Часть третья
Пуля в лоб
Одну милость прошу у читателя: да будет мне позволено не чувствовать отвращения к этим людям, которые так низко дают себя губить.
Тацит о терроре Нерона
В. М е н ж и н с к и й, п р е д с е д а т е л ь О Г П У
Огромная, напряженная работа проделана национальными кадрами выращенных, воспитанных и закаленных в огне боев под руководством тов. Берии, сумевших в исключительно сложной обстановке политически правильно разрешить поставленные задачи, личным примером зарядить сотрудников, передать им свой организационный опыт, оперативные навыки.
Л. Б е р и я И. С т а л и н у
2 февраля 1940 г.
Вношу предложение, жду Вашего решения.
1. Арестовать решением Особого совещания НКВД, заключить в исправительно-трудовые лагеря нелегально проживавших уголовно-преступные элементы.
2. Решением Военной коллегии Верховного суда СССР расстрелять профессиональных бандитов, грабителей, имеющих неоднократные судимости.
Резолюция: «За И. Ст.»
И з п р и к а з а н а р к о м а Л. Б е р и и
Дело польских офицеров рассматривать в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания.
И з п о с т а н о в л е н и й В е р х о в н о г о С о в е т а С С С Р
Берия Л. П. назначается заместителем председателя Совета Народных Комиссаров СССР с оставлением на посту наркома внутренних дел.
…присвоить звание Генерального комиссара госбезопасности;
…назначить заместителем председателя Государственного Комитета Обороны, поручить курировать оборонную промышленность;
…за успехи в производстве вооружения, боеприпасов присвоить звание Героя Социалистического Труда;
…за планомерную и своевременную депортацию жителей Северного Кавказа, прислуживавшим оккупантам, наградить орденом Суворова 1-й степени;
…назначить председателем Спецкомитета, ответственным за «Урановый проект» по использованию внутриатомной энергии урана, развитие научно-исследовательских работ, развертывание геологических разведок, создание сырьевой базы в нашей стране, Болгарии, Чехословакии.
3 а п и с к а в П р е з и д и у м Ц К
Предлагается амнистировать 2,5 млн заключенных и подследственных,
прекратить дела «врачей-отравителей», вредительства в авиационной промышленности, Главном артиллерийском управлении. Запретить применение
к арестованным мер принуждения, физического насилия. Так же реабилитировать гл. маршала авиации А. А. Новикова, А. Н. Шакурина, брата А. Кагановича, членов Еврейского антифашистского комитета. Отменить ограничения на прописку в большинстве городов пограничных местностей. Закрыть
20 строек, где трудятся заключенные, сформировать национальные армии,
учредить национальные ордена (Шота Руставели, Т. Шевченко и т. д.). Рекомендуется наладить нормальные отношения с югославским руководством,
объединить Германию…
Зам. Председателя
Совета Министров СССР Л. Берия
У к а з П р е з и д и у м а В е р х о в н о г о С о в е т а С С С Р
26 июня 1953 г.
Ввиду того, что за последнее время вскрыты преступные антигосударственные действия Л. П. Берии, направленные на подрыв Советского государства в интересах иностранного капитала, рассмотрев сообщение Совета Министров СССР по этому вопросу, постановил:
1. Лишить Л. П. Берию полномочий депутата Верховного Совета СССР.
2. Снять Л. П. Берию с постов заместителя Председателя Совета Министров СССР, министра внутренних дел.
3. Лишить Л. П. Берию всех присвоенных ему званий, а также орденов, медалей и других почетных наград.
4. Дело о преступных действиях Л. П. Берии передать на рассмотрение Верховного суда СССР.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР К. Ворошилов
В П р е з и д и у м Ц К К П С С
29 июня 1953 г.
«Об организации следствия по делу о преступных антигосударственных, антипартийных действиях Берии».
1. Ведение следствия поручить Генеральному прокурору СССР.
2. Обязать т. Р. А. Руденко в суточный срок подобрать соответствующий следственный аппарат, доложить его персональный состав в Президиум ЦК КПСС и немедленно приступить к выявлению и расследованию фактов враждебной антипартийной, антигосударственной деятельности Берии через его окружение.
П о с та н о вл е н и е о п р о и з вод с т ве о б ы с к а
30 июня 1953 г.
Генеральный прокурор СССР Руденко, рассмотрев следственные материалы о преступной заговорщической деятельности Л. П. Берии и приняв во внимание, что у него могут быть документы и предметы, имеющие значение для дела, на основании ст. 175, 184 УПК РСФСР
Постановил:
1. Произвести обыск у Лаврентия Павловича Берии в служебных кабинетах, на городской квартире по ул. Качалова, 28, и на даче (объект № 100 ― Сосновка).
2. Производство обыска поручить заместителю Главного военного прокурора, генерал-майору юстиции Китаеву и начальнику следственной части по особо важным делам Главной военной прокуратуры полковнику юстиции Кульчицкому.
