Нападение из-за угла. Вместо игровой площадки – рыночная площадь

Мы живём в эпоху игр. По крайней мере, сама она очень хочет, чтобы так казалось. Ведь смотрите: все только и делают, что играют. Играют, сидя за компьютером и с гаджетом в руках, в казино и в зале игровых автоматов. На бирже и в бизнесе.

А если уж никак нельзя играть самим – тогда смотрят, как играют другие. По телевизору игровые шоу идут одно за другим: то «Кто хочет стать миллионером?», то «Поле чудес», то «Своя игра», то какой-нибудь «Золотой голос» или «Танцы со звёздами». И над всем этим царит король рейтингов и прайм-тайма – футбол. По способности приковывать к себе взоры кожаный мяч вне конкуренции. По оценкам, финал Чемпионата мира – 2014 посмотрели более миллиарда телезрителей. Никогда ранее внимание всего рода человеческого не было в таких масштабах синхронно направлено на один и тот же объект. Никакому Папе Римскому, Обаме, Путину или Далай-ламе никогда не удавалось сосредоточить на себе столько человеческих взглядов сразу.

И ведь эта власть совершенно не знает границ: королю Футболу подвластны бедные и богатые, мужчины и женщины, жители всех континентов, представители всех культур и религий. Его подданные не жалеют ни денег, ни усилий, чтобы иметь возможность лицезреть своих кумиров на поле. Строятся гигантские стадионы, перед мониторами собираются тысячи и миллионы – чтобы только насладиться игрой любимой команды. Кто знает, может быть, оглядываясь на наше время, будущие поколения назовут его Эпохой футбола. По крайней мере ясно одно: футбольные матчи – это самые действенные публичные культурные мероприятия современности; они столь значимы для современной мировой цивилизации, что 13 ноября 2015 года в Париже исламистские варвары сделали эту игру мишенью террористического акта.

Игра – сильнейший на планете магнит общественного внимания. Это заставляет задуматься. Но ещё больше заставляет задуматься происходящее вокруг футбола: тёмные махинации, договорные матчи, коррупция, тотальная коммерциализация. Разоблачения скандалов вокруг FIFA или Немецкого футбольного союза DFB дают лишь слабое представление о том, до какой степени любимая игра миллионов увязла в когтях духа, враждебного всякой игре. Бизнес обложил игру буквально со всех сторон, вспомните только рекламу на бортиках футбольных полей и логотипы на форме игроков. Homo oeconomicus протянул свои мощные щупальца к игре в футбол и не остановится, пока не уничтожит её. Дух коммерции полностью поглощает игру, её запрягают в телегу экономических и политических целей, которые могли бы совсем разрушить футбол, если бы он сам по себе не был столь привлекательным, столь вкусным зрелищем, что хотя бы на 90 минут не давал возможности забыть обо всей налипшей на него коммерческой грязи. Это касается даже самих футболистов. Пока идёт игра, они остаются всё теми же мальчишками с мячом на пустыре – и неважно, что творится за пределами поля: сам процесс игры блюдёт невинность честных игроков, даже если хозяйственная сторона игры отравлена и заражена. Потому-то она и сохраняет своё обаяние, оставаясь любимой игрой человечества.

Но если это можно сказать о футболе, который сам ещё как-то способен противостоять натиску бюрократов и дельцов, то для большинства игр, которые мы нажатием кнопки вызываем на экран телевизора или компьютера, это уже давно не так. Тут коммерциализация свою работу сделала. Многие «игровые» телешоу настолько пропитаны антиигровым духом, что зрители очень быстро теряют к ним всякий интерес. Ведь похоже, что вся привлекательность различных реалити-шоу вроде «Робинзона» или «Школы выживания» вызвана внеигровыми обстоятельствами: карьера, деньги и ангажемент как интерес участников; развлечение и новые темы для болтовни как интерес зрителей; наконец, прибыль и квоты на рекламу как интерес продюсеров. Как правило, игровые шоу создаются специально в расчёте на рекламу. То есть это вообще не игра, это коммерческое предприятие. Никто не может спорить: псевдоигра и её производители наступают развёрнутым строем. Они не покладая рук стараются превратить наши площадки для игр в торговые площади, а мир игры – в бизнес. Речь идёт о гигантских масштабах инструментализации игры и подчинения её экономическим интересам: homo oeconomicus повсеместно вытесняет homo ludens. Он стремится подчинить все игры своим критериям, захватывает мир игры и подчиняет его диктату своих ценностей: эффективности, продуктивности, функциональности, прибыльности – совершенно оправданным в мире экономики, но разрушающим игру и выбивающим почву из-под ног homo ludens.

