Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
У Карлоса Кабрера полторы тысячи друзей на Фейсбук. Большая часть из них – славянские блондинки, уместившие на своей аватарке себя с босоножками на шнурках вокруг щиколотки и в полный рост. Когда он называет мне свою фамилию, то говорит «Это как Порш Карера, только с би». Конечно, я ему не верю.
– Прямо на скалы, не бойся. Я провел здесь все детство и знаю каждый метр.
Карлос посадил меня за штурвал своей обожаемой яхточки «Royal Garden» и страшно воспрял. Руль маленький, блестящий и очень чуткий. Мы сидим в верхней капитанской открытой рубке, полной соли и ветра (внизу меня укачивает), он картинно придерживает капитана за талию шорт и время от времени целует в удобное плечо.
Скалы – это Лос Гигантос. Огромный отвесный шершавый камень, нависающий над океаном и растянувшийся на несколько километров вдоль берега. Камень не так удобен, как песок, но красивее сто крат. Здесь есть секретная подводная пещера. Прыгаешь в небольшой жутковатый природный бассейн, заплываешь в пещеру и боишься, как океан дышит: то наполняя и поднимая тебя под самый зубастый потолок, то отпуская воду и спуская тебя вниз.
Вода ультрамариновая и без желтых мелких водорослей, которые уверенно наступают уже почти месяц, о чем бьют тревогу местные русские сообщества, греша на канализацию.
Карлос не ходит на пляж, он плавает только прыжками с лодки. Вся его одежда синяя и голубая. С ростом в два метра он ездит на Смарт, но заказывает эксклюзивную яхту в Майами. Блесны на тунца и марлина наполняют его спортивную сумку. Океан – это, в общем-то все, что ему нужно.
– В понедельник или во вторник приезжает мой друг. Он доктор. Мы пойдем на кальмаров ночью. Я тебе рассказывал, кальмаров ловят в полной темноте, когда море спокойное, подманивают их фонарями. Потом приходится отмывать палубу – кальмары защищаются и выбрасывают черную жидкость. – Карлос веселый и легкий, улыбается наотмашь. Не понимаю, зачем со мной он старается казаться таким основательным. – Если ребята пойдут парами, то я тебя приглашу. Если чисто мужской компанией, то в следующий раз.
– Хорошо. Я бы очень хотела, это так интересно! – мой честный ответ: «Меня никогда не смущала чисто мужская компания». Я мысленно примеряю его пару секунд, но не произношу. Тоже хочу кем-то казаться.
На Карлоса не стоит особенно рассчитывать. Он предлагал оставить в своем доме часть моих вещей перед поездкой в Исландию, вечернику в Манки Бич по случаю моего дня рождения, встретиться на завтрак с его агентом по недвижимости, поездку на соседний остров Ла Гомейра, стать его девушкой. Мне легко не принимать близко к сердцу все эти несостоявшиеся проекты, но как человек с северным менталитетом, я не могу не вести счет. Очень верно было не затевать с ним ничего, кроме стейк-хаусов, пляжных вечеринок, прогулок на яхте и поцелуев.
Только что плавали под скалой, теперь сидим на белом хвосте лодки и едим купленные в порту перед выездом сашими. Лосось мне нельзя – он забирает и возвращает тунцом. Помнит. С мужчинами, которые любят вкусно есть и пить, обычно не бывает скучно.
Он красивый. Ему тридцать семь. Высокий, широкоплечий, длинные аристократичные ноги, густые черные волосы и брови, белые контрастные зубы. Был бы красивым, если бы не живот. Никак не привыкну.
– В Майами теперь все пьют текилу, как ты. Я был на вечеринке у своего друга – он такой, модный и в высшем обществе, – для этой размашистой фразы Карлос смеется недостаточно, – я попросил шот текилы, он засмеялся и сказал, что все сошли с ума от этой бессахарной диеты. Все началось с моделей и актрис, а теперь текила заканчивается прежде, чем собрались все гости.
– Да, я уже тоже привыкла и полюбила ее. Особенно, когда нашла свой коктейль: текила, сок лайма, лед – все в равных долях. Вино влечет периодически, но дальше бокала дело не заходит. Прямо чувствую, как оно засахаривает мою кровь.
– После возвращения я тоже решил отказаться от алкоголя. Если я буду встречаться с тобой, мне будет даже легче.
Говори мы на русском, сострила бы: «И это единственная причина?» На русском я и правда говорю много лишнего. На английском же и с Карлосом делаю вид, что не заметила последнюю фразу, и сердобольно перехожу к теме диеты, чтоб поскорей закончить предыдущую.
– Здорово, молодец, что решился. Понимаю, как тебе сложно, учитывая, что все время нужно быть в клубе. Да и полностью можно не отказываться – текила, всегда текила.
Я стараюсь не смотреть на его живот, а вот он, похоже, уже меня не стесняется. В первой поездке на яхте он все время был в черной футболке. – Ты видел ссылку, которую я тебе прислала?
– Да-а-а, пик падения метеоритов этой ночью. Ты хочешь поехать?
– Очень! Никогда не видела подобного! – скорей всего это неправда, но с Карлосом сразу повелось играть принцессой.
– Давай поедем на Тейде, я знаю хорошее место для просмотра. Только позвоню друзьям, они приехали на музыкальный фестиваль, который сегодня на гольф-поле напротив моего отеля. Я не могу туда пойти – у меня конфликт с организаторами. Друзья (один из них Луис, ты помнишь) собирались ночевать в моем доме. Я попробую найти для них что-то другое.
Карлос долго для этой простой темы улыбается по телефону на испанском, я различаю только «чика» и «ноче». Опять будет тащить домой. Хотя почему нет. Сегодня утром из соседского окна так стонала девчонка, что проглотить киноа с авокадо было практически невозможно. Может потому нет, что Карлос удалил тебя из Тиндер, а вчера попался там снова? Да ну и ладно.
– Отлично, решено! Ночью звездопад! Я нашел ребятам отель в Лас Америкас.
– Ура! – меня уже саму раздражает этот подкожный инстинкт играть с ним детской куклой, но неконтролируемо хлопаю в ладоши.
