Немного солнца

К пяти годам за моей спиной, – точнее, в лёгких, – имелся солидный послужной список с шестью воспалениями, и я упорно метила на погоны с туберкулезными палочками. Поэтому летом мама повезла меня в Ялту, к солнцу и морю. В моем сером московском детстве с его строгим детсадом-шестидневкой и холодным белым кафелем больниц эта поездка светится, как луч солнца из пыльных портьер.

В первый же вечер мы с мамой потерялись, и до поздней ночи блуждали по безлюдным улочкам в темноте, вглядываясь во все одинаково крытые виноградными лозами дворы. Несколько раз проходили мимо кирпичной фабрики с освещёнными окнами. Мама подхватывала меня под мышки, поднимала к высоким окнам и держала на вытянутых руках, чтобы я могла разглядывать безлюдные цеха и странные станки. Так и бродили, пока нас не нашла хозяйка.

Хозяйка разрешала мне гулять с коровой Нюркой, а корова разрешала гладить себя. Потом мы вместе поехали на рынок, продавать Нюрку. Мне повязали на макушку пышный розовый бант, и я стояла рядом. Если корову купят, мне дадут пять рублей. Я старалась не оказаться позади Нюрки, потому что тетю Галю, сестру хозяйки, одна корова когда-то затоптала, и тетя Галя – раньше она была ветеринаром – уже двадцать лет лежит на кровати в проходе. Мы с мамой ходим мимо нее в свою комнату.

Нюрку так никто и не купил, несмотря на мой бант, но это даже хорошо, потому что я хочу и дальше пасти ее. Я слежу, чтобы она ела траву, а не сорняки и крапиву.

Еще мы с мамой ходим на пляж. Там к нам подходят много веселых дядечек. Они все хотят дружить и играть со мной. Один из них даже плавал со мной на глубину. Он плыл, а я сзади держалась за его мокрые, загорелые плечи, и мы заплывали далеко в море, где было только ослепительное солнце, соленые брызги и счастье взхлёб. Потом мама заснула, а я строила замок. Для строительства нужно много воды, и приходилось таскать ее из моря в картонном коробе маминой книги. Картон быстро размок, это меня расстроило, и я догадывалась, что маму тоже расстроит, а иметь дело с расстроенной мамой не хотелось. Поэтому я закопала негодный короб глубоко в песок.

Обедать мы ходили в столовую с нависающей над морем террасой. В туалете столовой на краю грязной раковины лежал гадкий обмылок с черными трещинами. Мне было противно до него дотрагиваться, но мама сказала, что мыло микробов не передает. Мы приходили задолго до открытия и стояли в какой-то длинной, не двигающейся очереди. Мама вздыхала:

– Время мирное, а очередь военная.

Так вот, мы стояли, стояли в этой очереди, а потом одна девушка потеряла сознание, упала и ударилась до крови. От страха и жалости я тоже зарыдала. С тех пор, если мне приходится долго стоять,

я вспоминаю ту девушку, и у меня начинает тянуть ноги и неприятно кружится голова.

После обеда пошли на почтамт, там тоже была длиннющая очередь, мне на почтамте скоро надоело. Когда мама отпустила мою руку, я вышла на солнечную набережную, где играла музыка и перед ступеньками стояла большая красивая чёрная машина. В ней сидел дяденька с большими усами – сразу видно, хороший, потому что улыбнулся и добрым голосом спросил:

– Девочка, хочешь посидеть в машине?

У меня прямо дух захватило. Я залезла на переднее сиденье. Внутри машины было очень красиво. Везде темно-красный мягонький плюш и золотенькая бахромка. И радио с музыкой. Я очень люблю знакомиться и беседовать с взрослыми.

– Конфетку хочешь?

Я вежливо взяла из большой коробки шоколадную конфету, и мы с этим чудесным дяденькой беседовали о жизни и прочей всячине. Я чувствовала себя настоящей принцессой: все, все видят, в какой красивой машине я сижу, впереди, как большая! Тут я случайно посмотрела в окно и увидела в окне мою забытую на почтамте маму. Она носилась по улице с перекошенным, безумным лицом и отчаянно, на весь променад кричала:

– Маша! Маша!

Мне стало стыдно за маму и страшно за себя. Дядя с большой машиной – это не картонный короб, в песок не закопаешь.

