Оборотень

Мария Шенбрунн-Амор

Оборотень

– Дедушка, а чья это шкура?

Мама не разрешает ходить в дедушкину комнату, но мамы целый день нет дома, а одному скучно.

Дедушка поворачивает вертящееся кресло, двигает шкуру по полу ногой в тапке. Голова зверя страшно дёргается и блестит глазами.

– Эта? Волка, конечно!

Антоша и сам знает, что волка, вон какая страшная оскаленная морда и какой большой серый хвост. Это он спросил просто, чтобы завести с дедушкой разговор. Теперь он смелее, пролезает в кабинет и прикрывает за собой дверь. Тут висит густой дым папирос, а мама не любит этот запах. Если она его учует, то догадается, что Антон опять таскался к старому мерзавцу. Она и про балкон так же узнаёт – по истоптанному снегу. Поэтому на балкон стоит ходить только тогда, когда там нет снега. И можно свешиваться через перила и плевать вниз, никто не узнает. А деньги кидать нельзя, оказывается.

– Откуда у тебя эта шкура, деда?

– Я его убил, – говорит дедушка, выдыхая драконий дым.

– Сам? – недоверчиво уточняет Антон.

– Сам, – кивает дед и наливает в свой стакан что-то булькающее.

Антоша представляет себе, как дед дрался с волком ни на жизнь, а на смерть, и от волнения теребит себя за ухо. Это у него такая вредная привычка.

– А где ты волка встретил?

– На фронте. В лесу. А ты знаешь, что я сам – волк?

Антоша осторожно отступает назад. Зря он дверь закрыл.

– Ты не волк, – объясняет он честно. – Ты – пьяница.

Дед усмехается и опять наливает своё плохое питьё в стакан:

– Это тебе мама так сказала?

Антоша кивает, не спуская с деда глаз, чтобы успеть убежать, если тот начнёт злиться.

– Я волк-оборотень! – рявкает дед и выпускает еще одно страшное облако дыма.

Антоша не выдерживает, поворачивается, нашаривает ручку двери, выскакивает из кабинета, с силой захлопывает дверь с маминой стороны, несётся в мамину спальню и эту дверь тоже захлопывает на всякий случай. Оборотень никогда не посмеет прийти в мамину кровать.

Но сердце всё равно стучит, как индейский там-там, потому что дед сказал правду: раньше он был хорошим, рассказывал про войну, про убитых фашистов, пел песни, играл с Антоном в шашки, пока один раз не превратился в оборотня. Он тогда схватил Антошу и очень больно бил его маминой туфлей, каблуком по попе.

Мама потом плакала и запретила Антоше входить в комнату деда. Теперь она думает, что дед плохой, не разговаривает с ним и собирается его отселить. А он не плохой, он просто оборотень: пьёт, пьёт, а когда напьётся, становится волком, как Иванушка козлёнком от болотной водицы.

Дед говорит – это война виновата, не он. Только им с Антошей от этого не легче.

Опыт

Если тебя, человека в расцвете сил и способностей – лет шести, примерно, – разбудят посреди ночи, и скажут торжественным шёпотом: «Организовывается очень важная экспедиция на Марс. Ты должен ее возглавить!» – то, конечно, ты не станешь задавать дурацких вопросов. Ты тут же вскочишь с постели, потому что такое срочное и ответственное дело требует спешных и сложных приготовлений.

Ты найдешь свой лыжный шлем, который запросто может служить космическим скафандром, попробуешь, ярко ли светит любимый фонарик, стащишь с верхней полки на кухне коробку с шоколадными конфетами, – мама поймет: во время дальнего пути космонавтам надо вкусно питаться! – отыщешь свои варежки и мохнатую шапку, потому что на Марсе холодно. Вытащишь спрятанную под кроватью палку против Чудовищ и Страшилищ и наберешь во фляжку волшебной воды (ее берут из собачьей миски). Сдержанно простишься со львом и лошадкой, строго велишь собаке хранить секрет от родителей – сам просигналишь, когда долетишь! Брата вообще не станешь будить – четырехлетних в межпланетные путешествия не берут, он примется канючить и побежит жаловаться маме, а если кто-то может помешать успешному освоению Марса – так это рассерженная мама.

