Капитан Ефимов

Генералы все же в нашем, пускай и заслуженном, госпитале явление довольно редкое. Они все больше Военно-медицинской академии отдают предпочтение. Да мы на них и не в обиде. Как говорится: поближе к кухне, подальше от начальства. Вот таким правилом руководствуются в армейской среде обычные военнослужащие. По большому счету, основной контингент военных госпиталей – это солдаты и матросы срочной службы. Те из офицеров, кто серьезно болен, их, как правило, комиссуют. Редко где будут держать больного военнослужащего. Лишь из уважения к былым заслугам да по высочайшему распоряжению.

Когда министром обороны в свое время был Толик Табуреткин, он немало сил приложил к тому, чтоб развалить нашу славную российскую армию. Слава Богу, его вовремя остановили и убрали подальше от Вооруженных сил умные люди. Не берусь судить за всю армию, а скажу за одну военную медицину. Да и то лишь за то звено, где удалось поработать.

Где-то лет тридцать назад профессия военного считалась очень даже востребованной и необычайно престижной. Я не буду пускаться в никому сейчас не нужные рассуждения, почему этот самый престиж покачнулся. Кому надо, тот сам догадается. Но оглядываясь назад, в недавнее прошлое, вспоминая офицеров тогда еще Советской армии, в которой мне в свое время довелось служить, и сравнивая их с современными командирами, с сожалением констатирую тот факт, что между ними лежит огромная пропасть. Я не припомню ни одного случая, чтоб офицер Советской армии пытался бы «закосить» от службы, которую выбрал добровольно делом всей жизни. Чтоб при помощи мнимой или несущественной болезни стремился бы попасть в госпиталь. Теперь дело другое.

Капитан Ефимов приближался к сорокалетнему рубежу. Когда говорят, что служба не задалась, то это про таких, как Ефимов. Мужику столько лет, а он всё пятнадцать лет как капитан. Правда, служит он в одной из престижных военных академий, расположенных в Петербурге. Но на этом его везение и закончилось. Служит он обычным преподавателем какой-то мудреной воинской дисциплины. И считает дни, что остались до льготной пенсии.

К нам, в хирургическое отделение, он прибыл по направлению уролога военной поликлиники. У него небольшая киста возле яичка, надо прооперировать. Делов-то на пятнадцать минут под местной анестезией. По крайней мере, большинство гражданских врачей выполняет подобную операцию и вовсе в условиях поликлиники. Но у военных все по-взрослому.

Направили – госпитализировали. Тем более все честь по чести: направление, выписка из приказа академии, что он убыл на лечение, амбулаторная карта с записью терапевта, что плановое оперативное лечение капитану не противопоказано. С собой объемная сумка с вещами, книги, тапочки, трико.

Я осмотрел его, согласился с диагнозом, подписал направление, определил в офицерскую палату. Обычный с виду офицер: крепкий, с приветливым русским лицом, небольшой проплешиной на крепком черепе, добрый взгляд, мягкий вкрадчивый голос. Веселый: чего-то там пошутил по поводу своей предстоящей операции. Причем относительно остроумно. Посмеялись, обменялись бородатыми анекдотами на военную тематику и разошлись. Он к себе, в офицерскую палату, я в свой кабинет. Поступил Ефимов рано утром в понедельник. Операцию запланировали на среду. Ничего не предвещало беды.

Ближе к обеду позвонил Волобуев и строгим командным голосом сообщил, чтоб я никого не отпускал домой, включая офицеров. Это его личный приказ! Я буркнул в трубку: «бу сделано!», и тут же забыл. Предоставил возможность вспомнить о странном приказе капитан Ефимов. После обеда, за два часа до конца моего рабочего дня, он тихо постучался ко мне в дверь и, вежливо испросив разрешения, вошел в кабинет.

– Дмитрий Андреевич, у меня операция аж на среду назначена, разрешите сегодня дома переночую? – с милой улыбкой на добром лице поинтересовался капитан Ефимов. – Я живу в пяти кварталах от госпиталя, а у меня трое маленьких детей. Двое чего-то приболели, жене одной тяжело.

– Да не вопрос, Григорий…

– Можно просто Григорий.

– Хорошо, Григорий, не вижу препятствий. Идите. Можно даже до среды. Дома побрейте операционное поле, утром не ешьте.

– Да я все знаю, мне уже два года назад грыжу оперировали, – расцвел отец троих детей. – Не беспокойтесь, опыт имеется. Рано утром в среду буду как штык в палате.

Капитан в приподнятом настроении вышел, нет, лучше сказать, выпорхнул из кабинета. Я же продолжил разбирать многочисленные бумаги, извлеченные из шкафа. Раззява! Стукнул себя по голове рукой, я же забыл про приказ начальника госпиталя. Ефимова нашел в палате. Он уже снял трико и переодевался в «гражданку».

– Григорий, я дико извиняюсь, – с порога начал я. – Тут вышло недоразумение: начальник госпиталя, подполковник Волобуев запретил всем военнослужащим, включая офицеров, покидать пределы госпиталя. Вам придется до операции побыть здесь, в отделении.

– Как?! – оторвался от укладывания сумки беззаботный Ефимов. Счастливая улыбка, немного поблуждав по лицу, незаметно испарилась. И на смену ей пришло нескрываемое огорчение: взгляд потух, уголки рта опустились, сумка просто выскользнула из ослабевших рук. – Я уже жене позвонил, что скоро буду.

– Ну, вот, – я снова постучал себя по лбу кулаком, пытаясь хоть как-то загладить свою вину, – запамятовал. Голова прохудилась от работы с многочисленными приказами и вводными. Ничего страшного, сегодня уже понедельник почти закончился. Завтра быстро пролетит. А там уже, глядишь, и среда не за горами. Если все хорошо пойдет, я вас в четверг отпущу совсем.

– Но я уже жене позвонил, что приду сегодня, – упавшим голосом повторил капитан и бессильно опустился на соседнюю кровать, протяжно скрипнув ржавыми пружинами.

– Мы люди подневольные, – развел я в сторону руки. – Мне приказали, я выполняю. Вам к чему неприятности? Он же может зайти и проверить или начмеда прислать. Вы же военнослужащий, чего мне вам объяснять насчет приказов.

– Да, да, – задумчиво закивал Ефимов, – я все понимаю. А скажите, начальник госпиталя еще у себя?

– Думаю, у себя еще, – взглянул я на часы.

– Как его звать?

Капитан оделся, обулся и поспешно ушел в штаб. Я прошелся по коридору взад-вперед и, окончательно успокоившись, вернулся в свой кабинет. Не успел я прочитать и половины очередного дурацкого приказа насчет правильного хранения швабры и половых тряпок, как на столе подпрыгнул телефон. Звонок исходил требовательный и раздраженный.

– Вы его ко мне зачем послали? – задыхаясь от бешенства, просипел Волобуев. – Я что, не ясно выразился?

– Это вы о чем? – включил я дурня.

– Я про козла этого говорю, Ефимова! Я же приказал никого домой не отпускать! Что, я неясно выразился?

