Прошлое быльем не поросло
Отпуск на один день
1
Стоило ранним сентябрьским утром 1940 г. железнодорожному составу из Берлина замереть на пограничной станции Негорелое, пассажирам пройти таможенный осмотр вещей и всем едущим в Москву пересесть в другой поезд, чьи колесные тележки подходили к ширине рельс на территории СССР, как Марк Шлосберг остановился в коридоре у окна.
Когда поезд покинул новую границу с оккупированным Германией польским генерал-губернаторством, переводчик немецкой военной делегации не вернулся в купе. Жадно всматривался в перелески со стаями носящихся над ними грачей, поля со стогами убранной ржи, стреноженных в поле коней, будки путевых обходчиков. Одиночество нарушил худощавый полковник в накинутом на плечи мундире, с тлеющей сигаретой в руке. — Любуетесь покинутой родиной? Сколько лет не видели Россию?
Шлосберг понял, что собеседник знаком с его личным делом в Министерстве иностранных дел, где говорится, что переводчик родился в Царицыне, ребенком увезен в Швейцарию родителями, обрусевшими немцами, в рейх переехал пять лет назад.
— Страну, где появился на свет, помню смутно. Отец мудр — предвидел крах Российской империи, отречение от престола царя, его гибель, междоусобную войну, разруху и предусмотрительно спас семью. — Остались в России родственники?
— Имелись две тетки, вряд ли живы — сейчас им было бы за восемьдесят. Покойный отец писал в Царицын, переименованный в Сталинград, но ответа не дождался, видимо, старушки опасались репрессии из-за наличия родственников в капиталистической стране. — Не жаль потери родины? — Чувство ностальгии неведомо. Полковник похвалил: — Слышу речь истинного немца. — Фольксдойч, — поправил Марк. Полковник пропустил замечание мимо ушей.
— У вас внешность истинного арийца. За проведенные в другой стране годы Россия, без всякого сомнения, сильно изменилась, не узнаете даже Москвы.
— Не имел удовольствия видеть русскую столицу, — c сожалением признался Шлосберг.
— Кем себя больше считаете — русским или немцем?
Вопросы стали докучать, но Марк не показал неудовольствия.
— Конечно немцем. Потомки пустили в России корни eще при царствовании Екатерины, которая была чистокровной немкой. Родным языком был и остается язык Шиллера, Гете. Русский не забыл благодаря отцу, он заставлял слушать радиостанцию Коминтерна, читать выписываемую советскую прессу, разговаривать с ним исключительно на языке страны, где родился.
— Как удалось приобрести берлинский акцент, ведь в Германии проживаете относительно недавно?
Вопрос был с подвохом, Шлосберг сослался на мать, которая много времени уделяла воспитанию в истинно германском духе, следила за речью сына, поправляла, когда делал в словах неверные ударения, неточно строил фразы.
Шлосберг вспомнил, сколько часов корпел над учебниками, словарями, вгрызался в сложные немецкие склонения, как эмигрант из фатерлянда поправлял погрешности в произношении, обучал непереводимым, понятным лишь берлинцам выражениям. Припомнил и как попал на престижную службу в рейхсминистерство и однажды переводил беседу начальника отдела с сотрудником советского посольства, еженедельно составлял обзор газет «Правды», «Известий», «Красной звезды», благодаря лингвистическим способностям, сделал успешную карьеру, стал главным в группе переводчиков, оказался включенным в военно-промышленную делегацию по закупке в СССР стратегически важного сырья.
Полковник увидел в поле колосящейся ржи косарей и рассмеялся:
— Цивилизация совершенно не коснулась этой азиатской страны, орудия производства, как в каменном веке!
Марк мягко заметил, что значительная территория России расположена в Европе, но полковник пропустил замечание мимо ушей, принялся критиковать большевиков:
— Превозносят до небес, молятся на еврея Карла Маркса и его дружка Энгельса, сделали из них идолов, богов. Бездарно обрабатывают богатейшую землю — немцы выращивали бы ежегодно по два урожая злаков, овощей, плохо добывают руду, нефть, которыми Господь обидел Германию. Русские — бездельники, ленивы, придется взять в руки хлыст, заставить трудиться до седьмого пота. Отстали от всего мира на целый век, на вооружении имеют доисторическую трехлинейную винтовку со штыком, конницу считают эффективнее танков. На военных учениях Красной Армии с трудом скрывал смех при виде тачанки с пулеметом, солдат в ботинках с обмотками, офицеров в сапогах с парусиновыми голенищами, странные, называемые буденовками, головные уборы.
