Иллюзии империи

Когда Христофор Колумб отплыл из Испании в 1492 году, он надеялся достичь Китая, земли Великого хана.

Дэвид Морган

В 1332 году в монгольской столице Шанду царили сумятица, неразбериха и страх. Правящая семья задержалась в летней столице до глубокой осени, и, несмотря на попытки сохранить тайну, всем стало очевидно, что внутренние конфликты внутри клана уже всерьез угрожают существованию династии.

У нас довольно мало информации об этом периоде, но, похоже, титул Великого хана очень быстро переходил от брата к брату и от отца к сыну во время волны убийств, исчезновений и необъяснимых смертей. С 1328 по 1332 год по крайней мере четыре члена Золотой Семьи занимали трон, а один из них, семилетний хан Ринчинбал, пробыл на престоле только два месяца в 1332 году.

Всеми овладел страх. Смерть грозила каждому, кто был связан с семьей Великого хана.

Вне столицы царила почти такая же суматоха и беспорядок, но их вызвали не иностранные захватчики и не мятежники. Опасность пришла из другого источника, зловещего и таинственного, – началась чума. Человек мог казаться здоровым утром, но днем внезапно слечь с приступом лихорадки, сопровождаемой рвотой и поносом. Люди, которые только вчера казались здоровыми, внезапно и необъяснимо умирали, а их тела начинали разлагаться. Кровь становилась гуще, появлялись нарывы и опухоли под мышками и в паху. Эти опухоли стали называть греческим словом «бубоны», а болезнь стала известна медицине как бубонная чума. Когда опухоли достигали большого размера, они разрывались. Кровь сворачивалась прямо в жилах, и поэтому лица умирающих чернели, по этому признаку болезнь стали именовать Черной Смертью. Человек сгорал от нее буквально за несколько дней. В некоторых случаях болезнь поражала легкие, а не лимфоузлы, в результате больные просто задыхались. Умирая, они заражали сам воздух вокруг кашлем и чиханием.

Согласно наиболее правдоподобному, но не поддающемуся проверке отчету, болезнь появилась на юге Китая, а воины-монголы принесли ее на север. Чуму разносят блохи, которых в северные регионы привезли на себе крысы, сопровождавшие караваны с продовольствием и другими товарами с юга. Хотя блохи обычно не заражают людей, а запах лошадей отпугивает их, они могут жить в мешках с зерном, одеждой и в других местах неподалеку от людей и ждать момента, чтобы запрыгнуть на них. Как только зараженные блохи прибыли в Гоби, они нашли убежище в норах сурков и обширных колониях грызунов, где с тех пор и обитают. Чума не потеряла своей силы в открытой степи Монголии, но из-за небольшой плотности населения она была менее опасна. Даже сегодня чума уносит несколько жертв в год, но монгольский образ жизни не дает ей перерасти в эпидемию. В густонаселенных городских областях Китая, а позднее и в других городах очаг инфекции находился в поселениях крыс, которые жили в непосредственной близости от людей уже так давно, что никто не видел в них источник болезни.

В 1331 году летописцы зафиксировали смерть 90 процентов жителей провинции Хэбэй. К 1351 году Китай потерял от половины до двух третей населения. В начале XIII века население страны составляло приблизительно 123 миллиона жителей, но к концу XIV века это число снизилось до 65 миллионов.

Китай был производственным центром монгольской мировой системы, и, поскольку товары шли из зараженного Китая, болезнь, по-видимому, распространялась во всех направлениях сразу. Археологические свидетельства указывают, что в 1338-м чума вышла из Китая, пересекла Тянь-Шань и уничтожила христианское торговое сообщество около озера Иссык-Куль в Кыргызстане. Чума стала эпидемией, переносимой из-за торговли. Те же самые монгольские дороги и караваны, которые пронизывали евразийский мир XIII и XIV столетий, перевозили теперь не только шелк и пряности. Дороги и почтовые станции, построенные монголами для торговцев, стали местом распространения инфицированных блох и, таким образом, распространения эпидемии. Вместе с роскошными тканями, экзотическими ароматами и великолепными драгоценностями караваны привезли насекомых, которые распространяли чуму от одного лагеря к другому, от одной деревни к другой, от одного города к другому и от одного континента к другому. Если чума уничтожала всего только одну станцию на каком-нибудь горном перевале, это могло привести к изоляции большой области в пределах империи.

Чума достигла столицы Золотой Орды в низовьях Волги в 1345 году. В это время Янибег, хан кипчаков, готовился осадить крымский порт Кафу (современная Феодосия), торговый пост, созданный торговцами из Генуи для экспорта русских рабов в Египет. Монголы иногда сотрудничали с итальянскими работорговцами, а иногда пытались подавить их торговлю. Власти монголов закрыли торговый пост и несколько раз изгоняли генуэзцев, но каждый раз впоследствии смягчались и позволяли им вернуться. Чтобы защититься от дальнейших угроз со стороны монголов и обезопасить свою торговлю, генуэзцы построили мощную защитную стену вокруг города и вторую внутреннюю стену, чтобы защитить сердце своей фактории.

Когда чума вспыхнула в рядах монгольской армии, Янибег был вынужден снять осаду и отступить, но болезнь к тому времени добралась и до защитников крепости. Согласно единственному сообщению европейского хрониста, Янибег приказал забрасывать катапультами за стены города тела умерших от чумы, и, хотя генуэзцы пробовали избавиться от них, бросая в море, эпидемия вспыхнула. Хотя у нас часто повторяют, что история не должна основываться только на свидетельствах очевидцев, единственный известный источник информации об этих событиях – это бумаги адвоката, Габриеля де Муссиса, который работал около Генуи в городе Пьяченце. Он утверждал, в свою очередь, что услышал этот рассказ от некоего матроса. Поскольку трупы не могли дышать и таким образом заражать своих жертв, на них, видимо, были живые блохи, которые и разнесли по городу заразу. Нам эта история кажется сомнительной, не столько потому, что монголы не захотели бы способствовать распространению эпидемии, сколько потому, что это не была бы верная стратегия для победы.