– Во-первых, – я чуть повысил голос, – капитан Ефимов сам изъявил желание пообщаться с вами. Я ему как запрещу? Он такой же офицер, как и вы! Не солдат и не матрос срочной службы. А во-вторых, я не вижу препятствий для его пребывания дома. Мы, простите, каких-то там лейтенантов сопливых отпускаем на субботу-воскресенье, а они в понедельник со стойким таким перегарчиком с утра в отделение заявляются. Вы, кстати, сами за них попросили на прошлой неделе, или запамятовали? А в-третьих, у офицера, – я специально сделал нажим на «офицера», – дома трое малых деток, и он у нас до среды никакого лечения не получит. Операция у него запланирована на среду. Завтра никак – у травматолога большой операционный день: парней с Юга надо оперировать.

– Насчет лейтенантов было дело. Там уважаемый человек за них просил, – сразу сбавил обороты Волобуев, – они его какие-то родственники. А за Ефимова тоже просили, – он сделал паузу и продолжил уже уравновешенным тоном, – но наоборот, чтоб домой не отпускали.

– О, как интересно? И кто же, стесняюсь сказать, попросил?

– Генерал! Начальник академии, где он преподает. И вообще, это не телефонный разговор. Я чуть позже введу вас в курс дела. Надо было сразу, но замотался. Этот Ефимов не так прост, как кажется. Он знатный скандалист. В Академии своей всех уже достал. От меня вышел такой весь решительный. Готовый к самым активным действиям. Сейчас идет к вам. Не отпускайте его ни под каким предлогом. Мы скоро с Горошиной к вам подскочим.

– Что, все так серьезно? – ухмыльнулся я в трубку.

– Не то слово, – тяжело выдохнул Волобуев. – И будьте осторожны, у него, похоже, в кармане штанов диктофон. Он все разговоры записывает.

Я в растерянности повесил трубку телефона на рычажки и сел в кресло, облокотившись о стол. Нужно было переварить полученную информацию. От хирургии до штаба, если обходить все лужи, ходу минут десять.

– Дмитрий Андреевич, – просунулась в кабинет лишенная всяких эмоций голова Ефимова, – разрешите?

– Да, разумеется. Входите.

– Позвольте мне снять копию с истории моей болезни. Я на это имею полное право, – абсолютно индифферентным голосом потребовал капитан.

– Да зачем это вам?

– Хочу знать, как меня лечат.

– Вас пока еще никак не лечат, а историю возьмите, право вы действительно имеете. Только просматривайте ее у меня в кабинете.

– Не беспокойтесь, я все правила знаю не хуже вас, – раздвинул сжатые губы на восковом лице странный пациент и, взяв из моих рук свою историю болезни, вначале тщательно ее изучил, от корки до корки. А после сфотографировал неизвестно откуда появившимся цифровым фотоаппаратом.

Я все это время сидел в кресле и с интересом взирал на происходящее, старясь понять, какую странную игру он затеял. Безусловно, произошедшая с ним метаморфоза как-то связана с его задержкой в отделении. Но чего он добьется? Раз подполковник сказал «никаких домой», капитану остается только подчиниться.

– Спасибо, вы были очень любезны, – прервал он цепь моих рассуждений, возвратив историю болезни. – Вы еще долго здесь пробудете?

– Около часа. А что?

Он, молча, вышел с задумчивым лицом, а через минут пятьдесят вернулся с серьезным видом, держа в руках большой белый лист формата А-4, исписанный крупным читабельным почерком. Его он и выложил передо мной с таким пафосом, с которым дают ознакомиться глубоко виновного человека со своим смертным приговором.

– Слушаю вас? – я оторвался от своих нескончаемых бумаг и с любопытством посмотрел на настырного капитана.

– Вот рапорт на ваше имя. Прошу ответить на него мне в письменном виде.

– Что за чепуха, – скользнув глазами по тексту, я поднял на него недоуменный взгляд.

– Это не чепуха. Это официальный рапорт. Я прошу объяснить мне, почему у меня нет назначений. Почему меня не осмотрел уролог. И почему вы ведете мою историю болезни, если я являюсь урологическим пациентом? Насколько я знаю, вы хирург.

– Послушайте, капитан, мы же с вами утром все обсудили?

– То было утром. А сейчас уже вечер. Многое изменилось. Дайте мне, пожалуйста, письменный ответ. Кстати, мой рапорт написан в двух экземплярах, под копирку. Поэтому не советую его игнорировать. Да, и все наши с вами разговоры я записываю, – он извлек из штанов узкий серебристый пластмассовый брусок с плоскими кнопками и покрутил у меня перед носом.

– Ваша операция относится к разряду общехирургических, а у меня есть должная подготовка, а главное солидный опыт по оперативному лечению данной патологии. Поэтому здесь ничего противозаконного нет. И вы, смею напомнить, утром были согласны с моими доводами и подписали согласие на операцию. А назначения у вас имеются: диета и режим.

– И какой у меня режим и диета?

– Общий стол и второй режим.

– Что значит второй?

– Полупостельный, можете ходить до туалета. На улицу нельзя.

– Ага, выходит, я по вашему недосмотру нарушил режим, так? А вы меня не предупредили об этом, когда я пошел в штаб. И согласие на операцию я подписал, думая, что мной будет заниматься уролог. Предоставьте, пожалуйста, мне уролога.

– Послушай, Григорий, – я начал терять терпение. Весь этот затянувшийся фарс меня, признаюсь, начал уже здорово утомлять, – чего ты… вы добиваетесь?

– Справедливости. Я теперь буду действовать строго в рамках закона. Вы…

– Послушай, капитан, хочешь уролога, так нужно было обратиться в военно-медицинскую академию, на кафедру урологии. Какого… спрашивается, ты к нам-то приперся?

– Я не приперся, как вы здесь изволили выразиться, – капитан вновь продемонстрировал мне свой диктофон, – а прибыл туда, куда меня направил врач гарнизонной поликлиники. Зачем, скажите, нужно было направлять меня туда, где нет оперирующего уролога?

– Вопрос не по окладу. Еще раз повторяю, мы в своем отделении выполняем эти операции. И участие уролога здесь не обязательно.

– А я вот так не считаю. Я пациент и имею полное право в выборе врача.

– Знаешь, что?! – я в упор посмотрел на него, буравя его невозмутимое лицо испепеляющим взглядом. – Я тебя просто выпишу к чертовой матери, и катись ты, куда хочешь со своей кистой и мошонкой.

– Я все записываю, – с невозмутимым видом напомнил мне Ефимов.

– Валяй, пиши! Раз у нас нет уролога в отделении, а ты отказываешься, чтоб тебя оперировали общие хирурги, значит, нужно выписать. Чем я сейчас и займусь, – с победным видом возвестил я, демонстративно уселся за стол и с громким шелестом открыл его историю болезни.

– А ничего у вас не выйдет, – без лишних эмоций ответил капитан и уселся напротив меня, отодвинув стул к стене. – Я больной человек. Мне нужна операция. Мое здоровье в огромной опасности. Меня направил врач гарнизонной поликлиники.

– Чего ты несешь?! Какая опасность? Люди по многу лет ходят с подобной кистой и даже не знают о ее существовании. Я больше чем уверен, ее у тебя выявили во время медосмотра. А до этого она никак не проявлялась. Ведь так?

– Неважно, где кто и как ее выявил, – даже не повел бровью Ефимов. – Важно, что она есть и лечится только оперативным путем. Я прав?

– Прав, прав! Только у нас получается какая-то киста преткновения.

– Вызовите уролога, и проблема решена. Прошу ответить на мой рапорт, – Ефимов чуть ухмыльнулся и нагло так уставился на меня.

– Выйди из кабинета! – не сдержался я. Этот капитан мне окончательно надоел. Морочит мне голову какой-то ерундой.

