный момент моей жизни, которым я буду гордиться до конца своих дней. Я чувствую себя настоящим Шерлоком Холмсом. Начальник полиции, инспектор, сержант и два констебля обратились ко мне с просьбой выбрать одну из представленнных ими версий. Однако я, выпятив грудь, подобно горделивому голубю, могу теперь откинуться на спинку стула и заявить: «Джентльмены, все вы ошибаетесь».

– Черт возьми! – воскликнул начальник полиции. – Не можем же мы все быть не правы.

– Вы напоминаете мне, – продолжил Уимзи, – стюарда на попавшем в качку корабле, который убеждает пассажира: «Сэр, вам не должно быть плохо». Вы можете ошибаться и ошибаетесь.

– Но мы подозревали всех. Послушайте, Уимзи, вы же не собираетесь сейчас пойти на попятную и заявить, что убийство совершила миссис Грин, или молочник, или кто-то, о ком мы даже не слышали. Это будет в худших традициях дешевых бульварных детективов. Кроме того, вы же уверяли, будто убийца – художник, и назвали шесть имен. Вы берете свои слова обратно?

– Нет. Подобной низости я не совершу. Я лишь хочу уточнить кое-что из сказанного ранее. Вы все ошибаетесь, но один из вас – в меньшей степени, чем остальные. Однако никто из вас не назвал имени истинного убийцы, и никто не озвучил правильную версию, хотя некоторые перечислили необходимые для доказательства вины факты.

– Прекратите это высокопарное занудство, Уимзи! Все-таки мы говорим о серьезных проблемах. Если у вас есть информация, какой не располагаем мы, вы обязаны ее предоставить. Я бы даже сказал, вы должны были выложить все немедленно, а не позволять нам тратить время на пустые разговоры.

– Я так и сделал, – заявил Уимзи. – Причем в день убийства. Только вы запамятовали. Я от вас ничего не утаивал. Просто ждал, когда из тени выйдут все подозреваемые, чтобы я укрепился в своих подозрениях. Ведь выстроенную мною версию в любой момент могло разрушить какое-нибудь непредвиденное обстоятельство. Честно говоря, я еще ничего не доказал, но сделаю это в любое время.

– Хорошо, – кивнул прокурор, – прошу вас, расскажите нам, что именно собираетесь доказать, а уж мы предоставим вам такую возможность.

– Отлично! Давайте вернемся к моменту обнаружения трупа. Тогда я обратил ваше внимание на один ключевой момент, Дэлзиел, благодаря которому мы с самого начал выяснили, что причиной смерти Кэмпбелла было убийство, а не случайность. Вы помните, как мы нашли тело? Оно лежало в воде, холодное и окоченевшее, а на берегу стоял мольберт с недописанной картиной, лежали палитра, сумка и мастихин. Мы осмотрели все вещи покойного, и я сказал вам: «Кое-чего не хватает, и если мы отыщем этот предмет, то узнаем имя убийцы». Вы помните эти мои слова, Дэлзиел?

– Очень хорошо помню, лорд Питер.

– В сумке Кэмпбелла мы обнаружили девять тюбиков с масляной краской – искусственную киноварь, ультрамарин, два желтых крона, голубовато-зеленую, кобальт, малиновую, бледно-розовую и лимонную. Однако среди них не было тюбика со свинцовыми белилами. А ведь это основа, с помощью которой художник смешивает краски, чтобы получить различные оттенки. Даже такой человек, как Кэмпбелл, предпочитавший чистые цвета, не мог создать качественного произведения без белой краски, как рыбак не сумеет выловить форель без удочки. Доказательством, что в то утро Кэмпбелл пользовался белой краской, служит сама картина с изображенными на ней белоснежными облаками, только что законченная и не успевшая высохнуть.

Это подтверждает и палитра. Художник выдавил на нее несколько красок в следующем порядке: белую, кобальт, голубовато-зеленую, искусственную киноварь, ультрамарин, желтый крон и бледно-розовую.

Все вы знаете, как долго мы искали пропавший тюбик. Вывернули карманы Кэмпбелла, обшарили землю дюйм за дюймом, подняли – вернее, вы подняли, поскольку я, как благоразумный человек, от этого отказался – каждый камень в этой треклятой речушке до самого моста. Я сказал вам, что тюбик довольно большой, но если полупустой, то легкий. Полагаю, вы непременно нашли бы его, если бы он валялся где-то поблизости.

– Да, – ответил Дэлзиел. – Можете быть в этом уверены, милорд.

