Часть пятая
Пуля в сердце
У чекиста есть только два пути — на выдвижение и в тюрьму.И. Сталин
И з л и ч н о г о д е л а А б а к у м о в а В и к т о р а С е м е н о в и ч а
Родился в Москве в апреле 1908 г.
Отец рабочий, мать швея.
Учился в церковно-приходской школе. Работал грузчиком.
Член ВКП(б) с 1930 г.
1932 г. — практикант экономического отд. ОГПУ.
1934 г. — уполномоченный Главного управления трудовых лагерей мест заключений.
1938 г. — временно исполняющий обязанности нач. УНКВД Ростовской обл., с апреля 1939 г. нач. УНКВД Ростовской обл.
1940 г., февраль — зам. наркома внутренних дел СССР, куратор ГУ милиции, пожарной охраны. Присвоено очередное звание старшего майора государственной безопасности. Проводил в Эстонии очистку республики от антисоветских, социально опасных элементов.
1943 г. — нач. ГУ контрразведки СМЕРШ.
1946 г., май — решением Политбюро ЦК ВКП(б) за № 1151/1У назначен министром государственной безопасности СССР.
1950 г. 9 мая — присвоено воинское звание генерал-полковника.
И з с л у ж е б н о й х а р а к т е р и с т и к и
Активен, исполнителен, работает интенсивно, в вопросах ориентируется быстро, кругозор развит. Имеет влечение к оперативной работе. Дисциплинирован.
Л. Б е р и я И. С т а л и н у 7 марта 1944 г.
В соответствии с Вашим указанием представляю проект Указа Верховного Совета СССР о награждении орденами наиболее отличившихся участников операции по выселению чеченцев, калмыков, ингушей, карачаевцев, калмыков, крымских татар, абазинцев, турок-месхитинцев и др. в количестве
650 тыс. в восточные районы СССР… наградить орденом Суворова 2-й ст.
Виктора Семеновича Абакумова.
Резолюция: «С о г л а с е н. И. С т а л и н».
С п р а в к а
По сообщению Украинского CMEPШа, 12 мая 1945 г. в районе г. Праги
задержан предатель В л а с о в, который на автомашине направлялся в сторону союзников. Нашим войскам сдалась дивизия в кол. 10 тыс. человек,
дано указание начальнику Управления СМЕРШа генерал-лейтенанту Острову доставить Власова под усиленной охраной в ГУ. Из Парижа доставлены
29 генералов Красной Армии, комбриги, бригадный врач, находившиеся в
плену у немцев.
В. А ба к ум о в
И з д о к л а д н о й з а п и с к и з а м. м и н и с т р а М В Д
И. С е р о в а
…В целях карьеры Абакумов уничтожит любого, кто встанет у него на пути… Неприятно вспоминать многочисленные факты самоснабжения Абакумова во время войны за счет трофеев. Когда немцы находились под Москвой, он делом не занимался, был как мокрая курица, его трусость восприняли подчиненные. Ходил по городу, выбирал девушек легкого поведения, уводил их в гостиницу.
Под руководством Абакумова созданы невыносимые условия работы МГБ и МВД. Ради личного престижа готов идти на антигосударственные дела, чувствует, что они вскроются и старается убрать знающих эти факты. Прошу комиссию ЦК разобраться с делом, которое Абакумов создал против меня, чтобы свести личные счеты.
Товарищ Сталин! Прошу Вас поручить проверить приведенные факты, уверен, вскроются отрицательно влияющие на Министерство…
И з д о к л а д н o й В. M e р к у л о в а
28 июня 1951 г.
Используя против меня «шахурнинское» дело, Абакумов стал министром
Госбезопасности СССР, обманным путем вошел в доверие к т. Сталину, перестал считаться с членами Политбюро. В процессе приемки дел всячески старался найти против меня какие-либо материалы, а не найдя, вынужден был извращать факты. Я не имел возможности защищаться, опровергнуть ложь, так как аппарат МГБ был в руках Абакумова. Он ненавидел меня, писал на меня кляузы т. Сталину в ЦК. Считаю Абакумова мерзавцем и карьеристом, рискуя
оказаться жертвой какой-либо провокации, два года не подавал ему руки.
1
О том, что со дня на день, даже с часу на час выйдет постановление о его снятии с поста руководителя министерства, придется покинуть кабинет на Лубянке, а с ним службу в органах (как не раз бывало с другими главами НКВД), Абакумову стало ясно в начале июля 1951 г.
Моложавый, с богатырским разворотом плеч, статный, неизменно привлекающий внимание женщин, не ведал, что попал в немилость к вождю благодаря «шибздику» (так Сталин называл серые личности), доносчик накатал на начальника «телегу» самому вождю. Имея на то основания, Абакумов считал, что обладает прекрасной интуицией, но даже в страшном сне не могло присниться, что над головой сгустятся тучи, разразится гроза с оглушительным громом, ослепляющей молнией. Весной вдохновитель всех побед, живой Бог на земле стал реже вызывать, крайне редко звонил, разговаривал предельно кратко, бросал трубку, не прощаясь. Когда возникла острая необходимость срочно переговорить по неотложному делу, помощник вождя ответил, что товарищ Сталин занят. Вскоре узнал, что причиной отказа во встрече стал пигмей среди рослых сотрудников министерства.
Незаметный, прячущийся за чужими спинами, старающийся лишний раз не попадаться начальству на глаза, Михаил Дмитриевич Рюмин терпеливо копил злобу на руководство за то, что оно держит на непрестижной должности, не включает в списки представляемых к правительственным наградам, ни разу не выписывало премию, не улучшает жилищные условия, в отпуск отправляет исключительно зимой, о путевках в ведомственный санаторий приходится лишь мечтать. Считал себя обиженным начальством, униженным нищенской (по сравнению с другими сотрудниками МГБ) зарплатой, вынужденным просиживать брюки на рассмотрении мелких дел.
«Не допускают до серьезных расследований, которые помогут выдвинуться, заявить о себе громко. Сколько можно пребывать в тени менее способных, даже бездарных, быть зависимым?»
Обиду вымещал на арестованных. На допросах распускал не только руки, а и ноги — бил в пах, давил каблуками пальцы. Терпел, в ожидании своего часа до весны 1951, пока не случилось непоправимое, что могло перечеркнуть всю жизнь — в служебном автобусе забыл папку с секретными документами, заработал строгий выговор, лишился квартальной премии. Понял, что дальше ждать нельзя.
«Сейчас или никогда! Могут начать копаться в моем прошлом и узнают, что тесть служил в армии Колчака, брат с сестрой обвинялись в воровстве, отец в прошлом кулак. Надо упредить удар, нанести его первым, иначе уволят со службы с волчьим билетом, исключат из партии, даже арестуют».
Дома попросил жену принести графинчик, выпил пару рюмок. Быстро захмелел, похвастался, что скоро зарплата возрастет в несколько раз, в петлицах мундира появятся звезды, станет ездить на персональном авто с охраной, получит всякие привилегии.
— Все без исключения в министерстве станут гнуть передо мной спину, ходить на лапках, лебезить, лизать не только пятки, а и повыше!
Утром Рюмин проснулся с головной болью.
— Что вчера наболтал?
Супруга успокоила:
— Всякую чепуху.
В министерстве открыл дело профессора, доктора медицинских наук, видного кардиолога Якова Гиляриевича Этингера и его сына студента. Благодаря их показаниям, арестовали ответственного секретаря Еврейского антифашистского комитета поэта Фефера и ряд других подозреваемых в антисоветской деятельности, связях со спецслужбой нового государства Израиль, желании отторгнуть от СССР благодатный Крым, создать на полуострове Еврейскую республику и прочих преступлениях. С подследственными не церемонились, добиваясь признания в умерщвлении видных деятелей правительства, партии, не давали спать, пить. Дело пришлось прекратить в связи со смертью Этингера — согласно медицинскому заключению профессор умер «от паралича сердца, тромбоза коронарной артерии, атеросклероза, грудной ангины».
В связи со смертью подследственного не на допросе, не пришлось доказывать, что не были применены недозволенные методы следствия. Листая в скоросшивателе документы, вспомнил, как резко оборвал 64-летнего профессора, когда тот пожаловался на холод в камере, приступы грудной жабы:
— Заслужил мучения за то, что загнал в могилу заслуженных людей!
Близоруко щурясь из-за отсутствия отобранных очков (было опасение, что может в минуту отчаяния порезать себе вены разбитыми линзами), Этингер с хрипами в груди с трудом произнес:
— Прошу нижайше простить за замечание, но дал клятву Гиппократа постоянно заботиться о сохранении здоровья пациентов, никому не желал смерти. В меру сил, знаний ставил на ноги любых, в их числе высокопоставленных больных, возвращал их к трудовой деятельности.
Профессора увели в тюремную медсанчасть, откуда после составления акта о летальном исходе унесли в мертвецкую, а затем увезли на кладбище, захоронили в безымянной могиле, Рюмин подписал справку о прекращении дела.
«Раз сыграл в ящик, на покойника можно свалить все обвинения — никто их не опровергнет. Коллеги считают меня неспособным на решительные поступки, лишенным аналитического мышления, не имеющим необходимой в деле жилки. Что ж, докажу ошибочность мнения, совершу шаг, на который у других кишка тонка».
Записался на прием к помощнику Маленкова Суханову. В назначенный час сидел как на иголках на краешке стула перед хозяином кабинета.
— Долг фронтовика, коммуниста, юриста, чекиста, просто советского патриота заставил доложить о творимых в МГБ безобразиях, точнее, вредительствах, фактах антисоветизма.
— Короче, — потребовал Суханов. — Кого конкретно обвиняете?
Рюмин многозначительно поднял глаза к потолку, указал пальцем себе на ухо.
Хозяин кабинета увел Рюмина в комнату отдыха. Соблюдая предосторожность, открыл кран, чтобы шум воды не позволил скрытому микрофону (если такой имеется) зафиксировать разговор.
— Пишите все, что считаете нужным. По древу не растекайтесь, одни только факты.
— На чье писать имя?
— Сами знаете.
В приемной Рюмин вытер обильно выступивший на лбу пот, заполнил убористым почерком два листа, остался недоволен, порвал, написал заново.
Совершенно секретно.
Тов. С т а л и н у И. В.
от старшего следователя МГБ
Р ю м и н а М. Д.
В ноябре 1950 г. мне было поручено вести следствие по делу арестованного доктора медицинских наук, профессора Этингера. На допросах он признался, что является убежденным еврейским националистом, вынашивал ненависть к ВКП(б) и Советскому правительству. Воспользовавшись тем, что ему было поручено лечить тов. Щербакова, делал все, чтобы сократить последнему жизнь. О его показаниях я доложил заместителю начальника следственной части тов. Лихачеву, и вскоре нас вызвал тов. Абакумов, он запретил допрашивать Этингера в направлении и вскрытия его деятельности и замыслов по террору. На последних допросах Этингер отказался от своих признательных показаний, хотя его враждебное отношение к ВКП(б) неопровержимо подтвердилось материалами секретного подслушивания и показаниями единомышленников. Я продолжал допрашивать, и он стал восстанавливать прежние показания, о чем ежедневно писал для руководства справки.
Тов. Абакумов дал указание прекратить работу с Этингером, дело по его обвинению положить на полку.
Считаю своим долгом сообщить, что тов. Абакумов имеет наклонность обманывать правительственные органы путем замалчивания серьезных просчетов в работе ГБ. Министерством государственной безопасности в разное время арестовывались агенты американской и английской разведок, многие до ареста являлись негласными сотрудниками МГБ и двурушничали. В следственной части по особо важным делам систематически и грубо нарушается постановление ЦК ВКП(б) и Советского правительства о работе органов МГБ в отношении фальсифицирования протоколов допросов, которые составлялись нерегулярно, необъективно. Тов. Абакумов ввел в практику нарушение других законов, проводил линию принуждений силой в даче показаний, нередко искажающих действительность. Наиболее полную картину даст проверка дел и передопроса арестованных.
Тов. Абакумов не всегда честными путями укреплял свое положение, он является опасным для государства, тем более на таком участке, как Министерство государственной безопасности. Он опасен еще и тем, что внутри Министерства на наиболее ключевые посты поставил «надежных», с его точки зрения, людей, которые, получив должности из его рук, растеряли свою партийность, превратились в подхалимов, угодливо выполняют все, что хочет тов. Абакумов.
Рюмин расписался в конце, поставил число, отдал рапорт и стал ждать оценки доноса. Суханов бегло просмотрел написанное, спрятал в папку.
— Не нужно ли привести еще факты враждебной деятельности Абакумова? — робко спросил Рюмин.
— Это лишнее, — отрезал Суханов. — Товарищ Сталин во всем признает краткость, в статьях, речах предельно лаконичен.
2
Сталин читал и красным карандашом ставил на полях восклицательные и вопросительные знаки, букву N. Жирной чертой подчеркнул «двурушничал», «замалчивал серьезные просчеты», «имеет наклонность обманывать правительственные органы», «подхалим», «силой принуждения», «искажал действительность». Хмыкнул в усы, ладонью с рыжими волосами погладил донос. Больше для себя, нежели для стоящего у стола помощника, произнес:
— Молодец этот Рюмин. Угадал нашу оценку деятельности, точнее, бездеятельности Абакумова. Решение снять его с весьма ответственного поста витало в воздухе, сидело на кончике пера. Своевременно сигнализировал о наносящем вред. Следует вырвать с корнем мешающий росту полезных растений сорняк. Рюмин развенчал непосредственного начальника, долгое время скрывающего свое истинное нутро, лизоблюда, потерявшего желание работать. Рюмин предвосхитил наше решение почистить министерство, начиная с протухшей головы, вымести сор из МГБ, заменить неспособных способными, на кого могу смело во всем положиться. Абакумов потерял чекистскую хватку, тормозит работу.
Вождь достал приложенную к доносу справку.
Справка
Рюмин Михаил Дмитриевич.
Родился в 1913 г.
Образование 8 классов, курсы бухгалтеров.
Перед войной сотрудник планово-финансового отд. строительства канала Москва — Волга.
Во время Великой Отечественной войны младший лейтенант контрразведки Архангельского военного округа.
С 1944 г. в ГУКР СМЕРШ. С мая 1945 г. в МГБ СССР.
Поднял голову на помощника.
— Почему нет сведений о наградах? Не имеет? Это упущение исправимо. Абакумов в войну проявил себя хорошо, руководимый им СМЕРШ переиграл абвер по всем статьям, а в мирное время самоуспокоился, перестал глубоко вникать в суть дел. Сделал министром, чтобы усмирил ретивого Лаврентия, в чьи руки попало слишком много власти, что весьма опасно не только для их обладателя. — После паузы вернулся к Рюмину. — Благодаря ему проведем в МГБ чистку кадров и незамедлительно поощрим, что вполне заслужил.
— Наградить? Каким орденом?
— За правительственной наградой дело не станет. Пусть поработает начальником следственной части по особо важным делам, справится — еще повысим.
— Как прикажете поступить с Абакумовым?
Вождь изрек не задумываясь:
— Посадим под домашний арест. Специально созданная комиссия досконально проверит его работу, на основании выводов Политбюро примет решение.