– Заметьте, товарищ начальник отделения, я с вами на «вы».

– Можешь тыкать, я не обижусь, – устало вздохнул я и ослабил галстук на шее. – Я в ваши военные игры не играю. Ты пришел ко мне на операцию, а теперь из-за того, что не отпустили домой, начинаешь ломать комедию, словно капризный мальчик, у которого забрали конфетку. И мне это не нравится. Поэтому ищи себе другого врача.

– Дмитрий Андреевич, я к вам очень хорошо отношусь, – лицо Ефимова чуть просветлело, – честное слово. Здесь ничего личного. В двух словах всего не объяснишь.

– Попробуйте в трех.

– Да, можете со мной на «ты». Вы лет на десять старше. А если в трех словах, то меня не просто хотят уволить из армии, лишив положенных выплат и не предоставив квартиру, которая положена мне по закону. А прямо спят и видят, как они вышвырнут меня из рядов вооруженных сил, как говорится, без выходного пособия. Короче говоря, мне нужно еще послужить в армии какое-то время. Тогда я достигну необходимой выслуги.

– Решил отсидеться в госпитале? – я уже по-другому посмотрел на него. – Чисто практический интерес?

– Выходит, что так. Я вам все это говорю, так как вижу, что вы человек порядочный.

– А генерал ваш, выходит, непорядочный?

– Так точно. Он-то и пытается меня из армии уволить.

– На больную мозоль ему наступили?

– Типа того, – криво ухмыльнулся личный враг генерала. – В свое время, когда нам только добавили денежное довольствие, то до нас, до простых офицеров, их добрая половина почему-то не доходила. Получали только те, кто отстегивал процент на разные там взносы. Вам не стоит вникать во все нюансы. Скажу только, что я первым обратил на это внимание, отказался отдавать часть своих кровных, поднял солидную бучу и деньги пошли. Но для этого пришлось чуть не лично к Шойгу, новому министру обороны, обращаться. А в армии не любят, когда выносят сор из избы.

– Нигде не любят, – согласился я.

– Да, но у нас это называется прыгнуть через голову командования. Нас было трое борцов за правду. Двоим позже пришлось уволиться, а я отказался. У меня дети. Кто их накормит? Я ничего лишнего не требую, только то, что мне положено по закону. Я уже плюнул на карьеру. Большинство моих однокурсников уже подполковники, есть два полковника, а я вечный капитан.

– Ясно, не в чинах дело, а в справедливости. Только я здесь при чем?

– Вы ни при чем. Как говорится – ничего личного, просто так получилось. Начальник госпиталя сказал, что меня готовят к операции, поэтому домой не отпустят. Я остаюсь, но ищите уролога.

Поговорив с новоявленным бунтарем еще минут десять, я осознал, что на этом мои злоключения не закончатся. Ефимову позвонила на мобильный телефон жена, и он, не прощаясь, покинул мой кабинет. О чем он с ней там разговаривал, не знаю, однако, когда я уже собрался уходить, он вновь постучался в дверь и поинтересовался, как обстоят дела с его рапортом: написал я ответ или нет? Честно сказать, я был на стороне Ефимова, но вот то, что он и меня вовлекал в свои сомнительные игры, весьма тревожило.

Я позвонил Волобуеву и попросил его организовать приход в отделение уролога. Начальник госпиталя снова повысил на меня голос и процедил сквозь зубы, что сейчас придет и объяснит «этому капитану» политику партии и народа. Мне пришлось раздеться и, проводив завистливым взглядом отправившихся домой врачей и дневных медсестер, ожидать второй серии триллера под названием «Киста капитана Ефимова».

Через сорок минут беседы с упрямым капитаном, красный и потный Волобуев вышел из палаты Ефимова и обессиленно свалился на мое кресло. На него было жалко смотреть. Он сжимал и разжимал кулаки, бормотал нечленораздельные проклятия и никого вокруг не замечал. Взяв себя в руки, подполковник утер клетчатым носовым платком вспотевшее лицо и шею и, не глядя на меня, глухо произнес:

– Нтда, крепкий орешек.

Я ничего не ответил, а только скрипнул зубами: мой рабочий день закончился полтора часа назад. Тут еще подоспел начмед майор Горошина, и они на пару с Волобуевым принялись обсуждать, как им нейтрализовать зарвавшегося капитана.

– Господа офицеры, – прервал я их эмоциональный разговор, – мне кажется, нужно войти в создавшееся положение и найти уролога. Пускай он его как можно скорее прооперирует, и, думаю, на этом инцидент будет исчерпан.

– И где же я его вам возьму? – поднял голову Волобуев. – У меня в штате уролог не предусмотрен.

– Товарищ подполковник, разрешите, я с ним потолкую? – сорвался со своего места майор Горошина. – Дмитрий Андреевич у нас классный хирург, что, он не справится? А, Дмитрий Андреевич? – начмед покосился на меня.

– Не разрешаю, – громко пробурчал Волобуев. – Не дай Бог, после операции возникнут хоть какие-то осложнения, это все! Он в прокуратуру напишет. Эта гнида и так все фиксирует. Не удивлюсь, если у него в палате еще видеокамера установлена. Он же как-никак технарь. Для него это пара пустяков.

– Так, а что пойдет не так? – Горошина с удивлением посмотрел на начальника.

– Григорий Ипатьевич, это хирургия. Всякое может случиться, – Волобуев так вдавил свою пятую точку в самую глубину казенного кресла, что оно протяжно и жалобно пискнуло.

– Разрешите? – в дверь просунулась голова капитана Ефимова.

– Что еще? – напрягся начальник госпиталя.

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу начальнику отделения? – предельно вежливо поинтересовался капитан. И, получив разрешение, продолжил. – Дмитрий Андреевич, а у меня в палате нарушение санитарных норм. Там вентиляция не работает.

– Так откройте окно, – посоветовал я. – Либо форточку.

– Нет, так не годится. На улице очень холодно, я могу простудиться. А вентиляция существует, но она почему-то не работает. Я прошу прислать слесаря. Пускай глянет.

– Послушайте, какой слесарь?! – вспылил я. – Восьмой час. Уже глубокий вечер. Все слесари давно уже разошлись по домам. Завтра утром я вам пришлю слесаря.

– Утром? – Ефимов изобразил на лице глубокую задумчивость. – А до утра прикажете задыхаться? Я сейчас все это сфотографирую и напишу жалобу прокурору. Почему в предоперационных платах нет вентиляции.

– Послушайте, капитан, – заиграл желваками Волобуев, – идите к себе в плату, мы сейчас все уладим.

– Хорошо, – добрыми и ясными глазами посмотрел на всех нас Ефимов, – только еще учтите, что у вас не соблюден метраж. Сколько, простите, на одного человека положено метров? Если мне не изменяет память, семь квадратных метров. У меня четырехместная палата. Семью четыре – двадцать восемь. А у вас, извините, двадцать четыре метра. Четырех метров не хватает. И потом, не горит одна лампочка. Непорядок. Вызовите еще дежурного электрика.

– Перегорела, наверное, – в тон ему ровным голосом предположил я.

– Допускаю, но пускай все же электрик глянет, – улыбнулся Ефимов и, мягко ступая по линолеуму, вышел из кабинета.

– Нет, вы видели, какая гнида! – не сдержался Волобуев и добавил еще пару ласковых.

– Может, его все же отпустить домой? – подал голос насупившийся Горошина.