– Что ж, хорошо. Существует мизерная возможность, что после смерти Кэмпбелла кто-то пришел и забрал тюбик с белой краской, но эта версия слишком неправдоподобна, чтобы принимать ее во внимание. С чего бы кому-то брать только одну вещь, оставив на месте все остальное? К тому же нельзя сбрасывать со счетов состояние тела, свидетельствующее о том, что художник умер гораздо раньше, чем нам подсказывала стоявшая на мольберте картина. Кстати, доктор, могу развеять ваши сомнения и заметить, что, несмотря на весьма профессиональное и находчивое предположение Дункана, вы точно определили время смерти.

– Рад это слышать.

– Итак, вопрос: что сталось с тюбиком белил? Приняв во внимание все имеющиеся у следствия улики, я пришел к выводу, что, во-первых, Кэмпбелла убили, во-вторых, картину нарисовал убийца, и в-третьих, у него была какая-то причина забрать с собой тюбик с белой краской.

Но давайте-ка поразмыслим, почему преступнику потребовалось забирать тюбик с собой. Ведь ничего глупее не придумаешь, поскольку отсутствие белой краски сразу вызовет подозрения. Наверное, он забрал его по ошибке, машинально положив туда, куда привык класть собственные тюбики с краской. Он не положил его в какое-то обычное место – на землю, в коробку, в сумку или на полочку рядом с мольбертом. Я предположил, что скорее всего он сунул тюбик в карман. С этого момента я понял, что нужно искать художника, который имеет обыкновение класть краски в карман.

– Вы нам об этом не говорили, – укоризненно заметил Дэлзиел.

– Я просто опасался, что вы начнете наводить справки, и убийца постарается отделаться от своей весьма примечательной привычки. Кроме того, подобная привычка могла быть у нескольких художников, или я ошибался и преувеличивал значение столь мелкой детали. Я решил, что надо прогуляться по студиям, понаблюдать за работой художников и попытаться выяснить их привычки. Мне, как частному лицу, это не составило бы труда. Но я дал вам подсказку, Дэлзиел, и вы включили ее в свой отчет. Любой мог прийти к такому же умозаключению, что и я. Так почему никто не обратил внимания на эту деталь?

– Теперь уже неважно, почему мы этого не сделали, Уимзи, – произнес сэр Максвелл. – Прошу вас, продолжайте.

– Следующий вопрос, который у меня возник: к чему вся эта возня с поддельной картиной? Зачем убийце задерживаться на месте преступления, чтобы нарисовать картину? Очевидно, для того, чтобы скрыть время смерти Кэмпбелла, например накануне вечером. Это означало, что у преступника не было подходящего алиби на то время суток, когда произошло убийство. Но если он хотел, чтобы все выглядело так, будто Кэмпбелл умер именно утром, ему необходимо было подготовить для себя убедительное алиби именно на это утро. Итак, я решил, что уже знаю про убийцу четыре факта. Первый: он художник, иначе не сумел бы нарисовать картину. Второй: он привык класть тюбики с краской в карман. Третий: у него нет алиби на фактическое время смерти, и четвертый: у него достаточно крепкое алиби на утро вторника.

Затем я обратил внимание на грязные пятна в машине. Они натолкнули меня на мысль, что преступник намеревался обеспечить себе алиби с помощью велосипеда. Но дальше предположения я не продвинулся, не зная, когда именно убили Кэмпбелла, в какое время он должен был отправиться в Миннох, сколько часов или минут требуется на то, чтобы нарисовать картину, ну и так далее. Но одно я знал наверняка: у Кэмпбелла склочный характер, и по меньшей мере шестеро художников из нашей округи жаждут его крови.

Меня сбило с толку обстоятельство, что пятеро из этих шестерых исчезли. Разумеется, нет ничего необычного в том, что пять человек одновременно приняли решение уехать. В Глазго открылась художественная выставка, которую многие желали посетить, в том числе и Фергюсон. Существует также рыбалка, куда тоже обычно отправляются по ночам. Да и вообще сотня других дел, которыми могут заниматься люди. Этих пятерых нельзя было допросить. Как увидеть человека за работой, если не знаешь, где он? Единственным, с кем удалось поговорить сразу, был Стрэчен. Но он предоставил неудовлетворительное алиби не только на вечер понедельника, но и на утро вторника. Я уж не говорю о синяке под глазом и его довольно потрепанном виде.

Вот как обстояло дело на тот момент. Грэм исчез, Фаррен исчез, Уотерс исчез, Гоуэн уехал в Лондон, Фергюсон – в Глазго, Стрэчен находился дома, но лгал.