Homo oeconomicus появляется на свет

Он сидит в каждом из нас. Речь идёт о некой идее самоидентификации человека, об образе, который в течение нескольких столетий развил такую мощь, что стал определять не только жизнь людей, но склад общества, экономику, стиль общения и даже частную жизнь. И это прекрасный пример того, до какой степени люди позволяют сознанию определять бытие и до какой степени формы нашей жизни являются продуктом духовного развития, о котором мы знать не знаем, а иногда и знать не хотим. Не может не радовать надежда на то, что духовное развитие точно так же приведёт к исчезновению этого само собой разумеющегося человека экономического, и ему на смену придут другие, возможно, более полноценные и более адекватные способы человеческого самоопределения.

Кстати, раз уж мы заговорили о homo oeconomicus, пожалуйста, не представляйте себе какого-нибудь менеджера или босса крупной фирмы, который к вам-то лично не имеет никакого отношения. Нет-нет, homo oeconomicus живёт и в вас тоже.

И если мы ведём здесь речь о том, что его мировое господство угрожает игре, то в том числе и для того, чтобы указать на предателя игры, который, вероятно, гнездится и внутри вас, и который, обманывая и хитря, не даёт вам свободно и легко раскрыть ваш потенциал.

Родился homo oeconomicus в Англии в XVIII столетии. То была эпоха Просвещения, когда медленно, но верно проступал новый образ: человек понимал себя как рационального эгоиста, стремящегося к могуществу и пронизанного тщеславием. Собственно, это было известно и раньше. Новое заключалось в идее, провозглашённой в трудах таких мыслителей, как Бернард де Мандевиль или Адам Смит: эгоизм и алчность – это не постыдные пороки, а совсем наоборот, драгоценные и плодотворные качества, которые, если их правильно приложить, содержат в себе огромный экономический потенциал.

Вследствие этого, в XIX–XX веках всюду, где homo oeconomicus завоёвывал своё новое жизненное пространство, этот образ человека приобретал всё бо́льшую и бо́льшую популярность. Чарльз Дарвин взял его за основу своей теории происхождения видов. Дошло до того, что идея человека как рационального эгоиста, силой пробивающегося на большом рынке жизни, предопределила всю современную картину духовной жизни общества. Ведь сегодня мы свидетели того, как все области нашей жизни подчиняются диктату экономики. Уже давно ему подвластны далеко не только сфера индустрии и труда, куда там: это царство пожрало и образование, и здравоохранение, и культуру, и религию – а также, как это ни печально, в огромной степени и игру.

В тени этого триумфа протекает один не очень заметный процесс, отчасти связанный с принципами строения и функционирования нашего мозга и даже с эволюционным наследием человечества. Эти взаимосвязи нетрудно будет описать, если ещё раз вспомнить материал, проработанный в предыдущей главе. Там мы оглянулись назад, в историю нашего развития, сделали обзор тех форм игры, которые люди из поколения в поколения находили, развивали и передавали потомкам, вникали в напряжённую работу философов, которые пытались понять значение игры для «становления людей из обезьян» (Фейербах), и нам стало ясно: мы, люди – существа ищущие.