– Я тебе отпущу! – взорвался подполковник. – Я тебе так отпущу, что еще долго будешь меня помнить. Ты что, хочешь, чтоб нам шею намылили?!

– Никак нет!

– Ничего, и не таких обламывали!

– Да, парень-то с норовом, – заметил я. – И раз пошел ва-банк, то, видимо, ему это не впервой?

– Не впервой, – кивнул Волобуев и еще раз пискнул креслом. – Что оно у тебя все время пищит?!

– Так вы как-то уж больно жестко с ним обращаетесь, еще сломается, – нейтральным тоном предположил я.

– Возможно, – согласился Волобуев, вылез из кресла и подошел к окну. За плохо вымытым стеклом начиналась ночная жизнь. Темнота сгустилась, уже включили фонари на столбах, поток автомобилей на проспекте уменьшился, тускло блеснули первые звезды на безоблачном небе. Подполковник нервно постукивал пальцами по облупленному подоконнику.

– Может, его в люкс перевести? – напомнил о себе Горошина.

– Ты что, с дуба рухнул? – повернулся к нему Волобуев и окатил презрительным взглядом. – Завтра полковник Еремеев туда заезжает из штаба округа.

– С чем? – напрягся я. – И почему вы меня в известность не поставили?

– Да из головы вылетело. Да вы не переживайте. Он все равно за терапией будет зачислен. У них пока люкс занят, как только освободится, то сразу его переведем. У вас просто лежать будет. А терапевты полечат.

– Марат Иванович, уже почти двадцать один ноль-ноль. Нужно что-то уже решать? – сказал я ушедшему в раздумья Волобуеву.

– Вы заведующий отделением, вы и решайте!

– Хорошо, я его выпишу сейчас к чертовой матери! – взорвался я. – И всего делов!

– Я уже, кажется, сказал насчет выпишу! – подполковник начал медленно испепелять меня своим командирским взглядом.

– Время идет! – не отводя глаз, произнес я и почувствовал, что если мы еще тут пробудем хотя бы полчаса, то это будет мой последний рабочий день в данном учреждении. У меня все клокотало внутри и рвалось наружу. Мне стоило героических усилий, чтоб не дать волю чувствам.

– Ладно, переведите солдат из послеоперационной палаты в палату капитана, а его самого на их место. У вас эта, после люкса, самая приличная палата. А насчет уролога сейчас буду звонить главному хирургу округа. Пусть прикомандирует. Все. Сами тут ему объясните, я убыл. – Волобуев быстро пожал нам руки и бесшумно выскользнул в коридор. Горошина, сославшись на нечеловеческую занятость, сбежал через пару минут после шефа. Я остался один на один с бунтарем Ефимовым.

Надо отметить, что капитан отказался, чтоб из-за него одного перетаскивали четырех солдатиков, недавно перенесших послеоперационное вмешательство. Он согласился до утра побыть в своей палате, не смотря на сломанную вентиляцию и потухшую лампочку. Наверное, тут свою роль сыграло радостное известие о предоставлении ему лечащим врачом уролога. Первый тур не выиграл никто. И я ушел домой.

Утром эпопея продолжилась. Как я и предполагал, уролог с утра в отделении не появился. У военных насчет обещаний всегда проблемы: сказал и… Не всегда выполняется в срок. Узнав, что я формально по-прежнему у него являюсь лечащим врачом, бузотер Ефимов откровенно загрустил. Пока я созванивался с Волобуевым, да еще с кем-то, капитан успел написать еще два рапорта, вызвать по телефону свою жену и передать через нее в военную прокурату жалобу, подкрепленную кино-аудиодокументами.

Как-то углы сгладили небритые, но уже опохмеленные слесарь и электрик. Первый, правда, пояснил, что вентиляцию не починить, так как она еще в Великую Отечественную была повреждена фашистским снарядом и с тех пор постоянно забивалась. Чтоб прочистить чего-то там нужно что-то разбирать, а ему некогда. Два раза икнул, открыл форточку и ушел в подвал допивать горькую.

Электрик оказался более лояльным, он принес лампочку. Вкрутить не вкрутил, так как забыл стремянку. И тогда отправился за ней все в тот же подвал. А там, как в Бермудском треугольнике: все и вся пропадают. Лампочку вкрутил рослый солдат Осипов, полсантиметра не дотягивавший до двух метров, а вместе с ним до двойного пайка.

Чтоб не становиться объектом для нападок со стороны тяжелобольного Ефимова и его крайне взволнованных родственников, я спрятался в операционной. Вначале подсобил травматологу собрать из кусочков простреленную на Юге в трех местах ногу офицеру морской пехоты Северного флота. После лишил кисты юного лейтенанта с подводной лодки, выполнив операцию подобной той, что планировалось выполнить скандальному капитану. Причем особо не торопился: под местной анестезией за каких-то двадцать минут. И забегая вперед, без ложной скромности скажу, что вернули флоту совершенно здорового офицера. Без каких-то там осложнений.

Когда вышел из операционной, стрелка часов подходила к трем часам пополудни. Капитан Ефимов строчил в своей обновленной работающей лампочкой палате пятый по счету донос. Дела его шли явно в гору. Высунув язык, он тщательно выводил каждую букву. На столе, где он корпел над бумагами, вокруг аккуратными стопками возвышались чистые и исписанные листы отличной белой бумаги. Последних пока было меньше. Я не стал отрывать его от работы, а тихонько вышел из палаты.

– Дмитрий Анреевич, – послышалось вслед. – У вас не исправен душ – течет ситечко сверху, и на обед дали холодные котлеты.

– Вы это все в своих кляузах отражаете? – кивнул я на покрытые красивым крупным почерком листы рядом с ним, когда вернулся в палату.

– Ну почему сразу кляузы? – надулся Ефимов. – Всего лишь рапорт. Все, как положено, в двух экземплярах. Один вам, другой для прокурора.

– А себе?

– Что себе?

– Себе экземпляр не оставляете?

– Себе я фотографирую, – он приподнял тертый планшет, который я сразу из-за вороха бумаг и не заметил.

– Вам тут удобно работать? – я обвел взглядом унылую палату, стол с поцарапанной полировкой, скрипучий деревянный стул, обтянутый коричневым дерматином, приоткрытую форточку.

– Да, спасибо, писать можно.

Тут мое внимание отвлекла заглянувшая в дверь старшая сестра. Я прервал нашу милую беседу и вышел в коридор. Оказалось, прибыл уролог. Его к нам прикомандировали из гарнизонной поликлиники по распоряжению главного хирурга Западного военного округа. Завершив свою основную работу в амбулатории, доктор прибыл в наше отделение.

Им оказался атлетически сложенный молодой мужчина с прекрасно подстриженной русой бородой. (Не знал, что урологам можно в армии носить бороду). В глаза бросились сразу три вещи: борода, гренадерский рост и могучая грудная клетка, наверное, в два раза шире меня. Под форменной курткой с погонами капитана толстыми блинами бугрились мощные мышцы груди.

– Капитан Антипов, – представился военный уролог, чуть не расплющив мне мою руку при рукопожатии.

– Вы в курсе, для чего вас к нам прислали? – скривился я, разминая кисть правой кисти.

– В общих чертах. Начальник госпиталя сказал, что я поступаю в ваше подчинение. И вы введете меня в курс дела.