Сталин взял любимую, хорошо раскуренную трубку, набил листовым табаком «Золотое руно» (название напоминало Колхиду, где греки-аргонавты отыскали руно), примял пальцем, зажег спичкой. Затянулся дымом и поставил точку в решении судьбы Абакумова:
— Генерал, отныне бывший, совершил непозволительные ошибки. Первая — взял в жены некоренной в стране национальности, попал под ее тлетворное влияние, стал потакать еврейским националистам, желающим отторгнуть Крым, не поспешил с закрытием их театра, газеты, журнала. Вторая — ставил палки в колеса правосудию при осуждении отравителей в белых халатах, отправивших на тот свет заслуженных работников ЦК, правительства.
На следующий день, 4 июля 1951 года, Абакумова сняли с поста главы ГБ за недостаточную активность в разработке «дела врачей», непринятие надлежащих мер по пресечению зреющего заговора сионистов, прочие преступления.
3
Со службы на квартиру Абакумова проводили два младших лейтенанта, что обидело Виктора Семеновича.
«Унизили, прислав молокососов! Генерал-полковник достоин, чтоб сопровождали не ниже майоров».
В Корпачном переулке подняли на второй этаж самого благоустроенного в районе дома с лифтом, высокими потолками, балконами, лоджиями, охраной в подъезде. Дверь отворила жена Антонина, которую удивило, что супруг уходил на службу улыбчивым, а вернулся сгорбившимся, с потухшими, запавшими глазами, заметно постаревшим.
В прихожей Абакумов расшнуровал ботинки, в тапочках прошел в кабинет. Жена догадалась, что произошло неординарное, отступила к стене. Виктор Семенович оценил тактичность супруги.
«Умница, ни о чем не спрашивает. Лучшей спутницы жизни не найти. Как положено жене чекиста, все понимает без слов, обладает прекрасной интуицией… — Сел за письменный стол, подпер голову руками. — Не я первый, кто испытал отставку. Сложившаяся ситуация похожа на довоенную, когда Берия настучал Сталину на своего начальника, обвинил во всех мыслимых и немыслимых грехах, убрал с пьедестала, сам поднялся на него. Не удивился бы, если в моем смещении принял участие интриган провокатор Лаврентий, обидно, что подставила ногу мелкая сошка… Что ожидать после домашнего ареста? Заточения в ведомственную внутреннюю тюрьму, чтоб был под боком следственной группы или отправления подальше от столицы в Сухановскую?..»
Поднялся, с трудом переставляя словно налитые свинцом ноги, дошагал до спальни. Не раздеваясь, рухнул на широкую кровать из карельской березы.
«Неужели началась новая чистка органов и я первый в ней? Не могу поверить, что вождь смахнул меня, как шахматную фигуру, с политической доски. Какие предъявят обвинения?»
Увидел замершую в дверях бледную Антонину.
«Что ожидает ее и малютку? Выселят из квартиры, но куда? Так называемые друзья сразу отвернутся, не ударят пальцем о палец, чтобы помочь оставшимся без мужа, отца…»
В детской захныкал сын, и, хотя был под присмотром няни, Антонина поспешила к проснувшемуся. Когда вернулась, позвала ужинать.
— Извини, но не хочется, вот от чая не откажусь, — ответил Виктор Семенович. — Накорми скучающих в прихожей.
— Это твоя новая охрана?
— Отнюдь.
— Хочешь сказать… — Антонина прикрыла ладонью рот. — Это недоразумение, ошибка! Немедленно позвони в Кремль!
— Телефон без сомнения отключен.
Антонина решила проверить, подняла трубку и не услышала гудков.
Абакумов встал, подошел к широкому окну с пуленепробиваемыми стеклами, увидел возле дома черную «Победу».
«Не пропустят ни одного гостя, меня не выпустят за порог».
Почувствовал себя в капкане.
12 июля 1951 г. два лейтенанта повезли Абакумова в ЦК партии, где на внеочередном заседании приняли постановление с грифом «Совершенно секретно» о сложившемся в Министерстве государственной безопасности неблагополучном положении.
ЦК ВКП(б) получил заявление старшего следователя следственной части по особо важным делам МГБ СССР т. Рюмина, в котором он сигнализирует о неблагополучном положении по ряду весьма важных дел и обвиняет в этом министра государственной безопасности Абакумова. Комиссия в составе тт. Маленкова, Берии, Шкирятова, Игнатьева, проверила сообщенные т. Рюминым факты. На основании результатов проверки Комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) установила следующее:
1. В ноябре 1950 г. арестован еврейский националист, проявивший резко враждебное отношение к советской власти, врач Этингер. При допросе без нажима признал, что при лечении т. А. С. Щербакова имел террористические намерения, принял меры к тому, чтобы сократить его жизнь.
ЦК считает показания Этингера заслуживающими серьезного внимания.
Среди врачей существует законспирированная группа лиц, стремящихся при лечении сократить жизнь руководителей партии и правительства. Однако министр госбезопасности Абакумов, получив показания Этингера, признал их не заслуживающими внимания, прекратил дальнейшее следствие. При этом, пренебрегая предостережением врачей МГБ, поместил серьезно больного арестованного в заведомо опасные для его здоровья условия (в сырую камеру), вследствие чего 2 марта 1951 г. Этингер умер в тюрьме. Таким образом, погасив дело Этингера, Абакумов помешал ЦК выявить группу врачей, выполняющих задания иностранных агентов по террористической деятельности против руководителей партии, правительства.
2. В августе 1950 г. арестован бывший заместитель гендиректора акционерного общества «Висмут» Салиманов. Крупный государственный преступник, изменив Родине, выдал американцам важные сведения. Абакумов скрыл от ЦК ход следствия, не мог дать вразумительных объяснений, таким образом, обманул партию и в этом деле.
3. В январе 1951 г. в Москве арестованы участники еврейской антисоветской молодежной организации. При допросах некоторые признались в террористических замыслах, однако по указанию Абакумова признания были исключены из протоколов. Следовательно, и по этому делу Абакумов обманул партию.
4. В МГБ грубо нарушается порядок следствия, согласно которому допрос арестованного должен фиксироваться, оформляться в протоколе, сообщаться в ЦК. В МГБ укоренилась неправильная практика составления обобщенных протоколов на основании накопленных следователем заметок, черновых записей. Эта вредная и антигосударственная практика привела к безответственности работников аппарата МГБ, дает возможность скрывать от партии положение дел. Таким образом, Абакумов не только обманывал партию, но и грубым образом нарушил постановления ЦК ВКП(б) и правительства.
5. ЦК считает нужным отметить, что, будучи вызванным в Политбюро, а затем в Комиссию ЦК, Абакумов стал на путь голого отрицания фактов, пытался вновь обмануть партию, не обнаружил понимания совершенных им преступлений, не проявил признаков раскаяния.
На основании вышеизложенного ЦК ВКП(б) постановляет: снять В. С. Абакумова с работы министра государственной безопасности СССР, исключить из рядов ВКП(б) и передать его дело в суд.
4
Старший майор в коверкотовой гимнастерке с нашивками на рукавах, серебристыми погонами предложил хозяину квартиры ознакомиться с постановлением и ордером на обыск и арест.
Гор. Москва.
1951 года июля 12 дня
Мы, начальник следственной части по особо важным делам МВД СССР, рассмотрев имеющиеся материалы в отношении А б а к у м о в а В и к т о р а С е м е н о в и ч а 1908 г. рождения, уроженца Москвы, русского, гражданина СССР, быв. министра государственной безопасности, руководствуясь ст. 110, 145, 58-1б
п о с т а н о в и л и:
В. С. Абакумова, проживающего по адресу: Москва, Колпачный пер… подвергнуть аресту и обыску.
Абакумов обнял Антонину, порадовался, что она не льет слезы, тем более не закатывает истерику (что на ее месте сделала чуть ли не любая), в детской поцеловал посапывающего во сне сына, вернулся к ожидающему майору.
— Можем ехать.
Отвезли не в тюрьму, а в Союзную прокуратуру, где Генеральный прокурор встретил арестованного как совершенно ему не знакомого, на приветствие не ответил, сесть не предложил.
— Уполномочен информировать, что против вас возбуждено уголовное дело, обвиняетесь по статье 58-1б УК РСФСР. Мера пресечения — содержание под стражей.
Названная статья была прекрасно известна любому в стране взрослому, часто применялась с 1937 г., расшифровывалась как измена Родине.
«Статья — удав, мне предназначена роль кролика для скармливания ненасытной змее», — подумал Виктор Семенович.
Вернули в автомашину, вновь оказался между двумя не проронившими ни слова лейтенантами.
«Вижу молодцев впервые — в министерстве не попадались на глаза. Выпускники нашей школы. Горды порученным делом, считают, что, участвуя в аресте генерал-полковника, выполняют важное государственное задание».
Абакумов посмотрел в щелочку зашторенного бокового окна, увидел большую букву «М», над станцией метро, затем мелькнул Казанский вокзал, за ним пожарная каланча, и понял, что везут в Сокольническую тюрьму, больше известную как «Матросская тишина».
«Поселят почти в центре столицы, чтобы был под рукой у следователей».
В приемном отделении прошла обычная процедура — опись отобранных вещей, фотографирование в профиль и анфас, составление словесного портрета.
Р о с т — высокий.
П л е ч и — опущенные.
Ц в е т в о л о с — темно-русый.
Г л а за — карие.
Л и ц о — прямоугольное.
Л о б — высокий.
Б р о в и — дугообразные.
Н о с — широкий.
Р о т — большой.
Г у б ы — толстые.
П о д б о р о д o к — прямой.
У ш и — большие, овальные.
Присутствующий при заполнении анкеты комендант тюрьмы рассматривал поступившего, которого раньше видел лишь на собраниях. Сейчас арестант не был похож на прежнего — сутулился, лоб влажный, по щекам гуляли желваки. Комендант вспомнил, как генерал входил в зал — не шел, а нес себя, на всех смотрел свысока, демонстрируя свою значимость.
«При его появлении все вставали, вытягивались в струнку. На любого наводил страх, каждого мог скрутить в бараний рог, отправить к черту на кулички. Без сомнений, жрал исключительно икорочку, балык, осетрину, крабов, анчоусы, мидии, что входит в спецпаек больших начальников, а другим даже не снится. Пил вина из Франции, где лучшие в мире шампанское, коньяк… У меня попробует баланду… Не забыть приказать срезать с одежды пуговицы, иначе может от желания избежать суда, исполнения приговора лишить себя жизни, за что мне влетит первому. Раз его дело на контроле у Генпрокурора, вести будет его первый заместитель К. Мокичев. Если посмеет показать гордыню, нарушить распорядок, объявить голодовку, то покажу ему кузькину мать».
Комендант позавидовал чужой пышной шевелюре, решил, что за подобным арестантом нужен глаз да глаз.
5
— Следуйте!
Абакумов (отныне в тюремных документах «заключенный № 15») заложил руки за спину, вышел в казавшийся бесконечным коридор. По металлической лестнице спустился на пару этажей, оказался у двери с глазком и «кормушкой».
— Заходите!
Виктор Семенович переступил порог камеры с двухъярусной койкой. Дверь за спиной захлопнулась, в замке дважды прокрутился ключ, лязгнул засов, и очередной житель Сокольнической тюрьмы МВД присел на панцирную койку, вспомнил пророческие слова друга отца:
«Нe страшно ли, Витек, на высоте? Не закружится ли головушка? Гляди, падать будет больно, костей не соберешь».
Ответил, что при любом ударе устоит, высоты не боится, в обиду себя не даст, сам свалит любого, вставшего на пути.
Абакумов смотрел в одну точку на стене, прокручивал в голове минувший день и еще не знал, что одновременно с ним прямо из кабинетов забрали заместителей, ряд сотрудников рангом пониже. Абакумов еще не ведал, что по указанию вождя началась тщательная проверка всех подразделений МГБ. Вскоре 42 тысячи чекистов уволят за непрофессионализм, арестуют за несоблюдение законов, нарушение дисциплины, прежде судимых (пусть давно умерших) дальних родственников, принадлежность жены к некоренной в стране нации, прочие провинности.
Потянулись чередой дни и ночи заключения. Абакумов испытал одиночество, сумел привыкнуть к лишенной всякого вкуса еде, подъемам в 6 утра, отбоям в 22.00, обязанности следить за чистотой.
На первый допрос вывели только на четвертые сутки лишения свободы.
Следователь познакомил с копией заявления Рюмина Сталину.
— Подтверждаете приведенные в письме факты преступной лояльности к ярому врагу гражданину Этингеру, запрещение его допрашивать долго и в ночное время суток, так как профессор мог выболтать нечто вредящее вам?
Абакумов ответил:
— Этингер был большой сволочью. Его антисоветские откровения с сыном, благодаря прослушиванию камеры, зафиксированы. Профессор показал себя еврейским националистом. Когда стало известно о его непричастности к смерти неизлечимо больного Щербакова, я потерял к нему интерес. Указаний следственной группе, как вести допросы, тем более улучшить тюремное содержание, не делал. С Этингером встречался лишь один раз, задал пару вопросов, получил обтекаемые ответы.
— Известно из показаний ваших бывших сотрудников, что когда узнали о помещении подследственного в холодильник, что ускорило летальный исход, никак не прореагировали, мало того, приказали перевести в Лефортово, где содержание более строгое. Желали поскорее избавиться от опасного вам арестанта?
— Противоречите себе. Вначале обвинили в лояльности к преступнику, теперь вините в противоположном, желании поскорее отправить на тот свет. К слову, во всех тюрьмах одинаковое содержание, в помещениях нормальная температура.
Поведение Абакумова не понравилось Мокичеву, но он не повысил голос, не поставил стоящего перед столом на положенное ему место, не потребовал не вступать в спор.
— Заявление товарища Рюмина изобличает вас не только в ошибках при руководстве органами, а и в грубых нарушениях законов.
Абакумов перебил:
— От ошибок никто не застрахован, их совершает любой, но ошибка ошибке рознь. Я не исключение, в молодости был излишне горячим, невыдержанным, обманывал любящих женщин. За это несу ответственность лишь перед самим собой. Статья 58-1б подходит к врагам Родины, шпионам, предателям, террористам, контрреволюционерам, но не к большевику со стажем в четверть века, орденоносцу, организатору и многолетнему руководителю СМЕРШа, затем главе органов государственной безопасности, имеющему ряд благодарностей, в их числе товарища Сталина. Был и остаюсь верным заветам товарища Дзержинского, готов умереть за свободу социалистической Родины, своего народа. Всю трудовую деятельность находился под контролем партии, ее ЦК. Если бы был врагом, в самый разгар Отечественной не поручили создать новую структуру контрразведки, после войны не приказали руководить сплоченными, прославившимися подвигами чекистами Союза. На посту министра МГБ верой и правдой служил…
Мокичев позволил подследственному высказаться, ведущий протокол не фиксировал затянувшийся монолог, и Абакумов попросил разрешения обратиться с письмом к товарищу Сталину.
— Пишите, — разрешил следователь.