Генеральный прокурор Р. Р у д е н к о
1
Все произошло настолько неожиданно, что на какое-то время он потерял способность слышать, видеть, шевельнуть рукой. Когда очнулся, удивленно уставился на сковавшие запястья стальные наручники. В отсутствие отобранного пенсне, близоруко обвел взглядом комнату отдыха при кабинете Маленкова на втором этаже Кремлевского корпуса № 17. Попытался что-то сказать стоящим рядом командующему Московским округом противовоздушной обороны генерал-полковнику Москаленко и его первому заместителю генерал-лейтенанту Батицкому, но в горле пересохло. Не попросил воды, лишь провел языком по губам.
Сознание возвращалось медленно.
«Это жуткий сон! Сейчас проснусь и вернется реальность, все станет на привычные места… Мог ожидать чего угодно ― землетрясения, извержения вулкана в центре Москвы, поглотившего столицу наводнения, упавшую на землю Луну, но только не арест!».
Покосился на столик с телефонами: не будь наручников и двух генералов позвонил бы на Лубянку (с некоторых пор улицу Дзержинского), сообщил о вопиющем факте, по тревоге поднял верные маршалу, министру МВД, Генеральному комиссару государственной безопасности части внутренних войск, Кремль взяли штурмом.
— Сдайте имеющиеся при вас личные вещи, ― потребовал помощник Маленкова Дмитрий Суханов.
С трудом выдавил из себя:
— Все, начиная с носового платка и кончая пенсне, отобрали. Оружия никогда не носил, личный револьвер храню в кабинете в сейфе. ― Перестал горбиться, распрямил спину. ― Требую предъявить ордер на арест. Со всей строгостью ответите за противоправные действия. Как посмели заковать? Как поднялась рука на старшего по званию?
Ответом было молчание. Два генерала и вернувшийся маршал Жуков продолжали следить за каждым движением арестованного, готовые пресечь любую его попытку позвать на помощь личную охрану, водителя персональной машины или в порыве отчаяния подбежать к окну и выброситься в парк с серебристыми елями.
Берия не терял самообладания, терпеливо ждал, как дальше развернутся события.
«Предали те, кто навязывались в друзья, превозносили меня до небес, называли после Иосифа великим. Ко всему, без сомнения, приложили руки мой выдвиженец, оказавшийся подонком, Рюмин и бывший министр Игнатьев — жаль, не успел своевременно раскусить, изолировать того и другого, а с ними Хрущева с Маленковым. Как мог проглядеть подлых заговорщиков, ведь обладаю прекрасно развитой интуицией, чутьем, по одному запаху определяю врагов?..»
— Снимите ремень.
«Опасаются, как бы не повесился, ― скривил губы Берия. ― Не дождутся. Чудовищно, непостижимо, что во главе предавших Булганин, который с моей помощью стал министром обороны. Поведение Хрущева можно было предвидеть, показал себя во всей красе, облил нечистотами. Остальные трусливо, не глядя на меня, молча проголосовали за арест…»
Одновременно с Берией размышлял и Булганин: как сохранить в полной тайне арест, место заключения обладавшего почти безграничной властью, непререкаемым авторитетом? Отправить в обычную тюрьму, входящую в систему МВД, «лубянского маршала» ни в коем случае нельзя — милиция, чекисты, военнослужащие дивизии имени Дзержинского не позволят посадить за решетку своего начальника. Наконец остановил выбор на Московской гарнизонной гауптвахте, где в середине войны десять суток по приказу Сталина провел его Василий за любовную связь с женой кинорежиссера Романа Кармена, беспробудное пьянство. Отдал указание немедленно заменить на гауптвахте весь караул, поставить во дворе бронетранспортер, обустроить камеру так, чтобы узник не причинил себе увечий, оплести проволокой отопительную систему. Вспомнил о сыне, беременной невестке, двух внучках задержанного и приказал отвезти их на спецдачу МГБ в Барвихе. Не дожидаясь санкции прокурора, лишили свободы начальника секретариата МГБ Людвигова, начальника охраны министра Саркисова, ряд других сотрудников министерства, Совета Министров, кто был близок с Берией.
Пока Булганин ломал голову над нелегкими вопросами, отдавал устные и по телефонам приказы, указания, Берия продолжал сидеть не шелохнувшись, опустив голову на грудь. Со стороны можно было подумать, что дремлет, на самом деле с поспешностью искал выход из создавшегося положения.
«Меня спасут. Первое, что предприму, — сотру в порошок посмевших замахнуться, обвинить в несуразной чуши. Предателей спасет лишь одно ― если одумаются, попросят прощения, извинятся за содеянное. Вчера лили на мою голову елей, называли реформатором, гениальным политиком, смело исправляющим ошибки покойного вождя, во всем угождали, а сегодня достали из-за пазухи заранее припасенный камень, кинули в меня! Испугало, что стал единственным реальным претендентом на пост главы государства. Как мог проглядеть зреющий за спиной заговор, не пресек его на корню?».
Время, казалось, остановилось. Лишившись и часов, не знал, сколько времени прошло после ареста, как давно сидит под присмотром генералов.