Должен заметить, что Стрэчена я исключил из списка подозреваемых почти сразу, хотя считал, что он что-то скрывает. Я ведь искал человека с крепким алиби, а алиби Стрэчена не внушало доверия с самого начала. С допросом Грэма, Фаррена и Уотерса пришлось подождать. К тому же они вполне могли предоставить достоверные алиби. Я ничего не знал наверняка, однако ждал, что всплывет какая-нибудь очевидная деталь. Наиболее подозрительными личностями мне представлялись Фергюсон и Гоуэн, поскольку их алиби подтвердили совершенно посторонние люди. Но алиби Гоуэна выглядело правдоподобным и охватывало не только ночь понедельника, но и утро вторника. Под подозрением оставался один Фергюсон. Он предоставил как раз такое алиби, которого я ожидал. Оно покрывало утро вторника и казалось неопровержимым по всем пунктам. К тому же его обеспечивали люди, у которых не было причин лгать: начальники железнодорожных станций и автобусные кондукторы. Если Фергюсон действительно уехал из Гейтхауса в Дамфрис поездом в девять ноль восемь, то нарисовать картину никак не мог.

Затем начали появляться остальные подозреваемые. Грэм никак не объяснял своего отстутствия, и тут меня как громом поразило. Ведь Грэм был единственным из шести подозреваемых, кто не только обладал развитым воображением, но и думал так же, как я сам. Я отчетливо представил ход его мыслей. Он решил, что в сложившихся обстоятельствах любое алиби будет поставлено под сомнение. И наилучший способ доказать свою невиновность – вообще не предоставить никакого алиби. В тот момент я подозревал Грэма больше остальных. Он сам признался, что сумеет легко сымитировать стиль Кэмпбелла, и продемонстрировал это. У меня возникло ощущение, что нам никогда не удастся прижать Грэма. Он избрал безупречную манеру поведения. И в высшей степени правильную. Говорил или делал что-либо лишь в том случае, когда знал наверняка, что за этим последует.

Вскоре вернулся Фергюсон, его видели в Глазго множество свидетелей. Он-то и очертил кое-какие временные рамки, на которые мы могли ориентироваться. Я уверен, что указанное им время точное. Он ничего не проспал и не пропустил. Я стал путаться у него под ногами, изучил его манеру письма и привычки.

В тот день мы начали выяснять судьбу велосипеда, попавшегося нам на глаза в Эре. Не хочу никого обидеть, но считаю, что данный велосипед нельзя было сбрасывать со счетов ни в одной из версий, поскольку связанная с ним история была настолько странной, что случайное стечение обстоятельств исключается. Разумеется, это не проливало света на личность убийцы, и то, что велосипед из Гейтхауса, свидетельствовало лишь о непосредственном отношении преступления к этому месту. Жаль, что несчастный носильщик попал в больницу в самый неподходящий момент. Если бы он взглянул на шесть фотографий и кого-нибудь опознал, то избавил бы нас от лишних хлопот.

Наступил четверг. Чем же я занимался в тот день? Ах да… Мы слушали историю о драке на дороге между Керкубри и Гейтхаусом, обнаружили гаечный ключ и клок черных волос. Вот тут мы замешкались, Макферсон. Будь мы порасторопнее, поймали бы Гоуэна до того, как он успел улизнуть, тем самым сэкономив деньги, потраченные на билеты до Лондона. Это полностью моя вина. В тот момент мои мысли занимала картина, найденная в Миннохе, и я отправился к Бобу Андерсону, чтобы предложить эксперимент по реконструкции событий в Миннохе. Я намеревался вывезти художников на природу, попросить сделать копии картины Кэмпбелла и посмотреть, сколько времени на это потребуется каждому. Грэм, Стрэчен и Фергюсон присутствовали при этом разговоре. Все согласились, хотя Фергюсону идея пришлась не по душе, но погода спутала мои планы.

Что же случилось потом? Я поехал на побережье Каррика, чтобы понаблюдать за работой Стрэчена. Это закончилось тем, что он едва не столкнул меня в море, но, к счастью, передумал. К тому времени мне стало ясно, что Стрэчен либо что-то утаивает, либо кого-то покрывает. Тогда-то у меня и зародились подозрения относительно того, что он каким-то образом причастен к исчезновению Фаррена. Кстати, я видел, как Стрэчен заходил к миссис Фаррен. Это случилось во вторник вечером, когда я заглянул в студию Уотерса и заметил, что там, в переулке, удобно спрятать автомобиль.