Послание вождю Виктор Семенович постарался сделать предельно лаконичным, не покаянным, как ожидали следователь и незримо присутствующие Берия с новым министром госбезопасности Игнатьевым. Абакумов водил пером по бумаге и надеялся, что Хозяин не забыл, как он беспрекословно исполнял все его поручения (в их числе нарушающие Уголовный кодекс и Конституцию), на лету схватывал любое желание; вождь мудр, поверит в невиновность смещенного главы карательных органов, поймет абсурдность обвинений.
Aбакумов не терял достоинства, не жаловался на содержание в тюрьме и необоснованный арест, понимая, что лишение свободы, исключение из партии, снятие с одного из важнейших в правительстве постов произошло с согласия адресата. Узник № 15 верил в торжество справедливости, что вождь прочтет письмо, прикажет срочно вернуть боевому генералу свободу, а с нею партбилет, служебный кабинет на Лубянке, за перенесенные переживания повысит в воинском звании, вручит погоны маршала.
Начал письмо с объяснения судьбы умершего профессора.
…Не давал указаний профессору отказаться от показаний. При наличии каких-либо конкретных фактов, мы бы с Этингера шкуру содрали, я этого дела не упустил бы. Должен прямо сказать Вам, товарищ Сталин, что я не являюсь человеком, у которого не было бы недостатков. Заверяю Вас, что отдаю все свои силы, чтобы честно и послушно проводить в жизнь те задачи, которые Вы ставили перед органами ЧК…
На ум пришли обращенные к Ленину строки Маяковского:
«Вашим, товарищ, сердцем и именем думаем, дышим, боремся и живем». Зная, что вождь высоко ценит поэта-глашатая, чуть изменил цитату:
…Я живу и работаю, руководствуясь Вашими мыслями и указаниями, товарищ Сталин. Стараюсь твердо и настойчиво решать вопросы, которые ставятся передо мной. Дорожу большим доверием, которое Вы оказываете мне за время моей работы в органах особых отделов и СМЕРШа, в МГБ СССР. Понимаю, какое большое дело Вы мне поручили, горжусь этим, работаю честно и всего себя отдаю, как подобает большевику, чтобы оправдать Ваше доверие. Заверяю Вас, товарищ Сталин, что какое бы задание ни дали, всегда готов выполнить его в любых условиях. У меня не может быть другой жизни, как бороться за дело товарища Сталина.
Подписался. Похвалил себя, что не унижался, не вымаливал свободы, доброго к себе отношения. Отдал письмо следователю и стал ждать ответа, но проходили день за днем, неделя за неделей, а письмо словно кануло в Лету. Не мог знать, что послание не понравилось вождю, мало того, вызвало вспышку гнева. Сталин отдал приказ применить к не признающему вину самые строгие меры.
— Смеет продолжать считать себя главой органов! Пишет «работаю», «дорожу» в настоящем времени!
Узник «Матросской тишины», не ведал, что в его квартире (площадью 300 квадратных метров, для чего отселили соседей, на перепланировку потратили 800 тыс. государственных рублей) проведен тщательный обыск.
В опись изъятия вошли: рулоны ткани, столовое серебро, десятки мужских и женских наручных часов, около ста пар обуви, золотые запонки, вазы, фарфоровые сервизы, мебельные гарнитуры, автомобиль «линкольн», полторы тысячи книг, многое другое. Вce конфискованное передано в распоряжение Совета Министров СССР — документ подписал Сталин.
В ожидание вызова на новый, уже не предварительный допрос, волновался о судьбе Антонины и сына, не хотелось думать, что их также лишили свободы, содержат за стеной, впрочем, «Матросская тишина» не предназначалась для малолетних заключенных, детей отправляли в специальные приюты.
6
Сталин смял письмо со штампом Союзной прокуратуры, печатью канцелярии тюрьмы, номером, датой регистрации, бросил в мусорную корзину.
«Знал, что упрям как осел, но не до такой же степени. Сколько следаков ни учил, не научились дoбивaтьcя от арестованных пocлyшaния, дачи нужных показаний, признаний вины. Придется как следует взгреть… Не стоило поднимать вопрос о смерти Щербакова, обвинять в нем профессора — умершего погубила водка, чрезмерное возлияние, и еще женщины… Угораздило же помереть в праздник Победы — удрал из санатория «Барвиха», спешил к праздничному столу, не успел выпить последнюю в жизни рюмку… Следует объединить дела врачей-отравителей и сионистов, и те и другие порхатые жиды…»
Нажал кнопку на панели стола, вызвал помощника.
— Соедините с Игнатьевым.
Когда в трубке услышал голос министра МГБ спросил:
— Как продвигается дело лекарей? Не чешитесь, того же требуйте от подчиненных. Ваши чекисты не видят дальше собственного носа, преступно не выполняют директиву ЦК, за это по головке не погладим и лишим головы. Если в самое ближайшее время не соберете неопровержимые факты действия убийц в белых халатах по указке Израиля, окажетесь там, где сейчас Абакумов.
Не стал ждать ответа, бросил трубку.
«Абакумов юлит, пускает пыль в глаза, пытается захватить в следствии инициативу. Пусть посидит сутки в холодильнике, затем в сильно протопленной камере, на собственной шкуре испытает прелесть пытки».
Соединился с Берией, не опасаясь, что разговор прослушивается (что было с аппаратами других членов правительства, ЦК, Политбюро), тем не менее заговорил по-грузински:
— Почему сидишь сложа руки, поплевываешь в потолок, считаешь в небе ворон, вместо того чтобы заняться Абакумовым? Давно должен был дать признательные показания, бить себя в грудь, каяться. Засучи рукава, обломай ему рога — тебя этому не учить. Пусть сознается в шпионаже не важно какого государства, потворстве империалистам, израильскому «Джойту», желании погубить русский народ, развалить органы. Кстати, как на Лубянке восприняли смену у них руководителя?
— Ходят как в воду опущенные, — доложил Берия. — Каждый дрожит как осиновый лист за собственную шкуру, боится, что карающий меч опустится на него.
— Мало прошерстили нежелающих испачкать рук, работающих в белых перчатках, утративших бдительность. Помоги Игнатьеву вымести железной метлой оставленный Абакумовым мусор, заменить старые кадры новыми. С Абакумовым не тяни резину, не толчи воду в ступе.
— Ты прав, Сосо, как всегда прав.
— Давно не докладывал о строительстве тюрьмы для привилегированных. Сегодня, как никогда прежде, она необходима. На сколько будет мест?
— На пятьдесят, при необходимости расширим, устроим в камерах добавочные койки, там, где сидели четверо, поселим в два раза больше, как говорится, в тесноте, да не в обиде.
Сталин потерял интерес к новой тюрьме.
— Поговорим о Михоэлсе. Считают великим артистом, хотя обычный шут, кривляка, незаслуженно получивший звание народного.
— Ты сам приказал дать ему почетное звание и позже присудил Сталинскую премию, — напомнил Берия.
— И товарищ Сталин может совершать ошибки, он не семи пядей во лбу, как считают все. Напрасно бросили под колеса машины, следовало избавиться иным способом. Нашли виновных?
— Сидевший за рулем скрылся. Гибель артиста и его спутника списали на обычную автомобильную катастрофу и нетрезвость двоих прохожих.
Сталин хмыкнул в усы.
— Английские и израильские газеты посмели нас обвинить в гибели. Но хватит о покойнике. Поспеши, как сказал, с Абакумовым.
Арестованный первый чекист был опасен еще тем, что мог сболтнуть, чей был приказ устранить Михоэлса, что Абакумов и сделал в тюрьме после смерти Сталина.
Получил срочное задание Сталина организовать с помощью работников МГБ ликвидацию Михоэлса и его друга, фамилию которого не помню. Когда артист поехал в Минск, доложил И. Сталину, он сразу дал указание провести ликвидацию под видом несчастного случая. Вечером 7 января Михоэлс выехал из Москвы в крайне подавленном состоянии. Мрачное настроение объяснялось арестами его друзей и знакомых. Было решено в ночное время ликвидировать наездом грузовой автомашины, создать правдоподобную картину несчастного случая.
Узнав из доклада об успешно проведенной в Минске операции, Сталин приказал представить к правительственным наградам непосредственных исполнителей, начиная с генералов Цанава, Огольцова.
7
Приказ вождя Берия не замедлил передать ведущему следствие, выкроил в рабочем дне часок и проконтролировал работу Рюмина. Остался доволен, дал указание, чтобы Абакумов предстал перед судом без синяков. Угостился в кабинете начальника тюрьмы коньяком, закусил ломтиком лимона.
— Скоро заберем у тебя № 15, переведем в Лефортовскую. Радуйся — станет меньше хлопот.
На следующий день Абакумова в ручных кандалах увезли в новое здание, продолжили добиваться признаний. Стали бить резиновыми дубинками по наиболее болезненным местам тела. Требовали выдать все связи с иностранными разведчиками, поведать о подрывной работе в военной контрразведке СМЕРШ. После очередной экзекуции Абакумов, сплюнув сгусток крови, — произнес: — Послушать вас, выходит, что всю войну я работал исключительно на немцев. Кто же тогда руководил поимкой шпионов, предотвращал диверсии, покушения на товарища Сталина, боролся с предателями Родины власовцами, за что удостоен правительственных наград, благодарностей вождя?
Вместо ответа «забойщики» применили сыромятные ремни, но избиение не привело к желаемому следователям результату. За упрямство, отказ признать все предъявленные обвинения, Абакумова лишили прогулок, приобретения в тюремной лавке продуктов, чтения книг, перевели в камеру, где от пронизывающего тела холода зуб на зуб не попадал, чтоб не замерзнуть, приходилось ходить, делать приседания, растирания. Следующими наказаниями были долгое пребывание в полнейшей темноте, непозволение спать. Абакумов подумал, что подобные пытки применяли и к Ягоде:
«На процессе над ним побывать не пришлось, очевидцы рассказали, что в Доме Союзов выглядел бодрым. Ежова до его ареста встречал неоднократно, неужели и он испытал то, что ныне приходится переносить мне? Кто дал указание глумиться, распускать руки, нарушать закон, запрещающий применения пыток?».
Он лукавил, в бытность главой органов не раз приказывал подчиненным не бояться испачкать руки, смотрел сквозь пальцы, когда показания брались, как говорится, с потолка или в результате применения крутых мер.
Конец 1951 г. заключенный № 15 встретил, продолжая сохранять стойкость, не подписывая фальсифицированные протоколы, требуя адвоката и разрешения снова написать Сталину, подать жалобу в Генеральную прокуратуру на нарушения в отношении его законности. В ответ заместитель министра Рюмин подписал постановление о предъявлении гражданину В. С. Абакумову обвинений:
Принимая во внимание, что следствием собраны доказательства, обличающие гр. Абакумова в том, что он:
а) вынашивал изменнические замыслы, стремясь к высшей власти в стране, сколотил в МГБ СССР преступную группу из еврейских националистов, с помощью которых обманывал и интриговал ЦК ВКП(б), собирал материалы, порочащие отдельных руководителей партийных органов;
б) опираясь на своих сообщников, проводил вредительскую, подрывную работу в области контрреволюционной деятельности;
предъявить гр. Виктору Семеновичу Абакумову обвинения в совершении
преступлений, предусмотренных ст. 58-7, 58-8, 58–11 УК РСФСР.
Пытки ужесточились, перерывы между ними стали короче. Абакумов не кричал от боли, лишь стонал сквозь крепко сжатые зубы, упрямо настаивал на невиновности, демонстрировал компетентность в вопросах юриспруденции, поправлял следователей, когда те совершали ошибки в применении статей Уголовного кодекса, неверно формулировали обвинения.
В начале 1952 г. Виктор Семенович понял, что уже не стоит ждать ответа на письмо Сталину, вождь проигнорировал послание того, кого во время войны неоднократно ставил другим в пример, продвигал, поощрял, а теперь упрятал за решетку.
«Судя по всему, не понравилось, что свой арест я назвал досадным недоразумением, не раболепствовал, не пал перед ним на колени».
Кандалы (их снимали лишь на ночь) мешали двигаться, приходилось между допросами сидеть на табурете.
«Отчего талдычат о еврейском заговоре, в который сами не верят? Долго пыток не выдержу, сведут в могилу…»
Добился разрешения вновь написать, но не Сталину, а Берии и Маленкову, веря, что они непричастны к аресту сподвижника. Заполненные мелким почерком листы стали криком исстрадавшегося.
Со мной проделали что-то невероятное. Первые восемь дней держали в темной, холодной камере, в течение месяца спал всего час-полтора в сутки, кормили отвратительно. На всех допросах стоит сплошной мат, издевательства, оскорбления, насмешки и прочие зверские выходки. Бросали со стула на пол. Ночью схватили и привели в карцер, размером 2 метра, с трубопроводной установкой, без окон. В этом страшилище без воздуха, питания (давали кусок хлеба и две кружки воды в день) провел несколько суток. Установка включалась, холод все время усиливался, отчего много раз впадал в беспамятство. Такого зверства никогда не видел и о наличии в тюрьмах холодильников не знал. Этот каменный мешок может привести к смерти, увечью, страшному недугу. Меня чудом отходили, вспрыснув сердечный препарат, положив под ноги резиновые пузыри с горячей водой. Все время спрашивал: «Кто разрешил проделывать это со мной?». Получил ответ: «Руководство МГБ». Путем расспросов узнал, что виноват Рюмин.
Прошу вас, Л. П. и Г. М.! 1. Вернуть меня к работе, мне нужно лечение. 2. Если пытка будет продолжаться, то избавьте от Рюмина. Верните жену и сына домой, буду за это вечно благодарен. Жена человек честный и хороший.
Уважающий вас В. С. Абакумов
Письмо первым прочитал Рюмин.
— Сволочь! Смеет обвинять меня! Смешно — желает вернуться в безвозвратно потерянное кресло. Обращается к глубокоуважаемым нe по фамилиям, а по их инициалам. Имеет нахальство жаловаться на плохое содержание в каземате!
Письмо не передали по адресу, подшили в дело заключенного № 15 и продолжили добиваться признания предъявленных обвинений. После очередного допроса с пристрастием потерявшего сознание Абакумова отнесли в санчасть. Полковник медицинской службы Яншин бегло осмотрел не подающего признаков жизни пациента в мундире с отпоротыми знаками отличия. Собрался писать акт о летальном исходе заключенного, но тот открыл глаза.
Яншин задал дежурный вопрос:
— На что жалуетесь?
Ответа не дождался, дал таблетки пирамидона, кальцекса и настрочил справку:
Заключенный № 15 еле стоит на ногах, не может передвигаться без посторонней помощи. Бледен, губы и слизистые с цианотическим оттенком. При пальпации спины болезненность мышц в области межреберных промежутков. Стопы гиперемированны, пастозны. По состоянию здоровья нуждается в переводе из карцера в камеру.
В конце справки сделал заключение:
Допрашивать лишь в положении лежа и только в течение 2 часов.
Диагноз рассердил Рюмина.
— Эскулап превышает свои полномочия, лезет не в свое дело — не ему решать, сколько часов допрашивать. Передайте ведущим допросы, чтоб не переусердствовали, подследственные должны быть способны давать показания, а не отлеживать бока в медсанчасти. Следствие изрядно затянулось. Меня торопят на самом верху, и буду гнать в хвост и в гриву подчиненных.