Марк напомнил, что согласно газетным сообщениям Красная Армия перевооружается, проходят испытания нового танка, плавится больше стали, разрабатываются сорта брони, на аэродромах, полигонах проходят учебу немецкие пилоты, танкисты.
Полковник повысил голос:
— Чепуха! Русским нечему учить воинов рейха. Посылаем своих офицеров, чтобы увидели потенциального противника, распознали уязвимые места его обороны, разведали местонахождение складов оружия. Благодаря заключенному фон Риббентропом пакту о ненападении, мы смогли проникнуть в святая святых русских тайн, на производящие оружие заводы, увидели устаревшее вооружение, побывали на аэродромах, командных учениях-маневрах. Что касается заключения долгосрочного на десять лет пакта о дружбе, ненападении, торгового соглашения, то это сделано для отвода глаз, чтобы развязать нам руки перед схваткой, для получения дешевых хлеба, нефти, угля, руды, которые после военных действий на Востоке станут трофеями.
Полковник был предельно откровенен, не опасался, что сказанное им дойдет до посторонних ушей — в международном вагоне ехала лишь делегация. Марк слушал с предельным вниманием, особенно когда полковник стал вспоминать сопровождение в минувшем году рейхсминистра иностранных дел в Москву.
— Прилетели на транспортном «Конкорде», с аэродрома отправились в посольство. Наскоро перекусили, как оказалось, совершенно напрасно — в Кремле угощали по высшему разряду, с истинно славянским гостеприимством и широтой, столы буквально ломились от красной и черной икры, лососины, других давно нами не виданных деликатесов. Молотов был предельно любезен, как говорится, лез из кожи, чтобы понравиться герру Иоахиму Риббентропу, чего нельзя сказать об усатом кавказце, который больше слушал, нежели говорил, к концу провозгласил тост за здоровье фюрера.
Полковник сообщал любопытные подробности, в их числе наблюдения о вожде советского народа.
— Сталин недвусмысленно выразил надежду на тесные взаимоотношения его державы с нашей, согласился разграничить сферы влияний в Европе, был рад присоединению Западной Белоруссии, Западной Украины, городов Дрогобыча, Самбора и, главное, древнего Львова, в недавнем прошлом Лемберга, новой границе по Нареву, Висле, Сану, вводу своих войск в Бессарабию. Риббентропу удалось усыпить бдительного Сталина, исключить вступление СССР в войну нa стороне Британии, фюрер назвал пакт договором с сатаной, дабы со временем задушить его.
Не делая логического перехода, полковник попросил переводчика устроить экскурсию по русской столице.
«Это подвох, прекрасно знает, что я не бывал в Москве», — подумал Марк, и дал согласие с помощью путеводителя по городу, карте-схеме показать достопримечательности.
Полковник посетовал, что ограничен во времени, придется довольствоваться поверхностным знакомством с древним городом, и вернулся к воспоминаниям:
— Все в нашей делегации были обрадованы, когда Сталин заявил, что не допустит ослабления пострадавшей в результате Версальского договора Германии, обещал не предавать партнеров. Гитлера назвал фюрером, а не канцлером, отметил, что германская нация любит своего вождя. В Берлин вернулись на щите, как победители, сумевшие перетянуть Советы на свою сторону. Сталин и его окружение не догадываются, что пакт необходим в первую очередь нам, без русского сырья невозможно начать большую войну, которая приведет к победе Третьего рейха, он станет сильнейшим в мире государством. Первый шаг к мировому господству сделали 1 сентября, разбомбив Варшаву, Гдыню, Краков, захватив Верхнюю Силезию…
«Чем объяснить его болтливость? — спросил себя Марк. — Стало скучно, нашел во мне внимательного слушателя и захотел почесать языком? Про агрессивные планы Германии поговаривают чуть ли не на каждом углу».