По воле человека или вопреки ей болезнь уже распространялась, и остановить ее было невозможно. Когда генуэзцы и другие беженцы покинули Каффу, они увезли с собой чуму в Константинополь, а оттуда она быстро перекочевала в Каир и Мессину на Сицилии. Если город был идеальным домом для чумы, замкнутая окружающая среда судна была идеальным инкубатором, местом, где люди, крысы и блохи жили бок о бок и где не было лошадей и огня, то есть тех двух вещей, которых блохи больше всего не любят. И если с помощью телеги или груза, сравнительно медленно передвигающихся по торговым путям, инфекция распространялась неделями и месяцами, по морю чума распространялась со скоростью ветра в парусах. В 1348 году она разорила города Италии, а к июню того же года пришла и в Англию. К зиме 1350 года чума пересекла Североатлантическое побережье от Фарерских островов через Исландию и достигла острова Гренландия. Она, вероятно, погубила 60 процентов жителей Исландии и стала самым важным фактором в заключительном исчезновении последней колонии викингов в Гренландии.

За шестьдесят лет, с 1340 до 1400 года, согласно некоторым оценкам, население Африки уменьшилось с 80 до 68 миллионов жителей, а Азии с 238 до 201 миллиона. Полное мировое население – включая обе Америки, куда чума доберется еще только через два столетия, упало за один век приблизительно с 450 до 350–375 миллионов жителей. Это потеря по крайней мере 75 миллионов жизней, то есть больше чем по миллиону человек в год. По мере получения новых научных данных ученые называют все более высокие цифры. Население Европы уменьшалось с приблизительно 75 миллионов до 52 миллионов. Смертность на одном только Европейском континенте была примерно такая же, как полные международные потери от СПИДа в XX столетии. Для Европы XIV века, однако, эта цифра означала гибель половины или трети всего населения. Для сравнения во время Второй мировой войны в Европе Великобритания потеряла меньше чем 1 процент населения, а Франция – 1,5 процента. Немецкие потери достигли 9,1 процента. Голод поднял показатели смертности в Польше и Украине до 19 процентов, но даже они оставались значительно ниже того урожая, который собрала чума в XIV веке.

Чума почти полностью опустошила некоторые области, в то время как несколько городов остались фактически невредимыми. Одна из редких эффективных мер была принята в Милане. Как только чума вспыхивала в доме, чиновники мчались, чтобы заколотить ставни и двери дома вместе со всеми обитателями внутри – больными и здоровыми, друзьями и слугами. Другие города пробовали менее эффективные средства, они звонили в колокола или, наоборот, запрещали звонить в колокола. Чума фактически разрушила общественный строй, который доминировал в Европе начиная с падения Рима, и оставила континент в опасном беспорядке. Болезнь убивала горожан толпами и таким образом уничтожала образованный класс и квалифицированных мастеров. Внутри и снаружи городов закрытые и загрязненные монастыри предоставляли чуме прекрасную возможность выкашивать всех своих обитателей до единого. От такой трагедии европейское монашество и сама Римско-католическая церковь вообще так и не смогла оправиться. Опасность грозила также густонаселенным деревням, закрытым замкам и уездным владениям.

Социальное воздействие чумы было лучше всего отмечено во Флоренции, где она вспыхнула в 1348 году, в произведении Джованни Боккаччо, который потерял многочисленных членов семьи и близких друзей. В его «Декамероне» десять молодых благородных леди и десять мужчин бегут от чумы и находят убежище в сельском имении, они коротают время, рассказывая друг другу истории. В мире, описанном Боккаччо, муж покинул жену, а мать оставила ребенка, только чтобы избежать чумы. Столь многие умерли, что священники уже не успевали их отпевать, могильщики не успевали выкапывать могилы, и трупы сваливали в кучи или скармливали собакам и свиньям. «…Почтенная власть законов, человеческих и божественных, ослабла и была почти полностью уничтожена». Чиновники перестали «…исполнять свою службу; посему каждый человек был свободен делать то, что сам полагал правильным».

Не понимая истинную причину болезни и способы ее передачи, люди быстро осознали ее связь с торговлей и передвижением людей между городов. Тексты Боккаччо, Петрарки и других людей того времени демонстрируют, что две основные реакции на болезнь состояли в том, чтобы покинуть город, если возможно, или, по крайней мере, закрыть город для посторонних. Любой из этих вариантов означал немедленную остановку торговли, сообщения и транспортировки грузов. Местные власти всюду в Европе ввели карантин, чтобы ограничить распространение болезни и предотвратить панику. В 1348 году маленький город Пистойя в Тоскане закрыл вход в город людям из зараженных областей, запретил импорт всех видов тканей и продажу фруктов, а также забой скота, который мог бы вызвать запах смерти, подстегивающий, по их мнению, чуму. Точно так же они запретили работать дубильщикам, и торговля кожаными товарами прекратилась. Граждане, возвращающиеся из других городов, могли внести с собой только около пятнадцати килограммов вещей. Никто не мог послать подарок в дом человека, который умер от чумы, или заходить туда, никому не разрешали покупать новую одежду.