– Как ты хочешь, чтобы мы поступили дальше? Остались здесь и позагорали? Или поплывем дальше и порыбачим немного?
– Ты решай, ты же хочешь порыбачить наверняка? – улыбаюсь степфордской женой.
– Да, тем более у тебя уже и так чудесный загар!
– Договорились! – Тем более я все равно буду загорать на белом носу «Royal Garden». Иначе укачает.
Я рада остаться на его лодке без него по уважительной причине. У меня не люто выраженная, но морская болезнь, а волны в открытых водах болтают маленькую яхту как резиновый мяч. Поэтому я заворачиваюсь в его полотенце (которое явно выбирали, а не случайно бросили в корзину в супермаркете) на носу, в то время как Карлос расставляет удочки на хвосте, заботливо распределяет блесны по адресатам и возбужденно вглядывается в радар по наблюдению за глубоководной рыбой. Не меньше океана Карлос любит музыку. Всякий раз включая любимое в машине, он смешно хвастает рукой – кожа покрывается мурашками от удовольствия. Карлос никогда не слушает попсу. Не уважает. Он настоящий гурман, честно говоря, – в еде, в вине, в музыке, думаю, много в чем еще. Ему не хочется быть как все.
Из динамиков звучат ретро-Голливуд, упрощенный до песни Повороти, мистическое техно, разбавленный темнокожим соло бит, «Абба» на испанский манер, на худой конец сальса. На этой яхте мне не услышать ни «Symphony», ни «Something just like this». Эта яхта белее и ухоженней, любимей. Этот мужчина черный, а не белый. Живет водой и огнем, а не медными трубами. Теплый, а не холодный.
«Я сильно поранилась о тебя тогда»
«Я сильно поцарапалась об тебя тогда»
Лучше поцарапалась. Приземленней.
«О тебя» или «об тебя»?
«Я любила тебя эти четыре дня»
Не слишком? Как есть. Да, можно любить четыре дня. Можно и день любить. Я могу. И напишу ему об этом, чтобы достать занозу.
Пора вынуть все по-честному и плавать уже на других яхтах свободной.
– Даша, ты в порядке? Не замерзла? – Карлос давно наблюдает за мной с верхней капитанской рубки. Он произносит мое шипящее имя, пожалуй, лучше всех иностранцев. На носу и правда страшный ветер и брызги успешно до меня добираются.
– Да, холодно! Я сейчас поднимусь к тебе!
– У меня есть куртка, возьми. – не успеваю я ступить с лестницы, Карлос протягивает красную плащевку для яхтсменов – внутри теплая байковая основа. Очень кстати надеть ее поверх мокрого купальника и гусиной кожи, застегнуть молнию до верха и примостится кошкой ему под бок.
– Мой друг сегодня поймал четыре тунца! Пытаюсь дозвониться до него и узнать точное место, но он, видимо, так опьянен удачей, что не берет трубку. – Карлос гладит мои волосы с момента, как моя голова коснулась его плеча. – Ты так вкусно пахнешь. Твои волосы, кожа. Не знаю, парфюм ли это, средства, которыми ты пользуешься или просто твой запах… Ведь ты только из воды, а запах тот же.
Сколько же раз я это слышала.
– Да, для меня запах это самое важное. Мы находим друг друга по запаху. Мы же тоже животные.
– А я хорошо пахну?
– Конечно. Мне очень нравится. Иначе меня бы здесь не было!
– Так вот в чем дело! Впервые мне говорят, что выбрали меня по запаху! – он смеется как всегда искренне, просто и самовлюбленно.
– А за что тебя выбирали раньше?
– Ну, не хочется говорить о себе от лица других.
– Да ладно, ты же знаешь! Пользуйся моментом!
– Так… Говорят, за то, что я высокий и красивый…
По-детски начинаю загибать пальцы. Карлос продолжает гладить меня по голове. Его тело очень горячее. Наверно, самое горячее из тех, что я чувствовала сквозь две плащевые куртки.
– Я хороший человек, – звучит так же наивно и просто, как «Порш Карера» с буквой «б», – я джентльмен, я элегантен, – для европейца верно, но я каждый раз не уверена, откроет ли он мне дверь машины. – Ну и, конечно, все говорят, что я секс машина!
Чаще всего он целует меня в губы мягко касаясь, поверхностно и совсем без влаги. Мягко держит мое лицо, часто и фирменно целует в плечо и макушку, иногда в шею, но не жадничает. Никак не узнаю в этом секс машину.
Считается, что дети-отказники больше всего страдают от отсутствия объятий. От чего имеют слабый иммунитет, закрыты, им сложно выражать свои эмоции, им приходится привыкать к прикосновениям уже во взрослом возрасте. Я отвыкла от объятий и совсем забыла об этом. Но сейчас, разомлев на коленях раскаленно-мягкого человека, дышащего моими волосами и увлеченного преследованием тунца, я чувствую себя ужасно несчастной и невероятно счастливой. Нет, я все же должна быть домашней.
– Сейчас я завезу тебя домой переодеться, съезжу переоденусь сам и вернусь за тобой. Сначала поужинаем, а потом в горы к твоим метеоритам.
Думаю, смешно наблюдать за двумя высокими людьми, садящимися в Смарт.
– Сколько у меня времени?
– Ну, чтобы успеть на ужин, мы должны выехать не позднее десяти. То есть у тебя сорок минут.
Он совсем не мягкий, нет. С таким-то четким подбородком.
– Сегодня мы поужинаем в ресторане по пути в горы, а не в Лас Америкас. Для маленького нетуристического городка пол-одиннадцатого это последний шанс заказать что-то на кухне. И оденься тепло. В горах будет холодно. У меня есть куртка и шарф для тебя, но надень джинсы.
Совсем не замечаю у него пожалуйста. Или спасибо. Важно? Важно.
– Хорошо, да, у меня есть джинсы и свитшот. И кеды. До встречи в десять.