Словно подслушав размышления переводчика, полковник сказал:
— Следом за захватом Польши, Франции настанет очередь России стать германской колонией, большевики рухнут на колени, взмолятся о пощаде.
Выговорившись и оставшись довольным собой, полковник вернулся в купе, оставив переводчика смотреть на проносящиеся за окном села, поля, леса.
2
Состав прибыл на Белорусский вокзал точно по расписанию на рассвете, когда москвичи видели предутренние сны. Членов делегации встретили сотрудники германского посольства, отвезли в комфортабельную гостиницу «Метрополь».
Марку достался узкий, как пенал, номер с высоким потолком, дубовым шкафом с громадным зеркалом, тумбочкой с телефоном. Не распаковывая чемодан, отворил форточку в окне, выходящем на Большой театр, и в комнату проник запах бензина. На перекрестке, в отсутствие проезжающих машин, позевывал в кулак постовой в белом шлеме. В листве деревьев чирикали воробьи, на мостовой ворковали голуби — все навевало покой.
Марк снял и бросил на кресло пиджак, оттянул узел галстука и прилег на неразобранную постель. Не уснул, даже не задремал, вспоминал, что приказ сопровождать делегацию стал для него громом средь ясного неба — мог ожидать всего, но только не поездки в Москву. Появилось незнакомое чувство, которому не было названия, чувство не покидало все время пути, окрепло в белокаменной…
В начале девятого в номер без стука вошли двое из делегации, удивились, что переводчик продолжает отдыхать.
— Приношу извинения, но прихватило сердце, — пожаловался Шлосберг. — Приступы случались и прежде…
О заболевшем поставили в известность дежурную по этажу, та поспешила позвонить администратору, который вызвал «скорую». Члены делегации пожелали переводчику скорейшего выздоровления и отбыли по делам. Прибывшие вскоре врач и санитар уложили заболевшего на носилки, внесли в машину с красным крестом на кузове, где Шлосберг попал в крепкие объятия кряжистого человека с тронутой сединой бородкой.
— С прибытием! С благополучным прибытием! Признаюсь, не ожидал увидеть тебя. Хвалю, что нашел довольно простой способ избавиться от опеки. Сколько мы не виделись?
— Три года, — напомнил Марк и поздоровался: — Здравие желаю, товарищ комиссар!
— Больше, почти четыре, простились в зоопарке Гуттенберга у клеток с рычащими тиграми. За минувшие годы ничуть не изменился, не постарел.
— Как узнали, что оказался в Москве? Отъезд был столь поспешным, что не успел информировать.
— Было кому сообщить номер твоего поезда, могли встретить на границе, проводить в столицу, но не стоило светиться у твоих германцев. — Мои шефы станут интересоваться, куда отвезли, как себя чувствую.
— Днем им будет не до тебя, вечером свяжутся с больницей, там сообщат, что приболевший гражданин Шлосберг прошел ряд процедур, скоро выпишут.
«Скорая» не свернула на площадь Дзержинского и далее на Лубянку.
— Переводчик германской военной делегации, как понимаешь, не должен переступать порог нашей конторы, — сказал комиссар. — К тебе много вопросов, главный — командование рейха готово нарушить договор, начать агрессию?
— Да и еще раз да, — ответил Марк. — О планах вермахта говорит не только информация из рейхсканцелярии. Издан для солдат карманный немецко-русский разговорник с фразами: «Где переправа? Укажите адрес райкома, коммунистов. Где прячутся красноармейцы?» В витрине ателье личного фотографа Гитлера Генриха Гофмана вывешана карта нашей страны, берлинцы восприняли это как намек на скорые военные действия на территории СССР, так же было перед захватом Судетской области Чехословакии, Польши, Франции, вступления в страны Балкан. В ряды вермахта призваны даже проживающие в Голландии, Финляндии, Норвегии, Словакии фольксдойч. Уже назначен срок вторжения в Союз — середина мая будущего года.
Комиссар не перебивал, не требовал уточнить, дополнить тот или иной факт — позже разведчик подробно все изложит на бумаге. Слушал и опасался, что в Кремле могут посчитать сообщение новой дезинформацией, как было с отчетами других работающих за рубежом разведчиков, которых срочно отозвали и арестовали. Радовало, что Марк пока не знает (если доходили слухи, не верил им) о репрессиях на Родине, уничтожении высшего военного командования, руководителей разведки, творческой интеллигенции.