Наконец комендант Кремля Спиридонов с двумя офицерами вывели за руки во внутренний двор. Втолкнули в автомобиль ЗИС-110. Положили на заднее сиденье, чем-то накрыли голову, чтобы у ворот часовые не увидели, кого увозят. Трясся, зажатый с обеих сторон, и гадал: какая ждет тюрьма — Сокольническая, она же «Матросская тишина», Сухановская, Лефортовская или Бутырки?
«Там в тюрьмах меня знают охранники, стоит увидеть в незавидной роли арестованного и не позволят посадить в камеру… Исключается внутренняя тюрьма на Лубянке, где не первый месяц сидит Абакумов — его дело застопорилось, Иосиф потерял интерес к свергнутому им министру госбезопасности…»
Привезли в не подведомственные внутренним войскам МГБ Алешинские казармы. Из машины не вывели, а выволокли. В гарнизонной гауптвахте спустили в подвал. Заполнили анкету, сфотографировали, взяли отпечатки пальцев. Отобрали шнурки от ботинок. Отвели в душевую. Наличие лысины исключило стрижку под ноль.
Ввели в десятиметровую комнатушку с пристегнутым к стене «вертолетом» ― широкой доской с тонким матрацем, подушкой, у двери с текстом Устава Вооруженных сил Советской Армии.
Берия осмотрелся.
«Тут порядки должны быть иными, нежели в обычных тюрьмах ― питание лучше, дают ежедневные прогулки, позволяют за собственные деньги пользоваться буфетом».
К наступлению отбоя охранник опустил «вертолет», принес пахнущее после дезинфекции карболкой одеяло, миску вареной картошки, посыпанной репчатым луком, приправленной подсолнечным маслом, ломоть серого хлеба. Лаврентий Павлович ни к чему не притронулся, продолжал надеяться, что совершившие страшную ошибку одумаются, примчатся, упадут в ноги, станут молить пощадить, не гневаться, простить. Очень хотелось забарабанить кулаками в дверь, потребовать немедленной встречи с прокурором, позвонить сыну.
Прижался мокрым от выступившего пота лбом к серой, навевающей тоску стене, прокрутил в памяти минувший день 26 июня, произошедшее в кабинете, который до марта занимал Сталин, а теперь заселился толстопузый, с обвислыми щеками, глазами-кнопками Маленков…
«Наложил от страха в штаны, для него с Хрущевым, Булганиным, Микояном я стал крайне опасен. Напрасно преждевременно раскрыл карты, выдал намерение провести повсеместно демократические реформы, первым делом возвратить из лагерей репрессированных, помириться с Тито, позволить немцам объединить два их государства».
Возле пребывающего при последнем издыхании Сталина с трудом сдерживал переполняющую радость от наступления давно желаемого ― стать в стране первым лицом.
Вернувшись в столицу, первым делом поздравил Молотова с 63-ле-тием, обрадовал известием об освобождении из тюрьмы супруги Полины Жемчужиной, по приказу Сталина лишенной свободы за чрезмерную любовь к новому государству евреев, дружбу с его премьером Голдой Мейер: несвойственную доброту, сердечное участие проявил, чтобы сделать Молотова ручным.
Сразу после похорон развил бурную деятельность, добился принятия ряда важнейших, истинно революционных постановлений ― закрыл фальсифицированное дело врачей, выпустил на свободу два с половиной миллиона лагерников и миллион находившихся под следствием, запретил применять на допросах физическое воздействие, строго наказал бывшего министра Игнатьева, ограничил права Особого совещания, передал ГУЛАГ в ведение юстиции, отобрал у МГБ руководство строительством каналов, дорог на Дальнем Востоке. В народе это приняли на ура, чего нельзя было сказать о членах Политбюро, ЦК, которые были противниками борьбы с культом личности, опасаясь, что всплывет их потворство сталинским преступлениям, участие в них.
Секретному узнику гауптвахты пришлось, как ни было горько, признать, что его врагам удалось соблюсти строгую конспирацию, переманить на свою сторону, сделать союзниками генералов и даже маршала, не говоря о членах Политбюро, ЦК.
2 Первой ступенькой к безграничной власти была речь на трибуне
Мавзолея на траурном митинге. Произнес в микрофоны обязательные в подобной ситуации слова скорби. Смотрел сверху вниз на заполнивших Красную площадь горожан, воинские части, прибывшие со всех концов страны, делегации, приспущенные флаги, знамена с лентами из черного крепа. Старался сохранять на лице скорбное выражение. Выступил первым, что говорило ― теперь он первое лицо в осиротевшем государстве.
После внесения под орудийные залпы гроба в Мавзолей, в кремлевском кабинете достал бутылку чистой как слеза чачи, залпом осушил полстакана, не захмелел от желания поскорее начать рулить державой. Подобное чувство испытал в 1938-м, став наркомом внутренних дел СССР, руководителем разведки, контрразведки, милиции, ГУЛАГа, после войны к ним прибавились атомная промышленность, добыча урана, испытание сверхмощного ракетного оружия, водородной бомбы.
Когда доложили, что лучший друг детей и физкультурников, учитель всех народов, родоначальник побед, специалист языкознания лишился дара речи, способности двигаться, чуть не пустился в пляс. Этого как манны небесной ждал с последнего партийного съезда, на котором Сталин, преодолевая старческую немощь, еле доплелся до трибуны, произнес самую короткую в своей жизни речь. Стало ясно ― дни вождя сочтены, дама с косой встала у него за спиной, смерть не в силах отсрочить даже лучшие в мире доктора.