Прекратился обмен дипломатическими делегациями и письмами. Без монгольской транспортной системы католическая церковь потеряла контакт со своими миссиями в Китае. Напуганные люди всюду обвиняли иностранцев в распространении заразы, что еще больше повредило международной торговле. В Европе христиане снова ополчились на евреев, которые были явно связаны с торговлей и с востоком, откуда пришла чума. Некоторых евреев заперли и сожгли в их собственных домах; других пытали на дыбе, пока они не признавались во всех грехах. Несмотря на папскую буллу от Климента VI в июле 1348 года, которая вставала на защиту иудеев и приказывала христианам прекратить преследования, кампания против них набирала обороты. В День святого Валентина 1349 года власти Страсбурга согнали две тысячи евреев к еврейскому кладбищу за городом и устроили массовое сожжение «преступников». Некоторым иудеям позволили спасти свою жизнь, при условии покаяния и крещения, а детей крестили насильно. Более тысячи человек погибло за шесть дней, а затем городские власти запретили иудеям появляться или селиться в городе. Один город за другим использовал публичные сожжения евреев в качестве противоэпидемиологического средства. Согласно показаниям одного летописца, между ноябрем 1348-го и сентябрем 1349-го были сожжены все евреи от Кельна до Австрии. В христианских частях Испании люди начали преследования против мусульманского меньшинства, принудившие многих из них искать убежища в Гранаде и Марокко.

Чума не только изолировала Европу, но и отрезала монголов в Персии и на Руси от Китая и собственно Монголии. Правители-монголы в Персии больше не могли рассчитывать на товары со своих земель и мануфактур в Китае. Золотая Семья в Китае не могла получить свою долю дани с Руси или из Персии. Разрушилась взаимосвязанная система собственности. Чума опустошила страну, деморализовала население и, оборвав торговлю и обмен данью, лишила монгольскую Золотую Семью ее первичного источника доходов. В течение почти ста лет они использовали свои взаимные материальные интересы для преодоления политической раздробленности. Даже жертвуя политическим единством, они поддерживали объединенную культурную и торговую империю. Чума уничтожила это единство, и сложная система разрушилась. Империя монголов зависела от быстрого и постоянного передвижения людей, товаров и информации по всей территории. Без этих связей не было уже никакой империи.

Как иноземные завоеватели, монголы правили народами, превосходящими их по численности в тысячи раз. Подданные мирились с их властью, так как сначала чувствовали военное преимущество монгольской армии, которое затем сменилось мощным коммерческим влиянием, поскольку они продолжали осуществлять огромный товарооборот. Из-за чумы прекратилась торговля, а надежды на военную помощь со стороны других ветвей семьи не было, так как им тоже приходилось контролировать покорность завоеванных народов. Лишенные своих двух главных преимуществ – военной силы и коммерческой прибыли, монголы на Руси, в Средней Азии, Персии и на Ближнем Востоке искали новые способы сохранить власть и законность, вступая в браки со своими подданными и сознательно подражая им в языке, религии и культуре. Монгольские власти и в своих семьях стали уходить от принципа религиозной терпимости, избавляясь от шаманства, буддизма и христианства, и фактически приняли ислам, который был главной религией их подданных, или, в случае Золотой Орды на Руси, религию тюрков, которая помогала семье удерживать власть.

Разлад между членами монгольских правящих фамилий усилился. Когда Золотая Орда на Руси стала мусульманской, в глазах своих родичей в Иране и Ираке они тут же стали союзниками Египта в борьбе с монгольским ильханатом. А когда и сами ильханы приняли ислам, они постоянно метались между суннитской и шиитской его разновидностями, меняя веру в зависимости от политической ситуации. Во время правления Олджейту, самого фанатичного из ханов-шиитов, были развязаны серьезные преследования против буддистов и евреев. Принципы универсальной империи Чингисхана исчезли как пепел на ветру.

Становясь мусульманами, монголы на Ближнем Востоке, казалось, следовали примеру хана Хубилая, который добился власти в Китае, притворившись китайцем. Все преемники хана Хубилая в этой стране были не в состоянии следовать и, вероятно, даже понимать хитрость и гениальность его поступка. Вместо того чтобы максимально приблизиться к китайскому образу, монгольские власти усилили репрессии и изолировали себя. В течение этого бурного времени некоторые члены монгольского двора сообщали о снах, в которых Чингисхан, казалось, требовал введения строгих новых мер в отношении китайцев. Чиновники решили, что они выделили им слишком много свободы и что монголы позволили себе слишком привязаться к китайской жизни. Они еще больше отделили себя от этого языка, религии, культуры и смешанных браков. Паранойя при дворе крепчала: монгольские власти приказали провести конфискацию не только всего оружия у китайских крестьян, но и железных сельскохозяйственных орудий, также они ограничили использование ножей и запретили китайцам использовать лошадей. Они так боялись заговоров и тайных сигналов, которые возможные заговорщики могли передавать друг другу, что практически прекратили существование китайской оперы и традиционного искусства устного творчества.

Перед лицом таких чрезвычайных мер подданные испытывали страх и недовольство своими правителями-монголами. Распространялись слухи о массовом истреблении монголами всех китайских детей или о готовящемся приказе казнить всех носителей той или иной китайской фамилии.

Теперь монголы старались как можно меньше походить на представителей этого народа. В связи с этим монголы отошли от своей традиционной политики веротерпимости и предоставили широкие привилегии буддизму в лице его тибетской конфессии, противопоставив буддийский канон традиционным конфуцианским идеалам китайцев. Но китайцы обратили свою ненависть не на монголов, а на иностранцев, которые помогали монголам управлять империей. Тибетские буддийские монахи стали объектом особой ненависти, так как местные жители были обязаны не просто кормить, селить и перевозить монахов, но и транспортировать их товары. Монахи, часто вооруженные, заслужили дурную славу, притесняя своих китайских слуг. Бюро буддийских и тибетских дел настоятельно защищало монахов в суде и предоставило им набор особых прав. Однажды бюро пробовало провести в жизнь законы, которые предусматривали отсечение руки для любого, кто дерзнет ударить монаха, и отсечение языка для того, кто возводил на монахов хулу. Монгольские чиновники в конечном счете отклонили эти законы как несовместимые с монгольским правилом, которое запрещало калечить тела людей в наказание за преступления.