8
В палате Абакумов отоспался, полакомился наваристым супом, рыбными котлетами, компотом. Возвратившись в камеру, был приятно удивлен: металлическая койка не была, как принято, поднята на стену. Виктор Семенович доплелся на ослабевших ногах до ложа, свалился на пахнущий карболкой тощий матрац. Стал ждать приказа встать, но не услышал стука в дверь и провалился в глубокий сон, в котором откуда-то выплыл Сталин, каким увидел его в мае 1946 г.
Вождь взял за пуговицу на парадном мундире, снизу вверх всмотрелся в рослого генерала, словно желал пролезть к нему в душу. Абакумов стоял ни жив ни мертв, внутри все трепетало, когда вождь заговорил, сдержал дыхание.
— Хорошо проявил себя в войну, заслуженно получал награды, за короткое время пресек подрывную деятельность диверсантов, фашистских холуев и прочей нечисти. СМЕРШ оправдал свое название, «дарил» смерть не только шпионам.
Сталин имел в виду украинских, прибалтийских националистов, ратовавших за создание с помощью немцев у себя самостийных государств, служивших оккупационной власти полицаев, предателей разных мастей, забрасываемых за линию фронта в советский тыл диверсантов.
Предателями Сталин считал и насильственно угнанных немцами в Европу, рабски трудившихся на заводах, полях гражданских лиц, освобожденных из плена военнослужащих, подвергшихся тщательной проверке, как будто процеженных сквозь сито.
— Решено назначить тебя главой государственной безопасности, где кроме главных обязанностей осуществлял бы твердый контроль над всем внутри страны. Сменишь Меркулова, он засиделся в кресле министра. Имеешь значительный опыт в борьбе с немецкими спецслужбами, не позволил им провести значительное разведывательное мероприятие. Выпестованный тобой СМЕРШ полностью выполнил свою задачу, в мирное время необходимость в нем отпала, поэтому реорганизуем, контрразведка войдет в министерство на правах Третьего главного управления. Верю, на новом посту продолжишь проявлять рвение, активность. Не повтори ошибки предшественника, который самоуспокоился, представил крайне слабый, недоработанный план реорганизации органов, необоснованно прекратил преследование троцкистов. Обладаешь хорошей хваткой. На новом поприще первым делом приструни так называемых «героев», которые кичатся дутыми подвигами на полях брани, возомнили себя маленькими вождями, имею в виду генералов, даже маршалов, Укажи их истинные места, а станут ерепениться, возьмешь за шиворот, встряхнешь как следует. Самым строптивым дашь пинка под зад, а мы специальным указом сорвем с их мундиров погоны и награды. — Вождь покосился на звезды на погонах Абакумова. — Недолго походишь в генералах, послужишь хорошо, и сделаем маршалом…
— Встать, на выход!
Абакумов поднялся, моля Бога не испытать снова рукоприкладство, вернуться в «шкаф».
В знакомой комнате для допросов встретили два новых следователя и прохаживающийся у них за спинами (перенял эту привычку от вождя) Рюмин.
— Имеется ряд вопросов. Извольте дать вразумительные, исчерпывающие ответы. Начнем с хорошо знакомого вам академика, главного хирурга института Склифосовского, гражданина Юдина. Он замешан в руководимом маршалом артиллерии Вороновым заговоре, имеющим цель свергнуть руководителей правительств, партии, передать власть Жукову.
Эстафету в допросе принял второй следователь.
— Неоспоримо доказано, что Юдин завербован Интеллиджен Сервис, когда был в Лондоне на съезде Королевского хирургического общества. Разработчиком вербовки являлись вы. На конспиративных встречах с Юдиным шельмовали высшее руководство страны, лидеров партии, это зафиксировано в показаниях арестованного.
— Юдин лжет бессовестным образом. Встречался с ним в присутствии других, приватных бесед не было. Требую очной ставки с медиком, считаю, что вынудили под сильным давлением дать против меня показания. Обвинение голословно, ничем не подкреплено. Снова берете на вооружение клевету, провокацию, шьете дело белыми нитками.
— На службе в министерстве окружили себя ничем не проявившими сотрудниками, так сказать, балластом, они стали участниками сионистского заговора, который возглавляли вы. Кстати, бывшие ваши заместители, начальники управлений, сотрудники секретариата МГБ исключительно евреи.
— Евреи среди руководящих сотрудников министерства лишь Броверман и Шварцман. Не поверю, что они или кто-либо другой принимал участие в заговоре, так как никакого заговора не было и в помине, его выдумали после политических осложнений с Израилем. — Абакумов улыбнулся. — Если не верите анкетным данным подозреваемых, считаете, что утаили национальность, разденьте догола — отсутствие обрезаний, убедит, что имеете дело с православными.
Ответ позабавил следователей и Рюмина. По намеченному ими плану, следующий вопрос должен был быть о главной обвиняемой по делу Еврейского антифашистского комитета, Полине Семеновне Жемчужиной, получение компромата на ее супруга Молотова. Один из следователей приготовился спросить Абакумова о роли Вячеслава Михайловича в антисоветском заговоре (ссылаясь на фальсифицированные показания его жены), но Рюмин заговорил об ином. Подойдя к Абакумову, прострелил его острым взглядом.
— Отчего скрыли донесение секретного агента «Француженка», о том что Юдин ругал площадной бранью товарища Сталина (рука сексота не поднялась записать эти слова), обещал сделать все от него зависящее, чтобы ускорить смерть вождя и учителя наших народов?
Абакумову удалось сохранить спокойствие, насколько позволили неутихающие боли в пояснице и спине.
— И об этом слышу впервые. Не мог физически знакомиться со всеми поступающими документами.
Рюмин взорвался:
— Скажете, что ничего не знаете и о так называемом Союзе за дело революции, в который входили неоперившиеся старшеклассники, дети репрессированных, возомнивших себя последователями пресловутых бомбистов-народовольцев?
— Глупые юнцы занимались болтовней, не совершили ничего противозаконного, — ответил Абакумов, в свое время быстро разобравшись в дутом деле «заговорщиков», приказал родителям как следует отлупить своих чад, за то, что попытались играть с огнем.
Рюмин гнул свое:
— Как посмели выпустить антисоветчиков?
— Повторяю, школьники не совершили ничего предосудительного, не причинили никакого вреда, занимались только пустыми разговорами. На допросах выглядели жалкими нашкодившими котятами, лили слезы раскаяния. Терять на них время посчитали лишним. — Абакумов переступил с ноги на ногу — стоять стало трудно. — Если был, по вашему мнению, врагом, то в эти застенки попал бы значительно раньше, не проработал много лет верой и правдой по защите завоеваний революции. Обладающий великим умом товарищ Сталин давно бы раскусил и не награждал, не ставил другим в пример, не считал своим способным учеником…
Последнюю тираду Виктор Семенович произнес в надежде, что слова дойдут до вождя.
9
Он старался беречь силы для многочасовых, изнуряющих допросов, где вопросы повторялись или варьировались. Привыкнув к ограниченному пространству, одиночеству, готовился к борьбе со следственной группой во главе с получившим повышение, ставшим заместителем министра Рюминым.
Когда устал строить план перехода от защиты к нападению, постарался отвлечься. Смежил веки и увидел себя как бы со стороны полным сил, энергии, деятельным, проводящим совещания, летучки, отдающим приказы, утверждающим планы операций, выслушивающим доклады, знакомящимся со сводками, распекающим нерадивых за ошибки, подписывающим приказы, ставящим резолюции на документах, разговаривающим по телефону. После затянувшегося трудового дня, как правило, осушал стакан крымской мадеры (кем-то названной «дамским коньяком»), выкуривал папиросу «Тройка», мчался в персональном бронированном ЗИМе мимо вытягивающихся в струнку на перекрестках постовых к семье. Наскоро ужинал, включал радиолу, ставил пластинку с «Венским вальсом» Штрауса, узнавал от Антонины домашние новости, в детской поправлял одеяльце на посапывающим во сне сыне и шел в спальню, чтобы в 8 утра вновь вернуться на Лубянку.
У дома № 2 охрана услужливо отворяла дверцу автомобиля, затем служебный подъезд. Поднимался в предназначенном начальству лифте. Входил в кабинет с лепным потолком, выходящими на площадь окнами, никогда не топленным мраморным камином, зеркалом в простенке, барельефом Сталина. Выслушивал от помощника распорядок очередного дня, прочитывал сводку за прошедшие сутки. Так бывало изо дня в день, часто и в праздники, воскресенья. Закончив лишь четыре класса, тем не менее глубоко, всесторонне оценивал самую запутанную, казалось, неразрешимую тупиковую ситуацию, предвидел многое, что не умели сотрудники с высшим образованием, мыслил аналитически. Обладая феноменальной памятью, хранил в уме сотни фамилий, дат. Удивлял женский пол галантным обхождением, пользовался неизменной взаимностью. В бытность заместителем наркома внутренних дел курировал пожарную охрану, внутренние и пограничные войска. В начале Отечественной Сталин доверил руководство особыми отделами. Спустя два года был назначен начальником нового Главного управления контрразведки, Наркомата обороны, с легкой руки Сталина получившего наименование «Смерть шпионам» (СМЕРШ). Виктор Семенович скрывал переполняющую его радость, оттого что заполучил громадную власть и подчинение напрямую лишь вождю. Поднялся на вершину пика непримиримой борьбы двух мощнейших разведок и контрразведок — советской и германской, последняя забрасывала за линию фронта свою агентуру из числа завербованных пленных, одни немедленно приступали к работе, другие вживались в новую обстановку, чтобы действовать позже, третьи спешили сдаться. С победой в Сталинградской битве СМЕРШ переигрывал абвер в первую очередь при контрразведывательной деятельности в немецком тылу. К концу войны занимался фильтрацией освобожденных из лагерей, побывавших в плену военнослужащих Красной Армии, угнанных в Германию гражданских лиц, выявлял служивших во власовской армии, немецкой вспомогательной полиции старост, сотрудников оккупационной администрации, кто добровольно или по принуждению служил врагам.
При любых, даже опасных обстоятельствах оставался спокойным, демонстрировал подчиненным завидную выдержку. На одном из собраний отчитал сотрудника, проявившего на фронте малодушие, граничащее с трусостью, передал его в трибунал, в другой раз отправил под расстрел посмевшего присвоить отобранное у пленного обручальное кольцо. Строго спрашивал за липовые отчеты, протоколы. Неоднократно выезжал на передовые, не прятался от артобстрелов, налетов вражеских бомбардировщиков, справедливо хвастался, что СМЕРШ в курсе буквально всего планируемого ведомством адмирала Кана-риса. Гордился полководческими наградами — орденом Кутузова 1-й степени, двумя орденами Суворова 1-й и 2-й степени, умалчивал, что один получил не за подвиги на фронте, а за депортацию коренных народов Северного Кавказа. Сразу после Победы было присвоено звание генерал-полковника, спустя год сменил Меркулова на посту министра госбезопасности, что никого не удивило: кому еще руководить чекистами, как не создателю СМЕРШа, во всем удачливому, и главное, любимчику Сталина?
Приятные воспоминания грели душу, помогали забыть об экзекуциях, перенесенных унижениях, изрядно затянувшемся следствии.
Абакумов не догадывался, что о его отказе давать точные ответы на поставленные вопросы знает Берия, который недолюбливал ретивого генерала. Лаврентий Павлович знакомился с поступающими из тюрьмы документами, передавал их Сталину и как-то услышал:
— Почему не установлены связи Абакумова с иностранцами? По какой причине не работают с его женой? Следствие тянется со скрипом, как телега с несмазанными колесами, ленивой клячей. Поторопи Игнатьева.
Берия произнес: «Карги, батоно» (Хорошо, господин. — груз.), и из своего кремлевского кабинета позвонил Игнатьеву. Не поздоровавшись, передал указание вождя, от себя добавил, что за невыполнение у многих полетят головы, и первым ее потеряет новый главный чекист.
Следствие завертелось с новой силой, Абакумова стали выводить из камеры каждую ночь, порой и днем. Допросы длились по 10–15 часов, следователи сменяли друг друга. Как зафиксировали в протоколе 28 апреля 1952 г., допрос занял 14 часов. Вопросы повторялись или варьировались. Подследственный отвечал уклончиво или вступал в спор, разбивал обвинения, не оставлял от них камня на камне.
В о п р о с. По какой причине недопустимо затягивались сроки проведения следствий?
О т в е т. Это делалось по оперативным соображениям, например, весьма сложное дело генерала Телегина и с ним восьми человек. Нe было возможности завершить в назначенный срок, требовалась более тщательная работа, нежели та, что была с Жуковым.
В о п р о с. Вашими сотрудниками систематически нарушались оформления протоколов. С какой целью грубо нарушали инструкцию?
O т в е т. Инструкция устарела, пора было ее отменить.
В о п р о с. Голословно отрицая служебные преступления, подтверждаете свою враждебность к ВКП(б), Советскому государству? Когда намерены разоружиться, рассказать правду о подрыве мощи страны?
О т в е т. Преступлений против партии и государства не совершал, ничего добавить не могу…
10
Новые протоколы допросов Сталин просмотрел бегло, без прежнего интереса, посчитал, что не найдет ничего нового, и оказался прав — № 15 не изменил своего поведения, продолжал не признавать обвинений.
«Упрям, сволочь. Возятся с ним довольно долго и все не могут расколоть. Как таких бездарных следователей держат на службе? Давно пора разжалованного генерал-полковника как следует встряхнуть, чтобы не затягивал без того затянувшееся следствие».
Кроме знакомства с новинками художественной литературы, журнальной периодики, вождь с удовольствием читал следственные дела, которые порой бывали увлекательнее иных детективов, имели захватывающий сюжет, исключением оказались протоколы допросов Абакумова, в них не было ожидаемых разоблачений видных деятелей партии, правительства.
«На него почему-то не действуют пытки. Не понимает, что только признание избавит от мучений. Когда вступал на пост главы НКВД должен был знать, что подобные ему, обладающие государственными тайнами, не засиживаются в своем кресле, даже умирают не своей смертью».
Вождь умел добиваться многого, но с Абакумовым оказался бессилен, приходилось признать свое поражение. Достал из папки адресованное Берии и Маленкову письмо.
«Перестал писать мне, взывать к справедливости, просить сострадать. Осознал, что ответа не дождется. Теперь обращается через мою голову к Лаврентию и Максимилиану, не догадывается, что именно они ставили ему палки в колеса, топили и убедили отправить за решетку».
Письмо, как и предыдущее, было написано не слишком разборчивым почерком, приходилось разбирать чуть ли не каждое слово.
«Впрочем, где в камере взять пишущую машинку? И вряд ли умеет печатать, на службе диктовал, ручку брал только, чтобы ставить резолюции, подписывать приказы».
Приблизил письмо к глазам, потерявшим былую зоркость.
«Дочь с врачами настоятельно советуют обзавестись очками, но в них стану выглядеть немощным, что сильно скажется на авторитете…»
Новое послание из Лефортовской тюрьмы было значительно короче предыдущего:
Прошло больше года, а меня по-прежнему беспрерывно допрашивают, ставят странные, нелепые и просто провокационные вопросы.