В противоположность животным, мы не располагаем врождёнными паттернами поведения, на которые могли бы опираться в познании мира, при помощи которых были бы в состоянии найти своё место в нём. Наш мозг слишком открыт, слишком пластичен и слишком скудно запрограммирован заранее. Поэтому на протяжении всей жизни как внутренняя структура мозга, так и способы образования в нём новых связей под влиянием жизненного опыта, способны меняться, благодаря чему мы никогда не теряем способности приобретать знания, овладевать новыми умениями и навыками, использовать для своего дальнейшего развития новые возможности и переделывать мир в соответствии с нашими представлениями.

Ничто из того, что мы сейчас думаем или делаем, из того, что мы уже совершили на этой Земле, что узнали и поняли – не было заранее запрограммировано. Прямохождение, речь, письмо, способность музицировать, одомашнивание животных и растений, строительство домов, деревень и городов, в которых мы теперь живём, создание транспортных средств, на которых мы передвигаемся, космических ракет и не в последнюю очередь игр, в которые мы играем, – ни одно из этих достижений не было с самого начала заложено в нашем мозгу в виде специально предназначенных для них нейронных связей или нервных клеток. Нет, всё это мы выдумали сами в ходе длительного поиска, происходящего порой на протяжении жизни многих поколений, сами реализовали, и сами укоренили в наших мозгах. И сначала нам приходилось этому учиться. А учиться мы могли только одним способом: пробуя и пробуя все возможные варианты. Всего этого мы достигали, играя иногда в опасные игры, в ходе которых нам достаточно часто приходилось с болью в сердце обнаруживать, что ничего опять не работает и мы совершили очередную ошибку.

Мы и сегодня идём этим путём – путём поиска. Это особенно ярко видно на примере наших детей. Они показывают нам, что такой поиск происходит в форме игры. Дети познают мир, играя, шаг за шагом, пробуя и ошибаясь, они разузнают, как и что в этом мире случается, что и каким образом можно открыть, сделать и укоренить в мозгу в качестве нового опыта. Мы можем помочь им в этом одним способом: предоставляя пространство и возможности для этой игровой исследовательской деятельности. Кроме того, мы поможем им, если предоставим в их распоряжение наши знания и опыт, чтобы они могли узнать от нас, как вообще всё бывает или могло бы быть. Мы можем дать детям пример, поддержать и воодушевить их.

Однако стоит детям заметить, что мы при этом используем их в качестве объектов, хотим их научить, руководить ими, что-то преподать, чего-то ждём от них, хотим навязать свои мерки воспитания и образования, как они сразу бросают играть. В этом случае у ребёнка исчезает ощущение, что он самостоятельный субъект, который сам, своим путём, с присущей от рождения радостью игры, ищет и находит собственный путь в этом мире. Он теряет удовольствие от самостоятельного мышления и творчества. Ребёнок прекращает играть, и ждёт, что мы скажем ему, что, когда и как ему делать – и что при этом произойдёт. Если никто не даёт таких указаний, ребёнку становится скучно. Тогда он ищет чего-то, чем можно было бы заполнить эту скуку, и легко может скатиться к тупому потреблению или использованию готовых продуктов. А ведь они для того специально и сделаны, чтобы разгонять скуку – отвлекая, возбуждая, вовлекая в разговор, усаживая перед экраном в качестве пассивного зрителя или побуждая к немедленному действию в состоянии аффекта, как это происходит во многих компьютерных играх.

Но всё это не имеет уже почти никакого отношения к игре как таковой, пусть даже все эти продукты зачастую продаются как якобы игры. Разработчики, производители и продавцы всех этих скуку-разгоняющих продуктов используют детей и подростков для достижения своей экономической выгоды. Это та прореха, через которую в мир игры вторгается экономика.

И – как мы это скоро увидим – раз проникнув туда, экономическое мышление стремительно распространяется во все стороны, подобно наводнению.

Ведь прибыль постоянно растёт, потому что, с одной стороны, увеличивается привлекательность этих продуктов, а с другой стороны, всё больше тех, кто их потребляет: скучающих детей и подростков. Создаются новые и новые продукты, они возбуждают всё сильнее, раскрашены всё ярче, предлагаются всё назойливее. А потому со стороны производителей имеет место постоянно растущий, не всегда ими самими осознанный интерес к тому, чтобы всё время росло число скучающих детей, и чтобы они по возможности как можно раньше теряли радость собственных открытий и творчества.