Ханы Китая все более отдалялись от своих подданных. Они не могли остановить распространение эпидемии, и нашли спасение в духовности тибетских монахов, которые призывали их отвернуться от внешнего мира иллюзий и искать личного спасения. Монахи убедили монгольскую правящую фамилию, что освобождение узников дарит особые духовные заслуги. Вскоре монахи превратили духовное возвеличение монголов в процветающий бизнес. Во время одной из причудливых церемоний монах в платье монгольской императрицы проехал через ворота дворца, а затем освободил заключенных, как птиц из клеток.

Тибетское духовенство поощряло новые формы религиозной практики. Особое распространение при дворе получила практика тантризма, помогающая постигать духовные истины посредством особых половых актов. Ханская семья стала принимать участие в сложных сексуальных ритуалах с участием самого Великого хана, которые проводились под неусыпной опекой опытных лам. Слухи о распущенности монголов и их тайных оргиях еще больше настроили китайцев против них. Китайцы подозревали даже, что ламы совершают для монголов человеческие жертвоприношения, чтобы продлить жизнь хана и поддержать его власть.

В то время как монгольские правители Китая сосредоточились на выражении таким образом своей духовности, общество за стенами Запретного города разваливалось на куски. Монгольские власти потеряли контроль над денежно-кредитной системой, которую они так усердно и придирчиво создавали. Принципы, согласно которым использовались бумажные деньги, оказались более сложными и непредсказуемыми, чем мог понять рядовой чиновник, и система постепенно вышла из-под контроля. При наименьшем признаке слабости в монгольской администрации доверие к бумажным деньгам падало, увеличивая ценность меди и серебра. Инфляция росла отчаянно, а в 1356 году бумажные деньги просто потеряли всякую стоимость.

В Персии и Китае крах произошел в 1335 и 1368 годах соответственно. Монголы персидского ильханата исчезли, были убиты или растворились среди их бывших подданных. В Китае Великий хан Тогун Тумур и приблизительно 60 тысяч монголов сумели спастись от мятежников Мин, но они оставили позади приблизительно 400 тысяч человек, которых захватили и убили китайцы. Те, кому удалось добраться до Монголии, стали снова вести традиционный кочевой образ жизни, как будто весь китайский эпизод с 1211 до 1368 года был просто затянувшимся пребыванием в южном летнем лагере. Золотая Орда на Руси развалилась на меньшие орды, которые постепенно теряли власть и влияние на протяжении четырех долгих столетий. За долгие годы сотрудничества монголы и их тюркские союзники слились в несколько различных этнических групп тюрко-монголов, которые считали друг друга инородцами, такими же, как и соседние славяне.

После низвержения монгольского правления торжествующие правители династии Мин выпустили указы, запрещающие китайцам носить монгольские одежды, давать детям монгольские имена и тому подобное. Чтобы воскресить китайскую систему управления и социальную жизнь, правители Мин последовательно отказались от многих монгольских принципов и нововведений. Они выслали мусульманских, христианских и иудейских торговцев, которые при монголах обосновались в Китае. Бумажные деньги были отменены, и китайцы возвратились к металлу. Они отвергли тибетский буддизм, который поддерживали монголы, и обратились к традиционным даосизму и конфуцианству. После неудавшейся попытки вести торговлю за морем по монгольской системе новые правители сожгли океанские суда, запретили иностранцам взъезд на территорию Китая и потратили большую часть денег на построение массивных новых стен, которые держали бы чужеземцев снаружи, а китайцев – внутри. Таким образом новые власти отрезали тысячи своих граждан, живущих в портах Юго-Восточной Азии.

Чтобы обезопасить себя на случай нового монгольского вторжения, правители Мин сначала перенесли столицу на юг в Наньцзин, но внутренняя инфраструктура объединенного Китая была уже устроена таким образом, что вскоре пришлось вернуть столицу в монгольский Ханбалык. Династия Мин стремилась перестроить город, уничтожить в нем все, что напоминало бы о монголах, и возвести новый Запретный город в собственном стиле. С небольшими перерывами столица существовала с тех пор там всегда; и даже сейчас Пекин является столицей Китая, который занимает примерно те же самые национальные границы, что и при монголах.

В одной стране за другой народные восстания свергали власть монголов, и местные элиты захватывали бразды правления. В то время как Корея, Русь и Китай возвратились во власть национальных династий, мусульманские территории испытали более сложный переход. Вместо того чтобы возвращаться под контроль арабов, которые были торговцами, посредниками, банкирами и караванщиками, они породили новый культурный гибрид, объединивший тюркско-монгольскую систему вооруженных сил с юридическими учреждениями ислама и древними культурными традициями Персии. Восточная часть мусульманского мира получила новую культурную свободу, позволившую им оставаться мусульманами, но без доминирования арабов. Новые династии, такие как Оттоманы Турции, Сафавиды в Персии и Могулы в Индии, которые иногда называют Пороховыми империями, полагались прежде всего на обширные монгольские новшества в вооружении, их военную организацию, основанную на коннице и вооруженной пехоте, а также на использование огнестрельного оружия, чтобы бороться с чужеземными врагами и, что более важно, чтобы поддерживать внутреннюю власть над своими этнически разнородными подданными.

Несмотря на чуму и крах коммерческой системы, восстания и последующее раздробление Монгольской империи, даже мятежники, казалось, не хотели полного развала империи. Новые правители прибегали к уже привычным атрибутам власти, чтобы узаконить свое собственное владычество. Но, образно говоря, если фасад Монгольской империи продолжал стоять, то ее внутренняя структура уже разрушилась, а самих монголов уже и след простыл.

Династия Мин после чистки всего монгольского потратила множество усилий, чтобы сохранить печать и монгольский язык в дипломатии, чтобы не рвать с прошлым. Даже когда турки покорили Константинополь в 1453 году, китайский двор посылал письма на монгольском языке. В свою очередь маньчжуры, которые свергли Мин в 1644 году, стратегически вступали в браки с потомками Чингисхана, чтобы узаконить свое право на императорскую власть.