Например: почему я добился расстрела Вознесенского, Кузнецова и других «ленинградцев»? Вы должны знать, как все было. Следователь Рюмин в курсе, что такие вопросы решал ЦК, но почему-то спрашивал.
Продолжают мучить, называют «узурпатором». Приводят умопомрачительные показания разных лиц, многие сидели в холодильнике и поэтому лгут. О страшилище-холодильнике я писал в прошлый раз.
Еще раз прошу Вас о жене и ребенке. Верните их домой. У жены плохое здоровье, ребенку нужен воздух, иначе можно погубить и ее и моего дорогого единственного сына.
Сталин шевельнул плечом.
«Вновь просит о семье, заботится о ее благополучии, что трогательно. Если сердце болит о родственниках, значит, ослаб, этим непременно надо воспользоваться. Не знал, что хороший семьянин, ходили разговоры будто имеет массу любовниц, перещеголял в этом Лаврентия. Как сквозь тюремные стены просочилось известие о высылке жены и сына? Подсказала интуиция? Дам нахлобучку Игнатьеву, чтоб пресекал проникновения в тюрьму всяких новостей».
Отложил письмо, наморщил лоб.
«Возьмем на вооружение его беспокойство о жене и сыне. Пусть женушка подтолкнет к решению не тянуть резину, прекратить сопротивляться. Докладывали, что выслали в Тбилиси, надо срочно этапировать обратно».
Чтобы размять ступни, колени, прошелся по кабинету, где не было ничего лишнего — портрет Ильича с газетой «Правда» в руках, книжный шкаф, письменный стол и приставленный к нему другой для приглашенных. Давая периодически работу ногам, на совещании прохаживался за спинами сидящих, и все замирали, чувствовали себя точно под прицелом.
«Эмигрант Мережковский довольно точно выразился, что трудно, но при сильном желании возможно войти в чужую душу. Постараюсь влезть в душу Абакумова, сыграть на его болезненных струнах».
Представил, каким станет разжалованный генерал, когда произойдет задуманное, и мстительно улыбнулся.
11
Согласно незыблемым тюремным правилам, заключенные не должны знать, кто содержится с ними по соседству, тем более иметь контакты с другими узниками — встречи возможны лишь на очных ставках.
Нарушение инструкции произошло, когда Абакумова вели с допроса. Неожиданно впереди появились женщина в кофте с вытянутыми рукавами, сером мятом платье и идущий следом конвоир. Виктор Семенович замер, точно уперся в глухую стену.
«Антонина? Забрали как ближайшую родственную душу, связавшую свою жизнь с моей? Но она совершенно не в курсе моих дел, при ней никогда не заводил разговоры о работе. А где сын? Остался в камере?»
Дорого бы заплатил, чтобы хоть одним глазом увидеть сына, иметь возможность обнять, услышать, как лопочет. He хотел думать, что, как и других детей репрессированных, отправят в приют, лишат фамилии, дадут новую…
И Антонина Николаевна увидела мужа, и у нее ноги точно приросли к полу, затем ослабли, подкосились, и, не поддержи ее конвоир, упала бы…
Абакумов собрался произнести ободряющие жену слова, но голос пропал.
— Шагай!
Тюремщики развели супругов — приказ устроить мимолетную встречу был исполнен.
Впервые после лишения свободы Абакумов испытал сильнейшее волнение.
«Как давно арестовали? Что инкриминируют, неужели только родство со мной? Где сын?».
Машинально передвигал ноги и вспоминал жену жизнерадостной, с ребенком на руках. По небритым щекам крепкого как кремень, не знающего жалости к врагам, обладающего сильной волей покатились слезы. Рукавом вытер лицо, но слезы не иссякли…
Когда Сталину доложили, что его указание выполнено, он спросил:
— Каков результат? Сломался?
Игнатьев признался, что арестант № 15 продолжает не подписывать протоколы допросов, ведет себя вызывающе.
Сталин перебил:
— Слишком у тебя засиделся. Хватит кормить казенными харчами, предоставлять бесплатное жилье. Не будем ждать признания, без них получит то, что заслужил.
12
Рюмин был в отчаянии. Надежда, что после как бы случайной встречи с женой Абакумов сдастся на милость победителей, не оправдалась.
Чтобы пережить неудачу, решил закурить, стал искать по карманам папиросы и вспомнил, что бросил смолить табак сразу после выдвижения.
Вызвал машину. По пути в тюрьму, покачиваясь позади водителя и охранника, продумывал ход очередного допроса и при встрече с № 15 сразу перешел к делу.
— Во время обыска вашей квартиры и дачи изъят обширный компромат на весьма авторитетных, влиятельных, известных всем в стране лиц. Для какой надобности хранили, как собирались использовать? Желали опозорить уважаемых товарищей, сделать личными, послушными лишь вам сексотами?
Рюмин не назвал фигурирующие в документах фамилии, чтобы они не попали в протокол или были услышаны за стенами тюрьмы: заместитель министра лучше других знал, что комната для допросов прослушивается.
Абакумов усмехнулся.
«Берия должен быть мне благодарен за то, что не дал ход датированному сорок шестым годом заявлению изнасилованной им старшеклассницы. Предусмотрительно скрыл и донос на Маленкова о выпуске бракованных самолетов руководимой им авиационной промышленности. Если бы разгласил документы, то не я, а они сейчас сидели на нарах. Отчего забыли об оказанной услуге, не приходят на помощь?».
Спросил о другом:
— Почему закрываете глаза на неоспоримые успехи организованного и руководимого мной СМЕРШа, участии в важнейших операциях?
Ответ был неутешительным:
— Не преувеличивайте свои заслуги, они не столь значимы, большинство сфальсифицированы. Если и были крупицы удач, то перечеркнули их вредительством, превышением власти, антипартийностью, антисоветизмом, наконец нечистоплотностью, неразборчивостью в связях в личной жизни.
На лице допрашиваемого появилось недоумение, Рюмин пояснил:
— Меняли любовниц, имели внебрачные сексуальные контакты, принуждали отдаваться жен, сестер, дочерей арестованных. На вас лежит не прощенная вина и за репрессии в отношении освобожденных из немецких концлагерей, отправку малых народов Северного Кавказа, Калмыкии в Восточную Сибирь. Вам ли говорить об успехах? Кстати, иудеи, к которым принадлежит ваша жена, в девичестве Орнальдо, изменников вроде вас забивали камнями.
Абакумов поправил:
— Камнями в Израиле в далеком прошлом наказывали лишь неверных жен.
Замечание рассердило Рюмина.
— От неверных жен ушли недалеко, во многом перещеголяли их. Жаловались в письмах на пытки, а сами физически воздействовали на арестованных, чем подрывали авторитет органов.
— За годы службы не имел выговоров, даже замечаний, неукоснительно исполнял все указания ЦК, Политбюро, товарища Сталина. Что касается физического воздействия, то выполнял директиву 1939 г., требующую от чекистов не быть гуманными к врагам.
Абакумов продемонстрировал отличную память, почти дословно процитировал депешу Сталина, что вновь не понравилось Рюмину, который с трудом сдержался, чтобы не влепить допрашиваемому пощечину, не врезать кулаком в скулу, не ударить коленом в пах. Удерживало присутствие следователя и секретаря, которым не следовало видеть, как заместитель министра дает волю гневу. Рюмин не стал пререкаться, вступать в спор без всякой надежды на свою победу и отправил № 15 в камеру, на прощание «обрадовал»:
— Переводитесь в Бутырку, она ближе к месту моей службы, дорога туда займет значительно меньше времени, сэкономленные часы смогу тратить на более важные, нежели ваши, государственные дела.
13
Начальник медсанчасти Бутырской тюрьмы провел осмотр заключенного, сделал запись в медицинской карте:
Больной ходит пошатываясь, пользуется поддержкой окружающих либо опираясь на стены и предметы. Жалобы на боли в сердце, иррадирующие в левую руку, отеки ног, слабость, быстрое утомление. Обследование указывает на наличие кардиосклероза и атеросклероза с возможным склерозом коронарных сосудов; выявленная ЭКГ недостаточность миокарда может быть отнесена за счет общей астении; постельный режим и диетпитание не требуются; пациент работоспособен (до 6 часов), противопоказана только ночная работа.
Под ночной работой имелись в виду многочасовые допросы после захода солнца и до рассвета. О поступившем арестанте сделал запись и помощник начальника тюрьмы:
Согласно распоряжению министра государственной безопасности Союза
ССР т. С. Д. Игнатьева, 15 ноября 1952 г. арестованный № 15 помещен в
камеру № 77, по соседству других заключенных нет. В целях конспирации эта часть коридора огорожена, у двери выставлен круглосуточный пост из
числа наиболее проверенных надзирателей, которые предупреждены, что
№ 15 может прибегнуть к самоубийству, необходимо вести особо тщательное наблюдение. Для конспирации к № 15 прикрепили умеющего держать язык за зубами, вызов врача к арестованному производить лишь в экстренных случаях.
Согласно указаниям министра № 15 закован в наручники, которые снимают только во время принятия пищи, в дневное время с руками за спиной, в ночное с руками на животе…
На имя заместителя министра государственной безопасности генерал-полковника Гоглидзе из Бутырок поступил рапорт.
Согласно врачебному заключению арестованного № 15 разрешено допрашивать не более 4 час. и только в дневное время. При таком положении, учитывая поведение № 15, невозможно от него получить признание вины в совершенных преступлениях. Целесообразно применить острые методы.
Рюмин поставил перед ведущими дело Абакумова задачу добиться получения ответов на ряд вопросов:
1. Почему № 15 в свое время никак не прореагировал на заявление врача Кремлевской больницы Л. Тимащук, которая еще в августе 1948 г. сигнализировала о неправильном лечении Жданова, наличии в Лечсанупре Кремля чрезвычайно опасной группы профессоров-террористов?
2. Почему № 15 не принял мер, когда узнал в 1945 г. от закордонной агентуры о предательстве клики Тито — Ранковича?
Абакумов ответил на вопросы:
1. В конце августа 1948 г. отправил на имя тов. Сталина секретное донесение, в котором доложил о заявлении доктора Тимащук о переносе т. Ждановым инфаркта миокарда, предложении ей главы Санупра Кремля Егорова и академика Виноградова изменить заключение, не указывать действительный диагноз.
2. В 1945 г. стратегическая разведка не входила в функции ГУКР СМЕРШ, которым тогда я руководил, к разоблачению клики не мог иметь отношения, этой проблемой занимался исключительно ЦК ВКП(б).
Виктор Семенович подошел к окну с решеткой, забеленными стеклами, радуясь, что получил возможность видеть дневной свет, по которому изрядно соскучился в «Матросской тишине» и Лефортовской тюрьме.
Несмотря на совет тюремного врача, на новый допрос вывели вновь глубокой ночью. Делом заключенного № 15 занялся бывший секретарь ЦК комсомола Зайчиков. Виктор Семенович поздоровался и не отказал себе в удовольствии съязвить:
— Стать следователем для бывшего депутата Верховного Совета СССР — понижение.
Зайчиков удивился:
— Мы незнакомы, ни разу не встречались, как узнали о депутатстве?
— На лацкане вашего пиджака остался след от значка, ботинки иностранной фабрики, подобную обувь продают исключительно в закрытом торге народным избранникам.
Удивленный прозорливостью подследственного, Зайчиков упустил из виду, что перед ним человек, почти два десятилетия прослуживший в органах.
Чтобы расположить Абакумова к себе, угостил его принесенными из дома бутербродами с колбасой, чей запах, вкус чуть не лишили Абакумова сознания.
— Садитесь.
— Благодарю. Ваш предшественник и Рюмин держали на ногах или запирали в шкаф.
— Видел вас в Колонном зале на юбилее Горького и в Большом в правительственной ложе на балете «Лебединое озеро».
— К сожалению, пришлось покинуть театр после первого акта, поступил срочный вызов на службу.
— Моя дочь мечтает стать солисткой балета, боится пополнеть. Вашему ребенку это не грозит, у вас сын от второй жены…
— Сведение точное.
— Первая супруга настрочила на вас донос, обвинила в различных смертных грехах, в их числе критика политики партии, ее руководства.
— С бывшей женой давно не поддерживаю связей. Что с Антониной? Продолжают держать в Лефортовской, разлучили с сыном?
— Вопросы не по адресу.
Зайчиков не имел права сообщать, что жену собеседника отправили в Сретенскую тюрьму, что для Антонины хуже неволи разлука с сыном. Чтобы Абакумов перестал спрашивать, предложил стакан хорошо заваренного чая с долькой лимона, надеясь, что растопит в подследственном лед недоверия к следователю.
— С удовольствием поболтал бы в иной обстановке. Совершу непозволительное, за что могу понести дисциплинарное наказание, но верю в вашу порядочность, что не выдадите. Подследственный начальник секретариата МГБ Броверман активно сотрудничает, дал против вас весьма обширные, не требующие проверки, показания. — Зайчиков зачитал: — «По приказу Абакумова собирал, систематизировал документы о деятельности белоэмигрантов в Китае. Начальник собирался создать впечатление, как говорится, пустить пыль в глаза, будто преуспел в полном уничтожении на Дальнем Востоке врагов, захвате японской лаборатории по выращиванию микробов чумы, холеры. Все это приписывал одному себе, отставив в стороне действительных исполнителей операции». — Зайчиков посмотрел на Абакумова и продолжил: — «Мой непосредственный начальник помог уйти от возмездия тысячам агентам иностранных разведок, немецким полицаям, власовцам». Подтверждаете?
— Действуете по принципу — чем невероятнее ложь, тем ей больше верят. Какие тысячи шпионов? Если бы было так, эти тысячи врагов после войны подняли в стране восстание, захватили целые области, отвергли от Союза, как желали бандеровцы, Украину. От кары смогли уйти единицы, поиски их успешно завершены, ныне на Львовщине, в Закарпатье не осталось ни одного «лесовика», все их схроны ликвидированы.
— Заявление голословно, следствие располагает документами, показаниями свидетелей, в данном случае чистосердечным признанием вашего подчиненного. Имеются неоспоримые факты подготовки под вашим руководством государственного переворота. Как распределили в правительстве, министерствах портфели?
— Это полнейшая чушь, сами не верите в сказанное.
— Что можете показать об аресте видного специалиста по минно-торпедному оружию, лауреата, профессора Леонида Гончарова, его смерти в результате неоднократных избиений?
— Доложили, что скончался, и только.
— На постановлении об его аресте стоит ваша подпись.
— В то время аресты были многочисленными, помнить все не могу. На наиболее важные санкции давал товарищ Сталин.
— Визы товарища Сталина нет.
— В подобных случаях были устные указания.
— Сохранилось письмо жены Гончарова вождю народов. Отчего не поставили женщину в известность, что она стала вдовой, поздно и напрасно просить освободить мужа? Между прочим, немцы с их педантичностью после смерти в тюрьме, концлагере заключенных информировали их родственников о печальном событии.
— И присылали счет за кремацию трупа.
Уточнение не понравилось следователю.
— Вернемся к Гончарову, которого, по вашему приказу, в тюрьме «разматывали». До революции он имел звание капитана 1-го ранга, в двадцатом был арестован за контрреволюционную деятельность, в тридцатом вторично лишен свободы за вредительство, осужден на десять лет.