Цель достигается очень просто: уничтожением всех тех возможностей, пространств, где дети могут играть и, играя, совершать открытия методом проб и ошибок, проверять свои возможности без контроля или руководства со стороны взрослых. Пустыри бетонируют; луга и поляны приспосабливают для хозяйственных нужд, а в парках и скверах устраивают сертифицированные безопасные игровые площадки; родителям неустанно напоминают о новых и новых опасностях, подстерегающих повсюду, так что они становятся настолько запуганными, что вообще не выпускают детей одних из дому. Наконец, детям разрешается «играть» друг с другом только там, где невозможно совершить никаких открытий, нечего проверять и пробовать – в идеально спроектированных «игровых домиках», на идеально собранных типовых «игровых площадках», а также с идеально функционирующими цифровыми «игрушками».

И всё это не просто так, а за деньги. Таким образом можно не просто зарабатывать, предлагая некие продукты, изгоняющие скуку, но и разрабатывая и продавая другие, медленно, но верно распространяющие скуку! Под напором такой стратегии постоянно растёт спрос на новые, более современные «игровые домики», «игровые площадки» и «игрушки». Игра превращается в потребительский товар, играющий – в потребителя, игровые площадки – в торговые площади.

Чрезвычайно интересно открывать и прослеживать эти самоукрепляющиеся экономические стратегии, нацеленные на получение прибыли; их подробными описаниями можно заполнить целые книжные шкафы. Ведь всё вышесказанное касается отнюдь не только детей, и ни в коем случае не только игры. Недостаточно также приписать эти чрезвычайно успешные, охватывающие чуть ли не все сферы жизни экономические стратегии какой-то определённой группе людей. Ведь, рождаясь, человек не приносит с собой в мир ни тот или иной духовный строй, ни конкретные способы претворения его в практическую деятельность. Они развиваются постепенно, только на основании определённого опыта, который каждый сам добывает себе по мере роста. В процессе этого развития они получают питание и удовлетворение со стороны окружающего мира – а мир с каждым годом всё больше выстраивается под влиянием экономического мышления и по его законам.

Духовная позиция homo oeconomicus точно так же выучена, точно так же получила своё социокультурное оформление, как и все остальные примеры самоопределения человека. Она постепенно укореняется в мозгу в форме соответствующих, зависящих от опыта паттернов поведения нервных клеток. Генетически закреплена всего лишь наша способность при помощи возможностей нейронной сети либо развивать и закреплять эти паттерны поведения, либо нет.

Следовательно, человек не рождается как homo oeconomicus, однако возможность стать таковым присуща всем от рождения. Так как мы не знаем заранее, чем обернётся жизнь, какие сюрпризы преподнесёт мир, и каково должно быть наше место в этой жизни, то нам приходится обнаруживать это самостоятельно по мере нашего развития. Методом проб и ошибок, иначе не бывает. И только потому, что иногда совершаемые ошибки причиняют нам боль, доводят до отчаянья, вызывают ощущение беспомощности – только поэтому мы учимся их избегать.

Чем чаще на нашем пути мы наступаем на грабли и спотыкаемся о камни, и чем болезненнее при этом ушибаемся, тем сильнее будем стараться ступать бережнее и внимательнее смотреть под ноги. Тем самым мы учимся всё лучше и лучше контролировать как собственные движения, так и дорогу. То, что начинается как непринуждённая и свободная игра, мы постепенно ставим – и в собственном мозгу тоже – на всё более прочные и надёжные рельсы. Это позволяет нам не просто двигаться быстрее, но также всё лучше и лучше оценивать и выстраивать пути, по которым мы движемся. Таким образом – в мозгу точно так же, как и в природе – мы превращаем скользкие тропинки сначала в широкие дороги, потом в асфальтированные улицы, а потом в бетонные автобаны, по которым можем лететь с головокружительной скоростью, – вот только со временем всё труднее и труднее съезжать с них.