Естественно, я ввел перекачанного капитана в суть происходящего. За все время моего монолога он и бровью не повел. Молча выслушал, молча взял историю болезни, молча перешел из моего кабинета в ординаторскую, где переоделся в белый халат, и отправился на беседу с Ефимовым.

Беседовал он на удивление долго: минут сорок. Я пару раз заходил в палату. Складывалось впечатление, что там царит радушная атмосфера. И доктор и больной улыбались друг другу, казалось, что разговаривают два старых добрых друга, которые давно не виделись. Я тогда еще подумал, что нареканий насчет уролога у Ефимова теперь не будет и вопрос можно будет закрыть. И наконец-то сегодня я уйду домой вовремя. До конца рабочего дня оставалось чуть меньше часа, я прошел к себе в кабинет и занялся текущими делами.

В пустом коридоре хорошо слышны шаги. Я расслышал тяжелую поступь доктора Антипова. Он возвращался в ординаторскую от больного. Застал его за написанием истории болезни.

– Все в порядке? – улыбнулся я, останавливая рукой порывающегося встать в моем присутствии капитана. – Завтра прооперируете?

– Так точно! – по-военному четко ответил Антипов. – Только вот я под местной анестезией такие операции никогда не делал. Нужен наркоз.

– Нет проблем. Зайдите в отделение анестезиологии и реанимации, заведующий еще на месте, договоритесь. Ведь теперь вы лечащий врач, вам и карты в руки.

– Сделаем. Но тогда нужно переснять ему ЭКГ. У него старое, еще с поликлиники, когда он обследование проходил. Для наркоза нужно свежее.

– Напишите в листе назначений на завтра. Утром снимут и расшифруют. Вот в чем преимущество местной анестезии, так не нужно много анализов и кучу обследований.

– Я понимаю, – потупил взор уролог, – но, к сожалению, меня под местной анестезией таким операциям не учили.

– Не желаете освоить? Я бы вам завтра показал?

– Дмитрий Андреевич, я уже пообещал ему, что прооперируем под наркозом. Неудобно как-то уже отказывать. Разрешите в другой раз?

– Когда он будет, тот другой раз? – вздохнул я и вышел из ординаторской.

Мой рабочий день подходил к концу. Я позвонил Волобуеву и уверенно доложил, что у пациента Ефимова контакт с лечащим урологом установлен и они друг другом довольны. По крайней мере, все проходит без эксцессов.

– Ой ли? – с явной долей сомнения пробурчал в ответ подполковник и отключился.

Я лишь ухмыльнулся в ответ и начал не спеша переодеваться. Не успел толком расстегнуть белый халат, как мое внимание привлек ужасный грохот и вопли, идущие со стороны отделения. Я прислушался: точно где-то совсем рядом что-то трещало и бухало. И все это подкреплялось отборным матом, произносимым густым мужским басом.

– Дмитрий Андреевич, скорее! – в кабинет, словно ветер, влетела старшая сестра. – Убивают! Что вы замерли как истукан?!

Я выбежал в коридор. Солдатики из числа выздоравливающих боязливо жались к стенам и испуганно взирали на офицерскую палату. Дверь в нее была чуть приоткрыта, и странные звуки летели именно оттуда.

Внутри шел откровенный махач. Два капитана, два офицера российской армии, причем один из них больной, а другой его лечащий врач, сцепившись в прочный клубок, медленно катались по полу, разнося все вокруг. Кровати под методичным напором сцепленных в единый монолит тел разъехались в стороны, образовав своеобразный ринг. Стулья капитулировали, подняв все четыре ножки кверху, стол наклонился и готовился стать трехногим. Вешалка у входа завалилась набок. Обстановка носила явно разгромный характер.

Несмотря на то что капитан Ефимов уступал капитану Антипову и в росте и в весе, но в поединке старался сопернику не поддаваться. А в том, что здесь развернулся настоящий поединок, сомневаться не приходилось. Увлеченные друг другом единоборцы не замечали вокруг никого, и ничего.

– Вы что, с ума здесь посходили? – я ледоколом попытался вклиниться между разгоряченными молодыми телами. Но рефери из меня вышел слабенький. Мне на секунду показалось, что я ткнулся в живого быка, рвущегося с привязи.

– Хр, хр! – по-животному рычал уролог, пытаясь поймать преподавателя военной академии на удушающий.

– Ищщ! – сипел его оппонент, силясь разомкнуть железный захват на шее.

– Встать! Смир-р-ррр-на! – взревел я, отчаявшись руками разнять враждующие стороны.

Тела вздрогнули и… беззвучно расцепились. Вот что значит воинская дисциплина. Тяжело дыша, с пола, не глядя друг на друга, восстали два мокрых и красных ратоборца, искоса кидая на меня крайне недовольные взгляды.

– Что тут у вас происходит? Вы как себя ведете? Офицеры, называются! Вы же офицеры! – стараясь окончательно не сорваться на крик, басил я. – Объяснитесь, капитан Антипов!

– А чего объяснять? – набычился уролог, сжимая потные кулаки. – Вот этот тип попросил посмотреть свою историю болезни. Я дал, но потребовал, чтоб смотрел в моем присутствии. А он вырвал ее из моих рук, убежал в палату и принялся фотографировать. Естественно, я попытался воспрепятствовать. Хотел забрать, а он в драку полез.

– Врет он! Он сам меня оттолкнул.

– Детский сад, – я в отчаянии покачал головой, – а он первый начал! Вы же оба офицеры российской армии. На вас и солдаты и персонал смотрят. Вы чего здесь устроили?

– Так он это, – шмыгнул носом уролог.

– Молчать! – жестко призвал я. – Перед вами целый полковник стоит! – сразу повысив себя на десяток званий, грозно объявил я расшалившимся военным. Когда-то все должности начальников отделений были полковничьими. Вот я и примазался втихаря, для пользы дела.

Из Советской армии я уволился рядовым. От военной кафедры в институте я отказался, справедливо решив, что вооруженные силы явно не для меня. Да и чему меня могли там научить, если преподаватель у меня оказался майор Сисенко, а завкафедрой подвизался полковник Свинаренко. Да еще после того, как этот самый Сисенко, как он считал, довольно умно пошутил: «Стою это я на посту, концентрат рубаю, а тут немецкий красноармеец идет! Гы-гы-гы!». И очень удивился, что в аудитории, где он только что скаламбурил, никто его душевный смех не поддержал.

Я в тот же день написал заявление и отказался посещать занятия на военной кафедре. Тогда такая практика для тех, кто уже отслужил в армии или на флоте, еще существовала. За такое отношение к уважаемой кафедре на военные сборы после пятого курса меня, разумеется, не взяли, и лейтенанта запаса после окончания вуза я не получил. Очень радовался Сисенко сему факту, как дите. «Попляшешь еще, Правдин, вспомнишь, отчего в свое время отказался! Ох, пожалеешь еще!» – напутствовал меня в самостоятельную врачебную жизнь желчный шестидесятилетний майор.

А я и на самом деле из-за этого лейтенантства, вернее его отсутствия всегда попадал в непонятки. Каждые пять лет мне приходила повестка из военкомата для участия в военных сборах, в «партизаны». Я, как законопослушный гражданин, каждый раз вовремя являлся на призывной пункт с вещмешком за плечами, в нем исподнее и сухой паек на три дня. Как положено. Военком недоуменно смотрел в мой военный билет и чесал репу. Я, врач, к тому же хирург, значит, посылать меня нужно на сборы вместе с офицерами, но звание имею, как ни странно, «рядовой». Не пошлешь. И к рядовым не подсунешь, так как все же врач. Вот дилемма? И что делать? А ничего. Всех прибывших запасников усаживали в машины и вывозили на два-три месяца в поля. А я разворачивался и спокойненько топал домой. И так каждый раз, пока не достиг предельного возраста. Теперь уже повестки не вручают. Спасибо тебе, грозный майор Сисенко! Ох, и проучил ты меня.

