Глава XXXII. Разум и авторитеты

Кто-то – возможно, это был Бэкон, – сказал: «Используя разум, вы не сможете избавить человека от ошибочного мнения, если он приобрёл это мнение не с помощью собственного разума.» Он шагнул дальше и заявил, что ни с помощью собственных умозаключений, ни после реальной демонстрации фактов, вы не сможете убедить некоторых людей в том, что принятое ими за истину авторитетное мнение ошибочно.

Один профессор офтальмологии и писатель, написавший знаменитые в его стране и в Европе книги, присутствовал во время моего эксперимента. Этот эксперимент, который, по словам других двух его свидетелей, демонстрирует безо всякой возможности ошибки, что хрусталик не является фактором в процессе аккомодации.

На каждом этапе операции этот профессор свидетельствовал о фактах, но в заключение он предпочёл подвергнуть сомнению то, о чём подсказывал его здравый смысл, вместо того, чтобы принять единственное заключение, которое вытекало из этих фактов.

Сначала он обследовал с ретиноскопом глаз животного, на котором проводился эксперимент, нашёл его нормальным и отметил это в своих записях. Затем на глаз подействовали электрическим током, и он засвидетельствовал, что глаз совершил процесс аккомодации. Это было также им записано.

Затем я разрезал пополам верхнюю косую мышцу, и на глаз снова подействовали электрическим током. Доктор обследовал глаз с ретиноскопом, после того, как это было сделано, и сказал: «Вам не удалось воспроизвести аккомодацию».

Этот факт тоже был записан. Теперь доктор взялся за электрод сам, но и в этом случае аккомодацию наблюдать не получилось, и эти факты были записаны. Потом я сшил вместе отрезанные края мышцы и ещё раз воздействовал током на них. Доктор сказал, «Теперь удалось воспроизвести аккомодацию», и это было записано. Затем я спросил:

«И как, верхняя косая мышца имеет что-то общее с воспроизводством аккомодации?»

«Конечно же, нет», – ответил он.

«Почему?» – спросил я.

«Хорошо» — сказал он, «у меня есть только свидетельства ретиноскопа, я уже старею и не чувствую уверенность в том, что я хорошо орудую ретиноскопом, которым я пользовался только однажды. Я бы не хотел что-либо комментировать по этому вопросу».

Правда, в процессе операции он не подавал вида, что сомневался в своей способности орудовать ретиноскопом. На самом деле он выглядел очень уверенно, когда мне не удалось воспроизвести аккомодацию после перерезания косой мышцы, и его тон указывал на то, что отсутствие аккомодации ему показалось несправедливым.

И только после того, как он обнаружил, что оказался в логическом тупике, не зная, как найти из него выход, ему оставалось лишь опровергнуть свои собственные наблюдения. Поэтому он выглядел так, как будто сомневался в их значимости.

Пациенты, которых я вылечил от различных аномалий рефракции, часто возвращались к специалистам, прописывавшим им очки. Читая мелкий шрифт и таблицу Снеллена с нормальным зрением, они демонстрировали излечение без того, чтобы как-либо поколебать веру этих практикующих врачей в то, что подобные излечения невозможны.

Пациентка с прогрессирующей миопией, чей случай был, упомянут в Главе ХV, возвратилась после излечения к специалисту, прописавшему ей очки и сказавшему, что не только нет никакой надежды на улучшение, но и что состояние, возможно, будет усугубляться вплоть до полной слепоты. Она хотела рассказать ему о своём выздоровлении. Но поскольку он не мог отрицать то, что её зрение действительно было нормальным без очков, он сказал, что она не могла излечиться от миопии, потому что миопия неизлечима. Как он совместил это утверждение с состоянием своей бывшей пациентки, этого он ей так и не объяснил.

Одна леди со сложным миопическим астигматизмом страдала от практически непрерывных головных болей, которые становились сильнее, когда она снимала свои очки. Театральные спектакли и просмотр кинофильмов причиняли ей такой сильный дискомфорт, что она даже боялась позволять себе подобные развлечения.

Ей было велено снять очки, и рекомендовано, среди всего прочего, идти на просмотр кинофильмов; сначала смотреть в угол экрана, потом переводить взгляд в темноту, затем возвращать его на экран чуть ближе к центру и так далее. Она так сделала и вскоре смогла смотреть прямо на изображение без дискомфорта. После этого ничто её не беспокоило.

Однажды она позвонила своему бывшему консультанту-офтальмологу, желавшему, чтобы она поменяла очки, и сказала о своём излечении. Факты никак его не впечатлили его. Он только посмеялся и сказал:

«Думаю, доктор Бейтс вами более востребован, нежели я».

Иногда сами пациенты после собственного излечения позволяют убедить себя, что такого не могло случиться, и возвращаются к очкам. Так произошло в случае с пациентом, о котором я уже упоминал в главе «Пресбиопия». Он вылечился за пятнадцать минут с помощью своего воображения.

Он был мне очень признателен, но затем начал разговаривать с глазными специалистами, которых он знал, и сразу начал сомневаться в значимости того, что я сделал с ним. Однажды я встретил его в доме нашего общего друга, и в присутствии большого числа людей он обвинил меня в том, что я загипнотизировал его, добавив при этом, что гипнотизировать пациента без его ведома или согласия – это вопиющая несправедливость.