В субботу я не слишком продвинулся в своем расследовании, но в тот день вернулся Уотерс. К тому же мы выслушали занимательную историю, рассказанную миссис Смит-Лемезурье. Я все еще не испытывал уверенности в отношении Грэма. С его стороны было бы верхом глупости выдвигать подобное алиби. Хотя Дункан предположил, что дама потеряла голову и просто все выдумала.

В воскресенье я пытался выпытать у миссис Фаррен информацию о местонахождении ее мужа, в понедельник его отыскал и понаблюдал, как он работает. Сразу после этого Фаррена забрали в полицию. Таким образом, мне оставалось изучить методы работы еще трех художников. После этого Стрэчен предоставил свои объяснения начальнику полиции. Только я уже знал все, что нужно, об этом человеке.

Последним этапом моего расследования являлась беседа с Грэмом и Уотерсом. Я уговорил их скопировать картину Кэмпбелла и таким образом убил не двух, а сразу нескольких зайцев. Эксперимент показал, как они пользуются красками и сколько времени тратят на работу. К тому же, сами того не желая, Грэм и Уотерс кое-что рассказали о Гоуэне. Именно поэтому, инспектор, я не поехал с вами в Лондон, чтобы повидать его.

Теперь, насколько я понимаю, вы сгораете от желания узнать, как же обращаются с красками эти шестеро. Гоуэн оказался очень аккуратным и не мог начать работу до тех пор, пока все не будет лежать на привычных местах. Каждому предмету отводится свое определенное место. Этот человек не положил бы тюбик с краской в карман. Скажу вам правду: я был уверен, что Гоуэн не сумел бы повторить стиль Кэмпбелла. Просто не способен изменить себе. К тому же ему не хватило бы ума состряпать столь изощренный план убийства и претворить в жизнь. Ведь даже хитроумный трюк с его исчезновением продуман и исполнен Элкоком, который оказался тем еще интриганом.

Уотерс по привычке убирает краски в сумку. Так что, имея под рукой сумку Кэмпбелла, наверняка сунул бы тюбик в нее. Он хвалился, что легко подделает манеру Кэмпбелла, однако копировал картину довольно медленно, да и результат получился, на мой взгляд, неудовлетворительным. Но, с другой стороны, копия оказалась недостаточно плоха, чтобы заподозрить Уотерса в попытке намеренно испортить ее. В общем, ни у него, ни у Грэма картина Кэмпбелла не вызвала неприятных ассоциаций.

Грэм… Он очень умен. Грэм сразу понял, что картину нарисовал не Кэмпбелл. Он не сказал этого прямо, но заметил несоответствия со стилем покойного и указал мне на них. Это могло стать кульминацией его замысла обвести меня вокруг пальца, но я был уверен, что это не так. Грэм выглядел озадаченным и недоверчивым. Он объяснил, что, рисуя на природе, всегда складывает тюбики на землю рядом с мольбертом или в собственную шляпу, и Уотерс подтвердил это. Ни Грэм, ни Уотерс не попытались ненароком сунуть тюбик в карман. Я наблюдал за ними полтора часа, но не заметил ни одного неосознанного движения в сторону кармана.

Фаррен пользуется ящиком для хранения красок и каждый тюбик кладет строго на место. Неизвестно, как он поступит, не окажись у него под рукой ящика, однако, навещая миссис Фаррен, я обследовал карманы его старой рабочей блузы и не нашел в них ни тюбиков, ни следов красок. К тому же я исключил Фаррена из списка подозреваемых сразу после того, как выяснил, что у него нет алиби на утро вторника. А ведь суть инсценировки как раз в том, чтобы подтвердить алиби, иначе все это теряет смысл.

Стрэчен раскладывает тюбики на полке мольберта в определенном порядке. На палитру он тоже выдавливает их не просто так, а в соответствии с оттенками спектра. Палитра Кэмпбелла выглядела, как вы помните, по-иному, да и тюбики лежали не на полке, а в сумке, за исключением белой, естественно. Наблюдая за работой Стрэчена, я попытался стянуть у него тюбик с кобальтом, однако он сразу хватился его, когда начал собирать рисовальные принадлежности. И это при том, что после нашей с ним перебранки пребывал в крайнем возбуждении. В общем, Стрэчен не из тех, кто уйдет с уличающим его тюбиком краски в кармане.

Итак, настала очередь Фергюсона. Этот художник всегда кладет краски в карман. Я видел это собственными глазами. Обычно Фергюсон покупает краски у Робертсона, однако на его столе лежал фунтовый тюбик фирмы «Винзор энд Ньютон». Я даже подержал его в руках. У Фергюсона есть страсть к теням определенного оттенка голубого цвета, озадачившим Джока Грэма на картине якобы Кэмпбелла. Фергюсон, и никто другой, нарисовал эту картину и сфабриковал алиби.