В сердце Средней Азии потомки Чингисхана продолжали править в стране, известной как Могулистан. К концу XIV столетия монгольские владения в Средней Азии подпадали под власть Тимура, также известного как Тимур Хромой, или Тамерлан, тюркского воина, который также не слишком обоснованно объявлял себя потомком Чингисхана. Он стремился восстановить Монгольскую империю и завоевал большую часть ее прежней территории от Индии до Средиземноморья. Тимур заказал много книг, которые связывали бы его с Чингисханом. Чтобы окончательно утвердить эту связь, его семья породнилась с несколькими истинными потомками Чингисхана. Несмотря на то что эмир Тимур стремился восстановить Монгольскую империю, он не следовал пути великого предка. Он убивал без причины и, казалось, находил извращенное удовольствие в пытках и унижениях пленников. Когда он захватил сельджукского султана, он заставил его смотреть на то, как его жены и дочери обнаженными прислуживали Тимуру во время обеда и, по некоторым сообщениям, удовлетворяли все его желания. Говорили, что Тимур использовал султана как животное и заставил его тянуть царскую колесницу, а затем показывал его в клетке.

Поскольку Тимур утверждал, что был монголом и законным зятем династии Чингисхана, его дела стали неразрывно переплетаться с делами настоящих монголов в умах людей. Когда Тимур устраивал публичные казни или возводил пирамиды из мертвых голов подле завоеванных городов, казалось, что он следует традиции своего народа. Методы Тимура, таким образом, ассоциировались с именем его великого предка.

Потомки Тимура стали известны в истории как Могулы Индии. Бабур, основатель новой династии, был тринадцатым по поколению в роду второго сына Чингисхана – Чагатая. Империя Могулов достигла зенита при внуке Бабура, Акбаре, который правил с 1556 до 1608 года. Он унаследовал таланты Чингисхана в управлении и торговле. Он отменил ненавистный налог джизья на немусульман. Акбар организовал свою конницу по традиционным десятичным принципам монголов и назначал чиновников на основании их личных качеств. Так же как монголы превратили Китай в самый крупный центр производства и торговли своего времени, могулы превратили Индию в самый большой в мире производственный и торговый центр. Пойдя против мусульманских и индусских традиций, Акбар поднял в обществе статус женщин, поддержал универсалистскую позицию в вопросах религии и пытался объединить их все в одну Божественную Веру, Дин-и-Илла, с одним Богом на Небесах и одном императором на земле.

Столь многие сильные мира сего поддерживали иллюзию Монгольской империи во всем, от политики до искусства, что общественное мнение, казалось, было свято убеждено в ее существовании. Нигде эта вера не была сильнее и не держалась дольше, чем в Европе. В 1492 году, спустя больше ста лет со времени правления последнего хана в Китае, Христофор Колумб убедил монархов Изабеллу и Фердинанда в том, что он сможет вновь установить сообщение по морю и возобновить торговлю с двором Великого хана монголов. Так как монгольская система коммуникаций перестала работать, европейцы не могли знать о падении империи и низвержении Великого хана. Колумб поэтому настаивал, что, хотя мусульмане закрыли маршрут из Европы до монголов по суше, он сможет проплыть через Мировой океан и прибыть на земли, описанные Марко Поло.

Колумб предпринял свое путешествие, чтобы найти монголов, взяв с собой печатную копию книги путешествий Марко Поло, в которую он кратко записывал обилие примечаний и наблюдений, чтобы затем передать их все двору. Для Колумба Марко Поло был не просто вдохновителем, но также и практически гидом. Когда он достиг Кубы после посещения нескольких меньших островов, то полагал, что был уже на краю царства Великого хана и скоро найдет государство китайских монголов. Колумб был уверен, что земли хана лежат только немного дальше к северу. Так как он не нашел земли Великого хана Монголов, то решил, что люди, которых он встретил, должны быть их южными соседями, и поэтому назвал коренное население обеих Америк индийцами, то есть индейцами, как их и до сих пор именуют.

Принимая во внимание, что относящиеся к эпохе Возрождения авторы и исследователи описывали Чингисхана и монголов с неприкрытой лестью, Просвещение породило антиазиатский дух, который часто сосредоточивал свой гнев именно на монголах как символе всего злого или ущербного. Уже в 1748 году французский философ Монтескье задал тон в своем трактате «О духе законов»; он обливает азиатов презрением и возлагает ответственность за большую часть их дурных качеств на монголов, которых он называет «…наиболее исключительным народом на земле». Он описал их и как подлых рабов и жестоких господ. Он приписывал им все основные нападения на цивилизации от Древней Греции до Персии. Он отмел всю азиатскую цивилизацию: «Там царит рабский дух, от которого они никогда не были в состоянии избавиться».

Чингисхан стал главной мишенью для нападок. Вольтер приспособил монгольскую пьесу «Сирота из рода Чжао», написанную Цзи Цзюньсяном, под свои личные политические и социальные задачи. В образе Чингисхана Вольтер критиковал короля Франции, представив его невежественным и жестоким злодеем. Его пьеса «Китайский сирота» дебютировала на парижской сцене в 1755 году, в то время как Вольтер наслаждался безопасным пребыванием в Швейцарии. «Я свел мой план к великой эпохе Чингисхана, – объяснял он. – Я пытался описывать манеры татар и китайцев: самые интересные события – ничто, когда они не живописуют манеры; и эта живопись, которая является одной из самых больших тайн искусства, является не более чем праздным развлечением, если не склонна вдохновлять понятия чести и достоинства». Вольтер описал Чингисхана как «…царя царей, огненного Чингиза, разорившего плодородные поля Азии». Он назвал его «…диким, кровожадным скифом». В истории Вольтера монгольские воины представлены не более чем просто «…дикарями, живущими в шатрах среди полей». Они «…ненавидят наше искусство, обычаи и законы и желают изменить их все и разорить нашу империю, как разорили свою».