Марк продолжал:
— Гитлер назвал Россию своим идеологическим противником номер один. Войну с нами рассматривает как войну на уничтожение. Дословно выразился так: «Война на Востоке будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке жестокость необходима, коммунистическая Россия должна быть ликвидирована за пять месяцев». К нашим границам перебросят около тридцати дивизий под командованием фельдмаршала фон Бока. Наши крупные города облетят и заснимут для последующей бомбардировки самолеты дальнего действия «Фокке-Вульф-200»…
Марк порой переходил на скороговорку, словно опасался, что комиссар не даст договорить.
— Для новой агрессии выделят 120 дивизий, не считая двадцати танковых, десятка моторизованных. Вермахт считает, что ему будут противостоять лишь пятьдесят советских дивизий, которые разбить, окружить раз плюнуть. Гитлер способен на любые авантюры, почти бескровные победы на Западе убедили его, что подобный успех ожидает и у нас.
Видя волнение собеседника, комиссар положил Марку на плечо руку.
— Наш бронепоезд, как поется в песне, стоит на запасном пути. Снижен призывной возраст, для некоторых категорий военнообязанных срок службы увеличен до трех лет, трудовую неделю сделали семидневной, строятся новые истребители, штурмовики, пикирующие бомбардировщики, созданы средний и тяжелый танки.
Комиссар мог привести цифры роста оборонной промышленности, но увидел, как Марк напрягся, когда машина помчалась по загородному шоссе.
— Руководство предоставляет тебе отпуск сроком на один день.
Последние километры до подмосковного поселка оба молчали, лишь когда «скорая» затормозила у мостка через обмелевшую речушку комиссар сказал:
— Свободен до двадцати ноль-ноль, извини, больше ни часа дать не могу.
Марк ступил на укатанную дорогу и поспешил к дому с голубыми ставнями, старым скворечником на высоком шесте. Прошел тропинку, где по обе стороны росли астры, поднялся на крыльцо с ползущими на ступеньках муравьями. Звонок не работал, пришлось стучать в дверь.
— Иду! — ответили в доме, и к горлу Марка подступил комок.
На пороге вырос старик в рубашке навыпуск, очками на лбу.
— Здравствуй, батя!
Старик близоруко сощурился, опустил очки на глаза.
— Здравствуй! — повторил Марк и обнял отца.
3
Отец не находил места, накрывал на стол, ронял на пол вилки, нарезал хлеб, спешил на кухню к керосинке, где на сковородке жарились котлеты, предлагал сыну отдохнуть с дороги. Марк не выдержал:
— Хватит крутиться как белка в колесе, присядь. Не голоден я и не устал. Рассказывай, как жили без меня. Скучали?
— Не без того, — признался старик. — Про внука не скажу, а я по ночам все вспоминал, как ты рос. На память не жалуюсь, хотя годы уже немалые, но лучше внука почти все даты в учебнике истории помню, не забыл всякие формулы по химии, при случае прихожу Сережке на помощь. Исправно веду счет дням, как ты отбыл в командировку. Не растерял и силенок — самолично перекрыл на крыше черепицу, дымоход прочистил, за домашней живностью слежу — яйца не переводятся круглый год. Дрова, правда, не я, а внук колет, я лишь складываю в поленницу. Стараюсь избавлять Сережу от всяких дел по хозяйству, чтоб не отвлекался от учебы. Увидишь сына, удивишься, как вымахал, меня перерос, скоро бриться станет…
— Решил, куда поступать, в какой институт?
— Хочет пойти по твоим стопам, тоже стать переводчиком, но не простым, а военным. Кроме английского в школе взялся самостоятельно изучать немецкий, переживает, что не с кем практиковаться в разговорной речи. Упорный, пока все уроки не сделает, из-за стола не встает, а получит «посредственно», ходит как в воду опущенный. В спортивной секции мускулы наращивает, в тир стрелять ходит…
Старик рассказывал о внуке с нескрываемой любовью, принес похвальные грамоты, значки «Ворошиловский стрелок», «Готов к труду и обороне», сообщил, что подписался на облигации нового займа. После паузы спросил:
— Ждать после финской и с японцами новой войны?