Первого марта доложили, что с минувшего вечера ужин Хозяина остается нетронутым: никого, в первую очередь исполняющую обязанности служанки Валентину Истомину, не вызывал, не просил принести свежую почту. Охрана в растерянности, не решается без позволения войти в комнату. Примчался на дачу, в прихожей снял обувь, в носках прошел в гостиную, где нашел Сталина хрипящим на полу возле дивана, зрачки под рыжими ресницами взывали, молили о помощи. На предложение охраны немедленно вызвать врачей приказал не паниковать, ничего страшного не произошло, вождь отлежится, выспится. Воздал хвалу Господу на небесах за то, что тот наконец-то забрал к себе того, кому боялся смотреть в одутловатое лицо с маленьким лбом, редеющими на макушке волосами, жесткими усами. Строго наказал охране никому и ничего не сообщать. По дороге в Москву размышлял:
«В последнее время перестал доверять даже мне, чуть ли не каждого рядом с собой подозревал в предательстве. Считал, что его хотят отравить, даже начальник личной охраны Власик продался врагам. Убрал много лет верой и правдой служившего ему Поскребышева. Проживи еще месяц, расправился бы и со мной, припомнил давнишнее сотрудничество с мусаватистами, меньшевиками на Кавказе…»
Утром следующего дня уже с членами Политбюро вновь приехал к пребывающему при последнем издыхании. Перепугал академика медицины Виноградова предупреждением, что тот головой отвечает за жизнь вождя. Изъял из сейфа умирающего ворох документов. Продиктовал текст правительственного сообщения о болезни, выправил медицинский бюллетень. Отдал ряд указаний МГБ, прокуратуре, Генеральному штабу, вызвал сына и дочь Хозяина…
Воспоминания на время затмили желание связаться с верными ему людьми, по тревоге поднять внутренние войска, арестовать (или убить при попытке к бегству) тех, кто посмел упрятать под замок.
«Все так прекрасно начиналось! Со смертью диктатора для меня наступила новая эра, вокруг все стали стелиться ниже травы, угождать, зная, что могу любого скрутить в бараний рог, как же проглядел зреющий заговор?».
Заговорщики вышли из подполья 26 июня. В этот ставший черным для Лаврентия Павловича день он проснулся поздно, позавтракал в одиночестве и поехал в Кремль на внеочередное заседание Президиума. Поздоровался с каждым за руку, обратил внимание, что все вокруг прячут от него глаза. Пока другие рассаживались за длинным столом, мерил кабинет шагами, затем развалился на стуле, стал рисовать чертиков, птичек. Приготовился выступить, но произошло такое, что если б были на голове волосы, то стали дыбом.
Маленков откашлялся, заговорил почти скороговоркой, глотая окончания слов:
— По поручению Президиума ЦК КПСС необходимо остановиться на важном, принципиальном вопросе, имеющем большое значение для укрепления и сплоченности партии, Советского государства. Берия неверно, не по-марксистски понимает роль личности, мешает, даже вредит нашему неумолимому движению к полному построению социализма, укреплению обороноспособности страны. В последнее время стал крайне опасен, может натворить черт знает что, вплоть до бунта, восстания…
Следом и другие обвинили в противостоянии партии, желании поставить себя выше ЦК, правительства, бесконтрольных действиях. Обвинений было много, одно серьезней другого, катились как снежный ком.
Впился взглядом в Георгия Максимилиановича:
«Как язык поворачивается говорить подобное?».
Не выдержал, перебил:
— Что болтаешь? Кому я опасен. Не тебе ли?
Маленков стушевался, за него ответил Хрушев:
— Ты, Лаврентий, стал вести себя недопустимо вызывающе, не как большевик, а как карьерист, ко всему прочему морально разложился.
В разговор вступил Ворошилов, обвинил в давнишней связи с мусаватистами.
— В молодости сотрудничал с их разведкой, был тайным осведомителем. Выдал честнейших большевиков в подполье. В последнее время допускал грубейшие ошибки по выдвижению кадров, натравливал националистов против русских.
Булганин сделал поправку:
— Не ошибки, а предательство!
Не смолчал и Микоян:
— Одновременно с арестами невиновных пытался продвинуть вредный указ об изменении срока заключения.
Берия прокрутил головой — воротник стал тесен, затруднял дыхание.
«Сговорились! Ополчились против меня! Заранее распределили роли, кому что говорить!»
— Берии не место не только в правительстве, Президиуме ЦК, но и в партии. Нельзя оставлять на свободе, иначе захватит исполнительную и законодательную власть, использует МГБ для осуществления государственного переворота. Проявил либерализм при изменении политики в отношении западных областей Украины, Прибалтийских республик. Самое постыдное — прослушивал кабинеты высших должностных лиц.
Берия все ниже опускался над столом, чуть ли не касался его подбородком. Рядом с чертиками, птичками выводил: «Тревога! Тревога!». Очень хотелось вскочить, заткнуть всем рты, разбить в пух и прах дичайшие обвинения.