Единственное положительное качество Чингисхана в пьесе Вольтера выражено в том, что он неохотно признает моральное превосходство более образованных людей. «Чем больше я вижу, – говорит Чингисхан Вольтера, – тем сильнее восхищаюсь этим народом, превосходным как в искусствах, так и в войне; их правители превзошли всех прочих мудростью». Чингисхан заканчивает пьесу вопросом: «…чего добился я своими победами, орошенными кровью?» И сам Вольтер отвечает: «…слез, стенаний, проклятий рода людского». Этими словами Вольтер начал проклинать монголов. Скоро к нему присоединилось вся Европа Нового времени.

Несмотря на все отрицательные черты в изображении Чингисхана, настоящей мишенью Вольтера был французский король, которого он боялся критиковать напрямую. Другие авторы быстро взяли на вооружение метод передачи через монгольскую тематику всего мирового зла, и Чингисхан, и его потомки стали жертвами широкой литературной и научной кампании. Снова вспомнил об этой теме итальянский поэт и драматург Джованни Касти, который провел много времени при Габсбургском дворе и позже при дворе Екатерины II в России. Не желая открыто критиковать монархов, он использовал этот прием в поэме «Тартаро», а в 1778 году в опере «Кублай, Великий хан татар», для которой музыку написал сам Антонио Сальери. Император почувствовал в пьесе опасные бунтарские нотки и запретил ее.

Самое ужасающее объяснение азиатской неполноценности происходило не столько от европейских философов и художников, сколько от ученых, новой породы интеллигенции, порожденной Просвещением. В середине XVIII столетия французский натуралист граф де Бюффон создал первую энциклопедию естествознания, в которой предложил научное описание главных человеческих групп, где монголы занимали самое важное место в Азии. Его описания походили на истеричные писания Матье Пари и Фомы из Спалато. «Губы у них большие и толстые, с поперечными трещинами. Язык длинный, толстый и очень грубый. Нос маленький. Кожа имеет грязно-желтый оттенок и несовершенна в эластичности, она кажется слишком большой для их тел». Он объявил женщин-татарок «…столь же уродливыми, как мужчины». Их культура казалась ему такой же отвратительной, как их лица: «Большинство этих племен враждебны к религии, этике и благопристойности. Они – профессиональные грабители». Переведенный с французского на все главные европейские языки, его труд стал одним из классических источников информации в течение XVIII и XIX столетий.

Европейские ученые стремились классифицировать все, от пород собак и лошадей до видов роз и одуванчиков. Немецкий зоолог Иоганн Фридрих Блюменбах, профессор медицины в Геттингенском университете, создал зоологическую классификацию людей, основанную на сравнительной анатомии, особенно на пигментации кожи, цвете глаз и волос, типе черепа и лицевых особенностях. Согласно его исследованию, люди разделились естественно на три первичные расы, соответствующие Африке, Азии и Европе, а также на две менее важные подкатегории – американских индейцев и малайцев. Исходя из теории монгольского происхождения всех азиатских народов, он всех их разместил под рубрикой «Монголы». Европейские ученые быстро приняли его теорию, сделав ее научным евангелием.

Категории, конечно, подразумевали эволюционное расположение различных рас, как это ясно сформулировал шотландский ученый Роберт Чамберс в 1844 году. «Ведущие черты различных рас, объясняет он, являются просто показателями специфических стадий в развитии высшего или кавказского типа». По сравнению с белой расой монгол – «недоразвитый ребенок, едва только рожденный».

Скоро этим теоретикам стало ясно, что монголоидная раса весьма походит на азиатского орангутана. Подобие было очевидно не только в чертах лица, но и в позах. Выходцы из Азии, как и орангутаны, сидели со свернутыми ногами в положении «Будды» или «монгола». Раса монголоидов расширилась и смогла включить всех индейцев и эскимосов, также в нее вошли «…северные китайцы, южные китайцы, жители Тибета, племенные народы Южного Китая, монголы, некоторые тюрки и тунгусы, корейцы, японцы и палеоазиатские народы».

Вскоре ученым стало очевидно, что сходство лицевых черт недоразвитых детей с монголоидными явно указывает на их принадлежность к этой расе. Первая связь между отсталыми детьми и «монголоидной расой» отслеживается в 1844 году в исследовании Роберта Чамберса, который связал болезнь с кровосмешением: «Родители слишком близкие родственно могут производить потомство монгольского типа, то есть людей, которые в зрелости все еще являются своего рода детьми». В 1867 году доктор Джон Лангдон Хэйдон Даун формализовал новую систему категорий в «Наблюдениях по поводу этнической классификации идиотов» в «Бритиш джорнал оф ментал сайнс». В дополнение к кровосмешению и другим формам девиантного поведения врачи также предложили в качестве причин заболевания плохое питание, материнское беспокойство, чрезмерное использование духов, отеческий алкоголизм и оплодотворение двухголовым сперматозоидом.

Более четкое объяснение было найдено в истории. Веками племена грабителей гуннов, аваров и монголов насиловали белых женщин. Остатки этих генов иногда прорываются в современную эпоху, когда «нормальные» европейские женщины рожают ребенка-монголоида. Сын доктора Дауна дополнил теорию отца, показав, что эти ненормальные происходят из промонгольского этноса и должны считаться скорее «…предчеловеком, а не человеком».

В популярной книге 1924 года «Монгол внутри нас» британский врач Фрэнсис Г. Крукшанк легко форсирует между понятиями расы и умственной категории, говоря при этом о монголах. Он ввел понятие «монгольское клеймо», куда отнес людей с миниатюрными мочками уха и маленькими гениталиями как у мужчин, так и у женщин. Очевидным выводом стало то, что такие отсталые дети вообще не принадлежат к белой расе и тем более к семьям, в которых они родились. Крукшанк объяснил, что эти люди «…являются расой обособленной. Они – действительно „монгольские экспатрианты“». Поскольку эти дети принадлежали к иной расе, чем родители, их следовало удалять из семей.