Мои новые апартаменты самонадеянно называются виллой. Я занимаю второй этаж каменного двухэтажного домика, покрашенного в зеленый и имеющего романтичную днем и неосвещенную ночью винтовую лестницу со ступенями темного дерева прямиком к моему отдельному входу. У моей двери 308 примостился огромный букет гортензий в жутко яркой желтой бумаге. Так вот почему телефон полдня разрывался местным номером до полной потери заряда.
«Даша! Желаю тебе отличного отдыха! Александр Румин»
Карточка заполнена наивным подчерком канарского флориста с амбицией.
Не ожидала. Серьезный парень, не болтун. Неделю назад во время поездки в Исландию у меня случилось не более четырех сообщений в Тиндере с кем-то из Москвы. Кто-то сидел за большим ультимативным столом в красивом офисе с окнами в пол и привычно сулил мне букеты.
«Calle Madrid, Villas Canarias, apart 308, Costa Adeje, Santa Cruz de Tenerife»
«Ну что, делаем ставки?)))»
«Еще бы тел какой-нибудь контактный (нужен для доставки)»
Александр Румин, действительно, не стал использовать мой телефон, чтобы отправить «Как дела?» в воцапе, и вообще ни разу не появлялся до этого сюрприза под дверью.
А ведь с какой депрессии день начинался. Наполняю салатовое мусорное ведро водой, ставлю в него огромные головы гортензий и иду в душ за пятнадцать минут до приезда Карлоса.
Вилафлор – маленький уютный канарский городок, не решившийся забраться на вулкан Тейде, однако подобравшийся к нему очень близко. Карлос приехал в джинсах и красивой белой сорочке с ковбойскими локтями. Ему явно хотелось, чтобы сегодняшний ужин предварял горы, звезды, американское ретро в машине (даже Смарт неожиданно заменил Е-классом) романтично. Чтобы не стало слишком приторно, в мясном ресторане Вилафлор с открытой модной кухней, массивной мебелью и безбожными торсами официантов, прикрытыми, но стриптизерскими, – было занято всего три столика. Наш – для двух держащихся за руки человек, и еще два – для двух огромных шумных и пожилых девичников. Дамы были с цветными перьями в волосах, сильно накрашены, весело пьяны и комично некрасивы.
– О нет, ну как такое могло произойти! – Карлос досадует, но не может делать это всерьез, – я представлял себе элегантный ужин в тихом горном ресторане, а тут этот балаган!
– Ну прекрати, наоборот это очень кинематографично!
Нам приходится почти кричать – так девчонки приветствуют танцующих, но не раздевающихся парней.
– Да уж, яркое описание для твоей книги, по крайней мере не банально!
– Больше, чем для книги! Скажу по правде, только не смейся. Я, конечно, мечтаю написать бестселлер, так и вижу, какая я на оборотной стороне обложки, что за фотография и как я дерзко с нее смотрю. Но это не все. Я хочу фильм! Я прямо знаю, каким он должен быть! И сегодняшний вечер – готовая великолепная сцена!
– Ты уже описала мой характер?
«Да.»
– Нет. Честно говоря…
– Честно говоря, меня совсем нет в твоей книге?!? – он смеется, но задетым.
– Не перебивай! Честно говоря, твоя глава зависит только от тебя. Я сама не знаю, чем она закончится. Знаешь, ведь главное, когда читаешь книгу, не догадаться, что будет дальше, – тогда, значит, книга хорошая. Вот я сама не знаю, что будет дальше. Мне легко – не приходится ничего выдумывать, нужно только не лениться описывать. Помоги мне! Ведь я все еще совсем не знаю тебя. Вот какой у тебя характер? – Затеваю свою любимую игру на раздевание.
– Ну уж нет! Это твоя задача, не стану раскрывать секреты!
– Ну хорошо, давай по-другому. А какой у меня характер?
– Я тебя тоже еще плохо знаю. Тем более по началу всегда все кажется лучше.
– А это неважно, скажи свое мнение по состоянию на сейчас.
С ним я чувствую себя уверенно, играю на своем поле, он не выпрыгивает за бортики моей настольной монополии.
– А почему ты развелась с первым мужем?
– Ха-ха, неожиданно, тебе нужно это знать, чтобы составить, наконец, мнение обо мне? Я же рассказывала.
– Ты рассказывала про второго. Про того, что сначала был женат, а потом не захотел детей.
– Про первого тоже рассказывала. Это тот, что сделал предложение через три месяца, и мы оба были дураки и очень влюбленные.
– Ладно. Твой характер. Ты очень целеустремленная и упрямая.
Ненавижу испанскую манеру заказывать еду. Даже если ты ресторатор, даже если ты знаешь лучше, я хочу свои и только свои два блюда! Карлос всегда заказывает «в стол», по-хозяйски, даже когда большая компания, даже когда с другими мужчинами. Приносят тар-тар из тунца, круги осьминога, припудренные красным перцем, и маленькие зеленые перчики в крупной соли – две мои любимые канарские находки.
– Тебе важно, как ты выглядишь, и ты в этом перфекционист. Ты очень элегантна и блестяще воспитана. Всегда держишься как настоящая леди, и в вечернем платье, и в пляжных шортах с солеными и слипшимися волосами. Вот прямо как сейчас. Ты ведь не смыла кондиционер, правда?
– Фу, Карлос! Как грубо! – Мы оба смеемся в голос, чего не ожидают даже девицы, отправляющие подружку в последний брак. – Да! Я не смыла кондиционер! Потому что твое коварное канарское солнце уже отняло у меня вот столько волос! – преувеличиваю между большим и указательным пальцем.
– Все правильно, Даша, особенно, если ты будешь делать это перед пляжем, а не после него, – Карлос пытается стать серьезным лицом, но не выходит.
Да, сейчас у меня довольно пляжные волосы, но только здесь они лежат такой копной. На море они всегда складываются в волны, гордо приподнимаются, да, выгорают из дорогого пепельного шатена в рыжеватый, но тем самобытней смотрятся с хаки. Стоит вернуться в мир больших городов, чистоплюйства и органических масок, как копна становится славянским мягким шелком вдоль лица. И это лучшее определение.
А еще я в небесно-голубом мягком свитшоте из Рейкьявика на голое тело, шортах и кедах. И да, это просто, небрежно. Но, да, комплимент принимаю, он честный.