«Какой к черту переворот? Чушь собачья. Даже круглый болван, недоумок не планировал бы государственный переворот и перед ним на десять суток покинул поле будущей битвы, улетел в ГДР для наведения там порядка».
Слово снова взял Хрущев, внес предложение — на ближайшем пленуме поставить вопрос об освобождении Берии от занимаемых им постов.
Булганин добавил, что необходимо немедленно арестовать. С поспешностью, перебивая друг друга, заговорили другие за столом:
— Правильно!
— Своевременно! Давно пора!
Маленков позвал ожидающих за дверью военных во главе с заместителем министра обороны Жуковым. С револьвером в руке маршал приказал Берии выйти, тот не шелохнулся, сохраняя видимость спокойствия, хотя внутри все кипело. По щекам гуляли желваки. Кончик хищного горбатого носа побелел. Лаврентию Павловичу очень хотелось сильно ударить кулаком по столу, трехэтажно выругаться, но вместо взрыва возмущения поднялся, вышел в соседнюю комнату, где подвергся обыску, остался даже без пенсне. Напомнил о близорукости, но начальник политотдела полковник Зубов ответил с усмешкой:
— Зрение имеете отличное, пенсне носите для форса.
3
В очередной раз проделал в камере путь от одной стены до другой.
«Как зверь в клетке. Какую ждать каверзу? Станут судить на закрытом процессе или удавят без суда? Вряд ли решатся удушить или отравить, как тогда объяснят смерть второго лица в государстве?».
Не мог знать, что в этот час члены Президиума с женами слушают в Большом оперу Юрия Шапорина «Декабристы», в свое время запрещенную вождем за крамольное, по его мнению, либретто, опасение, что публика станет ассоциировать самодержавие с современностью, решит так же совершить восстание против власти.
Не терпелось узнать: что станут инкриминировать? Но вместо встречи со следователем, первого допроса увезли к метро «Новокузнецкая» на улицу Осипенко, в штаб Московского военного округа противовоздушной обороны, где у ворот стоял танк для отражения возможной атаки. Провели под аркой в замкнутый двор, ввели в построенное еще в XVIII в. здание, в бункер центра боевого управления, способного выдержать даже атомный удар. Новая десятиметровая камера — так называемая «губа», предназначалась для проштрафившихся на службе или за пределами части военнослужащих.
Вторую ночь так же провел в бдении. Как колоду игральных карт тасовал прошедшие события:
«Поспешил с проведением коренных изменений. Напрасно не скрыл властолюбие, которое перенял у Сталина. Несокрушимая воля перепугала тех, кто пил за мое здоровье, желал долгих лет жизни, счастья, курил фимиам. Не обеспечил себе тылы, сломя голову рвался занять освободившееся кресло вождя. Хрущев хранил против меня за пазухой увесистый камень и в нужный момент бросил, свалил с ног, сплотил вокруг себя недовольных мной…»
Понимал, что необходимо беречь силы для допроса, доказательств своей невиновности, постарался уснуть, но роившиеся в голове мысли не дали забыться. Утром пришел к выводу, что нельзя сидеть сложа руки, надо предпринять необходимые для освобождения шаги. Приходилось признать, что теперь его жизнь целиком зависит от Маленкова и подпевал, послушно исполняющих его волю. Бросился к двери.
— Желаю написать товарищу Маленкову!
Охранник доложил начальству просьбу арестанта, ему выдали письменные принадлежности, и Берия стал писать, делая грамматические, синтаксические ошибки.
Дорогой Георгий! Я был уверен, что из той большой критики на Президиуме сделаю необходимые для себя выводы и буду полезен в коллективе. Но ЦК решил иначе. Считаю, что ЦК поступил правильно. Всегда был беспредельно предан партии Ленина — Сталина, своей Родине, был активен. Работал в Грузии, в Закавказье, в Москве в МВД, старался подбирать кадры по деловым качествам, принципиальных, преданных партии. Это же относится к Специальному комитету, Первому и Второму главным управлениям, занимающихся атомными делами и управляемыми снарядами. Прошу простить если что было не так за последние пятнадцать лет большой напряженной совместной работы…
Сделал паузу, чтобы передохнуть. Решил, что Маленков, без сомнения, покажет письмо товарищам, те пораскинут мозгами и поймут, что совершили большую ошибку, следует ее немедленно исправить. Верил, что соратники не потеряли совесть, и похлопотал за близких родственников:
Георгий, если сочтете возможным, не оставь без внимания семью (жену и старуху мать), сына Серго, которого знаешь.
Когда выводил слово «жена», рука дрогнула.
«Маленков поймет, что пекусь не о законной жене, а о Ляле, в Президиуме не осуждают за внебрачную связь, лишь завидуют, что имею молодую любовницу».
Письмо получилось без слезных жалоб, тем более рыданий, унижений. Не умолял вернуть свободу или перевести под домашний арест, сменить камеру на благоустроенную с душевой кабиной, радиоточкой, окном. Выразил беспокойство не собственной судьбой, а матери преклонных лет, у которой известие об аресте сына скажется на здоровье.