Абакумов вновь продемонстрировал осведомленность:
— И вскоре освобожден, как выдающийся специалист в своей области.
Зайчиков настаивал на своем:
— Он сознался в передаче американцам секретных сведений о вооружении советского флота.
— После физического воздействия мог признаться даже в шпионаже для марсиан.
Зайчикову надоело спорить.
— Не забывайте, где находитесь! Хватит обелять себя. Смели присваивать имущество арестованных, в частности дачу Гончарова, его автомобиль «оппель-олимп», деньги, золотые часы и прочее. В акте обыска вашей рукой сделана приписка: «Вышеперечисленное конфисковать, как нажитое нетрудовым путем в результате преступной связи с иностранной разведкой». За все совершенное мало расстрелять, достойны четвертования.
Абакумов встал, привычно заложил руки за спину.
— Беседа по душам не привела к желаемому вам результату. Прикажите увести.
Зайчиков привстал со стула.
— Не смей командовать! Заткни вонючий рот!
Вышел — точнее, выбежал из-за стола и, будучи на голову ниже Виктора Семеновича, не дотянулся кулаком до лица Абакумова. Удар пришелся в кадык. Подследственный задохнулся, стал судорожно хватать ртом воздух. Вокруг все завертелось в неудержимом хороводе, стало меркнуть, покрываться мраком, и Абакумов мешком свалился на пол.
14
Очнувшись, увидел склонившиеся над ним незнакомые лица — одно с козлиной бородкой, второе в роговых очках.
— Лежите, батенька, и не пытайтесь встать, тем более говорить. Покой и еще раз полный покой, иначе откажет сердечко.
— Имел удовольствие встречать вас на приеме в Кремле. Были с прелестнейшей спутницей. За одним с вами столом сидел товарищ Ярославский и военный с большими звездами на золотых погонах. Знали вас с коллегой по портретам в газетах, сейчас рады оказать посильную помощь.
В отсутствие в позднее время тюремного врача, Зайчиков вызвал из камеры двух академиков, лауреатов, авторов фундаментальных трудов по медицине и велел привести в сознание заключенного № 15.
Абакумов следил, как у него проверяют пульс и радовался, что не видит Зайчикова.
«Испугался, что на его глазах испущу дух, придется нести ответственность за рукоприкладство… Удостоверился, что не отдал концы, и смылся. Век бы его больше не видеть… Жаль, не успел перехватить руку и самому как следует врезать…»
— Вы, батенька, молодец, что не поддались даме с косой. Чем прежде болели? Хронический сердечник?
Абакумов хотел привстать, но академики удержали, продолжили массировать грудную клетку. Следовало поблагодарить за оказанную помощь, но вместо голоса вырвался хрип.
— Ради всего святого не двигайтесь! И молчите.
Виктор Семенович шевельнул кистью руки, давая понять, что обещает быть послушным. Один из академиков обратился к безучастному санитару:
— Весьма странно, что кроме пирамидона и кальцекса в вашей аптечке больше ничего нет.
Санитар поправил:
— Еще бинт с ватой имеются да йод с нашатырем.
Не позволяющим возразить тоном академик приказал:
— Извольте немедленно отнести больного в медицинский пункт, утром врач окажет пострадавшему профессиональную помощь.
Санитар в свое время окончил краткосрочные курсы ветеринаров, недолго поработал на конезаводе, где кастрировал жеребцов, на службу в тюрьму попал по рекомендации заместителя министра, кому вылечил породистого кота. Считал, что без помощи врача способен поставить на ноги любого больного, и перебил осмелившегося давать советы:
— Не учи, старый хрыч! В Гражданскую подобных тебе недобитых осколков прошлого без лишних разговоров рубил сплеча — из одной вражины делал двух.
Наделенные высокими научными званиями сникли, вобрали головы в плечи.
В медчасти Абакумов пробыл до утра.
Явившийся на службу врач бегло осмотрел, вынес решение, что № 15 может продолжать участвовать в следственных мероприятиях, и Виктор Семенович на ставших ватными ногах, придерживаясь за стену, проковылял в камеру. Порадовался, что койка не заперта. С непрекращающейся болью в затылке, тошнотой, свалился на тоненький матрац, в который врезалась панцирная сетка. На ум пришло мудрое изречение: «Не зарекайся от сумы и тюрьмы».
«Сума меня обошла стороной, а тюрьма нет. Заикнись кто-либо прежде, что буду арестован, закован, избит, поднял бы на смех…»
Чтобы не думать о случившемся, попытался восстановить в памяти облик жены, но вместо Антонины увидел супругу Молотова, начальницу главка легкой промышленности. Согласно агентурным данным, Полина (в девичестве Перл Карповская) покровительствовала Михоэлсу, добилась присуждения ему звания народного, лауреата, получения ордена. Сексот донес, что изменяет супругу, ведет дружбу с израильским послом Голдой Майер, общается с ней на идиш, активно сотрудничает с Еврейским антифашистским комитетом, исправно посещает синагогу, пропагандирует еврейские коллективные хозяйства кибуц, считает их прогрессивнее колхозов. Когда Абакумов передал вопиющие факты вождю, Сталин вынес приговор:
— Такая жена нашему Молотову не нужна.
Жемчужину тотчас арестовали, взяли и почти всех ее подчиненных, двое поспешили признаться в любовных связях с 53-летней начальницей, под диктовку следователя написали подробности интимных встреч. Положение обманутого мужа пошатнулось, Молотов лишился доверия Сталина, масло в огонь подлило предложение Вячеслава Михайловича ослабить цензуру, провести в стране коренные перемены. Абакумов знал о ненависти Хозяина к советским евреям, для которых жена его ближайшего соратника стала чуть ли не знаменем. Во время исключения Полины из партии, Молотов вместе со всеми членами Политбюро проголосовал «за». Полина держалась с завидным достоинством. Виктор Семенович спросил совета, как поступить с проштрафившейся упрямицей? И услышал:
— Обвини в коррупции, получении взяток, чтобы потянуло на пять лет лагеря.
Ставший соломенным вдовцом Молотов палец о палец не ударил для спасения супруги, со дня на день сам ожидал ареста, но Сталин лишь снял с поста министра иностранных дел, из первого заместителя Председателя Совета Министров сделал простым замом, передал Жемчужину особому отделу МГБ, которое выслало обвиненную в Кустанайскую область.
«Со дня ареста Полины минуло почти три года, где она, что с ней?».
Находясь в полной изоляции, Абакумов не мог знать, что Жемчужина выйдет на свободу лишь в конце 1952 г., но вскоре будет снова арестована — Сталин задумает сделать Молотова очередным врагом народа, для чего необходима была его теснейшая связь со шпионкой Израиля. Смерть диктатора спасет супругов Молотовых от скамьи подсудимых, приговора и высшей меры наказания.
15
Приближался к концу 1952 г. — восемнадцать месяцев пребывания заключенного № 15 в тюрьме. Все чаще Абакумова стали мучить острые боли в желудке. Попросил заместителя министра внутренних дел генерал-полковника Серова разрешить пользоваться тюремным ларьком, где продавались диетические продукты. Поступил приказ выделять № 15 по 50 рублей в месяц из фонда оплаты услуг сексотов. «Доброта» объяснялась рапортом тюремного врача о прогрессирующей у № 15 гипертонической болезни 2-й стадии, миокардиотрофии, вегетодистонии, что подследственный с подобными нарушениями здоровья может не дожить до суда.
Второй приятной новостью было прекращение допросов в ночное время. При встречах со следователями Абакумов держался из последних сил, вновь отметал дичайшие обвинения. Привыкнув, что следователи, как правило, не отвечают на его приветствия, перестал здороваться. Закладывал руки за спину, расслаблялся, чтобы выдержать многочасовую «стойку».
«Необходимо выдержать и не свалиться, не лишиться сознания. Мучителей хлебом не корми, позволь насладиться моей слабостью, беспомощностью… Опять начнут уговаривать, стращать, заставлять признать вину, за это обещают перевести в камеру с вентиляцией, снять наручники, выдавать улучшенное питание, прекратить измываться…»
На этот раз он ошибся: подписать признание не предложили. Следователь забубнил себе под нос:
— Вы опозорили высокое воинское звание присвоением трофеев из музеев, квартир жителей Германии, Австрии, хранящегося в банках драгметалла. Были нескромны в быту, показали подчиненным плохой пример, сменив жену на более молодую, отхватили громадную по метражу квартиру, когда некоторые молодые чекисты проживают в общежитии.
Абакумов перебил:
— Вы спутали меня с заболевшей вещизмом, приобретательством администрацией советской оккупационной зоны. Из командировки в Берлин привез пару «железных крестов», кортик и кружку для пива. Свой продуктовый паек обменял на фотоаппарат «Лейка». Что касается жен, первая супруга оказалась бесплодной, не могла порадовать рождением наследника, пришлось развестись, новая жена подарила долгожданного сына. Квартира действительно большая, я такую не просил, тем более не требовал. В общежитии селились исключительно молодые, холостые.
— Можем устроить очную ставку с генералом Барановым, он повторит свои показания о вывозе вами из Германии миллиона рейхсмарок, золотых слитков, подкупе членов Военной коллегии для вынесения нужных вам приговоров.
— Военная коллегия неподкупна.
— Имеются неоспоримые факты о превышении вами власти, мздоимстве, беспробудном пьянстве.
— Удивительно, как бумага выдержала вранье.
— Что заставило исключить из СМЕРШа борьбу с иностранными шпионами, тем самым оставив врагов из-за рубежа вне компетенции контрразведки?
— Это инициатива товарища Сталина. Создаваемое новое подразделение военной разведки вначале носило название «СМЕРИШ», то есть «Смерть иностранным шпионам», но Иосиф Виссарионович решил не разделять шпионов на иностранных и отечественных, включил СМЕРШ в Наркомат обороны. Признаю, что бывал резок с подчиненными, но старался изжить это в себе. Между прочим, начальником СМЕРШа назначил сам товарищ Сталин, подчинялся только ему, одно время ходил в заместителях наркома обороны.
— И поспешили убрать других заместителей. Не удалось расправиться только с маршалами Жуковым и Василевским, оба оказались вам не по зубам. — Следователь говорил, уткнувшись в бумаги на столе, словно боялся встретиться взглядом с Абакумовым. — Затягивали открытие процесса над евреями, желавшими отторгнуть от РСФСР Крымский полуостров, добивались, чтобы процесс стал закрытым.
— Каким быть процессу, решало Политбюро.
Следователь словно не слышал, что говорит Абакумов, продолжал:
— После Победы без санкции прокурора, не согласовав с командованием Группы наших войск в Германии, арестовали заслуженных генералов.
— Аресты прошли согласно указанию товарища Сталина. Новиков и другие генералы осмелились принижать выдающуюся роль Верховного Главнокомандующего в войне, назвали генералиссимуса неспособным повести в бой даже роту. В соответствии с приказом товарища Сталина провели негласный обыск квартиры и дачи Жукова в поселке Рублево. Обнаружили целый склад привезенных из Европы вещей, которые не увидишь в антикварных магазинах, а только в экспозициях музеев. Все по акту передано управляющему делами Совета Министров, себе ничего не взял. Проштрафившегося, потерявшего скромность Жукова отправили командовать Уральским военным округом.
Следователю надоело выслушивать отрицания обвинений, он вызвал конвоира, приказал увести бывшего генерала. Перед тем как покинуть комнату, Абакумов поинтересовался:
— Отчего довольно давно не вижу Рюмина? Привык с ним спорить. Если приболел, желаю скорейшего выздоровления.
Виктор Семенович слукавил, Рюмин его ничуть не интересовал, наоборот, был рад не вступать в словесные перепалки со сделавшим ошеломляющую карьеру мелким чиновником министерства.
16
В перерывах между допросами Абакумов размышлял, анализировал обвинения, находил весомые аргументы в свою защиту. Самым печальным было то, что все свидетели и однодельцы точно сговорились и обливали друг друга ложью, надеясь, что она спасет их. Понимал, что за время руководства органами, СМЕРШем стал обладателем сведений о личной жизни, слабостях высокопоставленных лиц, это и привело в застенки.
«Напрасно надеяться на объективность суда, слуги закона станут действовать по указке вождя. В моем положении виноваты Берия, затем Рюмин, обвиню их в предвзятости, мстительности… Стоило засомневаться в виновности так называемых «убийц в белых халатах», не дать ход доносу кремлевской врачихи, как сам попал под топор… На лету хватал и в точности выполнял все указания, желания Хозяина, считался его любимчиком, и в результате стал не только ему ненужным, но и врагом… На суде не позволю заткнуть рот, напомню, как в войну внедряли агентов в немецкие разведшколы, перевербовывали фашистскую агентуру, вели радиоигру с противником, дезинформировали абвер, что привело к Победе. Сталин не должен забыть, как СМЕРШ превзошел все его ожидания…»
С горечью признавался себе, что совершал проступки, ошибки, которых приходится стыдиться. Оправдывало лишь то, что не имел иного выхода, как без малейшей тени сомнения исполнять полученные свыше приказы, работал часто со связанными руками, без позволения Кремля не мог сделать самостоятельно даже шага, выполнял противозаконное.
Не питал иллюзий, но и не терял надежды, что суд не пройдет по шаблону 1937–1938 гг.
Мотнул головой, желая смахнуть неприятные мысли, и в который раз восстановил в памяти победы, которыми справедливо гордился, доброжелательное к себе отношение вождя, чьим величием был загипнотизирован.
«Он вращает ручку гигантского жернова, перемалывает в лагерную пыль неугодных. Все делает чужими руками, сначала Ягоды, затем Ежова, Берии, Меркулова, моими…»
Удивился, что посмел критиковать человека, который вне всякой критики…
«В этом вина тюрьмы, в ее стенах в голову приходят подобные мысли».
17
Объяснений происходящему Абакумов не находил — в первую неделю марта 1953 г. о заключенном № 15 забыли, перестали не только выводить на допросы, очные ставки, но и будить, приносить в положенное время еду, менять постельное белье, отводить в душ. Виктор Семенович спросил в открытую «кормушку»:
— Отчего нарушают распорядок дней?
Ответом было молчание.
6 марта тюрьму с раннего утра огласили звучащие из репродуктора во внутреннем дворе траурные мелодии. Один навевающий тоску марш сменялся другим, и так весь день.
Абакумову все стало ясно.
«Не помню, чтобы серьезно и надолго болел, жаловался на здоровье. Выглядел вполне бодрым, полным сил, ничего не говорило о скором конце. Впрочем, за минувшие два с лишним года, как мир для меня ограничили стены камеры, мог подхватить неизлечимую болезнь. Было чуть больше семидесяти, не так уж много…»
Не знал, как теперь себя вести — печалиться уходу из жизни отца народов или радоваться, что после смерти вождя следствие прекратится, извинятся за причиненное «беспокойство», выплатят за все месяцы ареста зарплату, премиальные, доплату за трудовой стаж, секретность, положенные генералу армии льготы, вернут на Лубянку, главное, соединят с семьей…
«Оглушили тюрьму траурными маршами, чтобы заключенные пролили море слез. Но многие, если не все, сидят по прихоти покойного и обрадуются смерти кавказского деспота…»
Трубы, литавры, барабаны смолкли к наступлению ночи и вновь зазвучали утром.