Отсталые дети были только частным примером распространенного явления – «…атавистического монголизма (или оранжизма)». Согласно этой теории, западные монголы несли ответственность не просто за отсталость детей, но и за большую часть преступлений и глупостей на западе Европы. Согласно этой теории евреи, в частности, более монголоидны, так как смешивались с хазарами и другими племенами степи, а затем принесли свой испорченный генетический код в Европу.

В течение XIX столетия страх Европы перед выходцами из Азии усилился. В 1894 году русский поэт Владимир Соловьев написал стихотворение, которое назвал «Панмонголизм». Угроза ценностям современной цивилизации со стороны Китая и Японии была, на его взгляд, сопоставима с эрой Чингисхана, когда «…он поднял от Востока народ безвестный и чужой». То же произойдет и теперь:

 

…Готовит новые удары

Рой пробудившихся племен.

От вод малайских до Алтая

Вожди с восточных островов

У стен поникшего Китая

Собрали тьмы своих полков.

Как саранча, неисчислимы

И ненасытны, как она,

Нездешней силою хранимы,

Идут на север племена.

О Русь! забудь былую славу:

Орел двуглавый сокрушен

И желтым детям на забаву

Даны клочки твоих знамен…

 

Со времени Ренессанса и величия Монгольской империи Чингисхан оказался за бортом мировой истории. В его новооткрытой колониальной державе и в его самоназначенной миссии управления миром современная Европа не отвела пространства для азиатских завоевателей. Христианские колониалисты и коммунистические комиссары одинаково стремились спасти азиатов от ужасного наследия варварской диктатуры и кровожадной дикости, принесенной Чингисханом и его ордами монголов. Как только монголы стали главным источником всех проблем Азии, они помогли европейцам обосновать необходимость ее завоевания от Японии до Индии, превратив его в благородную миссию белого человека. Воображаемые ужасы Чингисхана и его воинов стали частью оправдания власти цивилизованных англичан, русских и французов в колониях.

В противопоставление европейским ученым и политическим деятелям азиатская интеллигенция и активисты – жертвы такой идеологии – нашли нового героя в образе Чингисхана. По всей Азии, от Индии до Японии, новое поколение XX столетия опровергло все доктрины европейского превосходства, желая освободиться от колонизаторов, и искало утешения в образе Великого хана и его монголов – самых значимых азиатских завоевателей в истории.

Одним из первых переосмыслил личность Чингисхана Джавахарлал Неру, отец индийской независимости. Сидя в тюремной камере зимой 1931 года, он узнал, что британские колониальные власти только что арестовали его жену и заключили ее в другую тюрьму и что, согласно газетам, с нею плохо обращались. Понимая, что их тринадцатилетняя дочь Индира, которая впоследствии стала премьер-министром Индии, будет одинока и напугана, Неру начал писать ей длинные письма, чтобы преподать ей историю как противоядие к тому, что она выучила в колониальных школах. Следующие три года он писал такие письма на четыре-пять страниц почти ежедневно; в них он делал попытку понять место Индии и всего континента Азии в мировой истории. Это был его путь к «…мечте о прошлом и поиск нашего способа сделать будущее бо́льшим, чем прошлое». Он написал ей в первом письме: «Будет глупо не признавать величия Европы. Но было бы так же глупо забыть величие Азии».

Одна из его интеллектуальных задач заключалась в том, чтобы понять историческую роль Чингисхана, которого Запад использовал в качестве страшилки. Неру изображает путь Чингисхана как часть древней борьбы азиатских людей против европейского господства. В связи с монгольским нашествием он пишет: «Можно хорошо вообразить, как были изумлены жители евразийского мира при этом вулканическом извержении. Нашествие походило больше на стихийное бедствие, такое как землетрясение, перед которым человек бессилен. Они были сильными мужчинами и женщинами, эти кочевники из Монголии, привыкшие к тяготам жизни, живущие в палатках в широкой степи северной Азии. Но их сила и твердость не помогли бы им, если бы они не получили предводителя, который был самым замечательным человеком из всех». Неру тогда описал Чингисхана как «…осторожного и разумного человека средних лет, склонного тщательно обдумывать любое крупное свое начинание, прежде чем взяться за него».

Неру понял, что, хотя монголы и не жили в городах, они создали замечательную цивилизацию. «…Они не знали, конечно, многих из городских искусств, но они развили образ жизни, подходящий для их мира, и создали сложную организацию». Неру признал, что, хотя монголы были маленьким народом, они «…одержали большие победы на полях сражений» благодаря «…их дисциплине и организации. И прежде всего это происходило под блестящим руководством Чингиза». Повторяя описание Чосера, Неру заключил, что «…Чингиз, без сомнения, самый большой военный гений и лидер в истории. …Александр и Цезарь кажутся мелкими по сравнению с ним». И все же, несмотря на все военное мастерство, он хотел дружественных отношений с миром: «Его воля должна была объединить цивилизацию с кочевой жизнью. Но это было и остается невозможным». Монгольский хан верил в «…неизменный закон навсегда и для всех, и никто не мог не повиноваться ему. Даже император был подчинен закону». Неру добавляет: «Я привел тут больше деталей и информации о хане Чингизе, чем, наверное, было необходимо. Но этот человек просто очаровывает меня».

Поскольку страх Запада перед желтой угрозой рос, азиаты все более близко рассматривали понятие панмонголизма, как путь к созданию общей идентичности для себя. Если бы они могли все объединиться так же, как и во времена монголов, им было бы легче отразить натиск западных завоевателей. Во Внутренней Монголии этот новый дух привел к временному созданию календаря, который брал за первый год – 1206-й, год создания монгольской нации Чингисханом. По новому календарю монголов 1937-й стал Годом Чингисхана.