– Тебе не свойственны необдуманные поступки, ты очень логически мыслишь.
– Я обещала себе не вмешиваться, но это уж точно никуда не годится, Карлос! Мне тридцать два, у меня два брака и два развода. И ты считаешь, что я не подвержена спонтанностям?!?
«Мы встречаемся месяц, ты знакома с моим братом и друзьями, была во всех моих клубах, отелях и ресторанах, управляла моей яхтой, в субботний вечер я еду с тобой в горы смотреть на звезды – и я еще не видел тебя голой. Если дело не в твоей рациональности, мне с моим испанским самоуважением лучше застрелиться!» – легко читается в его лице и лучше не спорить.
– Я еще не до конца понял, драматична ли ты. Мне хочется надеется, что нет, но интуиция подсказывает, что да…
До тридцати мне казалось, что быть драматичной – привлекательно и востребовано. Насажать заноз в мужские сердца брызгами непредсказуемостей и длинными красиво-едкими письмами. Даже эта фраза кошмар как драматична. Насажать заноз в мужские сердца. Ужас. Теперь я думаю, что если уж хотеть основательно замуж, то драматичность надо скрывать. Парни ленивые и пугливые в долгосрочной перспективе. Съездить на представление звездопада можно раз и в самом начале, а дальше лучше простая женщина с рассудком, аккуратным пробором и без рефлексии.
– Смотря что называть драматичностью, Карлос… Ну да ладно, спасибо, ты очень точно все подметил! И мне даже почти все понравилось!
– Твоя очередь. Расскажи про меня.
– Хорошо. Пойдем выйдем, я расскажу за сигаретой.
Карлос перешел на эти дурацкие новые короткие сигареты без дыма. Я попробовала как-то – по-моему, ерунда. Курится десять секунд, вкус не менее гадкий, да еще и тянуть надо с усилием.
Мы выходим на пустую темную улицу и садимся на деревянную лавку без спинки, приставленную к стене ресторана. К счастью, девичник не курит и не выходит. Шум остается внутри. Не скажу, чтобы я собиралась с мыслями, действительно думала про Карлоса, чтобы сейчас выдать его искрометный и по-женски правильный портрет. Правило универсально: похвалить, намекнуть на уникальность, немного уколоть каким-то небольшим и даже притягательным несовершенством. И одну вещь – провокационную. Которую видят все, но не решилась бы сказать ни одна другая женщина. Они любят слушать о себе. Замирают.
– Мне кажется, ты добрый и благородный человек. У тебя правильные, традиционные взгляды на семью и отношения. Ты азартный. Ты упрямый. Тебе важно знать, что все, что у тебя есть, – оценено другими как самое лучшее.
– Это же у всех так.
– Нет, не у всех.
– Ну, у тебя так.
– У меня да, так же. – Я в полном ощущении, что плету что-то липкое, – Так вот это лучшее для тебя порой становится просто поставленной целью. Трофеем. А не тем, что тебе действительно нужно.
– Трофеем?
– Да, трофеем. Именно поэтому тебе нельзя верить, Карлос!
Карлос притворно-обиженно поджимает губы и также притворно сверкает удивленными, в черных ресницах, глазами. Ребенком он с тем же выражением доказывал, что не брал велосипед старшего брата.
– Мне можно верить, Даша! Мне тридцать семь, я давно наигрался в игры! Моя мама давным-давно подыскивает мне жену и мечтает о внуках!
Ну да, мама будет в восторге от русской невесты.
– Мне бы очень хотелось верить. Все зависит от тебя. Поехали? Мы так звезды все пропустим!
В горах холодно и ярко, если чуть отойти от дороги. Звезды не падают дождем, увы, надо следить и делать ставки вправо, влево, вниз вверх. Мы лежим на вулканической, скорей всего серой, крошке (так шея не устает смотреть вверх); Карлос спиной на холодной земле, я спиной на горячем Карлосе.
Семь пойманных падений – ноль загаданных желаний. Невозможно поверить, но загадывать некого.
– Он просто не нравится тебе, – я знаю Лену один день, вчера познакомились на вечеринке у Флориана (немец, одно свидание, серфер, нарцисс), – Если бы нравился, ты бы даже не задавала себе вопрос, спать или не спать.
– Ну почему не нравится. Он отличный. Высокий, молодой, богато-разгорячий испанец. Блестящее европейско-штатовское образование, прекрасная олдскульная семья. Толстоват только немного, но только в животе…
– Даша, он тебе не нравится. Ты его используешь, потому что тебе скучно и с ним удобно. Тебе хочется ходить с ним в рестораны, на концерты и в его Манки Бич. Но не больше.
Кто мне точно не очень нравится, так это Лена. Она какая-то в плохом смысле мужеподобная. Не внешне. На вид она среднего роста темная шатенка, спортивная, с резковатыми движениями, поджатыми губами и непонятного возраста. Она из Питера, типично здесь занимается серфингом и всем его навязывает. Но есть что-то непримиримо грубое в ее повадках, как у вечно недовольного жизнью мужика-неудачника. Но про Карлоса она, скорей всего, права. Мне вроде бы и не стыдно уже признаваться, когда я использую мужчин, что я их использую. Но тут уж какой-то совсем не спортивный пример. Точнее будет сказать, что Карлос нравится моему разуму. В нем будто есть что-то очень полезное для моего здоровья. Как киноа. Сказать, что я обожаю киноа сложно. Но я ем ее каждое утро, размешивая с плотью авокадо, шпинатом, приправляя солью. И мне вкусно. То ли потому, что и правда вкусно, то ли потому, что полезно. Но я года три как не люблю спорить, а люблю слушать, потому соглашаюсь.
– Лен, ну может и так. Вот, знаешь, думаю, секса сто лет не было. Мне тридцать три почти, ну хорош! Океан, гормоны. Ну что тебе детей с ним крестить? Что думать-то столько! А все равно что-то не то.
– Не нра-вит-ся! Вот что он все время тебе пишет? Сидим час – только и звякают сообщения!
