Комиссия по расследованию причин пожара
Для выяснения причин пожара, составления плана и архитектурного и инженерного обеспечения работ по восстановлению дворца была создана специальная комиссия под председательством шефа жандармов, начальника III отделения Собственной Е.И.В. канцелярии и командующего Главной Е.И.В. квартирой графа А.Х. Бенкендорфа. В нее вошли архитекторы А.П. Брюллов, В.П. Стасов, А.Е. Штауберт и инженер А.Д. Готман.
Всего комиссия в течение семи дней допросила 40 человек, 29 декабря члены комиссии представили Николаю I докладную записку, в которой, в частности, говорилось следующее: «Многие полагали, и многое заставляет думать, что главнейшей причиной этого происшествия была загоревшаяся сажа в лабораторной трубе, из коей первоначально выкинуло искры и самый огонь; но по осмотру оказалось, что труба, идущая из лаборатории, толщиной в 1,5 кирпича, по наружности совершенно исправна, не имеет ни трещин, ни пробоин, кроме тех, кои несколько входят в нее, не касаясь, впрочем, канала трубы. Хотя за сим нельзя достоверно отнести причину пожара к сей трубе, но не менее того комиссия обязывается доложить, что, несмотря на хорошее состояние лабораторной трубы, в котором она ныне найдена, воспламенение от оной могло произойти от двух причин: или от огненных искр, кои могли вылететь из-за заслонки поверх хор, незаделанною оставленной, которая, впрочем, найдена комиссией запертою, без следов огня и дыма, или от того, что при разгорячении трубы в тех местах, где имеет соприкосновенность с деревянными устройствами, они, согреваясь при всегдашней топке, быть может, приняли свойства к возгоранию. Другое обстоятельство, внимание комиссии обратившее, есть устройство печи под полом позади комнаты Петра I, близ коей находились балки с деревянными подкосами, поддерживающими потолок подпольного коридора и боров духовой трубы. Но эти все указания причин пожара, не быв подкрепленными настоящими доводами, суть только одни предположения».
А.Х. Бенкендорф. Худ. Дж. Доу. 1822 г.
Ответственность за техническое состояние здания и его хозяйственное обслуживание лежала на гоф-интендантской конторе, возглавляемой А.А. Щербининым. Поэтому он параллельно с официальной комиссией провел свое собственное расследование, результаты которого того же 29 декабря представил в рапорте министру Двора князю П.М. Волконскому.
В рапорте утверждалось, что дым, показавшийся в комнате флигель-адъютанта, очевидно, вызван тлеющей рогожей, которой затыкали отверстие в трубе в аптечной лаборатории. А вот дым, шедший несколько дней из душника в Фельдмаршальском зале, был обусловлен невидимым со стороны тлением деревянной перегородки, рядом с которой проходила дымовая труба. Когда переборка в виде фальшивой зеркальной двери рухнула, к огню открылся доступ свежего воздуха, после чего мгновенно вспыхнуло пламя.
Анри-Луи-Огюст-Рикар де Монферран
Рапорт совершенно ясно указывал на пожароопасность здания, в котором многие конструкции, в том числе перекрытия, были выполнены из дерева. Особенно это касалось Петровского и Фельдмаршальского залов, построенные архитектором О. Монферраном, любимцем Николая I. Но его имя нигде в рапорте не упоминалось. Впрочем, в частных разговорах и в беседах в светских салонах о Монферране как о виновнике пожара говорили.
Сам архитектор, в письме, написанном в феврале 1838 г. и адресованном графу С.П. Потемкину, фактически оправдывался: «Пожар в Зимнем дворце произошел ни от чего другого, как от огня в дымоходе, начавшегося в лаборатории аптеки, которой пользовалось 3500 лиц, живших во дворце. Вот все, что мне пожелал сообщить министр дворца по поводу этой катастрофы.
При одном химическом опыте часть спирта вспыхнула и выбросила пламя в печную трубу с такой силой, что сочли нужным известить об этом князя В. (министра двора князя П.М. Волконского). Помощь оказана быстро, огонь считали потушенным, и больше этим не занимались.
В 8 часов, т. е. 4 часа спустя, запах дыма распространился по дворцу, главным образом в Фельдмаршальском зале и в зале Петра Великого.
Министр, который был в театре, прибыл, как только был извещен, что пламя появилось в верху Фельдмаршальского зала. Начали ломать стену, чтобы убедиться, откуда идет огонь, и в одно мгновение он показался повсюду, распространяясь по балюстрадам, по деревянному своду зала Петра Великого, наконец, по стропилам дворца. Сгустившийся под кровлей дым прекратил вход на чердак, который запылал, и, как по электрическому проводнику, пожар вспыхнул в разных точках. Наконец, дворец сделался добычей пламени…
Не знаю, что я могу иметь общего с пожаром дворца. 10 лет назад я декорировал помещение умершей императрицы-матери. Вот уже 7 лет, как я переделал помещения покоев их величества. 5 лет назад я закончил Фельдмаршальский зал и зал Петра Великого. С этого времени я не вбил ни одного гвоздя в Зимнем дверце. Г-ну Б. (графу А.Х. Бенкендорфу), очевидно, неизвестно, что, когда я получил приказ создать Фельдмаршальский зал и зал Петра Великого, была назначена комиссия для управления этими работами, и если свод зала Петра Великого и потолок Фельдмаршальского зала были сделаны из дерева и заштукатурены, то они были сделаны такими точно, как и все другие потолки и своды бельэтажа дворца. Комиссия приказала закончить в пять месяцев эти два зала, на что во всякой другой стране потребовалось бы пять лет для выполнения в камне того, что было из дерева, и чтобы закончить живопись и прекрасные наборные паркеты, что было исполнено в шесть недель.
Только для Вас, дорогой граф, а не для этого Б., – знайте, что я делал несколько предложений, но что дешевизна и короткие сроки, которые были даны, заставили избрать эти легкие конструкции, оказав им предпочтение перед другими…».
Члены возглавляемой А.Х. Бенкендорфом комиссии, разумеется, понимали справедливость того, что изложил в рапорте А.А. Щербинин. Но, будучи опытным царедворцем, граф понимал, что тогда в качестве главного виновного придется назвать самого Николая I. Ведь именно он торопил со строительством Петровского и Фельдмаршальского залов и утвердил явно пожароопасный проект, подготовленный О. Монферраном. И это было не формальное утверждение. Император считал себя прекрасным строителем, и с ним согласовывались все детали перестроек во дворце. Поэтому Бенкендорф без каких-либо комментариев показал Николаю I рапорт Щербинина, оставив за ним окончательное решение.
О. Монферран, занимавшийся строительством Исаакиевского собора, был нужен царю. Его так и не назвали в числе виновных в пожаре дворца, но и к последующему восстановлению здания архитектора не привлекли. А крайними в деле о пожаре стали гофинтендантская служба и пожарные. А.А. Щербинина вполне справедливо обвинили в том, что у него не имелось планов восточной части дворца в районе Петровского и Фельдмаршальского залов. Если бы гофинтендантская служба знала об их высокой пожароопасности, то она могла бы принять своевременные предупредительные меры и организовать правильные действия пожарных при тушении огня. А пожарных обвинили в слабой эффективности их действий.
В итоге вице-президента гофинтендантской конторы Щербинина и начальника пожарной охраны дворца капитана Щепетова отправили в отставку. Следственное дело «О пожаре в Зимнем дворце, исследовании причин оного и размещении разных лиц и должностей» сдали в архив.