Это касается не только поступательного движения; так происходит во всех областях нашей деятельности, в нашем мышлении и в сфере чувств. Не зная заранее, получится ли что-либо из задуманного, мы вынуждены пробовать. Совершая при этом ошибки и впадая в заблуждения, мы пугаемся. И тогда мы бросаем играть, бросаем исследовать мир и собственные способности в этом направлении, переключаемся на то, чтобы лучше контролировать мир и самих себя.

Мы начинаем заботиться о безопасности и надёжности, пытаемся взять под свой контроль то, что нам угрожает, а бессилие обратить во власть. Мы стараемся мыслить стратегически, разрабатывать планы и строить жизнь, сообразуясь с тем, что выиграем в итоге. Так начинается наше превращение в homo oeconomicus с характерным для него отношением к миру, хотя пришли-то мы в мир как homo ludens. Как все дети, мы пустились в путь с чистой радостью: открывать для себя всё разнообразие возможностей, которые предлагает нам мир.

Когда homo oeconomicus окончательно вытесняет homo ludens, человек попадает в странный мир, созданный согласно представлениям «человека экономического» и этими же представлениями управляемый. В нем бесполезные и бесцельные игры – включая игры собственных детей – считаются пустой тратой времени. Все поиски такого человека лежат в русле преодоления страха перед непредсказуемыми и неконтролируемыми явлениями жизни. Результатом таких поисков становятся стратегии господства над жизнью, позволяющие её планировать. Эти стратегии распространяются и на мир игры. Homo oeconomicus не может по-другому. Он обязан колонизировать игру, превратить ее в дело, ведь сам-то он играть разучился. Это стопроцентный враг игры.

Теперь рассмотрим пристальнее социокультурную сторону возникновения духовного образа homo oeconomicus, ведь мы хотим выкорчевать его с корнем и освободить от него наш остров живой и свободной игры. Пытаться избавиться от него путём установления правил, предписаний и запретов – это всё равно, что уничтожать ползучие сорняки, срезая только стебли и листья: сизифов труд безо всякой надежды на успех. Другое дело – придумать, как лишить этот глубоко и прочно вросший в землю корень питательных веществ, необходимых ему, чтобы порождать всё новые и новые стебли и листья.

Однако с сожалением приходится признать, что такое питание поставляем «экономическому человеку» мы сами. Мы обильно подкармливаем этот сорняк, и, пользуясь нашим стремлением к выигрышу, он всё эффективнее заражает наш островок свободной игры своими отростками. Конечно, это заявление необходимо разъяснить. Попробуем сделать это, ответив на два вопроса.

Во-первых: что, собственно, делают люди, без конца выбрасывающие на рынок новые «игроподобные продукты», более или менее ловко инструментализирующие старые игры, чтобы заработать деньги? И, во-вторых, что движет теми, кто покупает такие игры и проводит за ними время?

Ни те, ни другие не пришли в этот мир, располагая такой внутренней установкой в готовом виде. Они выработали её, пока росли. Но как и почему это произошло?

Внутреннее состояние, то, что по-немецки мы называем «духовной позицией (Geisteshaltung)» или «твёрдой убеждённостью», «внутренним руководством к действию», а по-английски «mindset» – это нечто вроде навыка высшего порядка, определяющего мышление, чувства и поступки личности. От внутренней духовной позиции зависят наши ценности, что нам кажется важным, заботит нас. Она же определяет, какие цели мы преследуем в жизни. Ответственные за это нейронные сети и связи создаются в лобных зонах мозга и прочно там закрепляются. Они не носят врождённого характера, а вырабатываются в течение жизни под влиянием повторяющегося опыта, глубоко пережитого и понятийно освоенного.