Лена все время будто чем-то раздражена. Ей не нравится остров, на котором она сидит месяцами, ей не нравилась вечеринка на крыше, на которой мы встретились и на которой она выстояла до фейерверка. Фейерверк ей, конечно же, тоже не понравился.
– Да ни о чем. Встретиться, одно-другое. Но он как-то застрял между легкой упертой одержимостью несговорчивой русской бабой и безмерным самовосхищением. Он не пропадает с моих радаров, все время что-то предлагает и куда-то приглашает, при этом делает это с такой небрежной независимостью (видимо, его испанское достоинство ему так нашептывает), что совершенно не хочется ему верить и открываться.
Лена слушает нетерпеливо, поджимая уголки губ. Скорей всего она спросила про сообщения не столько потому, что хотела узнать их содержание, сколько демонстрируя недовольство ими в принципе. Сегодня утром она написала мне в воцап, что ее компаньонка Мила улетает, и предложила поехать на пляж подальше. Я согласилась. Поэтому мы сидим ногами в чернокаменном песке в белых хайтековых, но плетеных креслах с красными подушками, она недовольная, я почти счастливая, на пляже в Ла Калетта. Здесь отличный, с лицом Ибицы, бар и приземляются парапланеристы.
С кем-то мы встречаемся, чтобы говорить, с кем-то – чтобы слушать. Пока в десяти метрах от моих шлепок не приземляется Саймон, я никак не могу понять, к какому типу относится Лена. Есть еще одни. Те, чья функция – привезти к первым или вторым.
– Вот это неожиданность! Даша! Привет! Рад тебя видеть! Как ты? – Саймон долго и любовно складывает параплан. На его лице нет и следа, что он только что спустился с трех тысяч метров на куске материи. А след радости встречи есть.
– Саймон, привет! Я отлично! Вспомнила сегодня про этот пляж, не была здесь с тех пор, как ты мне его показал. Как твои дела? Познакомься, это Лена.
Саймон прекратил ежедневно желать мне доброе утро после того, как я испугалась лететь с ним. Ну как испугалась. Плохо себя чувствовала. А бояться, когда что-то болит, вдвойне неприятно. Оказалось, что этот отказ значил для него болезненно больше, чем отказ зайти к нему домой после десятка свиданий.
– Привет, Лена! Саймон.
– Хэлена. – Лена впервые за день расплывается в подобии улыбки. Думаю, только что я тоже принесла ей пользу.
– Хотите что-то выпить? – Саймон всегда в своих бывалых, спортивного толка солнцезащитных очках. И на его висках застарелые следы от них. У него грубые неухоженные пальцы человека, презирающего ухоженность. На сколько неуместно эти пальцы смотрелись на свидании в лучшем стейк-хаусе острова, на столько притягательны они здесь, на пляже опрятных хиппи.
– Я буду апельсиновый фреш, – до этого я замечала Лену только с вином.
– Окей. Даша?
– Можно воды с лимоном? Безо льда, пожалуйста. Не холодную.
Скорей всего я хотела увидеть Саймона. Поэтому и предложила Лене поехать на пляж в Ла Калетту. Увидеть как бы случайно, по стечению обстоятельств, как обычно хочешь увидеть того, кому сказать нечего. Я отлично знала, что он приземляется здесь трижды за день.
– Лена, твой фреш.
Саймон возвращается и садится напротив. Долго смотрит на Лену, но без особого выражения.
– Лена, Лена, Лена… Ох уж это имя, ох уж эти русские!
Лена расцветает диковинным кактусом, я недоуменно смотрю Саймону в очки.
– А я не рассказывал тебе Даша? Год назад я ушел от жены после двадцати двух лет брака к русской девушке Лене. Через месяц ушел от Лены обратно к жене, потом опять к Лене… Потом опять попытался вернуться к жене, пробыл три дня, а на четвертый застал ее в постели с моим лучшим другом. Бывшим. Стал было возвращаться обратно к Лене, а она не приняла. В конце концов это надоело им обоим.
– Ты не говорил мне это, Саймон. Мне удивительно, что твоя неожиданная откровенность настала именно сейчас.
– Да? Не знаю. Вот Лену зовут Лена, и я вспомнил.
– Терпеть не могу таких! Сколько ему? Пятьдесят?
Лена везет меня домой на арендованной ментоловой Ниссан Микра.
– Сорок девять. Почему терпеть не можешь?
– Вот все они такие! Старик! Возраста моего отца! Бросил жену с двумя детьми ради какой-то интрижки! Так ему и надо, что теперь один у разбитого корыта.
– Ура, мне удалось решить с девочками на эти выходные! Моя старшая дочь позвонила моей бывшей жене и договорилась. Они у меня завтра вечером, а пятница и суббота – по нашему плану!
Саймону нельзя звонить Мие, бывшей жене, самому. После последнего скандала она заявила на него в полицию. Якобы он грозился выкинуть ее из окна. Сутки Саймон просидел в участке, спустя две недели суд запретил ему приближаться к ней ближе, чем на десять метров и вступать в какой-либо контакт. За одну смс он может получить реальный срок. Европа заботится о безопасности своих женщин. Чтобы договориться, в какое время забрать общих детей на выходные, он звонит старшей дочери от первого брака в Швецию, та звонит Мие в Испанию и потом перезванивает ему обратно.
Он только что привёз меня домой на мотоцикле. Я ещё не успела снять шлем, а он уже прочитал сообщение из Швеции.
Это всегда выбор. Так отчётливо сейчас пахнуло иронией. Ради случайной девчонки потерявший и семью, и любовницу, из-за которой потерял семью, сорока девятилетний Саймон отменяет выходные с дочерьми. Ну хорошо, не отменяет. Переносит.
Ради призрачной идеи о детях, которых я не очень хочу, я ухожу от Никиты. Тогда, четыре года назад, на вопрос «ещё по коктейлю?» – я выбрала «да». А могла бы «нет».
Это не раскаяние. Скорей осознание, что на самом деле мы всесильные. Никто так уж не дёргает нас за верёвочки.
В выборе невозможно ошибиться. Все отвратительное, наоборот, происходит, когда начинаешь метаться.