Капитаны подтянули животы, расправили грудь, как могли, заправились, бегло привели себя в порядок. Я поднял с пола скрученную в плотную трубку историю болезни. При расправлении она превращалась в стопку жеваных, надорванных во многих местах листов.

– Это же юридический документ, – я потряс тем, что еще несколько минут назад было историей болезни больного Ефимова, перед носами восстановивших дыхание капитанов. – Во что вы ее превратили?

– Так получилось, – пробасил уролог, отряхивая с колен налипшую прикроватную пыль.

– Дмитрий Андреевич, право слово, как-то все само собой произошло, – вторит ему смущенный Ефимов.

– Вот я же вам вчера дал подробно ознакомиться с вашей историей болезни. Вы все там изучили и засняли. Чего вам еще нужно было? Для чего потребовалось еще раз ее брать, да еще с боем?

– Так там не было записей уролога. Вот, – Ефимов кивнул на своего лечащего врача, – как только уролог записал свой осмотр, я его и сфотографировал. А для чего он неожиданно набросился на меня, спросите лучше у него самого.

– Так ты же вырвал ее и убежал, – скрипнул зубами уролог. По всему было видно, что ему очень хочется доработать своего пациента.

Я развел капитанов в разные стороны: уролога отправил к себе в кабинет, а Ефимову велел навести порядок в палате. Дикая и одновременно комичная сцена разыгралась перед глазами. Теперь ни о каком раннем уходе домой не могло быть и речи. Нужно было как-то сгладить углы. Такое побоище никак не скроешь. Еще неизвестно, что там надумал скандалист Ефимов. Ему же кляузу настрочить – что мне стакан газировки выпить.

– Как же так, капитан Антипов, вы не сдержались?

– Да он наглый, как танк, – нахмурился богатырь. – Не люблю, знаете ли, хамов.

– Здесь особый случай, – я вкратце набросал Антипову психологический портрет его пациента и обрисовал те проблемы, что он за собой притянул. Уролог скис и задумался.

Пока он размышлял у меня в кабинете, я навестил капитана Ефимова. В палате к моему приходу порядок был восстановлен. Следы недавних боев ликвидированы. Старшая сестра и дневальные даром время не теряли.

– И как мы с вами поступим? – задал я вопрос, как только мы остались в палате одни.

– Кажется, это меня только что побили, – хитро так посмотрел на меня собеседник.

– Насчет побили вы явно перебарщиваете. Еще не понятно, кто кого тут побил. У вашего лечащего врача тоже, поверьте, повреждения имеются. С ним мы разберемся. Я спрашиваю у вас. Никто не станет разбираться, кто там первым начал. Тут армия. И вам не хуже моего известно, что если подрались, то виноваты оба. Так как на избитого вы точно не тянете.

– Поменяйте мне лечащего врача, и я не стану подымать никакого шума.

– Что здесь произошло? – в палату быстрыми шагами вошел Волобуев в сопровождении начмеда Горошины.

«Уже кто-то успел стукануть, – мелькнуло у меня в голове. – И кто-то из своих». Я коротко доложил начальнику госпиталя об имевшем место конфликте.

– А почему я узнаю самым последним? Почему вы мне сразу не доложили? – расширил ноздри Волобуев.

– Марат Иванович, – я изобразил на своем лице растерянность, – я вначале хотел сам разобраться. А после уже вам докладывать.

– Разобрались?

– Почти. Пройдемте ко мне в кабинет, там все и обсудим. А вы пока побудьте в палате, – я жестом остановил качнувшегося в сторону коридора Ефимова.

Волобуев орал минут десять, у него аж рот набок перекосило от злости. И все больше на капитана Антипова. Меня же упомянул в монологе всего пару раз. Досталось на орехи и начмеду Горошине. Успокоившись, начальник госпиталя подошел к окну, приоткрыл форточку и подставил под ворвавшуюся в душный кабинет струю прохладного вечернего воздуха свою бордовую физию. Сидевший на стуле возле самого стола Горошина нервно теребил кончиками пальцев кожаную папку, лежавшую у него на коленях. Уролог сопел в дальнем углу, сидя на самом кончике поскрипывающего стула, рассматривая небольшую трещину в линолеуме на полу. Я невозмутимо сидел на диване и мечтал о том, как бы поскорее отсюда свалить.

– И что прикажете со всем этим делать? – звонким голосом Волобуев прервал затянувшееся молчание. – Мм, я вас всех спрашиваю?

– Надо капитану Антипову пойти и извиниться, – предложил Горошина.

– Я не пойду, – заартачился уролог. – Он первый меня ударил.

– Ты чего, капитан? – подполковник в упор с ненавистью посмотрел на громилу. – Мы в армии или где?

– Товарищ подполковник, я перед этим уродом извиняться не стану. Разрешите я так улажу конфликт.

– Хорошо, уладь, – как-то чересчур быстро сдался Волобуев. – А что вы, Дмитрий Андреевич, нам скажете?

– Скажу, что хорошо, что никого не угробили и не покалечили. Думаю, капитан Антипов сам уладит конфликт, тем более что Ефимов тоже не горит желанием его раздувать. Единственное, что он требует, так это заменить ему лечащего врача.

– Хм, требует он, – хмыкнул Горошина. – А где мы ему другого уролога найдем? Пускай радуется тому, кто есть в наличии.

– А я бы вот тоже не хотел лечиться у доктора, который мне по роже надавал бы, – прищурился Волобуев.

– Но, товарищ подполковник, – не унимался начмед, – а где взять другого?

– А там же где и этого, – подполковник кивнул в сторону притихшего уролога, – в поликлинике. Завтра позвони подполковнику Тягунову, пусть тот сам разбирается в косяках своих подчиненных.

– Но Тягунов же главный уролог округа, – округлил глаза Горошина. – Думаете, он станет лично заниматься этим делом?

– Тем паче, – оскалился Волобуев, – ему и карты в руки. Он нам этого Антипова сосватал. Ему и отвечать за драку своего подчиненного в первую очередь.

– Товарищ подполковник, – вскочил со своего места виновник сегодняшнего ЧП, – разрешите я пойду и улажу с Ефимовым.

– Валяй, – устало махнул рукой Волобуев.

До сих пор не знаю, чего уж там ему такого наговорил Антипов, но капитан Ефимов оказался к нему совсем не в претензиях и дал слово офицера не раздувать из-за этого инцидента скандал. Однако твердо стоял на своем – заменить врача. Пока два капитана общались наедине, Волобуев отбивался от многочисленных звонков сверху, пулеметными очередями бивших ему по нервам. Оказывается, он сам-то тоже никуда еще не доложил. И его кто-то уже ловко опередил и капнул начальству. Вот всегда находится этот кто-то, кто ловко и умело портит нам всем жизнь.