Передал написанное охраннику и простился с оцепенением, которое охватило в Кремле.
«Георгий не замедлит с ответом, у него и других в Политбюро рыльце в пуху, как у забравшейся полакомиться в курятник лисы. Каждый в чем-либо виноват, одни ставили подписи в расстрельных списках, другие в войну нахапали без всякой меры трофеев, третьи содержат наложниц. Знают, что если не вытащат из тюрьмы, обнародую их грешки».
Впервые пожалел, что Сталин умер, остался без сильного покровителя.
«Будь сейчас жив, никто бы не посмел даже пальцем тронуть его земляка, доверенное лицо».
Сомкнул веки и во мраке, точно наяву увидел восковое лицо с глубокими оспинками, прической «ежик», одутловатыми щеками, маленьким лбом, мясистым подбородком. Встречаться с вождем, тем более покойным, не было ни малейшего желания, поэтому поспешил разомкнуть веки.
«В свои последние месяцы стал крайне мнительным, опасался отравления, выстрела из-за угла, заминирования особняка, кабинета. В предательстве подозревал даже преданных ему Власика, Поскребышева. Проживи подольше, убрал бы и меня… Слепо верил одному лекарю-шарлатану из Индии. При простуде залезал в бурку, чтобы как следует пропотеть. Приносимую еду заставлял дегустировать специально назначенному для этого человеку. Не жаловался на здоровье, если признавался в недугах, то только Истоминой — то ли кухарке, то ли любовнице. Выглядел выжившим из ума, одряхлевшим. Я собирался его при таком состоянии сделать ручным, чтобы двигать как фигуру на шахматной доске».
Приказал себе беречь нервы, думать лишь о приятном.
«Нервы пригодятся. Даже в наитруднейшем, пиковом положении находил спасительный выход, отыщу его и сейчас, как было до революции, когда обвинили в сотрудничестве с мусаватистской разведкой, и ныне выйду сухим из воды… Свалю вину на покойного, напомню о его требованиях пустить в расход всех до одного перешедших к нам поляков, арестовать, засудить видных военачальников, депортировать в Среднюю Азию народы Кавказа и прочее, что не красит диктатора. Если Хрущев не даст в моем деле задний ход, расскажу, как он с головы до ног перемазался кровью, когда руководил на Украине парторганизациями. Припру к стене его выдвиженца Серова, заставлю признаться, как вместе с Никитой уничтожил в архиве компрометирующие их расстрельные списки с собственными резолюциями, поменяюсь с ними местами…»
От подобных планов с души спадала тяжесть, которая давила, затрудняла дыхание. В радужных мечтах видел себя не просто рядом с членами Президиума, а на месте председателя.
Находясь за глухими стенами, глубоко под землей, не мог знать, что в столицу из Киева срочно переведен, назначен Генеральным прокурором Роман Руденко, 2 июля состоялся внеочередной Пленум ЦК КПСС, на котором Берию смешали с грязью, обозвали авантюристом, мразью, подлецом, негодяем, буржуазным перерожденцем, продажной шкурой, матерым врагом, фашистским заговорщиком.
Из секретной стенограммы Пленума ЦК М а л е н к о в. Берия не коммунист, а карьерист. Х р у щ е в. Он провокатор.
М а л е н к о в. Вскоре после смерти т. Сталина мы начали убеждаться, что Берия, в преступных целях пользуясь нашим стремлением к единству, дружной работе, развил активную деятельность, чтобы поставить МВД над партией, правительством. Он приходил с предложением предпринять через МВД шаги к нормализации отношений с Югославией… пытался амнистировать воров-рецидивистов. Хотел использовать охрану членов Президиума ЦК для контроля над ними. Разговоры по телефону с членами Президиума прослушивались и докладывались Берии. Известно, что ведал специальным комитетом, занятым атомными делами, и стал игнорировать ЦК и правительство в важнейших вопросах. Без ведома ЦК принял решение организовать взрыв водородной бомбы. Надо было разгадать и разглядеть Берию во всей его красе, увидеть его как нарушителя, подрывника единства ЦК. Когда убедились, с кем имеем дело, предъявили ему обвинения. Фактов отрицать не мог, но стал трусливо прятать концы. Мы пришли к выводу, что нельзя с таким авантюристом останавливаться на полпути, решили арестовать как врага партии, народа. (Го л о с а: «Правильно!» (Бурные аплодисменты.)
Разоблачив и изгнав перерожденца, наш ЦК будет еще более сплоченным, монолитным. Принимая крутые меры, руководствовались убеждением, что так же поступали Ленин, Сталин. (Бурные аплодисменты.) Хорошо, что после смерти Сталина понадобилось лишь три месяца, чтобы разглядеть подлинное лицо авантюриста и, невзирая на его положение, единодушно отсечь эту гадину, большой нарост на здоровом теле. (Аплодисменты.)