История Саймона, задёргавшегося между любовницей, женой, любовником жены – наглядное подтверждение.
– Даша, ты рада? Ты же не передумаешь? Я очень хочу увидеть детей, надеюсь, это не зря…
– Саймон, конечно. Только не нужно говорить, что ты делаешь это ради меня. Кажется, ты даже больше моего этого хочешь. Это твоё решение.
– Да-да, конечно. Мое. И да, я очень хочу пойти туда с тобой. Посмотреть на твоё лицо, твою реакцию. Я тебя совсем не знаю, от этого ещё интересней.
Мы с Саймоном не любовники, не друзья. Что-то вроде двух заключённых в собственную несдержанность и ощущение безнаказанности. Скучающие любители проверять границы, испытывать себя на прочность. Нам весело и интересно вместе. Мы оба понимаем, что стоит переспать, и забава сломается. Саймон предложил сходить в «Мистик», местный свингер-клуб, и я согласилась. На стене его ресепшн, где возрастная платиновая блондинка с тяжелым загаром – хозяйка – выдает ключи от шкафчиков и полотенца, зачем-то висит выцветший постер с калейдоскопом лондонских достопримечательностей.
Оказалось, что я довольно часто встречалась, целовалась, лежала рядом с теми, кто по правде мне особенно и не нравился. И у меня толком не было для этого причин. Мне не были особенно нужны ни их покровительство, ни деньги, ни помощь. Как правило этими людьми становились те, кто особенно настойчиво и правдоподобно оказывался от меня без ума в момент времени. Я никогда не пишу сообщения первой, никогда не звоню, никогда первой ободряюще гостеприимно не улыбаюсь. А они писали, звонили, приходили вопреки отсутствия гостеприимства. Страшно признаться, но скорей всего они просто настолько удобно отвлекали меня от скуки, что становились моими любовниками или даже мужьями. За некоторых порой было неловко. У других были дурацкие туфли. Третьи не были совершенны лингвистически или физиологически. Но им все прощалось за неизменное, не знающее гордости обожание.
Четыре часа ночи, крыша ночного клуба для местных «Ашаман», текила-лайм-лёд. Саймон весь вечер пытается поймать в щетину мои губы – смеясь подставляю щеку, но уже готова сдаться. Так вот как это всегда и происходило.
Нет страшнее для человека, чем ощущать скуку и получить время, занятое лишь самим собой.
Или все наоборот? В моей сломанной системе ценностей, где любовь с участием нужно заслуживать, любовь «просто так» обесценивается по определению?
Канарские дома – это маленькие белые квадраты-мазанки с высокими приятного грязного дерева дверями и окнами. Внутри у них всегда керамическая плитка, а вот испанских потолочных балок днём с огнём. Канарцы любят черепицу и лотереи. На каждом шагу киоски с лотерейными билетами. Здесь же что-то между Латинской Америкой и Севильей, поэтому канарцы шумно верят в удачу.
Пляжи Тенерифе – младшие нефартовые братья в семье. Поросшие желтыми серьезными шапками и светло-салатовыми ирокезами рассохшиеся горы куда монументальней и привлекательней. Говорят, бестолковая земля у океана доставалась младшему брату от канарского зажиточного отца. В то время, как плодородное подножие гор, где светятся счастьем виноградные и банановые поля, забирал старший. Спустя десятки лет, когда туризм здесь стал эффективней земледелия, все перевернулось с ног на голову.
Лёгкие встречи, лёгкие прощания. Они приезжают и уезжают, срок им неделя – две. Учишься радоваться новому лицу безоценочно, наблюдать, слушать чужую жизнь по-воздушному, зная, что любое слово может быть твоим стоп-словом. Когда каждый день встречаешь нового мужчину, перестаёшь примерять на них интересные тебе маски. Привычка… хуже, – такая нравственная судорога, – когда автоматом оцениваешь «моё/не моё», тут постепенно отпускает. Наконец, становишься просто улыбающейся никому девушкой, сидящей на бордюре проходной улицы в центре города. К тебе то и дело подходят – кто протянуть руку, кто охапку дорогих голландских тюльпанов или сорванных тут же рыжих сорняков, кто-то говорит приятное, кто-то почти плачет, кто-то бросает ключи, кто-то садится рядом на пять минут помолчать, кто-то норовит обвить за талию и поднять. Бесконечная череда характеров, жизней, уродств и дарований. Сидишь и учишься быть прохожему прохожим. Нет планов, нет ожиданий. Перестаёшь строить предположения. Зачем? Завтра будет новый день, и новый человек расскажет, сколько бургеров он приготовил до открытия своего ресторана, или как от рака угасала его жена, день рождения которой тоже семнадцатого августа.
Люблю слушать их, радоваться их радости, их глупости, люблю их забывать по дороге домой. Возвращаться одной по темной, но живой улице Эрнесто Сарти, каждый раз кивком здороваться с хозяином кальянного «Плака кафе» – огромным накрывшим террасу деревом по имени Бенджамин семейства фикусовых (ему сто десять лет), шаг за шагом удалятся от океана и приближаться к горе, сплошь поросшей светящимися окнами таких же людей с такими же судьбами. В Берлине тоже хорошие театры. В Исландии не принято жениться. Киевское море в этом году цветёт зелёным. Уэльс, порой, подходит для сёрфинга. Одиннадцатый округ Парижа особенно приятен, потому что в нем не поселиться эмигранту-арабу. Все это пылью оседает в памяти, оставляя приятную пустоту, делает мою собственную жизнь менее и в то же время более уникальной.
Главное чувство, которое способен испытывать Карлос, – это гордость. Он настолько убеждён в исключительности того, что он делает или чем владеет, что его напыщенная речь и не выглядит хвастовством.
– Я должен был завязать тебе глаза, чтобы был сюрприз.