Особенно популярен панмонголизм оказался в Японии, которая все более и более видела себя лидером всей Азии. В схватке за лидерство образ Чингисхана стал ценным призом. Тот, кто смог бы утвердить свою власть над его останками, захоронением или его родиной, мог бы уверенно претендовать и на власть на территории его империи. Некоторые японские ученые распространяли историю о том, что Чингисхан фактически был воином-самураем, который сбежал из Японии после борьбы за власть и нашел убежище среди кочевников степи, которых он тогда вовлек в завоевание мира.

В годы, предшествующие Второй мировой войне, Чингисхан опять стал важен, но уже не только как тема для пропаганды, но и в смысле практического военного дела. СССР, японцы и немцы бросились расшифровывать и переводить недавно найденное «Сокровенное сказание монголов» в надежде, что оно могло бы предоставить полезный ключ к пониманию тактики монгольских войск, которая позволила им победить Китай и Русь.

Развитие оружия в XX веке позволило объединить в одно подразделение конницу и артиллерию, что стало практически полезным, по примеру монгольских конных лучников. Военные умы всех стран оглядывались на монгольский опыт ведения войны. Немцы приняли на вооружение стратегию блицкрига, которая не позволяла защитникам опомниться. Они даже стали переводить «Сокровенное сказание» на немецкий. Эрих Хениш, профессор социологии в университете Фридриха-Вильгельма в Берлине, подготовил немецкий перевод. Хениш съездил в Монголию, чтобы отыскать оригинальную монголоязычную версию «Сказания», но не смог найти. Он смог сделать перевод и словарь на основе китайской версии текста. Военные издержки затруднили публикацию работы и задержали ее выход до 1941 года, когда маленький выпуск был напечатан. Но даже тогда трудности при транспортировке задержали распределение экземпляров.

Коробки книг оставались в Лейпциге до 1943 года, когда и сгорели во время налета союзников. Сокровенные тайны не открылись нацистам.

В СССР тоже активно исследовали историю монголов. Сталин стремился лучше понять двух азиатских завоевателей – Чингисхана и Тимура. Чтобы исследовать вопрос, тело последнего было эксгумировано, а также было совершено несколько неудачных военных экспедиций в область горы Бурхан-Халдун, чтобы найти и тело Чингисхана. Многие ученые занялись переводами и некоторыми весьма необычными интерпретациями монгольской истории, вроде угла освещения и силы солнечного излучения на территории Монголии. Из этой смеси абсурдного и серьезного Советы следовали собственному пониманию монгольской стратегии во Второй мировой войне. Советы смогли применить излюбленную тактику Субэдея – заманить немцев глубоко на территорию России, а когда они оказались безнадежно растянуты по большой площади, русские начали контратаковать и разбивали их части одну за другой.

В бурном 1944 году в Кабуле после четверти века изгнания фактически незамеченно умер последний эмир Бухары Саид Алим-хан. Эмир, претендовавший на родство с кланом Джучи и Золотой Ордой, пережил другие ветви семьи. В 1857 году британская армия лишила власти последнего императора Могула в Индии, Багадур-шаха II, а в следующем году его сослали в Бирму, чтобы присвоить его титул королеве Виктории, которая стала императрицей Индии в 1877 году.

Когда Алим-хан династии Мангит стал эмиром Бухары в 1910 году, русские управляли его родиной уже два поколения, так что он был скорее марионеткой, чем верным сыном своих вольных предков. Спустя семьсот тридцать один год после того, как первый племенной курултай собрался на берегу Голубого озера в 1189 году, собралась весьма отличающаяся по составу группа, состоящая из делегатов Коммунистической партии Бухары, но тоже называющая себя «курултай». Они собрались, чтобы отстранить от власти последнего потомка Чингисхана.

В последние дни августа он сбежал из Бухары и после неудачной попытки организовать сопротивление из Таджикистана нашел убежище под британской защитой в Афганистане, где и жил до конца жизни. Поскольку эмир бежал, большевистские силы под командой Михаила Васильевича Фрунзе напали на цитадель в Бухаре, ту же самую крепость, которую семью столетиями ранее штурмовал сам Чингисхан. 2 сентября 1920 года Фрунзе сообщил Ленину, что «…крепость старой Бухары была взята сегодня после мощного штурма». Он добавил, что «…тирания и угнетение были побеждены, красный флаг революции теперь развевается над Регистаном».

В течение большей части XX века Россия и Китай поддерживали договор, делящий родину Чингисхана между ними: Китай занимал Внутреннюю Монголию и часть страны к югу от Гоби, а СССР – Внешнюю Монголию, к северу от Гоби. Советы превратили Монголию в буферную зону между собой и китайцами. Советы произвели чистку известных потомков Чингисхана в Монголии. Целые семьи уводили в густой лес, чтобы там расстрелять и похоронить в безымянных братских могилах, или отправляли в ГУЛАГ в Сибири, где они работали до смерти или просто таинственно и бесследно исчезали.

В апреле 1964 года газета «Правда» выпустила строгое предупреждение против попыток «…возвести кровожадного дикаря Чингисхана на пьедестал прогрессивного развития общества». Китайские коммунисты противостояли советским нападкам, утверждая, что русские должны быть скорее благодарны монголам, поскольку их «иго» позволило России ознакомиться «…с более высокой культурой». Но как бы ни были монголы оскорблены русскими нападками на своего величайшего национального героя, они почему-то оставались отчаянно верны русским.

Следующая волна гонений уничтожила целое поколение монгольских историков, лингвистов, археологов и других ученых, которые работали над темами, как-то связанными с Чингисханом и Монгольской империей.

Примерно в 60-х годах, спустя 800 лет после рождения Чингисхана, его сульде, Знамя Духа, исчезло из хранилища, где его держали коммунисты. С тех пор о сульде Чингисхана нет никаких сведений. Многие ученые полагают, что власти уничтожили Знамя в последнем порыве ненависти к его душе. Другие еще надеются, что сульде просто лежит на каком-нибудь пыльном чердаке или в подвале и однажды появится, чтобы снова вести монголов к светлому будущему.