Х р у щ е в. Берия был большим интриганом при жизни т. Сталина. Этот ловкий человек крепко впился грязными лапами и навязывал свое мнение т. Сталину, умело сеял сомнения в решении ряда вопросов, показывал в нехорошем свете того или иного нашего товарища, нервировал т. Сталина, восстанавливал его против того или другого. Ловкость, нахальство и наглость основные его качества… Когда мы неотступно дежурили у постели Сталина, то я сказал Булганину: «Сталин безнадежно болен, умрет, что будет после? Тревожит, что Берия станет всеми способами рваться на пост министра внутренних дел, чтобы захватить позиции в государстве, установить шпионаж за членами Политбюро, подслушивать, следить, создавать дела, интриговать, и это приведет к плохим последствиям».
Б у л г а н и н. Был такой разговор.
Х р у щ е в. Нельзя допустить это, иначе всем нам гибель. Берия добился при жизни т. Сталина разобщения членов политбюро ЦК. Если разобрать, какие заговоры были раскрыты внутри страны за время деятельности Берии, то, за исключением липовых, дутых, ни одного… Считаю позорным дело с врачами, грузинское. Признаю, что водил притворную дружбу с Берией, но для того, чтобы разоблачить его происки. Он против каждого источал яд. Идет, бывало, с правого бока Маленков, я с левого, что-то обсуждаем, но ничего путного от него не слышали, одни гнусности. Имеем дело с заговорщиком, провокатором.
М о л о т о в. С тех пор как он приехал в Москву, перестали собирать пленумы, съезд затянулся на 13 лет. Переворота он не сделал, но отравлял атмосферу, интриговал. Т. Сталин не всегда ему верил, была допущена слабость и с нашей стороны… Этот человек дышит не нашим духом, он чужой партии, другого корня, антисоветский.
Т е в о с я н (министр металлургической промышленности. — Ю. М.). Мерзавец, возражал, чтобы наряду с именами Маркса, Энгельса, Ленина называли имя Сталина.
М и к о я н. Берии удалось ловко, всеми правдами и неправдами, пробраться в доверие к т. Сталину, стать его главным информатором, особенно в его последние годы, когда тот уже не мог заниматься делами. Было известно, если Берия против решения, оно будет провалено. Прикидывался дружком то одного, то другого. О его интригах я узнал от Серго Орджоникидзе. Он меня спрашивал: «Не понимаю, почему Берия из Тбилиси дает Сталину неправильную информацию и Сталин ему верит». Не оправдываю себя за чересчур мягкое отношение. Кроме интриганства и вероломного натравливания одних на других, главным его оружием было двурушничество. Доверие, каким пользовался у Сталина, высокое положение вызывали большие затруднения, чтобы его распознать. В ходе обсуждения выяснился авантюристический облик, стала явной опасность заговорщической угрозы. Это привело к принятию единодушного решения о полной его изоляции… Он собирался использовать МВД в неблаговидных целях, для борьбы против коллективного руководства, создания культа собственной личности. Говорил, мол, надо восстановить законность, у нас много арестованных, их следует освободить, НКВД сократить, охранников послать на Колыму, а когда дело дошло до работы, поступил наоборот.
М а л ы ш е в (министр танковой промышленности, судостроения. — Ю. М.). Я работал под руководством Берии. Когда шел к нему, не знал, выйду министром или попаду в тюрьму. Стиль руководства у Берии диктаторский.
Ш а т а л и н (секретарь ЦК КПСС. — Ю. М.). Согласен с показаниями начальника охраны Берии полковника Саркисова. Известны многочисленные связи Берии со всевозможными случайными женщинами. Он сожительствовал со студенткой Института иностранных языков Майей, впоследствии она забеременела, сделала аборт. Сожительствовал с 18—20-летней девушкой Лялей, от Берии у нее родился ребенок, с которым она живет на даче начальника управления кадров МВД. Саркисов признался, что, по указанию начальника, вел список женщин, с которыми сожительствовал (смех в зале). Впоследствии список уничтожили, в нем были фамилии, адреса, номера телефонов более 25 женщин. Год назад в результате связей Берии с проститутками он стал сифилитиком.
Б а г и р о в (первый секретарь ЦК Азербайджана. — Ю. М.). Доклады убедительно, с исчерпывающей полнотой раскрыли лицо, подлинные методы вражеской работы международного провокатора, авантюриста большого масштаба. Это хамелеон, злейший враг нашей партии, был настолько хитер и ловок, что я на протяжении тридцати лет его не раскусил. Объясняю это моей излишней доверчивостью, притуплением бдительности к двурушнику и подлецу.
Документы Пленума на долгие годы спрятали за семью печатями, в газетах появилась информация об исключении Берии из рядов партии, как врага советского народа, передаче его дела о преступных действиях на рассмотрение Верховного суда СССР. По стране загуляла частушка:
Берия, Берия,
Вышел из доверия,
И товарищ Маленков
Надавал ему пинков.
Никто не сомневался, что разоблачен крупный шпион, по которому давно плачут тюрьма и веревка, считалось, что если в газетах объявлен врагом, значит, виновен. Подписчики Большой советской энциклопедии нашли в очередном томе листок с требованием вырвать страницу со статьей о Берии. Новый Генеральный прокурор за одни сутки подобрал группу следователей, 30 июня возбудил дело, спустя пять дней подписал санкцию на арест Берии, который при ознакомлении с ордером возмутился:
— Запрятали в подвал невиновного! Восемь суток держали за решеткой без предъявления обвинения. Немедленно подаю жалобу на грубое нарушение законов!