Я просто вежливо улыбаюсь. Знаю точно, что сюрприз в его представлении – это просто его дом или отель его родителей, что вообще-то тоже его дом. Так и есть. Мы останавливаемся у «Роял Гарден Виллас энд Спа». Отель состоит всего из восьми жёлто-песочных вилл-номеров в балийском стиле. Каждая со своим именем и дизайном и возвышается над гольф-полем в респектабельной Ла Калетте. Мама Карлоса дизайнер интерьеров. Пару раз в год они летают на интерьерную выставку в Сингапур и заказывают там всех этих немыслимых птиц в огромных лестничных пролетах, деревянные панно, столы и стулья, стойку ресепшн, обвитую бамбуком. На ресепшн тихо и мягко. Бассейн окружён дорогими деревянными кроватями для солнечных ванн (вдруг он узнает, что я назвала их лежаками). Все довольно красиво. Обычно. Но не на столько, насколько восхищён собой Карлос.
– Привет! Какая вилла?
– Добрый вечер, Карлос. Лотус, – девушка на ресепшн протягивает Карлосу конверт с ключами.
Стол на террасе, засервирован как положено. Свечи, по середине огромное возвышающееся блюдо с камчатским крабом, возлежащем на льду. На белых тарелках гордо красуются по банке чёрной икры с надписью ZAR. Банки трогательно нераскрыты, демонстрируя логотип на крышке. Банки грамм по семьдесят. Карлос пытается стать главным экспортером русской икры в Испании, вот даже создал бренд. Какое же поразительное самоуверенное, позирующее, но старающееся дурновкусие.
Я рассказываю про мыльные оперы в моем детстве, Карлос про мишленовские рестораны.
На столе лежит и поёт романтику Айфон. Вот это на фоне Царя точно мило.
– Потанцуем? – мне все равно хочется ему нравится. Он старается.
– Подожди! У меня ещё кое-что есть!
Он уходит и через мгновение возвращается с маленьким шоколадным фонданом, одной горящей свечкой и песней.
– С днем рождения, Даша! Мне очень приятно, что ты проводишь этот вечер со мной! Ты необыкновенная.
– О-о-о-о! Как это мило, Карлос! Я же не ем сладкое… Но не сегодня!
Четырнадцать чайных ложек абсолютного удовольствия греховного тёплого в холодном сахара.
– Вот теперь позволь мне самому пригласить тебя танцевать. Прошу! – он встаёт и подаёт мне предельно галантную руку. Впервые за два месяца я на каблуках, и двухметровому Карлосу со мной удобно. Он целует меня в шею и все более и более настойчиво гладит по талии. Сиюминутная идея и сахарный взрыв в крови отбрасывают меня на два шага в сторону и приказывают снять платье. Повинуюсь.
Отметить день рождения с абсолютно случайным человеком, которого больше никогда не увидишь, – на первый взгляд кажется фатально-грустным. Тридцать три, между прочим. Кого там возраст? Христа? Но это часть моей оздоровительной программы. Дело в том, что нет особых дней. Нет особых дат. Нет никакого возраста Христа, тем более у женщины. Откуда взялась вся эта пошлость. Да может и Христа нет. В нашем суеверном дремучем ангаре давно пора подмести, вышвырнув весь этот вздор с символизмом.
Каждый день – особый. И каждый оказавшийся рядом человек – особый. Но случайный. Невелика разница: отметить несуществующий день с сегодня мужем, а завтра никем, или с сегодня никем и завтра никем.
Важно только одно.
– Ты чувствуешь себя счастливой сейчас? – вдруг спросил меня случайный парень итальянец вчера на каменистом пляже в Ла Калетте.
– Да. Определённо.
Не хочу называть то, что со мной сейчас происходит, кризисом. Это время, чудесное время, сложное время, когда растешь и трещат кости. Время, когда проверяешь себя каждый день. Когда больше ни в чем прежнем не веришь себе на слово, а потому перепроверяешь, тестируешь, вносишь новые показатели в самую важную тетрадь наблюдений. Все, что я делаю сейчас, – правильно. Невозможно оступиться, когда, наконец, идёшь к себе.
Теперь я думаю, что с Никитой дело было вовсе не в детях. Ни я не настолько уж их хочу, ни он не настолько уж боится их появления. Мы просто оба не можем в постоянку. А решиться расстаться без вроде бы особых на то причин не смогли бы.
Тор – скандинавский бог с, по легенде, с огромным молотом. Он приехал из Копенгагена в Эль Медано, главный серферский городок острова, где всегда дует с Сахары, чтобы учиться на кайте. Ему сорок два, но на вид не больше тридцати пяти. Он невероятно русоволосый и голубоглазый, с красивым открытым лицом, открытой улыбкой, смешливыми, но без малейшей иронии, глазами. Он то и дело закидывает свою русую чёлку назад, но без малейшего самолюбования. Он похож на какую-то благородного вида светлую собаку, вроде лабрадора. Когда есть такое лицо, совершенно не запоминается остальное.
– Весной у меня был очень тяжёлый период. Я расстался с девушкой, потерял работу. Однажды, когда мне было особенно плохо, я плакал, и мои дети очень трогательно меня поддерживали. Дочь готовила обед, сын приносил игрушки и книги.
У него двое абсолютно белых, прозрачных детей. Девочке девять, и она Фрида в честь Фриды Кало. Мальчику шесть, он Виктор и очень похож на отца, такой же улыбчивый и мягкий. На всех заставках Тора эти два ребёнка-блондина. Постоянно показывает их фотографии.
– Почему ты плакал?
– Ну, я очень любил свою бывшую девушку, – отвечает с недоумением. Как я могу не понимать.
Девушка ревновала Тора к детям. В начале отношений она забеременела, но они вместе решили, что не время, рано, и она пошла на аборт. Тор говорит, что не против детей. Мне кажется, он вообще не может быть против чего-нибудь.
Весь вечер я наблюдаю, как зеркально он повторяет каждый мой жест. Эмпатия. Плюс невиданная для мужчины гибкость. Пока идём к машине после ужина, по-лицедейски останавливаюсь, снимаю пляжный рюкзак со спины и ложусь на тротуар. Тор недоумевает пять секунд и ложится рядом. Хохочем.
Фотография с раскинутыми руками над Мачу Пикчу – топ сто у Тиндер соискателей с претензией. Она, вероятно, должна говорить: я не просто путешественник, но я одухотворен и свободен. Я была в Перу лет шесть назад, но это было путешествие за айяуаска-просветлением (не используйте скучно как наркотики), поэтому лишь поехала севиче в Лима и потошнила в Торопото.