Марк не ушел от ответа:
— Партия, правительство делают все возможное, чтобы не допустить войны, по крайней мере отодвинуть ее приход, встретить во всеоружии.
Старик кивнул.
— Добро, коли так. — Всмотрелся в сына сквозь линзы очков, покачал головой. — Рано тебя седина тронула, виски совсем белые. А у меня плешь лишь на макушке. — Тряхнул головой, растрепал редеющие рыжеватые волосы.
Когда на обеденный стол легли тарелки с пышущими жаром котлетами, салатом, хлебница, хозяин с опозданием вспомнил о главном.
— Приезд отметить положено.
Перед Марком появились графинчик, пара рюмок.
— Знакомая наливочка.
— Моего изобретения, — похвастался старик. — Рецепт держу в секрете, унаследовал от твоего деда. — Кашлянул в кулак и робко задал трудный для себя вопрос, который мучил со дня отъезда сына: — Извини за любопытство. То, что проживал далече от нас, понятно. Порой смотрю на географическую карту, которая в комнате Сережи, и думаю: «Куда сына забросило, в какие края, под чье небо?». Кабы знал, где проживаешь, на сердце полегчало бы.
Марк накрыл ладонью руку отца.
— Спроси другое и полегче.
Старик не замедлил воспользоваться советом:
— Надолго к нам?
— До вечера.
— Чего так? Когда ждать насовсем?
— Это зависит не от меня.
— Семьей обзавелся?
— Моя семья ты и Сережа. Глупо в мои годы снова жениться.
Старик приободрился.
— Не скажи. Твои годы не ахти какие большие. Отец родил меня в пятьдесят, равняйся на деда. — Увидел смущение сына и сменил тему разговора. — Зарплату твою с премиальными и доплатой за выслугу лет получаем исправно, ни в чем не нуждаемся. В праздники от тебя всегда передают приветы, жаль, что на словах, куда дороже было бы письмо.
— Нельзя писать.
— К моему шестидесятилетию получил от тебя в подарок трубку, не возьму в толк, зачем купил, ведь знаешь, что смолю папиросы.
Курительная трубка, как понял Марк, была «проколом» товарищей, тем не менее следовало поблагодарить, что не забыли юбилей отца.
Старик продолжал:
— Пригласили в райисполком, предложили переехать в Мытищи, в квартиру с газом, паровым отоплением, ванной, но я отказался, иначе бы не нашел меня с Сережей.
Марк рассмеялся.
— Чудак! Адрес сообщили бы.
— Негоже бросать еще крепкий дом, где выросли я, ты, Сережа, откуда твою мать, затем мою сноху свезли на погост.
Старик с сыном смотрели друг на друга, не могли наглядеться.
— Как с урожаем яблок? Частенько вспоминал их вкус, запах, хруст на зубах. — Марк обернулся к окну, в который заглядывали ветви.
— Антоновка народилась на зависть соседям, — похвастался отец. — Компоты сварили, варенья впрок сготовили. Одно плохо — приходится бороться с прожорливыми гусеницами, спасу на них нет.
Старик рассказал, как ездит в столицу за продуктами, мануфактурой, которых не найти в сельмаге, про выписываемые из года в год «Красную звезду», внуку «Комсомольскую правду».
Марк прошелся по дому, в комнате сына присел за письменный стол. Полистал учебник «Конституция СССР», тетрадь с алгебраическими примерами. Отец за спиной сказал:
— Сейчас примусь за обед. А после усядемся, как бывало, вокруг самовара, почаевничаем. Я заварю целебную липу, ты наколешь щипцами кусковой сахар. Потом Сережа натаскает из колодца воды, истопит баньку, и вволю напаришься.