Некоторые слушатели начали спорить по поводу того, имел ли место гипноз или нет. Я не только не причинил ему вреда, но и очень сильно помог ему, и ему следовало меня простить. Однако он так и не смог принять эту точку зрения. Позже он позвонил известному офтальмологу, и тот сказал ему, что пресбиопия и астигматизм, которыми страдал мой пациент, были неизлечимы, и что, если бы он так и продолжал ходить без очков, это принесло бы ему огромный вред.

Факт того, что его зрение было совершенным на расстоянии и вблизи без очков, не оказало никакого влияния на специалиста, и пациент позволил себя напугать и пренебрёг моими советами. Он вернулся к очкам и, насколько мне известно, так до сих пор их и носит.

История приобрела обширную огласку, потому что тот человек имел широкий круг друзей и знакомых. И, если бы я тогда испортил его зрение, я бы вряд ли сейчас переживал больше, чем после того, как я вылечил его глаза.

Пятнадцать или двадцать лет назад специалист, о котором упоминалось в истории выше, прочитал публикацию о катаракте, представленную на встрече офтальмологического сектора Американской Медицинской Ассоциации в Атлантик-Сити, и заявил, что любой, кто скажет, что катаракта может быть вылечена без ножа, мошенник.

В то время я был ассистентом хирурга в Больнице Уха и Глаза в Нью-Йорке и случилось так, что я собирал статистические данные о случаях спонтанных излечений от катаракты по запросу главного хирурга этого учреждения, доктора Генри Нойеса, Профессора Офтальмологии Медицинской Школы при Больнице Беллевью.

В результате исследования я установил рекордно большое число случаев, в которых было выявлено, что излечение возможно не только без ножа, но и безо всякого лечения вообще. У меня также были зарегистрированные случаи, которые я послал доктору Джеймсу Келли из Нью-Йорка, он занимался их лечением, по большей степени используя методы гигиены. Доктор Келли не был мошенником, в то время он был Профессором Анатомии в Больнице и Медицинской Школе для Аспирантов в Нью-Йорке и лечащим хирургом в крупном госпитале города.

За пять минут, отведённых тем, кто желал обсудить публикацию, я смог рассказать слушателям достаточно об этих случаях, и они захотели услышать об этом больше. Моё время продлили сначала на полчаса, затем на час. Позже мы с доктором Келли получили множество писем от людей из разных уголков страны, которым удалось успешно применить его способ лечения.

Человек, написавший публикацию, допустил промах, но не испортил свою репутацию после моей атаки фактами, ставшими поперёк его теорий. Он до сих пор считается известным и заслуженным офтальмологом и в своей последней книге он не даёт ни малейшего упоминания о том, что слышал о каком-либо успешном методе лечения катаракты без операции.

Его не убедили ни зарегистрированные мною случаи спонтанных излечений, ни излеченных доктором Келли. И хотя несколько человек так сильно впечатлились, что решили попробовать рекомендованное лечение, и результаты их удовлетворили, факты тем не менее никак не повлияли на офтальмологию в целом и не изменили программу обучения специалистов.

Те спонтанные случаи излечения катаракты, которые действительно иногда происходят, нельзя отрицать. Но их считают очень редкими и каждый, кто говорит о том, что эти состояния могут быть вылечены каким-либо методом, до сих пор рискует быть заподозренным в мошенничестве.

Между 1886 и 1891 годами я читал лекции в Медицинской Школе для Аспирантов. Руководителем этого заведения был доктор Джон Руса. Он являлся автором множества книг и был заслуженным и уважаемым специалистом в медицинской среде. В Школе у них была привычка надевать очки на близоруких студентов, а я привык излечивать их без очков.

Естественно, когда студент, на которого надели очки, появлялся на лекции без них, говоря, что доктор Бейтс вылечил его, это раздражало. Доктору Русе это очень быстро надоело.

Конфликт достиг апогея вечером на ежегодном банкете факультета, когда в присутствии ста пятидесяти докторов он вдруг излил весь свой гнев на мою голову. Он сказал, что я ставлю под угрозу репутацию Школы, утверждая, что излечил миопию.

Каждый помнил слова Дондерса о том, что она неизлечима, а я не имел права говорить, что я знаю больше, чем Дондерс. Я напомнил ему, что некоторым людям, которых я вылечил, он сам прописал очки. Он ответил, что если он сказал, что у них была миопия, то он ошибся.

Я предложил продолжить исследование. «Наденьте на других докторов очки от миопии», – сказал я, – «и я вылечу их. Потом будет легко понять, что излечение реально». Этот метод, правда, не подействовал на него. Он повторил, что невозможно вылечить миопию, и для подтверждения того, что это было невозможно, он исключил меня из Школы без права пересмотра данного решения.

Действительность такова, что за исключением редких случаев человек не является мыслящим существом. Над ним довлеют авторитеты, и когда факты не совпадают с авторитетными взглядами, они разбиваются о стену неприятия. Но все равно они должны рано или поздно одержать верх. Но в то же время весь мир непонятно зачем пробирается на ощупь в этой тьме и терпеливо подвергает себя настолько немыслимым страданиям, которых в принципе можно было бы избежать.