Нет-нет, подождите. Есть еще пара деталей, и на них я хочу заострить ваше внимание. Только у Фергюсона имеется алиби, которого убийца хотел добиться путем подделки картины. Всем известна его поразительная зрительная память и внимание к мелочам. Фергюсон возражал против экспедиции в Миннох. И я снимаю шляпу перед сэром Максвеллом Джеймисоном, утверждавшим, что Фергюсон, изучивший привычки соседа, мог устроить в доме Кэмпбелла все таким образом, что даже миссис Грин ничего не заподозрила.

Когда Уимзи закончил свою длинную речь, произнесенную с непривычной серьезностью и рассудительностью, в комнате воцарилась тишина, а потом сэр Максвелл сказал:

– Все это очень хорошо, Уимзи, и звучит вполне убедительно, однако ваши рассуждения ни к чему не приведут до тех пор, пока вы не опровергнете алиби Фергюсона. Мы знаем, что он сам или некто сел в Гейтхаусе в поезд до Дамфриса в девять ноль восемь и далее отправился в Глазго. Билет, который за путешествие пробили трижды, был сдан в Глазго. Кроме того, Фергюсона видели там рабочие мастерской, куда он сдал индуктор, а также мисс Селби и мисс Кохран. Уж не хотите ли вы сказать, что у него был сообщник, выдавшиий себя за Фергюсона?

– Нет, сообщника у него не было. Но, по-моему, в молодости он зачитывался детективными романами. А теперь я хочу кое-что вам предложить, если вы, конечно, согласитесь. Завтра вторник, и мы должны вычислить все поезда, следующие по такому же расписанию, что и в утро, на которое предоставлено алиби. Сегодня вечером мы отправимся к дому Кэмпбелла и попытаемся восстановить события того злосчастного понедельника. Я беру на себя смелость объяснить вам, как все произошло. Если на каком-то этапе я ошибусь, следовательно, моя версия неверна, но если у меня все получится, значит, я прав, и в действительности все происходило так.

– Что ж, лучше не придумаешь, – заметил инспектор Макферсон.

– Но нам надо каким-то образом на время устранить Фергюсона, – сказал Уимзи. – Если он увидит, чем мы занимаемся, то сразу даст деру.

– Да пускай бежит! – воскликнул Макферсон. – Тем самым он лишь подтвердит свою вину.

– Неплохая идея, – кивнул Уимзи. – А теперь слушайте меня внимательно. Нам нужен не очень высокий, но довольно тяжелый человек, который будет изображать Кэмпбелла. Все полицейские слишком крупные. Так что, боюсь, эту роль придется исполнить вам, сэр Максвелл.

– Не возражаю. Если только не станете швырять меня в реку.

– Этого мы делать не будем, но вот прокатиться в не совсем удобной позе вам придется. Еще нам понадобятся два наблюдателя. Один останется с «телом», а второй будет надзирать за мной. Работы им предстоит много. Как насчет вас, господин прокурор?

– Нет-нет, – замахал руками тот, – я уже не в том возрасте, чтобы бегать по горам.

– Тогда пусть это будут инспектор Макферсон и сержант. А вы исполните роль пассажира, если хотите, господин прокурор. Кроме того, нам понадобится велосипед. Любой велосипед, поскольку участник событий все еще терпеливо ждет в Юстоне глупца, который отважится за ним явиться. Яйца и бекон на всех и одна машина, на которой поедут наблюдатели.

Инспектор пообещал обеспечить Уимзи всем необходимым.

– Росс и Дункан, – добавил он, – могут вести наблюдение за Фергюсоном. Ну, вы понимаете. Следуйте за ним тенью, куда бы он ни пошел. А если вздумает скрыться, арестуйте.

– Вот это правильно, – одобрил Уимзи. – Сэр Максвелл, вы поедете из Керкубри, как только закроется паб, и будете ждать на S-образном повороте в девять сорок пять. Макферсон, вы возьмете другой автомобиль и будете исполнять роль Гоуэна, однако, вместо того чтобы вернуться в Керкубри, вы последуете за начальником полиции в Гейтхаус, чтобы сыграть роль Стрэчена, когда настанет время. Вы, Дэлзиел, будете постоянно находиться рядом со мной. Наблюдайте за происходящим внимательно, словно кот за мышиной норой. Вы, господин прокурор, можете делать что хотите. А начнем мы с того, что все вместе плотно поужинаем, поскольку нам предстоит изрядно потрудиться.