В отсутствие сигнала отбоя, простившись с кандалами, забыв о болях в коленях мерил камеру шагами. Вспоминал, какой безжизненной была у вождя высохшая в юности рука, как Сталин проглатывал окончания слов, смотрел на собеседников исподлобья, нахмурившись.
«При простуде, кашле надевал бурку, надвигал по брови папаху, чтобы обильный пот помог выздоровлению. Пригласил индийского шарлатана-лекаря, наградил Сталинской премией, отечественных медиков считал бездарными врачевателями, молившихся не на него, а шестиконечной звезде Давида…»
Появилась мысль, что скончаться мог в результате покушения, но тут же прогнал предположение, посчитал его глупым.
«Охраняли так, что муха не могла пролететь. Всех, кто бывал допущен к нему, тщательно обыскивали, нельзя было пронести даже перочинный нож, не говоря про огнестрельное оружие. Дачу окружали двойной ров, забор под током, а ближний лес заминирован…»
Спустя три дня тюремный двор и здания окутала тишина.
«Похоронили, как принято, на третьи сутки, — понял Абакумов. — Где предали земле? На Новодевичьем подле жены или рядом с матерью в Тбилиси? Для покойного я был его личным охотником, высматривающим добычу, настигающим ее, приносящим, точно борзая, к ногам хозяина…»
Вспомнил, как Сталин перестал вникать в хозяйственные, оборонные, международные, даже текущие дела, резко ограничил допуск к себе посетителей, месяцами не покидал загородную так называемую ближнюю дачу близ деревень Кунцево и Волынское. Волновал вопрос: кто займет в партии, правительстве освободившееся на олимпе место, кому достанется трон? Точно колоду карт перетасовал членов Политбюро, ЦК, пришел к выводу, что достойного стать новым вождем нет.
В конце марта вновь вызвали на допрос, услышал новые, менее значимые по сравнению с прежними обвинения:
— Во время обыска вашей квартиры и дачи обнаружен чемодан с корнями женьшеня, несколько горжеток из чернобурых лисиц, дефицитная мануфактура иностранных фабрик.
Абакумов напомнил о своей высокой заработной плате, премиях, доплатах за выслугу, что лечебные корни привез друг с Дальнего Востока для матери, меха и отрезы приобретены в служебных командировках в Берлин, Вену. Собрался предложить приобщить к делу изъятые из личного сейфа документы, которые рассказывали о мздоимстве, моральной нечистоплотности представителей высшего эшелона власти, но не позволили открыть рот.
— Прекратите твердить о невинности, даже святости! В вашем положении это глупо. Давно пора признаться в государственной измене.
Абакумов почти дословно повторил то, что уже показывал и зафиксировано в протоколах:
— Обвинения дичайшие, высосаны из пальца, взяты с потолка. Если и виноват, то лишь перед супругой, которую из-за занятости на службе надолго оставлял одну, был невнимательным, еще перед сыном за невозможность дарить ему в полной мере отцовскую любовь. В мою вину, измену Родине не верите, стали заложником в грязной, дурно пахнущей политической игре. Имеется единственная возможность спасти себя от позора, а именно закрыть дутое дело, вернуть меня к активной деятельности на благо Отчизны.
Следователь имел достаточно большой опыт в проведении допросов, но с Абакумовым оказался беспомощным, разоруженным подследственным, не знал, как поступать после изгнания своего бывшего начальника Рюмина из МГБ, лишения его поста заместителя министра, тем более после неожиданной для всех смерти Сталина.
— Увести № 15!
Абакумова вернули в камеру. Виктор Семенович не ведал, что Берия воспользовался возникшем в стране вакуумом, развил небывало бурную деятельность, стал первым заместителем Председателя Совета Министров и членом Президиума ЦК партии, министром внутренних дел, поспешил закрыть мегрельское дело, освободил врачей и их родственников, привлек к уголовной ответственности применявших к арестованным меры физического воздействия, запретил носить на демонстрациях портреты как умершего вождя, так и стоящих у власти, добился амнистии для сотен тысяч, в число которых не попал томящийся в тюрьме два года генерал армии, организатор и руководитель СМЕРШа, дважды с перерывом начальник НКВД. Среди революционных указов были указы о закрытии дорогостоящих строек коммунизма, прекращении финансирования оборонных предприятий. Берия добился проведения мирных переговоров в Корее, где война шла третий год, восстановления разорванных отношений с Югославией, реабилитации членов Еврейского антифашистского комитета, поднял вопрос об объединении ГДР и ФРГ, доказал, что Соломон Михоэлс (Вовси) убит по приказу Сталина и лишил исполнителей покушения полученных ими наград. «Лубянский маршал» (как за глаза прозвали Лаврентия Павловича) готовился провести в жизнь и другие преобразования, но был арестован. Незадолго до этого вспомнил про Абакумова.
— Как поживает разжалованный генерал? Обжился в тюрьме, камера стала родным домом? Следствие недопустимо затянулось.
Следственную группу укрепили опытными работниками, вскоре они собрались представить обвинительное заключение, но Берия потерял интерес к бывшему начальнику СМЕРШа, главе МГБ с начала мая 1946-го по июль 1951 г.
19
Один день сменялся другим, недели собирались в месяцы. В жизни заключенного № 15 ничего не менялось, разве что стали крайне редко допрашивать. Абакумов решил, что появились более важные заботы, его дело отодвинуто на задний план.
Шел к концу 1953 г., со дня ареста Абакумова минуло два с лишним года, все это время Виктор Семенович не видел неба, мир для него ограничивался четырьмя тюремными стенами.
До наступления 1954 оставалась одна неделя, когда под дверью камеры появился клочок «Правды» с набранным мелким шрифтом официальным сообщением «В Прокуратуре СССР». Абакумов стал читать и чуть не задохнулся: за измену Родине, организацию антисоветской заговорщической группы, совершение терактов, попытку установить в стране господство буржуазии, шпионаж специальное судебное присутствие Верховного суда СССР приговорило к расстрелу Берию, министров МВД Украины, Грузии, Госконтроля, заместителя министра МВД, двух начальников Управления и следственной части МВД.
Абакумов протер глаза и удостоверился, что ничего не мерещится.
«Мог ожидать самое невероятное, но только не подобное!»
Чьих рук дело, кто убрал Лаврентия не только из вершителей власти, а и лишил жизни? Стал опасен для многих в ЦК, правительстве, Политбюро, мог запросто сгноить любого. Теперь в высшем эшелоне возникнет борьба не на жизнь, а на смерть за занятие места лидера.
Абакумов был близок к истине — активность Берии напугала членов нового правительства, руководства партии, арестованного, затем казненного назвали изменником, шпионом, развратником, насильником, совратителем малолетних бедняжек — последнее должно было возмутить каждого в стране.
С опозданием заметил на клочке надпись карандашом: «Уничтожьте». Выполнил совет, порвал газету на мелкие кусочки, спустил в унитаз.
Если Сталин был для Виктора Семеновича непререкаемым авторитетом, кому безоглядно верил, то Берию скрыто ненавидел, старался как можно реже с ним встречаться. Знал, что стоит Лаврентию ополчиться против него, и несдобровать удачливому генерал-полковнику, сделавшему в войну головокружительную карьеру, прощай мечта стать маршалом. Для Абакумова не было тайной, что Берия возомнил себя великим стратегом, политиком, чуть ли не пупом земли, способным единолично руководить державой. Абакумов не забыл, как став по решению Сталина руководителем СМЕРШа частенько чувствовал устремленный на себя хищный взгляд за линзами пенсне.
«Тихой сапой рыл мне яму и в конце концов столкнул в нее. Нашептывал Хозяину о моей ненужности, дескать, мавр сделал свое дело, мавр может уйти. И вождь принял к исполнению подсказку. Хотя о покойных принято отзываться или хорошо, или ничего, желаю Лаврентию гореть в аду на костре, вариться в котле…»
Размышляя о Берии, не мог не вспомнить его выдвиженца Рюмина.
«Лаврентий двигал им словно пешкой и дал ход накатанной на меня «телеге».
20
На третий год неволи Абакумов потерял всякую надежду проститься с опостылевшей камерой, получить долгожданную свободу. Настроение улучшилось, если бы узнал, что Рюмин ненадолго пережил Берию, был выгнан из министерства, посажен в Бутырку, по приговору Военной коллегии расстрелян в глубоком подвале. Руководил расстрелом начальник внутренней тюрьмы МГБ Миронов. Уйдя в отставку, он признался:
Меня вызвал заместитель министра полковник Рюмин и предложил подобрать двух надежных физически сильных сотрудников для выполнения важных оперативных заданий. Объяснил, что будем применять меры физического воздействия к арестованным, приказал избить резиновыми палками Абакумова. Сам Рюмин ударов не наносил, говорил, что надо бить сильнее.
Рюмина могли лишить свободы, разжаловать, арестовать, осудить и расстрелять значительно раньше, после получения Маленковым докладной Берии:
Рюмин с ведома и одобрения Игнатьева ввел в широкую практику применение мер физического воздействия к необоснованно арестованным, фальсификацию следственных материалов.
Ближе к осени 1954 г. первому секретарю партии Хрущеву доложили, что Абакумов снова просит позволения написать в ЦК. Никита Сергеевич набычился:
— Что может сообщить нового? Станет жаловаться на скверное содержание за решеткой? Снова обелять себя, напропалую врать, будто ни в чем не виноват? Долго с ним возимся, пора в его деле ставить точку. Недалеко ушел от Берии, одного с ним ягодка, с предателем действовал заодно. Пусть подотрется бумагой вместо сочинения письма.
Извлекли подготовленный eще в феврале 1953 г. проект обвинительного заключения Абакумова, хранивший сделанную Сталиным правку:
Проведя подрывную деятельность, Абакумов и его помощники Леонов,
Кoмаров…
Сталин вычеркнул слова «и его помощники».
…игнорировал распоряжения Центрального Комитета, касающиеся обнаружения связей с иностранной разведкой врага народа Кузнецова и участников группы предателей, действовавших в партии и советском аппарате…
Сталин добавил «в Ленинграде».
…Преследуя преступные цели, они…
Сталин вычеркнул «они», заменил на «он».
…организовал расследование по делу Кузнецова и его последователей в таком ключе, что эта изолированная группа не имеет зарубежных связей, дело является локальным, настаивал, что среди арестованных нет и не может быть людей, связанных с зарубежными странами…
Сталин добавил «шпионами».
Результатом враждебной деятельности Абакумова, Леонова, Комарова шпионская деятельность группы Кузнецова не была расследована, следственное дело изъято. Обвиняемый Абакумов вместе с другими проходящими по этому делу…
Сталин вписал фамилии Шварцмана, Бровермана…
…саботировали расследование преступной деятельности арестованных американских шпионов и еврейских националистов, действовавших под прикрытием Еврейского антифашистского комитета. После неверных поверхностных допросов арестованных, в ходе которых их шпионская активность не была вскрыта в полной мере, а вопрос террора вообще не поднимался, расследование было остановлено и в течение длительного времени не возобновлялось.
Проект обвинительного заключения не был реализован.
Спустя два месяца после внесения тела усопшего вождя в Мавзолей, к прежним обвинениям Абакумова добавили разбазаривание государственных средств, злоупотребление властью, фальсификацию дела руководства Министерства авиационной промышленности, командования ВВС, Полины Жемчужиной, убийства Михоэлса.
Заместитель министра государственной безопасности Серов потребовал от следственной группы завершить возню с № 15 в три недели. На допросе новый главный прокурор Р. Руденко не успел задать Виктору Семеновичу первый вопрос, как Абакумов спросил:
— Как могло произойти, что дело казненного Берии и с ним группы лиц вела гражданская прокуратура? Ведь Берия и другие осужденные были кадровыми военными, пусть после ареста лишенные званий?
Руденко не смог скрыть недоумение: как, находясь в полной изоляции, № 15 узнал о закрытом процессе, про который в печати была лишь краткая информация о приговоре и его свершении?
Абакумов догадался, какой вопрос мучает прокурора и объяснил:
— Не забывайте, где и кем я служил. Многолетняя работа в органах научила быть в курсе многого тщательно скрываемого. Кстати, за какие заслуги стали генпрокурором?
Вместо ответа Абакумов услышал:
— Какие имели отношения с гражданином Берией — дружеские, приятельские, служебные?
— Официальные. Ни разу не приглашался к нему в особняк, не участвовал с ним в застольях, не звал к себе в гости.
— Берия оказывал вам всемерную поддержку, опекал, в ответ выполняли его поручения даже личного характера, одним из первых вступили в преступную банду.
Руденко был намного моложе Абакумова, это позволяло Виктору Семеновичу обращаться к собеседнику на «ты».
— Чем напрасно терять время, прикажи полечить меня — после пребывания в холодильнике мучает сильный кашель, поднялась температура, как бы не заработать туберкулез. Еще позволь пользоваться тюремной библиотекой, иначе разучусь читать.
— Желаете «Краткий курс», сочинения товарища Сталина с томом «Вопросы ленинизма», Устав внутренней службы? Эти книги во внутренней тюрьме МГБ. Что касается медицинской помощи, то получите ее, стоит только перестать упорствовать, признать участие в заговоре. Сразу улучшим содержание, передадим опытным врачам, они избавят от недомогания, кашля, собьют температуру. Что можете показать об отравителях в белых халатах?
— Но врачей выпустили, сняли с них все обвинения!
Руденко вновь удивился информированности Абакумова. Надежда, что стоящий перед ним признает хотя бы малую часть обвинения и представится возможность похвастаться Хрушеву, Маленкову одержанной победой, пропала.
К пятому часу допроса у Генерального прокурора стало покалывать в висках, в ушах возник гул.
«Поднялось давление, будь оно неладно!».
Приказал вернуть подследственного в камеру.
У порога Абакумов произнес:
— Ваш предшественник Рюмин сутками держал на ногах под слепящей лампой, не позволял даже дремать, пить, если сваливался на пол, давали волю кулакам, сапогам. Ты же ведешь себя как истинный интеллигент. Извини за фамильярность, но я старше тебя и по возрасту и по званию.
— Согласно указу вы лишены воинского звания.
— Звание и награды вправе отнять только суд. До процесса, приговора остаюсь генералом.
21
Абакумов пришел к выводу, что проживи Сталин еще год, и арестанта № 15 расстреляли бы, следует быть благодарным подковерной борьбе в Кремле.
В первой декаде декабря 1954 г., к удивлению заключенного № 15, принесли его костюм, сорочку, туфли. Виктор Семенович с удовольствием сбросил опостылевшую тюремную робу, переоделся. С грустью отметил, что сильно похудел — пошитый в спецателье костюм из привезенного из Лондона отреза стал мешковат.
«Сидит как на корове седло, выгляжу смешно. Радует лишь, что облачусь в туфли, а не в белые тапочки, в каких кладут в гроб. Ясно, что готовят к доставке нa суд, где должен выглядеть опрятно. Где состоится процесс? Вряд ли в Доме Союзов, так как последовавшие за осуждением Ягоды, Бухарина и с ними других суды прошли тайно, без публикаций стенограмм, присутствия публики. Ягоду, Ежова, Тухачевского, генералов, комбригов отправили на расстрел сразу после вынесения приговоров, подобным образом, без сомнения, расправились с Лаврентием и его однодельцами».
Облаченного в штатскую одежду вывели из камеры в гулкий от шагов коридор. Подняли в кабине лифта. Во дворе усадили в фургон с надписью на кузове «Xлеб». Привезли на Ленинградский вокзал, поместили в вагон с боксами, зарешеченными окнами. Соседом оказался сотрудник министерства из протокольного отдела Шварцман, который не был расположен к беседе с бывшим начальником, за время пути не проронил ни слова.
В городе колыбели революции посадили в одиночную камеру неизвестной Абакумову тюрьмы…
«Если судить по подтекам на стенах, взбухшей на потолке побелке, то здание старое, быть может, знало народовольцев. — Подумал: «Какими материалами обладает суд, как прозвучит обвинение, кого вызовут в качестве свидетелей? Уже не следователям, а членам суда выскажу все, что продумал. Понятно, будут верить не мне, а свидетелям, заучившим что говорить, фальшивым документам. Бороться с наветами, наговорами, откровенной ложью станет нелегко. Рассчитывать на помощь адвоката не придется — его не будет, стану защищаться сам, докажу, что главное обвинение в организации заговора несостоятельно».
Объективности ждать не приходилось, суд не изменит того, что год с лишним назад решил Хозяин. Понимал, что для новых правителей опасен тем, что знает гораздо больше всех вместе взятых.
Да, заблуждался, осознанно нарушал законы, но делал это в условиях крайней необходимости, выполняя волю Хозяина. Верил, что не повторят приговоры конца 1953 г., тем более довоенные, надеялся получить пять, от силы десять лет лишения свободы, с учетом службы на фронте, наград, хорошего поведения за колючей проволокой, наличия малолетнего ребенка на свободу выйдет раньше.
В ленинградском каземате правила содержания были иными, нежели в Москве, здесь позволяли пользоваться тюремной библиотекой, свет в камере по ночам не гopeл, койки на день не запирали к стене, ежедневно выводили на прогулки в маленький с высокими стенами дворик, главное, не надевали кандалы.
Виктор Семенович вышагивал от двери до окна и обратно, делал гимнастические упражнения, при исправно работающей вентиляции дышал полной грудью. Сочинял защитительную речь. Пользовался возможностью после отбоя бодрствовать, читал сатирические рассказы Аверченко и удивлялся, каким образом сочинение эмигрировавшего писателя оказалось в тюрьме, из послесловия узнал, что проникнутая злобой к СССР книга «Дюжина ножей спину революции» понравилась Ленину, он порекомендовал переиздать новеллы: «Талант надо поощрять».
Оболганному, попавшему в страшный маховик политических интриг, ему не терпелось поскорее вступить в бой не на жизнь, а насмерть с затеянной против него в Кремле грязной игрой.
Желание исполнилось 14 декабря. В середине зимы, в поздний, серый тусклый рассвет привезли в Дом офицеров Ленинградского военного округа, где четыре года назад Кузнецов с товарищами выслушали расстрельный приговор.
Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством генерал-лейтенанта юстиции Зайдина, членов суда генерал-майора юстиции Сюльдина, полковника юстиции Борисоглебского, с участием государственного обвинителя Руденко считалась открытой, однако в небольшом зале сидели лишь десять человек в одинаковых двубортных костюмах, салатного цвета сорочках, галстуках в крапинку. Стенограмма имела гриф «Совершенно секретно». Не было фотографов, кинооператоров, представителей прессы.
Абакумову в вину ставили сокрытие преступлений, соучастие в заговорщической группе Берии, уничтожение видных государственных деятелей, избавление преступников от заслуженной ими кары. С Виктором Семеновичем на скамью подсудимых сели генерал Леонов, полковники Лихачев, Комаров, Броверман, Чернов, как и Абакумов, содержащиеся в тюрьме не под своими фамилиями, а под цифровыми литерами.
Абакумов выслушал обвинительное заключение, на лице не дрогнул ни один мускул. На вопросы ответил четко, не сгибался, хотя сильно ныла поясница, ослабли ноги.
— Виновным себя не признаю. Мое дело сфабриковано Берией и Рюминым. Заключили под стражу в результате происков первого и ложного доноса второго. В тюрьме, в тяжелых условиях нахожусь почти три года, испытывая избиения,
Предъявил ряд ходатайств, в их числе приобщить к делу его докладные записки в ЦК, Совмин о расследовании преступной деятельности фигурантов «Ленинградского дела», свои приказы о ликвидации недостатков в работе следственного аппарата министерства, постановления директивных органов о сокрытии не им, а предшественником Меркуловым ряда материалов.
— Требую расследовать применения ко мне в период следствия мер физического воздействия.
Председатель перебил:
— Требовать не имеете права!
Абакумов пропустил замечание мимо ушей.
— В связи с отсутствием адвоката вынужден защищать себя сам, поэтому прошу, не перебивайте, не затыкайте рот. Вызовите в качестве свидетеля курировавшего в министерстве следственную часть Огольцова, приобщите документы, которые подтвердят мою невиновность.
«Пусть покопаются в архиве, выудят старые протоколы, постановления, приказы, директивы ЦК, Политбюро, резолюции Сталина, Берии и поймут, что был со связанными руками, вынужденно выполнял приказы свыше».
Члены суда после короткого совещания вынесли решение отказать в удовлетворении ходатайств, коллегия полностью согласна с обвинительным заключением, председатель приступил к допросу главного подсудимого.
— Чем руководствовались в так называемом «Ленинградском деле»?
Абакумов ответил:
— Выполнял постановление ЦК о привлечении Вознесенского к судебной ответственности за утрату служебных документов.
— Говорите неправду, за названную провинность Вознесенского лишь освободили от занимаемой должности.
— Поднимите стенограмму процесса, поймете, что прав я, а не вы.
— Обвиняетесь в необоснованных, без достаточных к тому оснований арестах. По вашим указаниям, для получения признаний в несовершенных преступлениях, подследственные подвергались избиениям.
— Я не приложил к этому делу рук в прямом и переносном смысле, все делали «забойщики». Как подсудимый не обязан давать квалификацию чужим действиям, это прерогатива суда. Повторяю, был только исполнителем указаний Сталина. Не толките воду в ступе, не спрашивайте одно и то же.
Председатель привстал.
— Лишаю вас слова! Если еще раз посмеете назвать не относящееся к делу лицо, прикажу вывести, процесс продолжится без вашего присутствия.
Угроза была серьезной, Виктор Семенович больше не произносил имя покойного вождя, не ссылался на него.
Судьи спешили, подсудимому не позволили задавать вопросы, тем более вступать в спор, потребовали при ответах не растекаться, отвечать предельно кратко. Не вызвали, не допросили ни одного свидетеля.
Руденко заявил, что вина Абакумова неоспорима, к обвинению добавил мегрельское, авиационное дела, желание скомпрометировать Маленкова. Говорил с непривычной для него скороговоркой, глотал окончания слов.
— Суд слушает необычное дело. Сидящему на скамье подсудимых в свое время доверили вести борьбу с врагами советского народа, а он использовал доверие в преступных целях — пытался повернуть острое оружие диктатуры пролетариата — органы государственной безопасности — против Советского государства.
Вернувшись на место, принялся обмахиваться листом с конспектом выступления.
— Подсудимый Абакумов, вам предоставляется последнее слово.
Виктор Семенович снова поднялся. Пристально всмотрелся в сидящих за столом, покрытым зеленым сукном, словно хотел достучаться до совести каждого, призвать к справедливости.
— Со всей ответственностью заявляю, что обвинения сфабрикованы, лживы от начала до конца. Презренный Рюмин докатился до абсурда, признав меня за главаря еврейской контрреволюционной организации. Одни обвинения в отношении меня прекращались, на смену им появлялись другие. Мне вменяются все недостатки органов ЧК, скопившиеся за длительный период ее истории. Государственный обвинитель ругает за допущенные перегибы, промахи. Ошибки, как и у каждого, были, я их не скрывал. Прозвучало утверждение, будто я использовал особое совещание для расправы с неугодными, но я никогда не был председателем этого органа.
От волнения из памяти улетучилась заученная защитительная речь. Виктор Семенович перескакивал с одной мысли на другую, говорил сумбурно, повторялся.
— Меня оклеветали, оговорили. Заключен под стражу в результате происков личных врагов, в частности бывшего генпрокурора, который разоблачен, понес заслуженное наказание…
За судейским столом недоуменно переглянулись: как при полной изоляции подсудимый информирован о Рюмине? Неужели сквозь тюремные стены проник рапорт подполковника госбезопасности Гришаева:
Рюмин оформлял аресты ответственных работников МГБ, прокуратуры, по национальности евреев, не имея на них компромата. На справедливые замечания сказал, что аресты проводятся по личному указанию товарища Сталина.
О моральном облике, деловых качествах (точнее, об их отсутствии) Рюмина сообщил оперативный секретарь министерства Бурлак:
Рюмин малограмотный человек, спрашивал, как пишется то или иное слово, какие надо ставить знаки препинания. Имел маленький словарный запас, создалось впечатление, что не прочитал ни одной книги. Часто выпивал, о предстоящей выпивке не стеснялся говорить при подчиненных.
Подобную нелицеприятную оценку дал и заместитель начальника следственной части по особо важным делам МГБ полковник Федотов:
Рюмин недалекий, полуграмотный эгоист, обманщик, способный осветить любой факт в выгодном ему свете. Давал указания, а когда было невыгодно их подтвердить, отказывался от своих слов.
Неизвестно, каким образом к заключенному № 15 попали сведения о конце недолгой, ярко вспыхнувшей и быстро угасшей карьере халифа на час, о ком Главная в стране газета в набранной мелким шрифтом информации сообщила:
В Верховном суде СССР:
2—7 июля 1954 г. Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела в судебном заседании дело по обвинению М. Д. Рюмина в преступлении,
предусмотренном ст. 58-7 Уголовного кодекса РСФСР.
Судебным следствием установлено, что Рюмин в период его работы старшим следователем, затем начальником следственной части по особо важным делам бывшего Министерства государственной безопасности, стал на пути фальсификации следственных материалов, на основе которых были созданы провокационные дела, проведены необоснованные аресты советских граждан, в том числе видных деятелей медицины.
Как показал на суде свидетель, Рюмин применял запрещенные советским законом приемы следствия, принуждал арестованных оговаривать себя,
других лиц в совершении тягчайших государственных преступлений. Привлеченные по этим делам полностью реабилитированы.
Учитывая особую опасность вредительской деятельности Рюмина, тяжесть последствий совершенных им преступлений, Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Рюмина к высшей мере наказания.
Абакумов спешил высказаться:
— Три года нахожусь в тяжелейших условиях, неоднократно был избит. Виновные лишь в близком родстве со мной жена и маленький ребенок длительное время также содержатся в тюрьме. Ничего на службе не предпринимал без согласования с ЦК. В течение трех с лишним лет заставляли признать, будто бы «смазал» террористические намерения юношей и девушек, которых за создание глупой организации следовало поручить родителям примерно наказать, но никак не арестовывать.
Последнее слово затягивалось и Абакумов сам поставил точку в выступлении:
— Считаю, что суд обязан во всем досконально разобраться, вынести справедливый, оправдательный приговор. Повторяю: был подло оклеветан, оговорен.
Опустился на стул, продолжая ожидать если не оправдательный приговор, то по крайней мере щадящий:
«Должны учесть многолетнюю службу на самом сложном и опасном участке борьбы с внутренними и внешними врагами. Начинал со скромной должности практиканта ОГПУ и дорос до генерал-полковника МГБ, что по армейским меркам равнозначно званию маршала. Был счастлив, когда, минуя звание старшего лейтенанта госбезопасности, стал капитаном. Обязаны принять во внимание правительственные награды, благодарности Сталина».
Члены Военной коллегии Верховного суда Союза покинули зал и, вскоре вернувшись, вынесли вердикт:
— За измену Родине, совершенные вредительства, теракты, участие в контрреволюционной организации Виктор Семенович Абакумов приговаривается к высшей мере наказания.
Смертный приговор получили и остальные, лишь Чернов и Броверман отправились в лагерь соответственно на 15 и 25 лет.
Приговоры привел в исполнение в тот же день начальник внутренней тюрьмы подполковник Таланов, о чем написал в рапорте:
Сообщаю, что приговор от 19 декабря 1954 г. в отношении осужденного к высшей мере наказания — расстрелу Виктора Семеновича Абакумова,
1908 г. рождения приведен в исполнение в Ленинграде 19 декабря 1954 г. в 12 час. 15 мин. При исполнении приговора присутствовал Генеральный прокурор Союза ССР, действительный Государственный советник юстиции т. Р. А. Руденко.
При виде наведенного на него револьвера Абакумов крикнул:
— Я все-вce напишу в Политбюро!
Хотел что-то добавить, но пуля пробила сердце, отбросила к стене.
* * *
У жены Антонины Смирновой после ареста от переживаний пропало молоко, администрации тюрьмы пришлось заботиться об искусственном питании ребенка. Когда вышла на свободу, лишенная квартиры, прописки, yexaла на периферию. Неоднократно обращалась к Н. Хрущеву с просьбой устроить на работу, ответов не дождалась, умерла от опухоли в мозге.
Иван Александрович Серов семь лет проработал главой МВД Украины, весной 1954 г. возглавил КГБ СССР, спустя четыре года стал начальником Главного разведуправления Генштаба Вооруженных сил страны. Карьеру сломал некий полковник ГРУ, работавший на ЦРУ, МИ-6. В начале 1963 г. лишили звания Героя Советского Союза, исключили из партии, отобрали награды. Согласно изданной в Англии книги, летом 1990 г. Серов застрелился в Арбатском переулке.
Сергей Никифорович Круглов 5 марта 1953 г. стал первым заместителем Берии, после ареста занял пост, пробыл на нем три года, исполнял обязанности заместителя министра строительства электростанций, работал в Совнархозе г. Кирова. Болел, получил инвалидность. В 1959-м его лишили генеральской пенсии, переселили в небольшую квартиру, исключили из партии. В июне 1977 г. попал за городом под поезд.
Про Абакумова вскоре забыли. Вспомнили лишь спустя 40 лет. Военная коллегия Верховного суда РСФСР рассмотрела в судебном порядке старое дело, прежнюю меру наказания оставила без изменения. Через три года Генеральная прокуратура России опротестовала приговор. Президиум Верховного суда РФ изменил Абакумову наказание на 25 лет заключения в исправительно-трудовом лагере, исключил конфискацию имущества, сняты обвинения в измене Родине, сионистском заговоре. Спустя сорок лет после расстрела дело Виктора Семеновича пересмотрели, переквалифицировали на ст. 193-17б УК РСФСР — злоупотребление, превышение властью при особо отягчающих обстоятельствах. Сын Виктора Семеновича летом 1996 г. обратился с ходатайством о признании его жертвой политических репрессий, просьбу удовлетворили.
Назад: Часть четвертая Пуля между глаз
Дальше: Прошлое быльем не поросло