Первым позвонил подполковник Квелый Эдуард Ефремович – главный хирург Западного военного округа, серьезный товарищ и большой поборник всяких правил и законов, им же самим и придуманных. Хоть они с Волобуевым и были давними приятелями, но насколько я мог судить по отрывкам фраз и интенсивности выделения пота на рубиновом лице начальника госпиталя, разговор шел не о почетной грамоте за отличную службу. После еще орали на него в трубку какие-то местечковые тузы. Но кто они и откуда, я не выяснял.

Пришел повеселевший уролог. Коротко, по-военному доложил обстановку. Волобуев внимательно его выслушал, кивнул и, не прощаясь, в сопровождении Горошины, убыл в штаб. Я же отправился домой спать, а Антипов, заварив в кружку растворимого кофе, засел в ординаторской за восстановлением покалеченной в бою с капитаном Ефимовым его же истории болезни. Закончилась очередная, но далеко не последняя серия затянувшейся истории с кистой.

Утром следующего дня, как ни странно, подполковник Тягунов, главный внештатный уролог Западного военного округа, собственной персоной объявился в нашем отделении. Это уже потом, гораздо позже, я узнал, что ему накрутил хвоста главный хирург Квелый. Тягунов довольно мило побеседовал с мятежным капитаном и заверил его, что лично блеснет мастерством и избавит несчастного от ставшей уже притчей во языцех кисты. Но для этого нужно сдать кое-какие анализы и дождаться их результатов. А вдруг там онкология? А сколько будут делать? Где-то с недельку.

Я понял, что главуролог начал валять ваньку, а проще говоря, затягивать время. Видимо, ему тоже кто-то сверху приказал. Громилу Антипова оставили при деле: как выразился Тягунов – «вести историю болезни», так как официально, для всех, он лично занимался больным Ефимовым. Обладатель кисты погрустнел и отправился писать очередную жалобу, так как результатов анализов нужно ждать, находясь в пределах отделения. Я же отправился в операционную.

Когда освободился, меня уже поджидал молодой и весьма въедливый военный прокурор. Так называемая беседа длилась часа три. Он только не спросил, на чьей стороне воевал мой дедушка в Гражданскую войну. После прокурора прибыл подполковник Осликовский, представитель нашего головного госпиталя. Тот еще добрую пару часов мурыжил меня и остальной медперсонал умными, по его мнению, вопросами. Довел до слез постовую медсестру и заставил изрядно поволноваться Елену Андреевну, нашу старшую.

Наш внештатный компьютерщик Володя где-то в интернете нарыл, что капитан Ефимов состоит в некоем сообществе, противостоящем разного рода трудностям, в том числе и разнокалиберным чиновникам, погрязшим в многослойном бюрократизме. И он у них там не на последнем месте. В общем, вся работа хирургического отделения оказалась практически парализована умелым и опытным человеком. Профессионалом, можно сказать. Нам стало некогда заниматься остальными больными. Все внимание сосредоточилось на капитане Ефимове и его злополучной кисте.

К концу рабочего дня я осознал, что абсолютно ничего не успеваю сделать. Все планы летят в тартарары. Все эти многочисленные проверяющие, инспектирующие, следователи-прокуроры реально отрывали от дел насущных не только меня одного, но и всех сотрудников отделения. Я как-то еще худо-бедно терпел, пока под самый конец рабочего дня не нарисовалась мадам Ефимова – жена непокорного капитана.

Молодая, с виду даже привлекательная девушка, лет тридцати пяти, лишенная косметики и эмоций, казенно-вежливым голосом потребовала от меня детальный отчет о лечебно-диагностических мероприятиях, проводимых ее мужу.

«На пару работают», – подумал я.

– Вам это дорого обойдется! – скривилась дамочка, когда я заикнулся о врачебной тайне.

– А кого вы еще призовете? По-моему, тут за неполный день перебывали все, кому не лень.

– А там узнаете.

– Вы меня пугаете?

– Нет, предупреждаю. Если с моим мужем что-нибудь случится, то вы очень, – она сделала акцент на этом слове, – очень пожалеете.

Я порекомендовал ей обратиться к лечащему врачу – подполковнику Тягунову или к пишущему историю болезни урологу капитану Антипову. Затем довольно вежливо выставил ее из кабинета, объяснив, что у меня много важных дел. По итогу в очередной раз пришел домой поздно ночью.

Следующее утро одарило отличной погодой. Бирюзовое небо ждало рождения солнца, очистив небосклон от надоедливых туч. Легкий речной бриз теребил черную гладь полностью очистившийся от льда и зимней грязи Фонтанки. И в ней, как в зеркале, отражались возвышающиеся по ее берегам грациозные здания. В воздухе витал запах приближающегося лета. Кричали парящие над рекой чайки, на дорогах тарахтели блестящие машины, сновал по тротуарам опаздывающий на работу люд. Умытый поливальными машинами сказочный город просыпался от долгого сна. А мне было не до умиления красотами Петербурга и приближающегося тепла, все мои думы теперь занимал капитан Ефимов.

– Доброе утро, Дмитрий Андреевич, а я вам еще вот три рапорта написал, – с загадочной улыбкой встретил меня у дверей кабинета герой затянувшегося сериала. – Когда, простите, вы изволите ответить на предыдущие? Я все в папочку подшиваю.

– Что на сей раз?

– А там все указано, – он мило так улыбнулся, кивнув на стопочку бумаг в моей руке, и, не спеша, отправился к себе в палату.

Я даже не стал вникать в его опусы, а привычным движением швырнул их в стол, отметив про себя, что еще несколько дней, и, пожалуй, выдвижной ящик окажется переполненным. На утренней планерке на меня обрушился поток справедливых упреков о дестабилизации рабочего процесса. Врачи, равно как и медсестры, дружно направили свой праведный гнев в мой адрес. Когда пар оказался выпущенным, все с чувством выполненного долга разошлись по рабочим местам. Я же, ругнув про себя того, кого хотел, традиционно спрятался в операционную.

День выдался напряженным. Вначале помог травматологу собрать то, что раньше называлось голенью у неудачно упавшего мичмана со сторожевого корабля. Затем сам спас три жизни, лишив возможности ущемиться трем грыжам у их владельцев из числа военнослужащих срочной службы.

Уставший, но довольный я проследовал из операционной в отделение. Капитан Ефимов на пару со своей милой женушкой уже поджидали меня в засаде у кабинета. Я галантно раскланялся с ней и попытался протиснуться вовнутрь.

– Дмитрий Андреевич, так что по поводу моих рапортов? – чета Ефимовых дружно преградила мне дорогу.

– Послушайте, вам что, больше нечем заняться? – стараясь изрешетить их пылающим от негодования взглядом, теснил я их от двери.

– Так, а чем мне, позвольте узнать, заниматься, если меня и не оперируют, и домой не отпускают?

– Вы ждете анализы!

– Жду, поэтому располагаю массой свободного времени и…

– И пишу кляузы, – закончил я за него начатую фразу.

– Вы что себе позволяете? – нахмурилась супруга капитана. – Выбирайте слова.

– Мадам, я называю вещи своими именами. А сейчас дайте пройти. Я весь день простоял у операционного стола и, знаете, немного устал.

– Маша, не лезь! – мягко одернул ее муж и, улыбнувшись, добавил: – Я правильно понимаю, все вопросы к лечащему врачу?

– Вы правильно понимаете, обратитесь к урологам.

– Мы б обратились, – вновь подала голос Маша, – да только за весь день так к мужу никто и не подошел.

– Подойдут, – буркнул я и спрятался за толстыми стенами кабинета, громко повернув ключ в замочной скважине изнутри.