Больше я в ту поездку от мамы ни разу не убегала. Кроме одного раза, который не считается, потому что тогда мимо нашего дома ехал на лошади дядя в высоких резиновых сапогах. Он спросил, хочу ли я покататься верхом? От этого отказаться было невозможно. Но я никуда не убегала, это лошадь сама увезла меня далеко от дома, и я не смогла найти дорогу обратно. К тому же, когда все коровы возвращались по домам, меня все-таки нашли.

В плохо охраняемом колхозном саду мы с мамой набрали мешок недозрелых абрикосов. Абрикосы хранились под кроватью, и я потихоньку лазила туда и ела их тайком. Это кончилось так, как только могло кончиться неумеренное потребление незрелых и немытых абрикосов. Это из-за этих абрикосов я правой ногой провалилась в деревенский нужник.

Ногу пришлось показать маме, и мама поволокла меня к уличной колонке. Она ругала меня и жёсткой мочалкой оттирала отвратительную нам обеим ногу. Подходили всякие люди, наверное, им нужна была вода. Может, они возмущались, увидев у своего колодца чужую обосранную девочку. Мама со слезами объясняла им, что я, сволочь, дрянь, мученье и наказание, провалилась в выгребную яму, и что теперь со мной делать? Мне было непереносимо стыдно, но я тоже не могла придумать ничего лучше, чем отмыть меня.

Ну, подумаешь, ругалась. Ну и что? Зато всё-таки отмыла. Зато была молодая, красивая, сильная. И поднимала меня ввысь, к этим заманчивым фабричным окнам.

Место подвигу

Если ты человек в расцвете сил и способностей, – почти шесть лет! – то за секунду до того, как окончательно проснуться, ты решаешь, что сегодня будет отличный день. Распахиваешь глаза и убеждаешься, что солнце послушно светит, птицы поют, мир ждет тебя, а Багира стучит хвостом, а это значит: большой и сильный хозяин, я готова тащить твои сани до самого Северного полюса!

Вчера все планы скомкались, потому что мама заставила есть тыквенную кашу. Но сегодня ничто не помешает тебе совершить кучу важных, замечательных дел. Сначала надо открыть в океане необитаемый остров, населённый каннибалами, победить их в отважном бою и вызволить моряков из огромной кастрюли. Один из них, Санька, – ну и смешной же он с бородой! – будет от страха размазывать по щекам слезы и сопли. А ты ему скажешь, вытирая кровь с клинка:

– Чего разревелся, как девчонка? Будешь еще дразниться, дурак?

На обратном пути затопишь корабль пиратов. Попугая и, может, пленную Лариску возьмешь себе, хоть она и вредина. Еще обязательно надо зарубить

дракона до того, как он отложит яйца с детёнышами. В общем, разлеживаться некогда!

Ты уже почти вскочил, но тут входит мама:

– А, масяня, проснулся!

И целует в нос, в глаза и в щеки, и ты уворачиваешься, потому что от ее поцелуев Северный полюс тает, пираты сбегают в открытое море, и размокает карта острова. А она добавляет, таким сюсюкающим голосом, как будто ты маленький:

– А кто у нас совсем большой мальчик и сегодня оденется сам?

Сам?!

Как будто мама не знает, что эти трусы, сколько ни проверяй и ни примеряйся, всегда умудряются надеться задом наперёд. И пуговицы упрямо выворачиваются из тугих петелек, а шнурки придуманы нарочно, чтобы ты так и не сумел попасть на Северный полюс. Но главное – всё это совсем, совсем не то, ради чего ты сегодня проснулся!

Но маме наплевать, что случится с человечеством, как только вылупятся драконята, ее волнуют какие-то пустяки:

– Смотри, что у тебя в комнате творится! Такой большой мальчик должен следить за порядком. Быстрей вставай, умывайся и начинай собирать игрушки!

И решение целый день совершать подвиги сморщивается и опадает, как парус бригантины в штиль. Разве люди вырастают для того, чтобы делать всё больше и больше скучных и ненужных вещей? Только узнаёшь, что день придётся начать с чистки зубов, и сразу становишься таким беспомощным и маленьким, что ноги безнадёжно запутываются в сбившейся простыне.

Все знают, что героем быть трудно, а ты даже знаешь почему.