Так как самый важный опыт мы приобретаем в отношениях с другими, важными для нас людьми, то именно этот опыт в первую очередь и влияет на то, как вырабатываются и закрепляются соответствующие паттерны поведения нервных клеток фронтальных отделов мозга, и, соответственно, определяет наше будущее поведение, мышление, чувства и поступки.

Важнейший с этой точки зрения опыт мы приобретаем очень рано, ещё в детстве: это опыт того, как видят, воспринимают и ценят тебя другие – или же наоборот, не видят, не воспринимают и не ценят. Мы об этом уже упоминали: конечно, речь идёт о том, чтобы знать, что тебя любят, воспринимать себя как субъекта, а не как объект чьих-то ожиданий или интересов, которого оценивают по меркам чужих требований и предписаний. Из этого опыта могут вырасти два различных внутренних состояния, два базовых образа поведения по отношению к самому себе и к другим. Уже в родительской семье, самое позднее – в детском саду, затем в школе и на стадии профессионального обучения каждый человек сталкивался с тем, что его воспринимают как объект и ведут себя по отношению к нему как к объекту.

И всем приходилось находить какой-то выход из этой мучительной ситуации. Многие просто учатся выворачивать её наизнанку и в самих себе развивают способность использовать других в своих интересах, для достижения собственных целей, и в дальнейшем не заботятся о том, каково им приходится. Не сегодня и не вчера появилась возможность далеко продвинуться, следуя таким путём: этой дорогой идут ловкие политики, хитрые медиа-персоны – создатели мнений, неразборчивые в средствах бизнесмены, в том числе многие, называющие себя разработчиками и продюсерами игр.

Все они стараются приобрести как можно больше власти, влияния, признания – и уж по крайней мере как можно больше заработать. Причина этого состоит в том, что в самих себе, в самом факте своего здесь-бытия они не способны найти меру собственной значимости. Такие люди, чтобы убедиться, что они и их здесь-бытие что-то значат, вынуждены обращаться вовне. Именно поэтому они нередко склонны утверждать, что «просто играют», в то время как их цель – выиграть. Они сильны в играх власти, но с подлинными играми их деятельность не имеет ничего общего.

В любом обществе число могущественных лиц, богатейших собственников и значительных постов ограничено. Поэтому попасть на эти посты или стать важными персонами, удовлетворив таким образом потребность быть значимыми, могут лишь немногие. Остальные сходят с дистанции как проигравшие или остаются далеко позади, чувствуя недовольство, растерянность и разочарование. Многие сдаются и теряют радость от обучения новому, впадают в уныние и бросают задуманное. Кто-то считает себя жертвой обстоятельств, кто-то покоряется тому, что называет судьбой. И все они несчастны, все ощущают себя незамеченными, непризнанными, недооцененными, обойдёнными. Такие люди теряют ощущение, что они – свободные и радостные первооткрыватели, творцы собственной судьбы. Они чувствуют себя не субъектами, а объектами манипуляций со стороны богатых, могущественных и успешных, которые ими помыкают, их используют. Не находя в мире того, что ищут, они готовы на всё, стоит лишь пообещать, что это даст им счастье.

Это называется, и не только в психологии, «эрзац-удовлетворением». Рекламщики хорошо знают, как использовать для увеличения продаж острую потребность привести мозг в состояние большей когерентности при помощи хотя бы кратковременного ощущения счастья. Ведь у кого не получается быть чем-то особенным, ценным и важным, тот может хотя бы иметь что-то особенное, ценное и важное. Так и продаются дорогие машины, смартфоны, ботинки, путешествия – и игры, или хотя бы входные билеты на те игры, что особенно хорошо разрекламированы. И чем больше тех, кто не находит искомого в жизни – тем больше спрос, тем больше продажи, тем выше прибыль.

Вот так функционирует homo oeconomicus: он живёт не только за счёт тех, кто в своих целях инструментализирует и коммерциализирует игру, но и за счёт тех, кто готов использовать такие «игры» как возможность позволить себе хоть каплю удовольствия и на какое-то время придать жизни видимость жизни – то есть за счёт тех, кто тоже инструментализирует игру, только в других целях.