Ефимовы еще чуть потоптались в коридоре и разошлись. Он отправился к себе в палату работать с бумагами. Она же пошла домой к детям. Я сел за стол и навалился за писанину. Анализы, назначенные главурологом, делали около недели. Похоже, еще неделю придется терпеть весь этот трагифарс…

Однако развязка наступила быстрей, чем я ожидал. В пятницу вечером, когда Ефимов передал мне очередную порцию своих нескончаемых рапортов, кажется, по поводу того, что громко хлопает входная дверь и перегорела лампочка в ванной комнате, все и произошло.

Оглушительный женский крик в коридоре согнал меня с места. С невозмутимым видом Ефимов стоял недалеко от своей палаты, а изрядно пьяная медсестра одного из соседних отделений стояла напротив него. Сунув руки в бока, по типу буквы Ф, нетрезвая девушка поносила его не совсем литературным языком.

– Ты чего, козел, изгаляешься над народом?! А? У тебя терки со своим генералом, а мы-то здесь при чем?! – это более-менее приемлемые фразы, которые можно здесь привести.

– Я вас вообще в первый раз вижу, отстаньте от меня, – вяло отбивался от нее слегка побледневший капитан.

– Я тебе ща по рогам как двину, – от слов она перешла к делу, попытавшись залепить своему оппоненту звонкую пощечину.

Ефимов оказался проворней и ловко перехватил ее руку, направив удар в стену коридора. Осознав, что промахнулась, девушка, заметно покачиваясь, вновь пошла на него в атаку. Тут из своего кабинета выбежала наша старшая сестра вместе с постовой, и, пока я достиг поля боя, они уже сами скрутили разбушевавшуюся фурию. Капитан, посмеиваясь, снимал все происходящее на мобильный телефон.

Елена Андреевна вдвоем с Машей, постовой медсестрой, увели упирающуюся дамочку в свое отделение, а я обратился к Ефимову:

– Что здесь произошло?

– Понятия не имею. Какая-то пьяная девушка в белом халате вначале словесно оскорбляла меня, а затем и вовсе врукопашную ринулась. Ну, вы все сами видели.

– Я концовку видел. А из-за чего весь конфликт разгорелся?

– Да не знаю я! Одно могу сказать, что сейчас вот выложу эту запись в интернет, – он для убедительности потряс мобильником, – вам уж точно мало не покажется.

– Подождите, не выкладывайте, я сейчас все узнаю и зайду к вам. Вы пока, пожалуйста, пройдите к себе в палату.

Все оказалось довольно банально. Напившаяся медсестра, подружка Маши, наклюкалась у себя в отделении, там у них чей-то день рождения праздновали. И пришла «разбираться» с капитаном, чья слава в госпитале уже достигла заоблачных высот. Сарафанное радио работало исправно.

Сестру уволили сегодняшним днем. Мне с трудом удалось уговорить Ефимова не выкладывать снятый ролик на Ютубе. Последним доводом я привел тот факт, что мне тогда тоже придется уволиться. Капитан мне симпатизировал и разумно посчитал, что невинные жертвы в его войне с начальством ни к чему. Но взамен потребовал скорейшего решения его вопроса…

В субботу рано утром, несмотря на выходной день, прямо у меня в кабинете собрался большой совет. В моем кресле восседал главный хирург Западного военного округа подполковник Квелый. По правую руку от него на жестком стуле ерзал тощим задом главный уролог Тягунов. Я с Волобуевым и начмедом Горошиной замерли на диване. Некто Измордин – полковник из медицинского управления, прохаживался между нами, заложив руки за спину. Чувствовалось, что он тут самый существенный и важный.

– Что хотите со мной делайте, а я этого хмыря оперировать не буду! Хоть режьте! – четко озвучил свою позицию главуролог Тягунов.

– Что это еще за разговоры, товарищ подполковник? – насупился полковник Измордин.

– А то и значит! Не дай бог у него какое осложнение после операции случится, потом вовек не расхлебаешь! Вы гляньте, какой он матерый скандалист! Ужас! – выпрямил спину Тягунов и помрачнел еще больше. – Я на себя такой ответственности не возьму!

– Бросьте, Анатолий Полуэктович, – подал голос главный хирург Западного военного округа подполковник Квелый, – с вашим-то опытом, да с вашими золотыми руками какие могут быть осложнения?

– Нет, Эдуард Ефремович, я категорически отказываюсь! – мотнул головой главный уролог. – И не уговаривайте! Станет давить, назначу еще кучу анализов, он тут еще месяц проваляется.

– Он за неделю тут всех так достал! – крякнул недовольный начальник госпиталя. – А что же за месяц произойдет?

– Да никто его месяц не собирается тут держать, – поморщился Измордин, – в понедельник прооперируете и выпишете к концу недели.

– Я точно его оперировать не стану! И приказать вы мне не можете, я в командировку уезжаю!

– Какую еще командировку? – прищурился Измордин.

– Да какую-нибудь, – ухмыльнулся уролог, – вон состояние оказания урологической помощи в отдаленных госпиталях поеду проверять, у меня она как раз в планах на этот квартал стоит.

– Прооперируйте и езжайте!

– Да, Анатолий Полуэктович прав, – улыбнулся Квелый, – приказать ему оперировать планового пациента никто не имеет права. Тогда мы попросим Дмитрия Андреевича. Что вы на это скажете?

– Да я бы давно уже прооперировал, если б…

– Вот и чудненько! – перебил меня Квелый. – Значит, договорились. В понедельник с утра и займитесь этим.

– Если Ефимов даст свое согласие, чтоб я его оперировал, – я посмотрел прямо в глаза главному хирургу Западного военного округа.

– А куда он денется с подводной лодки? – едко ухмыльнулся сидевший до этого молча начмед Горошина. – Сейчас вот пойду и переговорю с ним…

Битых три часа один полковник, три подполковника и майор уговаривали одного капитана. Не получилось. Ефимов упорно стоял на своем – дастся в руки только урологу. Причем с опытом работы.

– Уфф, тяжелый случай, – выдохнул полковник Изморов, утирая замаскированную фуражкой с высокой щеголеватой тульей розовую лысину огромным, как покрывало, клетчатым платком. – И что будем делать?

– Остается одно: переправить его на кафедру урологии ВМА, – предложил Квелый. – Придется вам подключить свои связи.

Еще два часа судились-рядились, как техничней обстряпать это дело. В конце концов Изморов позвонил заведующему кафедрой урологии ВМА и договорился о переводе. Все присутствующие облегченно вздохнули и разошлись. Выходной был безнадежно испорчен. Я остался в отделении и пошел перевязывать послеоперационных больных.

В понедельник Ефимова, как водится у военных, никуда не перевели. Что-то там не срослось. И во вторник не перевели. А сбыли его с рук только в среду. За это время моя коллекция рапортов в столе пополнилась еще десятком экземпляров. Такой неутомимый этот капитан оказался. Когда он ушел из отделения, многие сотрудники хирургии радовались как дети: Ура!

Чего не скажешь о кафедре урологии. Как нам сообщили надежные источники, его там тоже не стали оперировать. Ефимов через два часа своего пребывания в профильном отделении по привычке накатал рапорт на имя завкафедрой. Не знаю, чем ему там не угодили, но проблемы он им создал нешуточные. Но это уже были не наши проблемы. Назад бы я его уже точно не принял.