И ты полностью готов для обратного отсчёта.

Только одного ты не сделаешь: ты не заявишь: «Вы что, с ума сошли? Я же маленький! Я не могу! Я не умею!»

Потому что для этого ты должен вырасти, прочитать множество книг, окончить школу, университет и приобрести жизненный опыт. Только когда ты станешь большим, сильным, умным и взрослым, ты потеряешь веру в себя.

Память

Хозяева старенькие, а Владимир Николаевич еще и слепой, поэтому колли Даша – Дезире, когда неслушничает, – вся изводится, пока они, помогая друг другу, оденутся, пока прицепят поводок, переспросят по сто раз: не забыли ли ключ, и выключен ли чайник, и взяла ли Надежда Сергеевна конфету для Насти?..

Настя так же нетерпеливо ждет во дворе. У нее своей собаки нет, вообще много нужного нет, например, бабушки с дедушкой. Раньше свой дедушка был, но напивался и дрался, и его отселили в кооператив. Когда Настя вырастет, она его разыщет и будет ездить к нему в гости. А собаки у нее нет, потому что родители Насти думают, что собака в квартире не поместится. Конечно, поместится! В доказательство Настя фломастерами нарисовала на полу коридора крохотную собачку.

Наконец, мама уговорилась, и они поехали в клуб собаководов, а оттуда, по полученному адресу, куда-то на другой конец Москвы, к щеночкам чихуа-хуа. При виде малюсеньких комков у Насти перехватило дыхание, она хватала то одного, то другого, не зная, кого выбрать, такие они все были изумительные, и так любяще тыкались в нее мордочками, но мама извинилась и утянула Настю без щеночка. А по дороге к автобусу сердито сказала:

– Я что, с ума сошла?! За такие безумные деньги босоножки можно купить.

От таких странных, непонятных слов у Насти даже слезы высохли.

Но теперь всё это позади, потому что Настя подружилась с Дашей. Из всех собак их двора у Даши самые добрые хозяева, они позволяют поводок держать. А иногда после прогулки зовут к ним пить чай, и колли счастливо сидит у Настиных ног. Настя поглаживает мягкую шерсть ногой и знает, что Даша тоже хотела бы быть ее собакой, но не сложилось, у каждого из них своя семья.

Надежда Сергеевна угощает пирогом, а Владимир Николаевич честно пытается увидеть сквозь слепоту, включила Настя свет или выключила. Он как-то провел рукой по ее лицу, чтобы знать, как она выглядит. Настя потом сама много раз так делала: закрывала глаза и трогала свой лоб, нос и щеки, пробуя, что в ней можно увидеть пальцами. Голубые глаза и веснушки только угадывались, зато длинные ресницы и ямочки на ощупь были видны за километр.

Через пару лет Настя переехала с проспекта Мира на Аэропорт, и стариков с Дашкой больше никогда не видела.

Она могла бы сказать, что они, мол, всё еще живут в ее благодарной памяти, но зачем врать? Если честно, она почти не вспоминает о них. Родной дед-алкоголик, и тот закончил свою жизнь в окружении одних птиц в клетках, так и не дождавшись, чтобы внучка выросла и разыскала его. Собаки у Насти по-прежнему нет – где взять время с ней гулять? К тому же она часто уезжает, с кем оставлять? Прочнее всего в памяти застряла фраза о босоножках, да и та уже не потрясает своей бредовостью, если вспомнить советскую нищету.

Только в автобусе взгляд иногда падает на какого-нибудь ничейного дедушку. Голова у него мелко трясётся, дрожащие пальцы ощупывают набалдашник палки, и внезапно к горлу подкатывает слёзный ком. Этот дурацкий, никому не нужный и беспричинный приступ мучительной жалости, как всё в этой жизни, объясняется усталостью и гормонами.

Помогает уставиться в окно и поменять песню в плеере.