К работе в новой должности Дьяков приступил засучив рукава, желая доказать свой талант руководителя. Забывал про отдых, даже сон, рабочий день порой длился пятнадцать часов. Первым делом решил кадровый вопрос — забрал к себе из полиции наиболее способных, проверенных, на кого можно во всем смело положиться, включил в штат отбывших прежде сроки за растрату фабричных денег и спекуляцию мануфактурой. Для устрашения населения приказал установить на площади Павших Борцов виселицу, срочно отпечатать и распространить в находящихся под контролем немцев Центральном, Зацарицынском и Краснооктябрьском районах грозное предупреждение, за невыполнение каждого пункта обещался расстрел. Потребовал ускорить сбор, вывоз в Германию зерна, скота, фуража. Контролировал сдачу теплой одежды. Осчастливил своим присутствие открытие школы, где с большим опозданием начались занятия в 5—8-х классах, запретил пользоваться учебником истории СССР, дал указание вырвать из хрестоматий родной литературы страницы с произведениями советских писателей, замазать тушью на географических картах название «Союз Советский Социалистических Республик», зачеркнуть названия городов Ленинград, Сталино, Сталинабад, Сталинири, из изучаемых иностранных языков оставить один немецкий. Назначил старост в близлежащие к областному центру поселки.

После инспектирования лагеря военнопленных, нагоняя охране за несвоевременный вывоз трупов, собрался вернуться в город, но доложили, что один из содержащихся за колючей проволокой просит о встрече с бургомистром.

— Кто такой, как фамилия, в каком звании?

Получил ответ:

— У нас все без фамилий и имен. Этот вроде из комсостава, утверждает, будто знаком с вами.

Добивавшийся встречи предстал босым, в измазанной варом, бензином, еще чем-то гимнастерке, на которой отсутствовали рукав, пуговицы, в петлицах знаки отличия. Без ремня, тощий, с впалыми щеками на сером лице, пленный обеими руками придерживал спадающие галифе. Едва держась на готовых подкоситься ногах, хрипло произнес:

— Здравствуй, Илья.

— Обращайся, как положено, на «вы», — потребовал Дьяков. — Мы с тобой гусей не пасли.

— Гусей, верно, не пасли, — согласился пленный, — а учились на одном факультете, курсе и группе. Вместе сдавали экзамены и зачеты, проходили практику в школе, пионерском лагере. Часто сидели рядом на лекциях и семинарах. Даже ухаживали за одной девушкой.

Дьяков всмотрелся в пленного.

— Коняев Кирилл?

Изможденный кивнул:

— Рад, что узнал.

— Какое имел в армии звание?

— Как имеющий высшее филологическое образование был политруком.

Дьяков подумал: «Вид ужасный — краше кладут в гроб, душа еле держится в теле. Станет слезно молить, чтобы в знак прежних приятельских отношений даровал жизнь, свободу».

Пленный попросил иное:

— Прояви милосердие, сострадание, дай указание, чтобы поили не болотной, а чистой водой, раненых обеспечили перевязочным материалом, медикаментам и главное…

Дьяков перебил:

— Похвально, что заботишься не о себе, а о других. Начну с первой просьбы. До Волги отсюда далековато, да и река полна разлагающихся трупов. Водопровод с фильтрационной водой сюда не провести, посему пейте, что дают, а не желаете — помирайте от жажды. Что касается лекарств, бинтов, ваты, они предназначены победителям, на врага их тратить не собираемся. — Не увидел реакции на сказанное и продолжал: — Чем беспокоиться о посторонних, лучше подумай о себе и стоящей за твоей спиной даме с косой, готовой утащить в могилу. В знак старого знакомства, прикажу улучшить тебе рацион, сменить завшивевшую одежду. За это станешь докладывать о готовящихся побегах, скрывающих командирские звания, членство в партии.

— В стукачи зовешь? — тихо, но внятно спросил однокурсник. — Хочешь, чтобы забыл о чести, совести, человеческом достоинстве и стал доносчиком?

Дьяков поправил:

— Моими ушами и глазами в лагере, что сохранит жизнь, не позволит стать мертвяком.

Однокурсник повернулся к Дьякову спиной и, нетвердо ступая, шатаясь, двинулся к баракам.

«Ни в коем случае нельзя его оставлять в живых, — понял Дьяков. — Может проболтаться, что в институте я был активным комсомольцем, членом факультетского бюро, для карьеры стремился вступить в партию, на семинарах, экзаменах по истории ВКП(б), получал исключительно отличные оценки, на собраниях и в стенгазете прославлял Сталина, призывал давить врагов как внутренних, так и внешних. Эти не красящие меня факты могут стать известны немцам, и мне наступит швах…»

Обернулся к начальнику лагеря.

— Вычеркни его из числа пленных. Немедленно, не теряя времени.