Марк не стал огорчать отца, признаваться, что насладиться домашней банькой ему не придется. Откинулся на гнутую спинку стула, сомкнул веки, и с плеч свалилась тяжесть, которую носил все годы в Германии. Мысленно вернулся в детство, когда мать провожала в школу, отец желал хороших отметок, после уроков подправлял забор, играл с дворовым псом, делал домашние задания и вечерами со всей семьей слушал патефон, где звучали старинные романсы…
Отец решил, что сын задремал, на цыпочках вышел. Марк открыл глаза, вспомнил о неработающем звонке. В известном месте достал ящик со слесарными инструментами, но не успел приступить к работе, как входная дверь распахнулась, в дом влетел — именно влетел, а не вошел подросток с пухлым от учебников портфелем. Увидел рядом с дедом отца, замер как вкопанный.
— Обнимайтесь уж и целуйтесь, — сказал старик, и глаза его наполнились слезами…
После посещения сельского погоста Марк отведал приготовленный отцом обед и около восьми вечера простился. У мостка ожидала машина, в этот раз «эмка».
— Приказано доставить на служебную квартиру, — доложил водитель.
На Арбате Марка встретили комиссар и стенографистка. Не теряя времени, приступили к работе. Марк дополнил присланные донесения важными деталями, подробно рассказал то, что в шифровках писал предельно кратко. Комиссар слушал не перебивая, восторгаясь памятью закордонного агента.
Под утро «больного» переводчика доставили в больницу, откуда Марк позвонил в посольство, обрадовал, что чувствует себя вполне хорошо, ждет выписки, готов приступить к своим обязанностям.
Спустя пять дней немецкая военная делегация вернулась в Германию.
Закончился год, наступил новый 1941-й, и в 3 часа 33 минуты 22 июня пехота, механизированные, танковые части вермахта без объявления войны перешли границы Советского Союза, эскадрильи люфтваффе обрушили на города Белоруссии, Прибалтики тысячи бомб.
Марк читал «Особую папку» верховного командования, где говорилось, что группы армий «Юг», «Центр», «Север» — более 5 миллионов человек, около 50 тысяч орудий, 5 тысяч самолетов, более 4 тысяч танков, штурмовых орудий глубоко вклинились на советскую территорию.
Марк слушал по радио выступление захлебывающего словами министра пропаганды Геббельса и спрашивал себя: как могло случиться, что агрессия для Родины оказалась неожиданной, почему мы отступаем? Ведь неоднократно информировал о плане «Барбаросса», что война на пороге. Ответа разведчик не находил.
4
Весной 1945 г. в окнах, на балконах Берлина забелели флаги из простыней, скатертей — столица Третьего рейха сдавалась на милость победителей, которые под шквальным артиллерийским, пулеметным и автоматным огнем, бомбами прошагали пол-Европы. К концу первой декады мая защитники города, в их числе мальчишки из фашистской молодежной организации «Гитлерюгенд», мобилизованные старики стали вылезать с поднятыми руками из подвалов, подземных коммуникаций. Сдающиеся в плен выстраивались в колонны и шагали в фильтрационные пункты, где проходили проверку, выявлялись офицеры абвера, СД, СС, министерств, охранники концлагерей.
11 мая из британской зоны явился на советский контрольный пункт штатский, потребовал немедленной встречи с сотрудником СМЕРШа.
— Прошу не терять время — оно невосполнимо.
Незнакомец говорил на чистейшем русском, что не могло не насторожить старшего сержанта, и он доложил начальнику:
— Сильно странный фриц попался, по-нашему шпарит так, будто всю жизнь провел под Курском. Замашки, выправка не военного.
— Веди, погляжу, чтo за птица, — приказал капитан.
Сержант козырнул и привел человека в мятом, испачканном известью костюме. Занятому составлением отчета капитану было не до беседы, знал, что, как до него делали другие немцы, доставленный станет утверждать, будто не состоял в нацистской партии, не служил в армии, но услышал иное.
— Здравствуй, Сережа! Рад, точнее, счастлив видеть тебя. Форма очень к лицу. Как поживает дед? Надеюсь, в полном здравии?
Капитан встал, подался вперед.
— Папа?
— За время нашей последней встречи ты заметно возмужал, но я бы узнал среди тысяч, — признался бывший переводчик Имперского министерства вооруженных сил Марк Шлосберг, он же М-90, он же Шаталов.
Назад: Часть пятая Пуля в сердце
Дальше: Место погребения неизвестно