Антонио уступил мне барный стул в модном парижском ресторане «Daroco», пока наши компании ждали столики. Сразу было не разглядеть, что он светлоглазый (значит, северный) испанец, все внимание забрала его густая и модная борода с ранней проседью. Десять минут мы говорили о том, что и я, и его сестра шьем платья, а он амбассадор Испании в Перу. Через три часа мы случайно столкнулись уже у другого парижского бара, безвозвратно вышли курить на улицу (несусветная глупость, но очень по-французски: если вы вышли из нашего модного пространства с невыносимой курилкой внутри, наш фейсконтроль тестирует вас заново). Антонио сказал, что через пять часов у него самолет в Сеул, пытается поцеловать бородой, и я уезжаю с подругами спать на свой бульвар Капуцинов.
Это было почти три месяца назад, в конце мая, во время моего неожиданно окрыляющего короткого путешествия в Париж. Я не придаю значения таким вещам, но на следующий день он прислал в воцап пару сеульских суши, еще через неделю – себя с прозрачными глазами и в капюшоне. Потом пригласил в Барселону. Но когда мы оба разобрались, что вместо Барселоны я на Тенерифе, предложил Лима в сентябре.
Середина августа, я уже устала от острова, не выхожу за Карлоса в следующем месяце, а Катя говорит, что пора возвращаться в Москву и жить свою жизнь. Сентябрь – Лима.
D: «Привет! Мне до сих пор стыдно за свои финальные слова, Вадим, и теперь, если ты позволишь, я объясню.»
D: «Я сильно поцарапалась об тебя тогда, сама не ожидала. Но, наконец, тоже могу резюмировать по-своему, а не как отдёрнувший руку от кипятка. Благодаря тебе я вдруг много узнала. Что буду любить ещё бессчетно раз. Жить долго, кончать все круче, открывать в своём теле больше, чем во всех кругосветках. Буду менять мнение, а может и ценности как угодно и не боятся себя малодушной. Я очень благодарна тебе за это и очень люблю в тебе человека, который за Гумилева, но против блокады Ленинграда. А у тебя умные пальцы и ты слишком много чувствуешь для такого холода, и чтобы так сжимать губы. Слишком заботишься о других и сладко трахаешь в туалете (или на парковке), даже когда самому не очень-то. В русском воцапе аватаркой хочешь казаться зачем-то британским, в британском – русским. Каждый раз, когда решу скучать по едкому спору о родине или по чему-то твоему в себе, буду желать тебе столько же удовольствий, сколько дал мне ты. Я любила тебя 4–8 июня. Ну, хорошо, 5–8) Желаю тебе быть очень счастливым!»
VV: «Привет, Даш! Может тебе это покажется странным, но твоё сообщение вообще никак не изменило мое мнение о тебе))) – я как считал, так и считаю, что тебе совершенно не за что стыдиться и ты, как и была выдающейся девушкой в моих глазах, так ей и осталась, мне просто было в очередной раз очень приятно прочитать сформулированные тобой мысли. Я редко использую слово «выдающийся», но оно совершенно точно применимо к тебе, так как ты сочетаешь в себе плеяду качеств, из которых простым смертным приходится выбирать по принципу «поставьте не более двух галочек в списке»… ты как и умна и независима, так и нежна, женственна и чувствительна, ты – идеальная леди с безупречным этикетом, но для одного избранного мужчины совершенно искренне становишься развратной шлюхой, от чего просто сносит крышу, ты быстро и совершенно искренне реагируешь, но потом и долго хладнокровно и методично анализируешь… и ты за всего 3–4 дня уловила все те противоречия и особенности моего характера, о которых написала в этом сообщении. С тобой одинаково кайфово обсуждать глубокие, теоретические вещи и жизненные философии, открывая в себе что-то новое (я тоже до сих пор пытаюсь понять в себе связку Гумилёв-Блокада, спасибо тебе большое за это), как и совершенно по животному трахаться без каких-либо табу… я никогда не забуду, как дико я хотел тебя пока ты дразнила меня минетом через шорты в такси, как сладко ты кончала от моих пальчиков и языка, что приносило мне даже больший кайф, чем тебе и на каком 8м небе я был, когда чувствовал как же охуенно твоя тугая попка сжимает мой член. И спасибо за доверие в плане видео, я никогда никому его не покажу, но думаю, ещё не раз пересмотрю сам одной рукой )))) Так что знай, что я тоже очень за многое тебе благодарен, и ты – тот редкий пример, когда даже небольшой срок, проведённый вместе, совершенно точно останется одним из ярчайших эмоциональных пиков, которые буду помнить всю жизнь. А тебе желаю всегда напоминать себе о чудесном жизненном кредо, которое написала сама. Живи, люби, кончай, открывайся, думай и никогда не соглашайся на меньшее, потому что ты, как никто, заслуживаешь большего. P. S. если ты таки когда-нибудь доберёшься до Веарты, мне будет очень интересно услышать твоё мнение)»
Рис ужасно пригорает.
Выйди на террасу – здесь нельзя курить.
D: «Антонио, привет! Я не смогу приехать к тебе в Лима. Уверена, билет еще можно отменить. Прости!»
Я улетаю отсюда как можно скорее.
Думаю, теперь я поняла его функцию.
Он – тест.
Он – упражнение.
Научиться, наконец, выбирать не соревнование, а себя.
Любить не сбитые в кровь победы, а свой спокойный сон и каждодневную шелковистую радость.
Не эмоции-лихорадку, а ровное счастье.
Что ты выберешь? Адреналиновые ампулы или, наконец, бросить курить?
Я залезу к нему под кожу, проникну в его мозг и мечты, я задействую все, что я умею. Я встречусь с ним еще. И за эти несколько дней я сделаю все, чтобы ему не удалось вырвать меня из его души. Даже если у него нет души. И после этого я исчезну навсегда.
D: «Привет! Я хочу встретиться)»
Войти с помощью соц. сетей: