Часть четвертая
Пуля между глаз
Несколько веков была у нас пословица: «Не бойся закона, бойся судьи». Но мне кажется, пора эту пословицу вывернуть: «Не бойся судьи — бойся закона».А. Солженицын
Из послужного списка Меркулова Всеволода Николаевича
Родился в 1895 г. в г. Закаталы Азербайджанской ССР.
Член ВКП(б), ЦК партии, депутат Верховного Совета СССР 1-го и 2-го созывов.
Учился в Петроградском университете на физико-математическом факультете. Служил с 1917 г. в армии рядовым, прапорщиком в Царицыне, Новочеркасске, воевал на Украине. Комиссован по болезни. Работал в школе слепых в Тифлисе.
В органах с 1921 г.: пом. уполномоченного Грузинской ЧК, зам. председателя ГПУ Аджарской АССР, зам. начальника ГРУ НКВД СССР, 1-й зам. наркома внутренних дел. В 1941 г., 1943–1946 гг. нарком (министр) государственной безопасности СССР, комиссар ГБ 2-го ранга.
Почетный сотрудник ВЧК — ГПУ, награжден орденами Ленина, Кутузова 1-й ст., Суворова 1-й ст., Красного Знамени, девятью медалями, двумя именными маузерами.
Жена Лидия Дмитриевна 1902 г. р., сын Рэм 1924 г. р.
И з д о к л а д н о й з а п и с к и
тов. Сталину, Молотову, Берии
25 мая 1941 г.
Основываясь на донесениях нашего закордонного агента, война между
Советским Союзом и Германией маловероятна. Германские военные силы, собранные на границе, имеют приказ показать Советскому Союзу решимость действовать, если их к этому принудят. Гитлер рассчитывает, что т. Сталин будет сговорчивым, прекратит интриги против Германии, даст рейху больше товаров.
Народный комиссар госбезопасности СССР В. М е р к у л о в
А. К у з н е ц о в С т а л и н у
Рассмотрев работу прежнего руководства КГБ, отмечены ошибки т. Меркулова в необоснованном прекращении преследования троцкистов во время войны.
П о с т а н о в л е н и е П о л и т б ю р о ЦК ВКП(б)
(принято опросом) 23 августа 1946 г.
Из акта приема и сдачи дел Министерства госбезопасности устанавливается, что чекистская работа велась неудовлетворительно, министр т. В. Н. Меркулов скрывал от ЦК факты о крупных недочетах, что в ряде иностранных государств работа провалена. Ввиду этого Пленум ЦК ВКП(б) п о c т a н о в л я e т: вывести тов. В. Н. Меркулова из состава членов ЦК ВКП(б) и перевести в кандидаты членов ЦК ВКП(б).
Из п о с т а н о в л е н и й П р е з и д и у м а ЦК ВКП(б),
С о в е т а М и н и с т р о в C C C P
Назначить т. В. Н. Меркулова с февраля 1947 г. зам. начальника Главного управления советским имуществом за границей при Министерстве внешней торговли СССР;…назначить в апреле 1947 г. начальником Главка ГУСИМЗ;…назначить в октябре 1950 г. министром Госконтроля СССР;…уволить 17 сентября 1953 г.
И з в о с п о м и н а н и й H. X р у щ е в а
Раньше я с уважением относился к Меркулову, он был культурный человек, нравился мне, поэтому сказал товарищам: «Тот факт, что являлся помощником Берии в Грузии еще не свидетельствует, что он его сообщник. Берия занимал высокий пост, сам подбирал себе кадры. Люди верили ему, поэтому нельзя рассматривать всех, кто у него работал, как его соучастников по преступлениям». Прокурор Руденко сказал, что Меркулова надо арестовать потому, что следствие по делу Берии без Меркулова затрудняется, окажется неполным. ЦК разрешил арестовать Меркулова. К моему сожалению, он был связан с Берией в преступлениях, и сам сел на скамью подсудимых.
1
Новость была настолько невероятной, что показалась бредом.
«Подобного не может быть! Это провокация!»
Меркулов сидел, не в силах шелохнуться. Неслыханное известие сообщил личный осведомитель, внедренный на престижную службу в Кремле.
— Взяли прямо на заседании Президиума ЦК. На его даче и в особняке на Малой Никитской провели обыски, отключили телефоны, здания блокировали. Сына с беременной невесткой и внучками держат на спецдаче. Одновременно арестованы начальник его охраны Саркисов, ближайшие сотрудники Надирая, Людвигов…
Меркулов не замечал, что покрывается липким потом, рука с трубкой телефона онемела.
— Куда увезли? — с трудом выдавил из себя Всеволод Николаевич, из предосторожности — аппарат мог прослушиваться — не назвал фамилию главного арестованного.
— Место содержания держат в строжайшей тайне. Осведомитель обещал при поступлении новой информации незамедлительно проинформировать.
Трубка умолкла, но Меркулов продолжал крепко сжимать ее, не в силах разжать пальцы. Обладая способностью предвидеть если не все, то многое, на этот раз был ошарашен новостью, которая не могла присниться даже в кошмарном сне — выше арестованного министра внутренних дел и первого заместителя Председателя Совета Министров был только Генеральный секретарь партии.
«Крепко держал бразды правления всей державы, имел громадную, безграничную власть, никто не смел даже подумать о нем плохо. Кто подставил подножку? Если взяли с помощниками, водителем, возьмут и его приближенных доверенных лиц, даже приятелей, друзей, к последним отношусь я!»
Смежил веки, и как на экране появились разрозненные, чуть мутные страницы пережитого. Гордился прекрасной памятью, помнил массу фамилий, званий, даже номера телефонов, даты проведенных операций, которыми руководил или принимал в них участие и, конечно, незабываемые встречи со Сталиным, полученные от него приказы, поручения. Когда в начале 1941 г. контрразведку передали Наркомату обороны, понял, что вождь это сделал из опасения, что спецслужбы попадут под контроль Берии. Понятно, не возразил и обрадовался, когда с первыми наступлениями немцев Сталин изменил свое решение, вернул контрразведку в введение НКВД. Хвалил себя за то, что поступил так же дальновидно, не вступившись за вызванных из зарубежья и арестованных, прекрасно зарекомендовавших себя разведчиков, согласился с мнением первого в стране человека, что нелегалы работали из рук вон плохо, расслабились в чужих странах, обуржуазились или перевербованы другими разведками, стали двойниками. He забыл, как в 3 часа ночи 22 июня 1941 г. на срочно созванном совещании потребовал от подчиненных немедленно перестроить оперативную работу, оснастить забрасываемых в тыл противника новейшими радиостанциями, так как прежние громоздки, радиограммы следует передавать короткие, что исключает пеленгацию противником. Сталин кивком дал понять, что советы верны. После окончания битвы под Москвой убедил вождя не изымать разведку из ведения ГРУ. Не забывал oxoту на Андрея Власова. Вначале было невозможно поверить в предательство командующего 2-й ударной армией, члена партии с 1930 г., кавалера нескольких орденов, но на стол легло открытое письмо бывшего генерала «Почему я встал на путь борьбы с большевиками», где каждое слово источало яд. Власов возглавил созданный под эгидой немцев Комитет освобождения народов России, сформировал из пленных Русскую освободительную армию — к середине 1943-го в ней стало 90 батальонов, не считая 600 тыс. эмигрантов, националистов, хильфсвиллингов (добровольных помощников), полка донских казаков. Мириться с подобным было преступно, и Меркулов занялся засылкой в РОА разведчиков для ведения контрпропаганды. Провели работу с женой другого предателя, близкого Власову комиссара Жиленкова, в письме мужу супруга обрадовала, что не репрессирована, благополучие ее и детей целиком зависит от мужа, отца, за содействие в уничтожении начальника ждет прощение. В оперативных документах Власов именовался «Вороном», захватить предателя удалось лишь после Победы.
Меркулов постарался вычеркнуть из памяти расстрел в Катынском лесу 14 тыс. польских офицеров, чиновников. Стоило немцам занять Смоленщину и обнаружить массовое захоронение, эксгумировать трупы, как растрезвонили на весь мир о чудовищном злодеянии большевиков, советская сторона поспешила назвать это гнусной провокацией, дескать, поляков убили сами немцы, желающие свалить содеянное на противника. Чтобы не разжигать дурно пахнущее дело, Меркулов — тогда 1-й заместитель наркома, приказал упрятать подальше документы о Катыни с пометкой «Вскрытию не подлежит».
Всеволод Николаевич пытался забыть и другие «проколы», вроде провала работавшего на НКВД не за деньги, а по велению сердца сотрудника гестапо Вилли Лемана. Когда в 1942-м ценнейший сотрудник остался без связи, к нему направили агента, но тот был схвачен, на допросе выдал явку, пароль и, главное, самого разведчика: Меркулов долго не мог себе простить, что своевременно не раскусил связника, оказавшегося слабовольным, трусливым. Более крупное поражение произошло в 1945 г. — шифровальщик советского посольства в Канаде передал американцам материалы по проникновению чекистов в атомную лабораторию Лос-Анджелеса, это привело к аресту глубоко законспирированного физика Клауса Фукса, приговоренного к 14 годам заключения и спустя несколько лет обмененного на разоблаченного в Союзе американского шпиона.
Меркулов потряс головой, желая прогнать все неприятное. Успокоил себя, что арест Берии ни в коем случае его не коснется, и поспешил на службу в Министерство государственного контроля.
Спустя пару дней окольными путями дошло известие, что в Лефортовскую тюрьму посажены сподвижники по работе в органах Богдан Кобулов, Сергей Гоглидзе, Владимир Деканозов, Павел Мешик, Лев Влодзимирский, которые так же платили Берии собачьей верностью за его покровительство, продвижение по службе.
«А куда запрятали Лаврентия? По всей вероятности, в Суханов-скую, предназначенную для высокопоставленных заключенных. Не исключено, что задушат в камере за то, что знает слишком много о членах правительства, ЦК. Чуть ли не на каждого имеет компромат, мог по тревоге поставить в ружье верные ему внутренние войска, милицию с чекистами, тогда бы пролилось море крови…».
Резко ухудшилось настроение, а с ним и без того плохое здоровье — появились отдышка, головная боль, тяжесть в груди, участилось сердцебиение.
«Надо бы лечь в больницу, но если решено взять и меня, придут и в палату, снимут даже с операционного стола…»
Стало не до выполнения обязанностей министра, отменил назначенные совещания, перестал вызывать на ковер подчиненных с отчетами о проделанной работе.
«Если остаюсь на свободе последние дни, даже часы, надо сделать упреждающий шаг — атака лучше защиты».
Не стал вызывать стенографистку и самостоятельно написал письмо в ЦК, надеясь отвести от себя удар.
…Как-то Берия в Тбилиси вызвал меня и сказал, что враждебно настроенные к нему люди пускают слухи, будто он работал в 1919 г. в Баку в мусаватистской разведке. На самом деле у врагов работал по заданию партии, об этом имеются документы в партийном архиве. Мне необходимо съездить в Баку, привезти документы, иначе враги сами разыщут, тогда он ничем не сможет доказать свою правоту. Я верил Берии, что у него немало врагов, не было сомнений в правоте рассказа. В Баку в партийном архиве нашел папки с документами за 1919 г., в которых упоминался Берия. Это были протоколы Бакинского комитета партии, в них ничего не говорилось о работе Берии в «Гумете». Берия ознакомился с документами и спрятал в свой сейф. В Москве как-то подняли вопрос о егo службе у мусаватов, товарищ Сталин потребовал объяснений. Я сделал набросок его объяснений. Папки должны храниться в личном архиве Берии или среди бумаг товарища Сталина.
Посчитал, что поступил правильно, упомянув о сейфе Берии, без сомнения он вскрыт, нашли папку, где на обложке написано: «Личный архив тов. Берии № 2 (дело «Баку»). Вскрыть только по личному распоряжению т. Берии».
«Письмо докажет мою готовность ничего не скрывать. Занявшие командные высоты как в партии, так и во власти будут рады моей помощи в изобличении Лаврентия, которого ненавидят звериной ненавистью, в то же время побаиваются, и поэтому поспешили свергнуть».
Второе письмо написал на имя Маленкова и Хрущева, покаялся в близости по службе с врагом, кому был обязан во всем безропотно подчиняться.
Хотя вы сказали, что мне не инкриминируется близость к Берии, счел необходимым рассказать, когда и как возникла эта близость, в чем она заключалась, как развивалась. Мне были известны отрицательные черты характера Берии, но не подозревал его в политической нечестности, не думал, что окажется врагом партии и народа, авантюристом худшего пошиба, буржуазным перерожденцем, агентом международного империализма. Это было убедительно доказано на Пленуме членами Президиума. Хочу проклянуть день и час моего знакомства с Берией, с этим авантюристом, запятнавшим биографии сотен честных людей.
Хочу сказать Президиуму ЦК, что на протяжении всей моей жизни был честен перед партией, Родиной, товарищем Сталиным и теперь так же чист перед нынешним руководством Центрального Комитета.
Письма отдал курьеру для отправки в Кремль. Решил при встрече с адресатами убедить их, что не ведал об антипартийной деятельности Берии, подготовке им государственного переворота, проглядел истинное нутро врага.
«Покаялся достаточно убедительно, не должен отправиться следом за Лаврентием за решетку — повинную голову не кладут на плаху».
Ответа или вызова в ЦК ждал несколько месяцев. Как мог успокаивал себя, что триумвирату сейчас не до переписки или беседы с министром Госконтроля.
«Сейчас в Кремле ломают головы, как поступить с арестованными, с главным соперником на верховную власть, при этом не запачкать рук, чтобы страна не посчитала мстителями».
Убеждал себя, что письма не выбросили в мусорную корзину, прочитают и поймут, что Меркулов полностью открестился от своего бывшего шефа, гневно осудил его.
2
С ордером пришли 18 сентября двое в гимнастерках со знакомыми эмблемами на рукавах, малиновыми петлицами, серебряными погонами. За спинами чекистов с ноги на ногу переминался взятый понятым дворник.
Меркулов почувствовал облегчение и даже обрадовался концу мучительного ожидания ареста, с плеч точно свалился тяжелый груз. Отдал паспорт, служебное удостоверение, партийный билет, два именных револьвера с запасными обоймами, подаренную Буденным шашку, позволил защелкнуть на запястьях наручники, подумал о жене с сыном:
«Вернутся с дачи и не попадут в опечатанную квартиру. Где найдут над головой крышу? Никто не осмелится дать кров. Удачно, что семья отсутствует, иначе Лида переволновалась бы, могла лишиться чувств, Рэм получил бы душевную травму, став свидетелем увода отца…»
Наблюдал за ходом обыска, как листают книги, снимают с полок буфета посуду, протыкают спицей матрацы, подушки, обивки дивана, кресел, простукивают стены, составляют опись забираемых правительственных наград, наличных денег, сберегательных книжек, писем, прочих документов. Понимал, что обыск предварительный, позже будет более тщательный.
В автомобиле, зажатый с двух сторон лейтенантами, гадал, куда везут — окна «Победы» были плотно зашторены. Когда машина остановилась и его вывели, Всеволод Николаевич узнал двор главного корпуса Бутырской тюрьмы.
В помещении по приему заключенных переоделся в потерявшие цвет солдатскую гимнастерку, галифе, тапочки с ребристой подошвой. Вывели в коридор. Из-за отсутствия ремня, подтяжек придерживал обеими руками сползающие штаны, шагать мешали свисающие до пола штрипки кальсон.
Стоило оказаться в кабинете, как узнал переведенного в столицу из военной прокуратуры Киева полковника юстиции Успенского и нового Генерального прокурора СССР Романа Андреевича Руденко. Собрался поздороваться, но Успенский опередил:
— Фио?
Меркулов скрыл улыбку.
«Глупей вопроса не бывает. Знает меня довольно давно. Наши пути неоднократно пересекались, на поминках по Сталину я хотел закурить, что делаю в минуты крайнего волнения, попросил у него папиросу, он с лакейской услужливостью протянул коробку сигарет, чиркнул зажигалкой. А с Руденко встречался относительно недавно в Совмине, сейчас делает вид, будто незнакомы».
Не дождавшись ответа, Успенский повысил голос:
— Назовите фамилию, имя, отчество!
Меркулов сильнее сжал сцепленные за спиной пальцы рук.
— Вам это прекрасно известно. Не затягивайте формальностей, помните, что сейчас полночь, вас ожидают семьи. — После паузы добавил: — Признателен новому Генпрокурору за оказанное внимание генералу армии.
— Вы уже не генерал, — поправил Успенский.
Меркулов возразил:
— Высокое воинское звание заслужил безупречной службой по охране завоеваний революции, борьбой с внешними и внутренними врагами Отчизны. Снять генеральские погоны вправе только Президиум Верховного Совета.
— За указом дело не станет. За попытку с гражданином Берией подорвать мощь государства, антисоветскую деятельность в интересах иностранного капитала, двурушничество будете не только разжалованы в рядовые, но и лишены правительственных наград, полномочий депутата.
— До указа я остаюсь тем, кем являюсь.
Успенский принялся заполнять анкету арестованного — все графы были знакомы Меркулову — не раз читал подобные. На каждый вопрос следователь получал предельно лаконичный ответ. Вызвали фотографа, тот сделал снимки Всеволода Николаевича в профиль и анфас.
До этого хранивший молчание Руденко подал голос:
— Ознакомьтесь с постановлением о привлечении к ответственности за активное участие в группе заговорщиков, совершении ряда государственных преступлений.
Меркулов нахмурился.
«Шьют 58-ю, в ней несколько пунктов, какие навесят? Первый пункт предусматривает высшую меру, при смягчающих обстоятельствах лишение свободы на десять лет, конфискацию личного имущества».
Прокурор продолжал:
— Служили подлым врагам социалистического Отечества. Еще в Тбилиси поддерживали теснейшую связь с гражданином Берией, ходили с ним в одной упряжке, выполняли его преступные приказы, даже прихоти.
Меркулов перебил:
— С каких пор дружба стала преступлением? Во все времена она только приветствовалась.
— Гражданин Берия за ваше лакейское преклонение продвигал по службе, осыпал наградами. Благодаря его заступничеству, избегали за провинности выговоров, даже понижений в звании.
— Дружба начальника и его подчиненного — не причина для ареста.
— В бытность главой Наркомата безопасности принимали рьяное участие в проведении в годы войны массовых репрессий.
— Если имеете в виду выселение в Среднюю Азию народов Кавказа, то исполнял директивы Генерального штаба, приказы Верховного Главнокомандующего, за что удостоен награды. Что касается тесной связи с Берией, то еще весной направил в адрес руководства страны, партии докладные записки, в которых осудил его.
— Эти документы следствию не известны. Как посмели скрыть от партии свое дворянское происхождение, что отец в царской армии носил звание капитана?
— Дворянами не были ни отец, ни мать. Офицерское звание отец заслужил в боях Первой мировой войны. К вашему сведению, в империалистической я был рядовым.
— В старой армии вас комиссовали по болезни, каким же образом, будучи нестроевым, «белобилетником», стали генералом?
— Вопрос не ко мне, а к покойному товарищу Сталину, который завизировал указ.
Меркулов отвечал четко и захватил инициативу, отчего Руденко с Успенским почувствовали себя неуютно и поспешили прекратить допрос.
Покидая следственную группу, Меркулов поинтересовался: когда планируется суд, будет он открытым или, как с осуждением Ежова, Тухачевского с комбригами, закрытым, без присутствия прессы, публики? И еще: что с Абакумовым? Три года назад летом 1951-го его отстранили от должности министра, исключили из партии, против него возбудили уголовное дело, избрали меру пресечения — содержание под стражей. Судьба Виктора Семеновича не безразлична. Жив или расстрелян?
Ответа не дождался.
3
Металлическая лестница вела на нижний этаж. Ступеньки гудели под ногами. Миновав пару пролетов, Меркулов с тюремщиком оказались в длинном, казавшимся бесконечным коридоре с рядом дверей.
— Стоять!
Всеволод Николаевич перестал передвигать ноги, повернулся лицом к стене. Конвоир отодвинул засов, повертел ключом в замочной скважине.
— Проходите!
Меркулов отметил, что назван на «вы», тюремщик оказывает уважение генералу, пусть арестованному. Переступил порог камеры. Дверь за спиной захлопнулась.
Прежде Всеволоду Николаевичу неоднократно приходилось посещать различные подведомственные НКВД — МГБ места содержания лишенных свободы, участвовать там в допросах лиц, лишенных гражданских прав, даже фамилий (многие числились под номерами). Видел животный страх, слышал мольбу поверить в невиновность — в тюрьмах маршалы, академики, министры-наркомы, командующие армиями, писатели становились жалкими, раздавленными, особенно после применения к ним крутых мер дознания.
Осмотрелся. Узкая, поднятая к стене и запертая на замок железная койка с набитыми соломой матрацем, подушкой. Тронутая ржавчиной раковина с водопроводным краном. Источающая запах хлорки параша, от которой слезились глаза. Наглухо привинченный к полу столик, подле табурет. На потолке под проволочной сеткой лампочка с багрово-красным накалом. Шероховатые, выкрашенные в унылый серый цвет стены.
«Bce предельно аскетично, ничего лишнего, — отметил Меркулов. — Как долго пробуду тут? Когда завершится следствие, начнется суд? Но суда может не быть, приговор вынесут втихую, как случилось с Ежовым…»
Осмотрел стены в надежде прочитать сделанные прежними жильцами надписи, но ничего не нашел. Вспомнил, что, согласно подписанному им приказу, строжайше запрещено пачкать госимущество тюрем, за нарушение виновные запираются на сутки в карцер-шкаф, где невозможно даже сесть.
В дверях отворилась «кормушка», появились миска с жареной рыбой, картошкой, ломоть хлеба, кружка бледного чаю. Подумал, что могли бы кормить получше, на отобранные при аресте деньги принести еду из ближайшей городской столовой. К рыбе и картофелю не притронулся, лишь осушил кружку.
Уселся на табурет, смежил веки. Дождался, когда тюремщик отопрет, опустит койку. Разделся, улегся. Уснуть не позволил свет над головой, но стоило накрыться одеялом, за дверью приказали:
— Руки и голову не закрывать!
Понял, что опасаются, как бы под одеялом не лишил себя жизни, а лампочка скрыта сеткой, чтобы не разбил и не порезал осколками вены. Выпростал руки из-под одеяла, положил на грудь. Приказал себе отрешиться от всего:
«Необходимо беречь силы для продолжительных допросов. Нельзя перед следственной группой предстать вялым, позволить воспользоваться моей слабостью. Ко всему прочему после инфаркта бессонница приведет к обмороку, инсульту, даже остановке сердца, что обрадует Руденко с Успенским, освободит их от возни со мной».
При пошатнувшемся здоровье сохранял ясность ума, твердость характера, умение отстаивать собственную точку зрения. Однажды осмелился возразить вождю, чем поверг в неописуемый ужас членов Политбюро. Сказал, что не согласен с решением отобрать у ГРУ войсковую разведку, это сделает работу СМЕРШа менее эффективной, на какое-то время парализует деятельность опытнейших нелегалов за рубежом. В ответ услышал, что среди агентуры появились двойники, двурушники, сотрудничающие с противником, многие сотрудники Центрального аппарата малограмотны, их следует немедленно послать на фронт. Возразил, что провокаторы и двойники уже понесли заслуженную ими кару, что касается отправки чекистов на передовую, то это оголит органы. Верно, что у части чекистов лишь среднее или незаконченное высшее образование, но большинство прекрасные практики. После тяжелой паузы Сталин согласился с доводами. После того заседания вождь стал прислушиваться к советам Меркулова, в разгар Отечественной вернул в кресло руководителя НКВД.
Оказавшись после войны в Госконтроле, пожаловался Берии на понижение, но тот успокоил, напомнил, что Госконтролем прежде руководил любимец вождя Лев Мехлис. Меркулов учился у Лаврентия работе с людьми, восторгался его организаторским талантом, даже хитростью. Всеволод Николаевич был обязан обладающему почти безграничной властью многим, если не всем — и продвижением по службе, и поселением в квартиру улучшенной планировки в центре Москвы, и получением дачи, премий, орденов, путевок в привилегированный санаторий. И когда узнал об аресте шефа, мир померк, земля под ногами зашаталась.
C леденящим душу страхом понял, что придут и за ним, следует подготовиться, на допрос явиться во всеоружии, чтобы разбить обвинения, не оставить от них камня на камне, на любой удар ответить более мощным. Как кадровик, вникающий в каждую строку, даже слово в анкетах, биографиях, перебрал все наиболее значимое, сделанное за службу, чем гордился, за что получал благодарности, протыкал на мундире дырочки для орденов.
«С конца тридцать восьмого, когда стал первым замом наркома, руководил советизацией Латвии, выявлял во Львове и всей Западной Украине враждебные элементы. Получив в подчинение перед войной весь наркомат, курировал наиболее важные участки, такие как разведка и контрразведка, секретно-политическое управление, следственная часть, оставил Берии милицию, пожарных, пограничников, лагеря. Это под моим руководством пресекли в Тегеране покушение немцев на «Большую тройку». Благодаря мне проникли в американские атомные лаборатории, добыли информацию о производстве мощнейшего оружия! Все это невозможно изъять из послужного списка!»
Закончил строить линию защиты, забылся чутким сном, но тут же был разбужен тюремщиком, который поднял и запер койку. Утром более внимательно, нежели ночью, оценил окружающее.
«В отсутствие окна свежий воздух подается через вентиляционную трубу… Табурет привинчен к полу, что исключает разбивание им заключенным головы… Вода из крана отдает ржавчиной, не буду брать в рот, чтобы не получить заворот кишок… Чем заняться, чтобы убить время? Хорошо, если позволили бы пользоваться местной библиотекой, слышал, что тут она богатая, собрана из конфиската… Надо добиться разрешения писать — новую пьесу, понятно, в подобных, не располагающих к творчеству обстановке и условиях не создам, но смог бы записать тезисы защиты…»
Водить пером по бумаге было давнишней страстью. В отличие от прежних начальников в органах, Госконтроле, кому помощники, референты писали доклады, всевозможные отчеты, справки все делал сам. Хотя рабочие дни порой длились по 15 часов, урвал время от сна и довольно быстро сочинил трехактную пьесу.
«Чем я хуже признанных драматургов Афиногенова, Катаева, Булгакова, Алексея Толстого, Тренева, чьи опусы ставят в театрах? Не боги горшки обжигают».
Получилась драма с непритязательным сюжетом: главный инженер электростанции проявил политическую близорукость, принял на работу сына репрессированного, который имел от немцев задание не допустить перед их приходом уничтожения станции. Главный герой разоблачил шпиона, сам взорвал свое детище, чтобы оно не досталось врагам.
Сознавая, что рукопись далека от совершенства, как говорится, сыра, диалоги затянуты, образы схематичны, показал пьесу Николаю Погодину, чьи «Аристократы», «Кремлевские куранты», «Человек с ружьем» широко шли в стране, были экранизированы. Профессионал многое убрал в рукописи, добавил, переписал, в результате «Инженер Сергеев» увидел свет рампы в филиале Малого театра. Должность автора не позволяла ставить на афишах свою фамилию, и заменил ее псевдонимом — Вячеслав Рокк. На премьеру откликнулась вся столичная пресса, критики назвали спектакль шедевром театрального искусства. Пьесу поставили в других театрах страны, так как была актуальна, являлась первым произведением об Отечественной, любимым зрителями детективом. Успех радовал, особенно отзыв вершителя всех судеб, почитателя МХАТа, Большого театра вождя.
— И я в молодости грешил сочинительством, но вовремя одумался, бросил слагать стихи. Ты, конечно, не Шекспир и не Островский, но сумел написать нужную, главное, своевременно призывающую к соблюдению бдительности вещь.
Вспомнил оценку Сталина и решил пересказать ее следователям — слова покойного стоили дорого, важнее любого ордена. Собрался попросить у охраны письменные принадлежности, но был выведен из камеры.
4
Успенский начал допрос в отсутствие Генерального прокурора, который утолил любопытство, увидев Меркулова в новой для него ипостаси, и до поры до времени оставил арестованного в распоряжении следователя.
— В личном архиве гражданина Берии обнаружены два ваших к нему письма. Весьма странно, что получатель хранил их в сейфе наряду с более важными документами. Можете ознакомиться.
Меркулов узнал свои послания. Первое на бланке заместителя председателя ГПУ Аджаристана отослано в 1938 г., когда Берия готовился к переезду из Тбилиси в Москву.
Глубокая просьба, не забудь меня. Прошу взять с собой. Не переоцениваю себя, полагаю, что справлюсь с любой порученной тобой работой. Ни в чем не подведу. Это моя самая большая просьба.
Берия не замедлил удовлетворить просьбу верного вассала, который был предан ему до гроба, устроил перевод в столицу, назначил начальником отдела главка НКВД, позже рекомендовал Сталину на пост наркома госбезопасности, сам стал руководить МВД, закадычные друзья вновь оказались в одной упряжке.
Второе письмо было датировано весной 1953 г., когда Меркулов перенес инфаркт, служба в Госконтроле тяготила.
Хочу предложить тебе свои услуги, прошу располагать мной, как посчитаешь целесообразным. За последнее время многому научился в руководстве людьми, учреждением, сумею работать лучше, чем прежде.
Ответа полуинвалид (как Всеволод Николаевич с грустью называл себя) не дождался, после смерти Сталина дел у Берии стало выше головы, все время занимала подковерная борьба по захвату власти.
Меркулов вернул письма следователю, спросил:
— Что с членами моей семьи? Как понимаете, их судьба мне не безразлична.
— Ваших ближайших родственников нет в столице, — «обрадовал» Успенский. — Они лишены служебной квартиры, московской прописки, отправлены на родину вашей матери.
У Меркулова имелись и другие вопросы — что инкриминируют, как долго продлится следствие, будет ли процесс открытым, кто еще кроме Берии сядет на скамью подсудимых.
«Не исключено, что Лаврентия держат по соседству со мной, даже за стеной моей камеры».
Успенский пропустил вопросы мимо ушей, продолжил допрос.
— Что можете показать о преступной деятельности гражданина Берии?
— К сожалению, не могу удовлетворить ваше любопытство, ни один факт его преступной деятельности мне не известен.
— Но вы работали с ним бок о бок, в Грузии, затем в Москве, встречались ежедневно не только на службе, а и в домашней обстановке. Как охарактеризуете ступившего на путь предательства партии, правительства, народа?
— Считал и продолжаю считать опытнейшим руководителем союзного масштаба, лидером, талантливым политиком.
— Забыли добавить интриганом, самолюбивым, лицемером, карьеристом, агентом вражеских разведок, сначала германских, последнее время империалистических государств. Наконец, нечистоплотным в быту, развратником, похотливым совратителем несовершеннолетних девушек.
— Это полностью лживое обвинение, опорочить Берию не удастся.
— Согласно показаниям бывшего министра внутренних дел Грузии, перед войной полпреда Союза в Германии, до ареста заместителя министра иностранных дел гражданина Деканозова, вы неоднократно исполняли преступные приказы Берии, проводили не санкционированные прокуратурой аресты, измывались над невинными, оболганными. Были доверенным лицом предателя, руководителя заговора. Вас он называл ласково Меркулич, поручил оказывать помощь любимой им футбольной команде тбилисского «Динамо», и вы создали ей истинно царские условия…
В комнату вошел сухопарый, болезненно худой, с впалой грудью, нездоровой бледностью майор Андреев из военной прокуратуры. Меркулов не отказал себе в удовольствии и съязвил:
— Граждане следователи решили работать в упряжке? Опасаются, что один со мной не справится?
Андреев уселся рядом с Успенским.
Меркулов продолжал:
— Горд, что имею дело с превосходящими силами противника, тем радостнее будет победа. В начале войны абвер с СД были опытнее нас, о крепкий орешек врагов ломали зубы, проигрывали по всем статьям. Но к Сталинградскому сражению многому научились, захватили у врага инициативу. Так произойдет и сейчас.
Андреев ударил костистым кулаком по столу.
— Не смейте сравнивать советское законодательство с фашистским! Не заговаривайтесь!
— Каждому из вас около тридцати лет, видимо, участвовали в войне, по крайней мере в заключительном ее этапе, но вряд ли бывали на передовой, я же, как показывает моя анкета, не убегал от опасностей, на фронте не кланялся пулям, снарядам, и ныне нельзя ничем испугать.
Меркулов не успел договорить — Андреев с Успенским хором гаркнули:
— Заткни рот!
Андреев вытер выступивший на лбу пот, Успенский сжал кулаки. Некоторое время оба приходили в себя от дерзости подследственного. Первым успокоился Успенский.
— Фактов вашей преступной деятельности предостаточно. Свидетели и другие подследственные, среди них прекрасно известный вам Серго Берия, заявили о вашем участии в заговоре.
Меркулов чуть подался вперед.
— И его взяли? Неужели только за родственные связи с отцом? Знаю Серго с пеленок, вырос на моих глазах, не поверю, что показывал против меня.
— Его показания высветили прятавшегося под маской антисоветчика, вознамерившего устроить государственный переворот.
— Серго предельно честен, не способен клеветать. Устройте очную ставку, пусть в моем присутствии повторит то, что я услышал.
— Не смейте ничего требовать! Забыли, где и в качестве кого находитесь? Глупо становиться в позу невинного. Вас станут судить за попытку подорвать устои социалистического государства, советской власти. Имели с Берией бонапартистские замашки, уверяли в преданности партии, неукоснительном следовании ленинско-сталинской внешней и внутренней политики, на самом деле кощунственно издевались над памятью основателя нашего государства, смели критиковать его, желали поставить органы выше законной власти, сделать Берию диктатором.
— Обвинения высосаны из пальца, взяты с потолка, продукт больной фантазии. Нет ни одного изобличающего меня факта.
— За фактами дело не станет, их предостаточно, каждый тянет на высшую меру наказания. Начнем с начала войны. В октябре сорок первого с вашего ведома расстреляли гордость нашей армии, ее цвет — видных военачальников, которые могли бы руководить отражением наступающего врага.
— Расстрел был санкционирован Берией, его приказ найдете в архиве.
— Имеются другие расстрельные списки с вашими пометками об исполнении.
— Расстрелы проводили не по моей прихоти, самоуправству, а исключительно по решению «троек».
Следователь проигнорировал замечание.
— Начиная с тридцать седьмого года вместе с Берией создали в стране и в органах тотальный террор, фальсифицировали материалы следствий, расправлялись с неугодными, применяли к ним меры физического воздействия.
Простить беспардонную ложь Меркулов не мог.
— Никогда и ни на кого не поднимал руки. За провинности, нарушения тюремного распорядка помещали в карцер, и только.
5
Допросы следователи проводили по очереди, когда уставал один, его сменял другой, успевший перекусить, даже вздремнуть. Часто протоколы завершались строками: «От обвинения отказывается», «Ставить подпись отказывается», «Отвергает приведенные факты».
К наступлению рассвета от многочасового стояния у Меркулова подкашивались ноги, в голове мутнело, все вокруг теряло очертание, голоса становились невнятными.
«Еще немного, и свалюсь как подкошенный…» — подумал Всеволод Николаевич и напомнил следователям о перенесенном втором инфаркте, что от конвейера, «стойки» испустит дух, в следствии придется поставить точку.
— На вашем месте подобного мне хронически больного берег бы для суда. В мою бытность министром каждому посетителю предлагал присесть, секретарь приносил чай или кофе, бублики или ватрушки. Не прошу угощений, но будьте милосердны, сделайте перерыв…
Успенский не позволил договорить:
— Вместо бубликов получите петлю на шею, вместо ватрушек семь граммов свинца! Не давите на жалость, не ссылайтесь на скверное здоровье, к неразоружившимся врагам жалости быть не может. Переходим к действовавшей под эгидой НКВД спецлаборатории.
Следователь имел в виду засекреченную лабораторию в Варфоломеевском переулке, где проверяли качество пищи столовой Кремля для выявления отравляющих веществ, но, главное, проводили опыты над людьми.
— Арестованный по делу Еврейского антифашистского комитета Майрановский признался, что химики испытывали различные яды на приговоренных к высшей мере наказания. Искали препарат, который вызывал бы желание выдать тщательно скрываемое. Исследования прекратили после убийства Михоэлса, закрытия еврейского театра, прекращения антиеврейской кампании. Майрановского осудили за должностные преступления, халатность.
Меркулов ответил, что об опытах слышит впервые. Успенский вновь перебил:
— Не лгите! Лаборатория работала под вашим и Берией контролем. Требовали от ученых получить моментально действующий яд, не оставляющий в организме следов.
Ответа Меркулов не имел, и поведал об успешном в Голландии устранении Коновальца. Кровавого оуновца взорвали с помощью подаренной ему Судоплатовым коробки конфет. Совершившего акт возмездия искали в Европе разведки всех в стран, но спецагент сумел уплыть во Францию, оттуда перебраться в Барселону и возвратиться в Москву. В конце рассказа вернулся к затронутому следователем вопросу о лаборатории, передал слова Берии, что у работы химиков большое будущее, следует спешить с опытами, иначе обгонят за рубежом.
Следователи остались довольны ответом и перешли к участию допрашиваемого в убийстве жены участника обороны Царицына, осужденного в 1942 г. за сдачу Керчи, потерю 150 тыс. бойцов, маршала, Героя Советского Союза Г. И. Кулика. Меркулов был прекрасно осведомлен о судьбе маршала, которого специальное судебное присутствие Верховного суда понизило в звании, но по указанию Сталина, летом 1950 г. Военная коллегия Верховного суда «за изменнические намерения, террористические угрозы» приговорила к расстрелу.
— Вопрос не по адресу, — парировал Меркулов. — Жену Кулика устранили по решению высшей инстанции, вам понятно какой, вернее, чьей. Симонич-Кулик обвинили в шпионаже. Пытались склонить к агентурной работе, но получили отказ. Считаю, что расправа была неоправданной ошибкой.
Успенский хмыкнул, Андреев потер ладонь об ладонь: следователи представили, как доложат начальству о признании Меркулова, выслушают одобрение о проделанной работе.
Меркулов нахмурился. «…Пока нет очных ставок с Лаврентием и другими однодельцами, лишь зачитывают их показания, которые могут быть фальсифицированы… Во время следования из камеры в допросную и обратно ни разу ни с кем не столкнулся, неужели содержат в другой тюрьме?»
В тот же день, научившись спать, точнее, дремать на табурете, увидел во сне Маленкова. Вчерашний единомышленник, товарищ по совместной работе в ЦК, правительстве обозвал нецензурным выражением, злорадствовал, напомнил, что пост главы карательных органов с давних пор проклят: Дзержинский умер в 49 лет не от застарелого туберкулеза, а после укола камфоры; рвущийся к власти Сталин избавился от первого чекиста, не согласного с вождем по многим вопросам; Менжинский скончался от паралича сердца, в печати сообщили, что злодейски умерщвлен главарями правотроцкистского блока; завершили жизни на плахе Ягода с Ежовым. «Подобное ожидает и тебя со старым другом, земляком, с кого сдувал пылинки, — добавил Маленков. — Считали себя всесильными, кому все дозволено, в результате для каждого в стране стали подлыми предателями, помрете с несмываемым клеймом врагов народа».
6
От допроса к допросу обвинений становилось все больше, каждое новое серьезней предыдущих. В одном Меркулов обвинялся в планомерном уничтожении перед войной цвета Красной Армии — командующих армиями, округами, дивизиями, начальников военных академий, флотоводцев.
Всеволод Николаевич продолжал отбиваться:
— Аресты высшего командного состава произошли до моего перевода в Москву.
Следователи настаивали на своем.
— В начальный период Отечественной стали первым заместителем наркома внутренних дел, затем наркомом, и репрессии возросли. Что касается осужденных по вашему указанию особым совещанием при НКВД, многие умерли от пыток до суда. Среди погибших дважды Герой Советского Союза, генерал-лейтенант, начальник ВВС Яков Смушкевич, обвиненный в подготовке покушения на товарища Сталина, попытках расправиться с членами правительства, видными деятелями партии, отдать японцам Дальний Восток с Курилами, немцам подарить Прибалтийские республики, Западную Украину, румынам вернуть Молдавию, финнам Карелию. Не пытайтесь вновь ссылаться на приказы товарища Сталина, обелить себя. Берия показал, что расстрельные списки составляли именно вы, он их лишь утверждал.
Меркулов подумал: стоит ли выгораживать Лаврентия, когда он топит? Можно ли часть вины переложить на шефа, которому это уже не повредит? Стараясь четко произносить каждое слово, даже букву, сказал:
— Признаю, что некоторые расстрельные списки имеют мою подпись, Берия требовал не затягивать расправ над врагами, расстрелы считал необходимыми в сложившейся тогда обстановке — немцы неудержимо пёрли к Москве.
Успенский зачитал полученный в архиве документ по обвинению в шпионаже Мерецкова и видного ученого в области вооружения Винникова.
— Вы руководили следствием по их фальсифицированному обвинению, костоломы выбивали признания в принадлежности к контрреволюционной организации. Пытки не помогли доказать вину и осудить.
— Повторяю, в пытках не участвовал, мои руки и совесть чисты.
— Названными лицами занималось непосредственно ваше министерство. Берия показал… — Следователь отыскал в папке нужный лист, зачитал: — «Меркулов играл главную роль в осуждении Мерецкова, применял к нему пытку лишением сна».
Меркулов внутренне сжался.
«Удар под дых, самое печальное, что получил его от Лаврентия. На удар следует отвечать ответным. Знаю о шефе такое, что волосы станут дыбом. Но не потеряю человеческого достоинства, не брошу в него камень».
Следователи ждали ответа и услышали не такой, какой надеялись.
— Берия запамятовал, я в допросах названных лиц не участвовал, присутствовал лишь один раз пару минут. С делом маршала и ученого разобрались, обоим по приказу товарища Сталина вернули свободу.
— В показаниях Берии говорится буквально следующее: «Меркулов периодически докладывал мне, как продвигается дело Мерецкова, Винников хвастался, что раскрыл планируемую смену правительства. Считаю Меркулова основным виновником в проведении необоснованных расстрелов».
Было трудно поверить, что это слова человека, с кем съел пуд соли, кому верил как самому себе, кто дарил дружбу, в ответ получал преданность. Слышать подобное было и больно, и горько. Попытался убедить себя, что беспардонную клевету за шефа сочинили, шефа знает много лет, работал с ним рука об руку, был неразделим, как сиамский близнец.
«Излишне прямолинеен, порой груб, но всегда честен, по крайней мере со мной. Неспособен оклеветать друга, свалить на него свою вину. Тверд, непреклонен, характер истинно грузинский, точнее, абхазский, еще точнее, мегрельский. Иным бывал лишь с вождем — одна любезность. Даже стоя на плахе, не брошу в него камень».
Долго хранить молчание было нельзя, и Всеволод Николаевич заговорил:
— Произошла досадная ошибка, в протоколе записано не то, что произнес. Что касается необоснованных арестов, ошибки неизбежны, когда в срочном порядке валят лес, летят щепки, под топор попадают здоровые, не предназначенные для рубки деревья.
По непроницаемым лицам следователей было невозможно узнать, согласны ли Успенский и Андреев с доводами.
Успенский вернулся к вопросу о казни осенью 1941 г. на Волге военкомов, отрицать это было глупо, следствие располагало документом с предложением Меркулова применить высшую меру наказания к перечисленным субъектам, росчерком «З а Л. Б е р и я», припиской «И с — п ол н е н о, с т а р ш и й м а й о р И. П а р кул о в».
Было нестерпимо больно вспоминать проколы в работе, провалы за кордоном агентов, неудачи с вербовкой членов правительств, разведок европейских государств, и Меркулов набычился, уставился взглядом себе под ноги. Чтобы не думать о печальном, стал вспоминать завершившиеся победой операции, вроде убийства в Мексике Троцкого, захвата в Северной Италии после Победы Андрея Власова с его штабом РОА и многое другое, чем справедливо гордился.
7
Имея на то все основания, считал, что всему, чего достиг, обязан Берии, Сталину, затем своему таланту руководителя, аналитическому уму, способности добиваться поставленных задач.
«Лаврентий и Хозяин считали меня их воспитанником, всемерно поддерживали, ставили другим в пример, что рождало завистников, готовых при первом удобном случае вонзить в спину нож, что и сделали. Останься Лаврентий на свободе, a Хозяин жив, тюрьма, камера, допросы не привиделись бы даже в кошмарном сне».
Если Берию знал с 1921 г., когда впервые переступил порог Грузинского ЧК, то Сталина впервые увидел после переезда в Москву. Встреча глубоко врезалась в память, со временем ничуть не потускнела.
Незадолго до наступления 1939 г. Берия привез на ближнюю дачу в Волынском, где вождь порой жил месяцами. Когда машина замерла у шлагбаума, рва с мостком, охрана, прекрасно зная Берию, все равно дотошно проверила документы главы НКВД и сопровождающего его.
Сталин встретил на крыльце особняка в закрывающей лоб шапке-ушанке, подшитой мехом шинели, бурках. Пригласил на прогулку подышать настоянным на хвое морозным воздухом, размяться после тряски в автомобиле.
— Позволь представить моего нового заместителя, так сказать, свою правую руку, — начал Берия. — Товарищ Меркулов родом с нашего Кавказа, служил в Тифлисе, Батуми, мать грузинка.
— Знаком с его анкетой, — признался Сталин. — Между прочим, евреи считают нацию по матери, согласно этому товарищ Меркулов — грузин.
Вождь двинулся по очищенной от снега аллее, следом зашагали приезжие.
— В обед угощу присланными из Имеретии джон-джоли, тархуном, лобио, сулугуни, вином из взращенного под благодатными небесами Сакартвело винограда. Не жалко было покидать родину?
Вопрос относился к Всеволоду Николаевичу, но тот не успел ответить.
— В ссылках в Сольвычегорске и Туруханске Нарымского края, — продолжал Сталин, — сильно скучал по Гори, старинной крепости, родительскому дому.
Следующий вопрос прозвучал по-грузински: вождь захотел проверить, как выдвиженец знает язык своей родины.
— Что больше уважаешь — мукузани, цинандали, или твиши? Хванчкары, к сожалению, нет.
— Все сорта вин хороши, батоно, — ответил Меркулов.
Сталин похвалил, что не забыл язык матери. Меркулов признался, что учит грузинскому жену с сыном, но им плохо даются гортанное «к», ударения в словах.
— Мать навещаешь?
— Перевез в Москву, но здесь чувствовала себя плохо, пришлось вернуть на родину.
— А моя дэди лежит в Тбилиси на горе Мтацминда.
Упомянув мать, Сталин стал строже. После паузы Берия принялся перечислять основные вехи биографии своего заместителя, но Сталин перебил:
— Надеюсь, станет служить, как подобает чекисту, без страха и жалости к врагам, с ненавистью к ним в своем горящем сердце.
Как бы между прочим сообщил, что приказал передать главку Главсевморпуть новую дачу Папанина в Гаграх, устроить в особняке гостиницу для полярников. Поздравил Берию с переводами на языки союзных республик его книги о зарождении в Закавказье большевистских организаций и главенствующей в них роли сына горийского сапожника, бывшего семинариста.
— Будем ждать выхода книги на европейских языках, попросим наших послов ускорить это. Продолжай сочинять, со временем станешь, как я, академиком.
Они продолжали идти мимо корабельных сосен, высокого забора со рвом, колючей проволокой. Сталин с непривычным для него благодушием разговорился, Берия и Меркулов кивали в знак согласия с вождем. Монолог хозяина дачи прервался с появлением Светланы.
— Почему не в школе? — спросил отец.
— Скоро каникулы, на дом уже ничего не задают, — оправдалась девочка.
— До зимних каникул, как и до Нового года, целая неделя.
— Уже выставили оценки за четверть.
— Пятерок много?
— Кроме алгебры и геометрии.
— И я в твои годы не был силен в точных науках. Родители знали это и послали учиться на священника. Но нелюбовь к математике не помешала в жизни. Хорошо, что отдаешь предпочтение гуманитарным наукам. Без знания родного языка, литературы, истории человеку грош цена.
Желтые в крапинку глаза вождя потеплели. Светлана убежала. Глядя ей вслед, Берия заметил:
— Быстро растет. Храню снимок, где ей восемь лет, держу ее у себя на коленях. Не успеем оглянуться, станет невестой.
Сталин хмыкнул в усы.
— Не позволим рано встать под венец. Надо окончить институт и лишь потом создавать семью.
— Представляю, как станешь ревновать ее к мужу.
— Отдавать со временем дочерей в другие руки — участь всех отцов, с этим приходится мириться. Тебе, имея сына, подобное не понять.
— Все больше приобретает черты матери.
Сталин мгновенно стал строгим, в сузившихся глазах мелькнул нездоровый блеск: Меркулов понял, что Берия совершил недозволенное, вспомнив Надежду Аллилуеву, покончившую с собой после застолья по случаю очередной годовщины революции, не простив мужу грубых слов в свой адрес. Всеволод Николаевич слышал разговоры про предсмертное письмо, которое вдовец поспешил уничтожить.
Берия втянул голову в воротник пальто, словно опасался удара. От-став от продолжающего шагать вождя, уставился бегающими глазами ему в спину. Не оборачиваясь, Сталин заговорил:
— Как скоро очистишь страну от врагов разных мастей? С внешними и невозвращенцами справился более-менее успешно. Но за нашей спиной остаются те, кто держит за пазухой камень. За халатность выгоним из органов, вернем на Кавказ, сделаем духанщиком или сторожем на кладбище.
Берия наигранно рассмеялся, дескать, оценил шутку.
Меркулов сдержал дыхание, понял, что Сталин не бросает слов на ветер, стоит лишь шевельнуть пальцем, и с любого, даже с казавшегося всесильным Лаврентия, слетит голова.
— Когда избавишь трудовой народ и любимую им партию от подлых предателей, двурушников, перерожденцев, пролезших на руководящие посты? Ни один преступник не должен гулять на свободе. Засучи рукава и расправься с остатками троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев, которые после потери лидеров не прекратили свои черные делишки. Сколько подобных врагов уже посадил за решетку, отправил в расход?
Берия поспешил с ответом:
— Точную цифру доложу завтра.
Меркулов хранил в памяти многие цифры, в том числе и количество арестованных не только за минувший месяц, а и за квартал, даже за год, но не стал подсказывать шефу, чтобы вождь не посчитал того несведующим.
— Нe интересует всякая шушера из числа жуликов, карманников, аферистов, растратчиков. Займись политическими, которых, как вредные для урожая сорняки, следует выкорчевать.
— Во все республики, края отправлена разнарядка на аресты. План успешно выполняется, даже перевыполняется. В Сакартвело на свободе не остался ни один меньшевик, приверженец Троцкого, Бухарина, Зиновьева. Вычистили и посмевших критиковать советскую власть, высказывать сомнение в верности политики партии, кто мешал идти семимильными шагами к вершине коммунизма, путался у нас под ногами.
— Не перегни палку, не хватай без разбора чуть ли не каждого подвернувшегося под руку, иначе останемся без интеллигенции, писателей, станет некому прославлять вождя, Страну Советов, звать на трудовые подвиги, дocpoчное выпoлнение пятилеток… Если оставишь без сочинителей, заставлю самого писать стихи, романы, в отсутствие артистов петь, танцевать. Уберешь всех художников — возьмешь в руку кисть.
Трое сделали круг вокруг особняка, в который Сталин заселился после гибели жены, навсегда простившись с дачей в Зубрилово, где все навевало грустные воспоминания о Надежде. Забыв о приглашении отведать присланные дары Грузии, вождь скрылся за дверями особняка, оставив гостей под порывами ледяного ветра со снежной крупой. При возвращении в столицу, Берия и Меркулов не проронили ни слова, каждый гадал: доволен ли Хозяин беседой, новым заместителем наркома?
Меркулов навсегда запомнил и последнюю встречу со Сталиным в конце 1946 г. Вождь не вышел навстречу из-за стола, не поздоровался, не предложил присесть, спросил, прекрасно зная, каким услышит ответ:
— Как долго ходишь в наркомах, ныне в министрах государственной безопасности?
— Три с лишним года, товарищ Сталин! — отрапортовал Всеволод Николаевич. — Дважды с перерывом занимал этот пост. Первый раз перед войной, второй в ее разгар.
— Рано или поздно любой, занимающий важный в государстве пост, самоуспокаивается, начинает лениться, теряет работоспособность, почивает на лаврах, за что следует незамедлительно снимать или пересаживать в другое кресло. Это касается и тебя. Засиделся на Лубянке, пойдешь в Министерство внешней торговли, станешь искать в Европе и возвращать в Союз украденное немцами наше культурное достояние, экспонаты музеев, — Сталин сделал многозначительную паузу, давая понять, что следующее указание наиболее важное. — Уже отыскали в Германии «Сикстинскую Мадонну» Рафаэля, другие сокровища Дрезденской галереи, частных коллекций, в том числе принадлежащих Герингу, Гитлеру, последний был не только любителем живописи, но и сам баловался малеванием пейзажей. Найдешь и доставишь все на Родину, одновременно вывезешь не пострадавшее в бомбежках оборудование заводов Круппа, фабрик «Кодак», «Лейка». Особое внимание технологии производства ракет ФАУ, которым немцы забрасывали Лондон. Подтверди делом истину, что на каком бы посту чекист ни работал, везде остается чекистом. Готовься к новой встрече с поставленной нами на колени Германией прекрасной Веной.
Сталин повертел в руке карандаш, вернул в стакан письменного прибора, устремил взгляд в полированный стол. Меркулов покинул кабинет.
«Пронесло. Ехал в Кремль и не знал, выйду один или увезут под конвоем, — подумал он, расстегнув крючок на ставшем тесным воротнике френча. — Мог приказать арестовать за потерю доверия, ставшим неугодным, как поступил с Ягодой и Ежовым, Тухачевским и Якиром, Блюхером и Рыковым, десятком военачальников, государственных деятелей. Если бы был верующим, поспешил в церковь, поставил свечку за спасение».
Двинулся по заглушающей шаги ковровой дорожке мимо замерших на посту молодцеватых чекистов, продолжал слышать хрипловатый, с кавказским акцентом голос: «И на новом месте будь непримирим к врагам. Не теряй бдительности. Как прежде служи верой и правдой. Остаешься в звании генерала армии со всеми привилегиями».
На Лубянке стал готовить передачу дел Виктору Абакумову. Дома не сказал жене о переводе. В кабинете на диване утопил лицо в подушку. Нервы были натянуты как струна. Незаметно для себя уснул. Во сне, словно из тумана выплыл низкорослый, с рыжей шевелюрой угрюмый незнакомец. «Я — сапожник Джугашвили Виссарион, в Гори и в Осетии, откуда родом, меня знает каждый, а ты кто такой?»
Меркулов не успел представиться, как сапожник и сон пропали.
«Привидится же подобное!» — удивился Всеволод Николаевич. Отца вождя лицезрел на найденном сотрудниками Тбилисского института ИМЭЛ выцветшем снимке. Когда находку показали Сталину, тот взглянул мельком, не подтвердил, что на фото его родной отец. Родителей не упоминал ни устно, ни письменно. Мать не проводил в последний путь на мемориальное кладбище возле церкви Святого Давида близ грота с прахом Грибоедова и его супруги княгини Нино Чавчавадзе. Старая Екатерина Геладзе — Кэкэ, как ласково ее звали, перед смертью очень хотела обнять единственного сына, внуков Якова (до 1921 г. проживавшего с бабушкой), Василия, внучку Светлану.
Последний раз Меркулов увидел изрядно постаревшего Хозяина в октябре 1952 г. на созванном после большого перерыва XIX съезде КПСС. Сталин сидел в последнем ряду президиума в гордом одиночестве. Когда предоставили слово, под гром аплодисментов поднявшихся с мест делегатов, медленно прошел к трибуне. Жестом остановил овацию. Выступил предельно кратко, желал убедить всех, что в семьдесят четыре года еще полон сил, не потерял способность держать в руках державу, рулить ею, спустя пять месяцев c 1 на 2 марта свалился без сознания.
8
Из п р о т о к о л а д о п р о с а гр. В. Н. М е р к у л о в а
28 ноября 1953 г.
В о п р о с. С вашего ведома и попустительства осенью 1941 г. совершена несанкционированная судом расправа над видными советскими военачальниками, приведшая к гибели невинных, оболганных.
О т в е т. Приказ на расстрел давал не я.
B о п р о с. Также совершили подлог, подписав заключения о причастности каждого казненного к шпионажу, что не было доказано в процессе следствия.
О т в е т. Я только подписывал ордер на проведение конфискации личного имущества, обвинения констатировала внесудебная «тройка», она и выносила приговор.
В о п р о с. Причастны к вопиющим беззакониям, грубейшим нарушениям сроков предварительного содержания под стражей. Имеются неопровержимые многочисленные факты произвола как на службе, так и в отношении находящихся под следствием. Некоторые лишались свободы на довольно длительное время без вынесения приговоров. При вашем попустительстве в органах царил произвол. При проведении обыска в кабинете ответработника, секретаря Совмина Ордынцева, из сейфа пропали невключенные в акт изъятия облигации на большую сумму и золотая брошь.
О т в е т. Как услышал об этом, приказал провести тщательную проверку вопиющего случая, который не подтвердился.
В о п р о с. Долгое время скрывали преступные замыслы, цели. Угрожая расправой, требовали от подследственных давать нужные показания, признаваться в том, что не совершали. Во время работы в ГУСИМЗе присвоили немало ставшего собственностью государства трофейного имущества, как то: старинное оружие, полотна живописи, ювелирные изделия, часть их раздарили нужным вам лицам, друзьям.
О т в е т. Ничего не прикарманил. Весь конфискат сдавал по акту. Дарил знакомым лишь то, что в Вене, Берлине приобретал на личные деньги, обменивал на получаемые спецпайки. Знаю, что во время обыска квартиры, дачи не обнаружено ничего полученного нечестным способом.
В о п р о c. Во время службы в Грузии, точнее, в Аджарии, затем в Москве установили лимиты на количество проводимых арестов, ссылок, расстрелов, требовали неукоснительно выполнять их, лично глумились над подследственными.
О т в е т. Мои руки и совесть чисты.
В о п р о с. Давали «тройкам» указания, как поступать с тем или иным, диктовали приговоры. Расскажите о репрессиях в отношении близких родственников товарища Орджоникидзе.
О т в е т. К аресту, ссылке брата Орджоникидзе не имею отношения, так как в 1937 г. меня не было в столице. Константина Орджоникидзе осудило на 5 лет особое совещание за распространение клеветы, будто Серго умер не от паралича сердца, как сообщили в печати, а подло убит. Впоследствии брату покойного увеличили срок, после его отбытия оставили во Владимирской тюрьме.
В о п р о с. Секретарь председателя ГПУ Грузии Арутюнов скончался после избиений, но успел написать товарищу Сталину, назвал вас с Берией кровожадными, безжалостными палачами.
О т в е т. Письма не видел.
В о п р о с. Уточните, как умер Орджоникидзе.
О т в е т. Нарком тяжелой промышленности добровольно ушел в иной мир в феврале 1937 г. за неделю до открытия Пленума ЦК, отказавшись отдать на заклание крупных командиров производства. Буквально накануне узнал об аресте брата, расстреле друзей, что и подтолкнуло к роковому шагу. Кстати, после гибели наркома взяли всю его охрану, сторожа дачи, изъяли личный архив.
В о п р о с. Над вами длительное время шефствовал гражданин Берия, были его доверенным лицом. Часто брал с собой в поездки, на отдых, поэтому о фигуранте знаете много. Расскажите о его внебрачных связях, сожительствах со школьницей, студентками, актрисами, женами арестованных. Назовите фамилии наложниц.
О т в е т. О своей личной жизни Берия не распространялся, я считал бестактным влезать в нее. Ни одну любовницу не знал, Дроздову таковой не считаю, она жена, пусть неофициальная, он любит ее, она платит ему тем же. Был лишь в курсе его конфликта с Нино Гегечкори.
В о п р о с. Не покрывайте развратника, соблазнителя, растлителя малолетних.
О т в е т. Наличие любовницы, даже нескольких, не является преступлением. Не считаю бывшего начальника морально разложившимся, насильником.
В о п р о с. Не отрицайте неоспоримое, подтвержденное потерпевшими. Изнасилование недостигших половой зрелости карается весьма строго. Берия полностью признал предъявленные ему обвинения в наличии любовниц, рождения от них детей.
О т в е т. У него лишь один ребенок вне брака, дочку подарила Валентина Дроздова, которая давно не школьница. Любовь обоюдная, нарушений законности и морали нет.
В о п р о с. Ваш друг Берия погряз в разврате до такой степени, что сожительствовал даже с сотрудницей иностранной разведки, болел венерическими болезнями, заражал женщин. Вы знали о таких вопиющих фактах, скрывали их.
О т в е т. Берия женат, имеет сына, любимых внучек, о связях с женщинами на стороне, тем более болезни, ничего не известно.
В о п р о с. Вместе с Берией создали специальную группу во главе с гр. Кобуловым, которая периодически измывалась над арестованными. Подтверждаете применение пыток?
О т в е т. Любые меры физического воздействия запрещены. Повторяю: рукоприкладство мне претит, распускающих руки следователей наказывал понижением в звании, лишением премий, путевок в санатории.
В o п р о с. Что можете сказать о бывшем министре внутренних дел Украины Мешике, под вашим непосредственным руководством он работал довольно долго, позже трудился в 1-м главке СНК СССР, которое занималось испытаниями атомной бомбы.
О т в е т. Мешик обеспечивал охрану режимного предприятия, работающих над атомным проектом НИИ, КБ, руководил строительством, укомплектованием секретных объектов, участвовал в испытаниях, за что вместе с другими удостоен Сталинской премии, ордена Ленина.
В о п р о с. Какие государственные секреты он продал за рубеж и кому?
О т в е т. Мешик патриот, не мог торговать тайнами, тем более военными.
B о п р o c. Не выгораживайте врагов. В бытность министром на Украине Мешик противопоставил МВД партийному аппарату республики, голословно обвинил кристально честных руководителей, присвоил для устройства личной дачи здание детского сада, для увеселительных прогулок по Бугу использовал пожарный катер.
О т в е т. Руководящий аппарат имел различные льготы, привилегии. Мешик пользовался служебной дачей и не нуждался в захвате детского сада. Катером пользовались многие партработники с семьями.
B о п р о с. Почему скрыли, что отец Мешика был левым эсером, тетка удрала в Польшу? Желали выгородить друга?
О т в е т. Я с ним не дружил, отношения были деловыми.
В о п р о с. Неоднократно покрывали нарушения законности, вопиющие факты взяточничества, казнокрадства, моральную нечистоплотность подчиненных, закрывали глаза на подобные преступления Мешика и Берии. Первый по вашему указанию собирал компромат на различных лиц, добивался, чтобы арестованные давали порочащие их и других материалы. Шла конвейерная система допросов — в течение нескольких суток подследственным не позволяли отдохнуть, тем более уснуть, избивали ногами, ремнем, пытали электрическим током.
О т в е т. Подтвердить услышанное не могу. Мешик предан нашему делу, при его непосредственном участии в режимных городах Арзамас-12, Челябинск-39, Красноярск-26, Свердловск-48 успешно прошла работа над атомным проектом.
B о п p о с. Не пытайтесь обелить врага, с кем пропустили через «мясорубку» честных граждан. Так называемые «громкие» дела не передавали в следственную часть, судьбы арестантов решала исключительно «тройка». На расстрелы посылали списочным составом. Вместе с Мешиком, генералом Мильштейном отдали приказ коменданту Сухановской тюрьмы Блохину пустить в расход без решения суда жену маршала Кулика.
О т в е т. Время тогда было крайне напряженное, не до получения санкции прокурора, суда, я лишь дал согласие на арест, но не на расстрел.
В о п р о с. Что можете показать о Василии Иосифовиче Сталине, обвиняемом в антисоветской пропаганде, злоупотреблении служебным положением в ВВС МПВО?
О т в е т. Названного арестовали, когда не я руководил карательными органами. С Василием Иосифовичем встречался один раз, поэтому охарактеризовать не могу.
В о п р о с. Нежелание сотрудничать со следствием отразится на приговоре.
О т в е т. Настаиваю, чтобы вопросы касались лишь меня.
Записано с моих слов правильно. В. М е р к у л о в.
Допрос окончен в 05 ч. 20 мин.
9
Он набрался терпения и ждал обязательных в любом следствии очных ставок со свидетелями и проходящими с ним по делу. Больше других хотелось увидеть Лаврентия. Верил, что пребывание в неволи не сделало его слабым, он не сдался, прочитанные следователями показания сфабрикованы, грубая подделка. Но на очередном допросе встретился не с тем, кого ожидал, а с Кобуловым, в последний год войны 1-м заместителем наркома госбезопасности.
— Проводится очная ставка. Гражданин Кобулов, повторите показания о враждебной, антипартийной, антисоветской деятельности гражданина Меркулова.
Богдан Захарович не смотрел в сторону земляка, ровесника, с которым одновременно пришел в Грузинскую ЧК. С поспешностью, от волнения неправильно ставя в словах ударения, с сильным акцентом вылил на Меркулова ушат помоев. Слушать подобное от человека, с кем немало пережито, выпито, было мерзко. Тот, кто прежде клялся в дружбе до гроба, расписался на листах протокола и был уведен.
Меркулов стал искать причину поведения Богдана.
«Настолько сильно изменился, что сразу не узнал. Глаза бегали, руки дрожали, как у карманника, которого схватили на месте преступления. Видимо, пригрозили в случае отказа оговорить меня стереть в лагерную пыль всех родственников, начиная с престарелых родителей и кончая маленькими детишками. Ожидал предательства, но только не от него. Напрасно обрадовался при виде знакомого лица. И такого обнимал, пил за его здоровье, делился с ним самым сокровенным?».
— Как имели возможность удостовериться, против вас и недавние сослуживцы, так называемые друзья. В отличие от вас они идут навстречу следствию, не затягивают его, не посчитали зазорным стать на колени перед самым справедливым, гуманным в мире правосудием.
Меркулов продолжал размышлять: «Богдан был предельно честен. Как же мог потерять честь, совесть, достоинство и скатиться до лжи? Вряд ли беспокоится только о семье, хочет сохранить собственную шкуру…»
Еще подумал, что, судя по всему, напрасно ждать суда, оправдательного приговора, если отметет лживые наговоры, выскажет все, что думает об аресте, следствии, уже не выйдет на свободу.
«Суд, точнее, пародию на него, сделают закрытым, как прежде было с Ежовым, маршалами, генералами, расправятся в тюремном подвале. В печати в двух строках сообщат, что страну избавили от нового заядлого врага — помесь троцкиста и фашиста».
Когда прочитал показания против себя Мешика, Деканозова, Влодзимирского, появилось желание немедленно вымыть руки, смыть прилипшую к ним с протоколов грязь.
— Как видите, о вашей роли в подготовке государственного переворота, превышении власти следствие информировано подробно. Дополните показания, — посоветовал Успенский.
— Есть подобное от Берии?
— Да, притом подробные, рассказывающие и о ваших преступных деяниях. Все подтверждено документами. Следствие можно закрыть, дело передать в суд, один вы задерживаете начало процесса.
— Так будет суд?
— И весьма скоро. Признания нужны в первую очередь вам, чтобы облегчить участь.
— Примеряете метод кнута и пряника? Вначале стращали карами, теперь умасливаете.
Успенский не прореагировал на замечание.
— Крайне глупо, нелогично продолжать отрицать неоспоримое. Считал вас умным, умеющим смотреть далеко вперед. Другие оказались благоразумнее, тот же Берия с готовностью признался, что зимой сорок первого года собирался заключить тайное перемирие с фашистами, за прекращение их наступления отдать часть Украины, Белоруссии, Карельский перешеек, румынам вернуть Молдавию. Дополните эти показания, расскажите о вине перед Отчизной тех, с кем трудились бок о бок, плечом к плечу.
— Роль доносчика претит. Доносительством потеряю уважение к себе.
— Упрямство отразится на приговоре.
— Значит, суд состоится? Назначен день открытия? Определено место проведения?
— Со временем узнаете. Пока сообщу одно: суд будет закрытым и не в Доме Союзов — негоже усаживать на скамью подсудимых там, где недавно стоял гроб с телом дорогого вождя. К тому же нельзя отвлекать народ от выполнения и перевыполнения производственных планов.
10
Если прежде допросы были изнуряющими, длились по десять-пятнадцать часов, проходили исключительно в ночное время, ближе к зиме стали короткими и дневными. Всеволод Николаевич перестал опасаться применения силы, кормления пересоленной селедкой и отключения воды в кране, чтобы не позволять утолить жажду.
В камере склонял голову на грудь, смыкал веки, чтобы ничего не отвлекало и размышлял, ставил вопросы, искал на них ответы. Волновало, что после ареста не было ни одной очной ставки с шефом, которого уважал за цепкий ум, недюжинный талант руководителя, умение принимать смелые, порой неожиданные, но оказывающимися единственно верными решения. Меркулов научился у шефа требовательности к подчиненным, умению выводить врагов на чистую воду и многому другому.
Брал с него пример даже в мелочах — одно время носил пенсне, хотя не жаловался на зрение. При любой представившейся возможности, выступлении с трибуны, статьи в прессе, разговорах превозносил его чуть ли не до небес. Чувствовал себя на седьмом небе от счастья, когда тот приглашал на ужин, брал с собой в поездки, посещения села Мерхеули близ Сухуми, где известному всей стране земляку оказывали поистине царские почести. Не только в Абхазии, а и по всей Грузии называли наряду с вождем великим с того дня, когда к всеобщей радости картвел, мегрел, гурийцев, кахетинцев, месхетинцев, сванов значительно сократил им план сдачи сельхозпродуктов, уменьшил налоги. Имя Берии получили в республике совхозы, колхозы, главная площадь в Тбилиси, один из районов города, большой завод. Крайне редко выступал перед большой аудиторией, объяснял это отсутствием ораторских способностей и занимаемым постом в органах, исключающим гласность.
Справедливо считался «отцом» водородной бомбы, после смерти Сталина добился реабилитации врачей, обвиненных в умерщвлении видных деятелей партии, правительства. Закрыл так называемые громкие дела, вернул из лагерей более миллиона, ратовал за нормализацию отношений с Югославией, объединение двух Германий, прекращение войны в Корее. Закрыл нерентабельные стройки коммунизма, в первую очередь прокладку канала в Средней Азии, второго Волго-Донского. Лишил партийные органы былой власти, передал ее областным, городским исполкомам, что не могло не возмутить партийную верхушку.
Меркулов решил непременно напомнить на суде все доброе, что Берия совершил после смерти Сталина:
«Вытащу из омута лжи, в который бросили недруги. Представляют развратником, помесью Дон Жуана и Синей Бороды, измазали с ног до головы дегтем. Да, он не ангел с крылышками за спиной, но и не дьявол во плоти, пороки имеет каждый, он не исключение… Скажу о реформаторских шагах в политике, сельском хозяйстве, промышленности, которые сделали страну, народ богаче, счастливее, сильнее…»
В ставших привычными тишине и одиночестве вновь продумывал выступление на суде.
«На память грех жаловаться, слово в слово повторю то, что сохраню в уме. Не буду тыкать в лицо судьям многолетнюю службу, организацию и руководство СМЕРШем, многое другое. Но не смогу не напомнить о личном вкладе в приближение Победы. Сумею убедить в невиновности Лаврентия — выйдя на свободу, он спасет меня…».
Надежда снова увидеть небо, обнять жену, сына была призрачной, но он не терял ее, надеялся на лучшее.
11
Проснулся от прикосновения к руке, лежащей согласно тюремной инструкции поверх одеяла. Открыл глаза и увидел склонившегося над собой надзирателя.
— Простите, что нарушил сон. Не могу нe поблагодарить за вашу ко мне доброту, стану помнить до скончания своего века.
Меркулов всмотрелся в вертухая, попытался вспомнить, где, когда, при каких обстоятельствах встречался с ним.
Догадываясь, что заключенный ворошит память, тюремщик пришел на помощь:
— Я капитан запаса, в войну служил в СМЕРШе. В Закарпатье весной сорок пятого командовал отрядом «ястребков». При захвате схрона бандеровцев получил ранение. В госпитале вы вручили Красную Звезду, пожелали скорейшего выздоровления, возвращения в строй. Когда узнали, что моя жена в больнице, дочь под присмотром соседей, дали отпуск домой. Вторично увидел вас во Львове на совещании, сидели подле начальника Управления Воронина.
Меркулов перебил:
— Вы Куканов с редким именем Макар?
— Так точно, товарищ генерал армии. Имеете просьбы? Выполню в меру своих сил и возможностей.
Всеволод Николаевич приложил палец ко рту, затем к уху. Куканов успокоил:
— Камера не прослушивается, другое дело общие, где арестанты в общении между собой порой выбалтывают то, что скрывали от следователей. Желаете что-либо передать на волю?
— Спасибо, но всех родственников выслали из столицы.
— Но остались верные вам люди. Записку не вынесу, не нарушу инструкцию, все передам на словах.
— Когда начнется суд?
— День еще не назначен, думаю, в течение декабря после утверждения обвинительного заключения. Защитника не ждите, адвокаты в вашем деле исключены.
За время пребывания в полной изоляции, Меркулов соскучился по новостям, которые после ареста произошли в городе, стране, мире. Куканов мог утолить любопытство. Радио с прессой набрали в рот воды, ничего не сообщали о следствии высокопоставленных чекистов во главе с маршалом. Куканов и Меркулов не могли знать, что в день ареста Берии вышел не подлежащий оглашению указ, в котором фигуранты обвинялись в преступных государственных действиях, а в секретном постановлении Президиума ЦК КПСС назывались заговорщиками. Куканов смог лишь сообщить об аресте, увольнении из армии генерал-лейтенанта Василия Сталина, которого встретил в коридоре тюрьмы.
— Этого следовало ожидать, — прокомментировал сообщение Меркулов. — В часы прощания с отцом он громко заявил, что вождь скончался не из-за неизлечимой болезни, потребовал строго наказать убийц. И несдержанного на язык правдолюбца изъяли из общества. Дорого бы заплатил, чтобы узнать, что творится на олимпе власти, кого сняли, кто занял освободившиеся места.
Они проговорили до подъема. На прощание Куканов сказал, что сдает дежурство и на службу вернется через сутки. Меркулов попросил проверить сообщение Успенского о высылке семьи — следователь мог солгать, чтобы сделать больно, подтолкнуть к полной сдаче. Спустя день и ночь Куканов принес горькую весть.
— Заходил по сообщенному вами адресу. В дом, понятно, не вошел. Во дворе разговорился с выгуливающей собачонку старушкой. Пожаловался на Рэма Меркулова, который взял у сына и не возвращает книгу. Божий одуванчик посочувствовала, дескать, книгу уже не вернуть, всех Меркуловых увезли, вначале отца семейства, следом жену с сыном, в квартиру вселились новые жильцы.
Меркулов сжал зубы.
Понимая, что творится в душе генерала, Куканов постарался отвлечь от печального известия, рассказал о редкой для Москвы снежной зиме, громадных на улицах сугробах, пуске новой линии трамвая, людской давке на станциях метро, остающихся висеть с 7 Ноября портретах Сталина, Хрущева, Булганина, Маленкова. Меркулов вспомнил, что перед 1 Мая Берия запретил вывешивать на зданиях, нести на демонстрации портреты первых лиц государства, партии, назвал это отрыжками культа личности, мол, не следует кого-либо превозносить, ставить выше трудового народа, руководителей надо уважать, но не носить как святых угодников на Крестном ходе, поинтересовался, остался ли у руля МГБ Круглов.
— Выскочка. В органы попал по партийному набору. Первое, что сделал — увеличил емкость лагерей, организовал новые для содержания особо опасных. Станет, без сомнения, мстить Берии за то, что тот убрал его из министерства, понизил в должности. Кстати, где содержат Берию, не у меня ли по соседству?
— В наших стенах его нет, иначе увидел или проболтались бы приставленные к нему тюремщики. Думается, держат в ином месте при полной секретности, опасаются, как бы сподвижники не устроили побег.
Куканов простился, не подозревая, что это его последняя встреча с генералом, после завтрака в камеру принесли ворох одежды, приказали переодеться, вывели во двор к фургону без окон. Машина покатила к станции метро «Новокузнецкая», на улицу Осипенко, к старинному зданию, где обосновался штаб Московского военного округа.
12
В переоборудованную в зал судебного заседания комнату первым ввели Меркулова, следом скамью подсудимых заняли пятеро, последним в сопровождении конвоира появился Берия. Всеволод Николаевич с трудом признал шефа в человеке с одутловатым лицом, опущенными плечами, без неизменного пенсне.
«Сильно изменился, видимо, сказались проведенные под арестом месяцы, изнуряющие допросы, перенесенные унижения. Странно, что пополнел на тюремных харчах».
Берия кивком поздоровался с сидящими за перегородкой, занял крайний стул.
Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР начало работу 18 декабря в 10 утра. За пару дней до слушания в ЦК утвердили обвинительное заключение, вышел Указ Президиума Верховного Совета CCCР о процедуре суда, разработанной двадцать лет назад, 1 декабря
1934 года, — без адвокатов, подачи ходатайств о помиловании, кассационных обжалований приговоров. В состав членов суда не включили ни одного представителя Военной коллегии, хотя все подсудимые перед арестом имели высокие воинские звания.
Председатель маршал Конев представил членов суда, огласил судебное заключение на основе 18 томов уголовного дела, к которым приобщили 4 папки с документами из архива ЦК КПСС. Первым в списке подсудимых стоял Берия, вторым Меркулов, что удивило Всеволода Николаевича:
«Нарушили алфавит, согласно ему после шефа должен идти Влодзимирский, за ним Гоглидзе, Деканозов и лишь затем я с Мешиком».
Следом за Берией Меркулов назвал фамилию, имя, отчество, год рождения. На вопрос «Признаете себя виновным?», повторил ответ шефа: «Нет». Получил приказ сесть, впился взглядом в того, с кем прошагал вереницу лет, у кого учился, с кого брал пример. Берия был в мешковато сидящем костюме, без галстука, и Всеволод Николаевич вспомнил Лаврентия на большом в полный рост портрете (рядом с собой и Абакумовым): художник изобразил шефа в полном параде с золотой медалью «Серп и Молот» Героя Социалистического Труда, погонами маршала. «Внешне изменили дурная пища, лишение прогулок на свежем воздухе. В глазах решимость бороться, не сдаваться».
Первым допросили Гоглидзе, который обвинил во всех преступлениях подчиненных, которым слишком доверял, отказался подтвердить свое участие в арестах без ордеров группы грузинской молодежи. Что касается пропажи после обысков имущества арестованных, то ничего себе не присвоил, весь конфискат передан в спецторг для реализации по сниженным ценам сотрудникам аппарата НКВД. Не признал обвинения в сотрудничестве с изменниками, которые планировали захватить власть, ликвидировать советскую власть.
Ответы на вопросы членов коллегии заняли (как зафиксировали в протоколе) 15 минут. Столь же недолгими были выступления Деканозова, Кобулова, Мешика, Влодзимирского. После перерыва настала очередь Меркулова.
— Признаете себя виновным в предъявленных обвинениях? — спросил Конев и услышал:
— Нет! — Чуть ли не по слогам, чтобы стенографисты могли записать, Всеволод Николаевич четко произнес: — Со всей категоричностью заявляю, что не виноват в предательстве народа, партии. Не был антисоветчиком и заговорщиком, не изменял Родине, всю сознательную жизнь защищал Отчизну как от внутренних, так и от внешних врагов.
Конев потребовал говорить по существу, но Меркулов продолжил настаивать на своей невиновности:
— Не совершал террористических актов, не способствовал им. Все до одного обвинения — грубейшая ошибка следствия, прокуратуры.
Я оказался жертвой поклепа и роковых обстоятельств. Не могу признать того, чего не было. Слова «враг» и «я» несовместимы.
— С каких пор стали послушным орудием в руках Берии, действовали по его указке?
— Мы дружили двадцать лет.
— Рабскую верность называете дружбой? За беспрекословное выполнение приказов непосредственного начальника были осыпаны наградами.
— Ордена, медали получал не по прихоти Берии, а от имени правительства.
— Факты свидетельствуют о вашей слепой преданности подсудимому. В 1949 г. в его 50-летие, без всякой меры превозносили с трибуны, написали лживую биографию, где преувеличили заслуги.
— Подобное делал не один я, а вся пропаганда страны.
— Сохранился ордер за вашей подписью на проведение ареста видного сотрудника НКВД Кедрова-младшего, позже расстрелянного без суда.
— Кедрова лишили свободы по прямому указанию Политбюро. Что касается расстрела, к нему не имел касательства.
— Подсудимый Берия показал на следствии, что расстрельные списки составлялись вами. Вопиющим примером грубейшего беззакония, самоуправства является дело ученого Велахова. В течение довольно продолжительного времени по вашему указанию из него выбивали признание в шпионской, контрреволюционной деятельности. Несколько раз продлевали срок содержания под стражей. Объявленная Велаховым голодовка протеста рассмешила, приказали ужесточить допросы. Когда стало ясно, что принятые меры не приведут к желаемому, отправили на расстрел. В деле Велахова сохранилось его письмо на ваше имя, несчастный жаловался на избиения резиновой палкой, поджег тела папиросами, долгое пребывание в неотапливаемом карцере.
На вопрос «Признаете обвинения?» члены суда не дождались ответа, в протоколе записали: «Молчит».
Слово взял председатель профсоюзов Грузии Кучава:
— Перед войной в тайне от правительства осуществляли через дипломатических курьеров переписку подсудимого Берии с эмигрантом, дядей его супруги, лидером меньшевиков Евгением Гегечкори.
Не требуя ответа, Кучава уступил место первому секретарю Московского обкома партии Михайлову.
— Зачем ориентировали оперативных работников на расширение агентурно-осведомительной сети? Хотели чуть ли не каждого гражданина сделать cексотом, превратить страну в жандармскую империю, населенную исключительно доносчиками?
Вопрос нельзя было проигнорировать, и Меркулов напомнил, что привлечение к работе секретных агентов практикуется спецслужбами всего мира, без агентуры не удалось бы своевременно предотвратить ряд терактов, заговоров, захватить бывших немецких наймитов-полицаев. Когда за судейским столом вновь заговорили о расстреле двух Кедровых, Всеволод Николаевич ответил, что дела отца и сына он не контролировал, кто занимался двумя чекистами, не помнит.
Конев рассмеялся.
— Смешно слышать о худой памяти. До старости далеко, склероз не заработали. Напрасно ссылаетесь на забывчивость, тем самым затягиваете процесс. Берите пример с других подсудимых, они ведут себя разумнее вас.
Меркулов решил прекратить настаивать на своей невиновности, тем не менее ответил:
— Я предельно искренен, никогда не лгал и сейчас говорю чистую правду. Что касается отца и сына Кедровых, они шантажировали имеющимся у них компроматом кристально чистых видных деятелей партии, правительства.
Допрос затягивался, топтался на одном месте. Конев нахмурился.
— Показания свидетелей, признания подсудимых, неопровержимые факты уличают вас в желании задушить советскую власть, социалистическую страну сделать капиталистической.
Члены специального судебного присутствия поняли, что Меркулов крепкий орешек, его невозможно расколоть, об него легко сломать зубы. Конев потерял интерес к бывшему генералу армии, перестал вести с ним словесную перепалку. Меркулов пришел к решению сыграть роль кающегося грешника, к этому подтолкнули признания сидящего в стороне от других в гордом одиночестве Берии.
— Признаю справедливую в мой адрес критику. Согласен с предъявленными обвинениями. Большинство вопросов касались бывшего маршала, 1-го заместителя председателя Совмина, наркома-министра внутренних дел, в прошлом Председателя Совета Народных Комиссаров, члена Госкомитета обороны гражданина Берии. Готов рассказать о нем все без утайки. Знакомы довольно давно, точнее, с 1922 г., оба были молоды, каждому чуть больше 23 лет. Занимаемый им в ЧКОГПУ пост его не устраивал, он стремился к большему. Считал всех ниже себя, не упускал любого случая, чтобы дискредитировать, унизить, делал колкие замечания, нецензурно ругался, самые безобидные «дурак», «ни к чему не способен» и тому подобные. Эти выражения то и дело срывались с его языка.
Все в комнате затаили дыхание.
— Неоднократно наблюдал за ним во время игры в шахматы. Для Берии крайне важным было выиграть любой ценой, как Ноздрев у Гоголя, воровал у соперника с доски фигуры…
Всеволод Николаевич не был мстительным, но после того как шеф свалил свою вину на подчиненных, в их числе на самого ему близкого, преданнейшего, не мог смолчать.
— Культурность и грамотность у Берии крайне невысокие, не мог написать без ошибок несколько строк, даже слов. К вершине власти шел напролом, сметал со своего пути каждого, кто путался под ногами, мог быть конкурентом. — В горле пересохло, голос охрип. — Накануне похорон товарища Сталина приказал написать ему речь для произнесения на траурном митинге. Одобрил текст, ничего не вычеркнул, не добавил. После внесения гроба в Мавзолей, на поминках, был взбудоражен и весел, шутил, что доказывает нелюбовь к покойному, не скрывал радость от ухода вождя в иной мир.
Умолк, облизнул губы, ниже склонился за перегородкой, отделяющей скамью подсудимых от членов суда.
— Это все, что желаете заявить? — спросил Конев.
— Так точно.
— Отчего умолчали о планах вместе с гражданином Берия установить в стране диктатуру, возродить капитализм, посеять между народами вражду и прочем, что нашло отражение в обвинительном заключении? Ничего не сказали о применении в тюрьмах пыток, интриганстве, похищениях и умерщвлениях неугодных, сборе клеветнического материала на руководящих работников Совета Министров, Политбюро, ЦК партии, сотрудничестве с иностранными разведками. Пытались скрыть от следствия и сейчас от суда связи с эмигрантами, германским абвером, желании уступить врагам Прибалтику, Буковину, Молдавию, прочие обширные территории. Ни словом не обмолвились о попытках с гражданином Берией открыть в Отечественную оккупантам перевалы Главного Кавказского хребта.
Маршал объявил перерыв. Подсудимых вывели, рассадили по разным комнатам под присмотром лейтенантов. После окончания перерыва в зал вернули одного Берию.
13
Меркулов дорого бы заплатил, чтобы присутствовать на допросе шефа, услышать задаваемые ему вопросы, оценить ответы.
«Снова прозвучат высосанные из пальца, взятые с потолка обвинения, и Лаврентий будет отбивать удары, защищаться, вновь пытаться снять с себя если не все обвинения, то хотя бы большую их часть».
Комната, куда привели, как и камера, не имела окна, стены были голыми, у двери замер лейтенант.
«Совсем еще мальчишка, недавно стал бриться. Имеет приказ пресечь любую мою попытку совершить членовредительство, что приведет на больничную койку, остановит процесс. Если курящий, то мучается, вынужденный выполнять устав, запрещающий дымить на посту…»
Сам Всеволод Николаевич бросил смолить табак перед войной, когда услышал от врачей неутешительный диагноз о своем здоровье. Не курил и Берия, не переносящий запах табака — перед встречей с начальником чекисты тщательно полоскали рот кофе, жевали дольки лимона.
Кроме как на лейтенанта, смотреть было не на что, и Меркулов стал думать о сыне:
«Позволили Рэму продолжить в Тбилиси учебу или сунули в руки лом, послали прокладывать дорогу, с топором валить в тайге лес? Неужели всю жизнь станет носить несмываемое клеймо сына врага народа?»
Стал гадать: как проходит допрос Лаврентия, унижают ли судьи человеческое достоинство главного подсудимого?
«Кроме «злейший враг народа», «заговорщик», «антисоветчик», «изменник», «интриган», «насильник-совратитель», могут обозвать бонапартистом, иезуитски хитрой лисой, пытавшимся макиавеллевскими подлыми приемами захватить власть, навесить и другие обидные ярлыки».
Меркулов не мог знать, что к прежним обвинениям Берии добавят саботаж важнейших мероприятий партии, правительства по подъему сельского хозяйства, покровительство изобличенным в измене Родине, попытках вернуть немцам Кёнигсберг, финнам Карелию, японцам Курильские острова с Сахалином.
«На месте Лаврентия, чтобы умаслить судей, смягчить приговор, признался бы в неразборчивых связях с женщинами, чье число, по утверждению следствия, перевалило за сотню — за это получают партийный выговор, но не срок».
Меркулов не догадывался, что шеф признал службу в контрразведке мусаватистов, куда был внедрен подпольным комитетом для получения сведений о намечающихся арестах, облавах, настаивал, что беззаветно предан советской власти, не только не дезорганизовывал оборону Кавказа, а, наоборот, прикладывал усилия для преграждения пути наступающим немецким горным стрелкам, попросил тщательно проанализировать всю его работу, применить статьи Уголовного кодекса, которые действительно заслужил…
Наконец всех подсудимых вернули в зал, и Всеволоду Николаевичу предоставили возможность произнести перед вынесением приговора последнее слово. Меркулов постарался быть лаконичным.
— Мне неправильно предъявили статью о контрреволюционной деятельности. Произошло чудовищное недоразумение. Признаю, что совершал ошибки, но их не бывает только у бездельников. По долгу службы беспрекословно выполнял приказы начальника, прошу суд принять это во внимание.
— У вас все? — спросил Конев.
Меркулов вытянул руки по швам.
— Да, ваша честь.
После последних слов других подсудимых, члены специального судебного присутствия Верховного суда СССР удалились. Вердикт был написан, утвержден в Кремле за несколько дней до процесса, тем не менее судьи заседали почти пять часов. Подсудимые надеялись получить максимум 10 лет изоляции от общества с правом подачи спустя год ходатайства о досрочном освобождении.
Конев и семеро членов суда с секретарем встали за столом шеренгой.
Маршал раскрыл папку.
По совокупности совершенных преступлений все приговаривались к высшей мере уголовного наказания — расстрелу с лишением воинских званий, орденов, конфискацией всего лично им принадлежащего имущества, приговор окончательный и обжалованию не подлежал.
Маршал закрыл папку с гербом золотого тиснения на обложке.
В возникшей тишине стало слышно, как в оконное стекло бьется проснувшаяся в конце года муха.
— Судебное заседание объявляется закрытым.
Начальник конвоя приказал приговоренным выйти, первыми покинули комнату Меркулов и Гоглидзе, следом, чуть замешкав, остальные.
Меркулова успокаивало одно: расстрельщик — профессионал, свое дело знает в совершенстве, не промахнется. Надежда полностью оправдалась — пуля попала между глаз. Смерть наступила мгновенно.
* * *
В Государственном архиве Российской Федерации хранятся лишь вторые экземпляры протоколов процесса конца 1953 г., причем копии не подписаны. На последних листах — печати Военной коллегии Верховного суда СССР, надпись «Верно», росчерк секретаря полковника юстиции А. Мазура, по-видимому, документы размножались для рассылки членам Президиума ЦК.
В папке с грифом «Совершенно секретно» распоряжение Конева о немедленном исполнении приговора, фамилия Берии в нем отсутствует.
Архив хранит акты о расстреле 23 декабря 1953 г в 21.20 только шестерых (!), кремации трупов. Документ не завизирован врачом.
В тюремной анкете Берии лишь одна его фотография анфас, без пенсне.
Спустя полгода после казни ЦК КПСС утвердило постановление о запрете членам семей расстрелянных проживать в столице, крупных городах, взятии родственников под надзор органами МВД, на оригинале приписка: «Указание т. Хрущева».
И последнее. Бывший заключенный Владимирского централа Р. Пименов опубликовал в сборнике «Минувшее» (M., 1992) воспоминания, где утверждал, что в 1954 г. его соседом по камере был бывший секретарь Берии, затем помощник Меркулова генерал-лейтенант Степан Мамулов (Мамулян). Однажды на прогулке среди ходивших по кругу арестантов он увидел Меркулова. Всеволод Николаевич спрятал лицо в поднятый воротник. Надзиратель понял свою оплошность, вернул всех в камеры. Возникают справедливые вопросы:
Могли вместо Меркулова расстрелять другого, а Всеволода Николаевича содержать в тюрьме под другой фамилией?
Не заступился ли за бывшего генерала армии кто-то из высшего партийного руководства?
Отечественная история еще полна неразгаданных тайн.
Назад: 10
Дальше: Часть пятая Пуля в сердце