Угрозу не исполнил, прекрасно зная, что жалоба ни к чему не приведет, ее даже не зарегистрируют.
4
На первую встречу с важным арестантом Руденко шел, как на праздник, ведь предстояло начать следствие, после завершения которого светило получение улучшенной планировки многометражной квартиры в центре столицы (быть может, в одной из сталинских высоток), награды, главное, повышение личного авторитета в правительственных кругах.
Руденко знал Берию по его портретам, книге о дореволюционном движении на Кавказе. С помощником Цареградским с любопытством рассматривал доставленного из камеры грузного человека с непропорционально большой головой, одетого в побывавшем в употреблении, застиранном солдатском обмундировании с отрезанными пуговицами. Насмотревшись, сказал:
— На основании вскрытых антигосударственных действий, Верховный Совет Союза утвердил Указ о лишении гражданина Берии Л. П. полномочий депутата, всех присвоенных ему наград, снятии с поста министра внутренних дел. Дело будет передано на рассмотрение Верховного суда СССР.
Берия поинтересовался, в чем конкретно обвиняется, и получил ответ:
— В заговорщической деятельности против партии, правительства, государства. Намерены поведать о совершенных преступлениях?
— Преступлений не совершал.
Ответ не удивил Руденко, прокурор был достаточно наслышан о твердом характере подследственного, его упрямстве, умении отстаивать собственную точку зрения.
Цареградский принялся заполнять анкету, задал ряд обязательных вопросов, записал ответы.
— Место рождения?
— Село Мерхеули Сухумского района Грузии.
— Дата рождения?
— 1899 год.
— Образование?
— Строительный техникум.
— Партийность?
Не дожидаясь ответа, Цареградский вывел: «Исключен из рядов КПСС».
— Социальное происхождение?
— Из крестьян.
— Прежде судились?
— Нет.
— Состав семьи?
— Отец умер, мать в Тбилиси, жена Нина Теймуразовна Гегечкори, сын Серго с семьей проживал со мной, еще имею сестру Анну.
Остальные графы в анкете следователь заполнил не спрашивая.
Рост — средний.
Фигура — полная.
Плечи — опущены.
Шея — короткая.
Цвет глаз — карий.
Нос — прямой.
Рот — большой.
Губы — толстые.
Уши — овальные, большие.
Особые приметы — плешивость.
Берия следил, как следователь пишет.
«Предъявили первые обвинения, будут и другие, какие прозвучали в Кремле. Могут обвинить во всех смертных грехах, так сказать, навешать собак… Останься Иосиф жив, не посмели бы тронуть даже пальцем…»
Он лукавил: вождь перед смертью стал крайне недоверчив ко всем в своем окружении, приходилось демонстрировать рабскую преданность до гробовой доски, ненавязчиво напоминать, что каждый властелин имел верного ему вассала — Иван Грозный Малюту Скуратова, Наполеон главного полицейского Фуше, Гитлер Гиммлера, у советского властелина должен быть его единственный в Политбюро земляк. Пугало, что Сталин перестал реагировать на лесть в свой адрес, все дальше отстранял от себя.
«Чтобы не говорили о его скверном характере, не слышал от него грубого слова».
Руденко «обрадовал», что суду предаются и недавние подчиненные Берии, министр государственной безопасности Меркулов, министр внутренних дел Грузии Деканозов, ряд других высокопоставленных сотрудников МВД, МГБ.
«Одного меня судить не решаются, нужна группа, чтоб процесс выглядел внушительно, как было до войны…»
— Уже допрошен ряд свидетелей, другие обвиняемые. Последние вначале не желали признаваться в содеянном, сваливали всю вину на других, в частности на вас как на их непосредственного начальника, но быстро одумались, перестали отрицать неоспоримое. — Руденко налил из графина в стакан воды, но пить не стал. — Начнем с организованной вашими предшественниками, понесшими справедливое возмездие гражданами Ягодой, Ежовым, токсикологической лаборатории по изготовлению и применению сильнодействующих ядов, не оставляющих в организме следов. Лаборатория успешно функционировала и при вас. Проходивший по делу Еврейского антифашистского комитета профессор Майрановский показал, что согласно вашему указанию испытывал получаемые препараты на осужденных. Подтверждаете?
— Подобные опыты проводили до меня, при мне таковых уже не было.
— Имеются документы за вашей подписью с большими списками лиц, подлежащих наказанию по 1-й категории, то есть смерти от ядов.
— За годы руководства наркоматом, затем министерством визировал массу документов, иногда из-за перегруженности работой не вникал в суть.
— Кроме убийств осужденных умертвили жену маршала Кулика, сгноили в тюрьме родственников Орджоникидзе. Могу назвать и другие фамилии погибших согласно вашим приказам. Имеются факты избиений арестованных.
Руденко говорил, не глядя на Берию. Вспомнил об отсутствии у подследственного каких-либо пристрастий — безразличен к крепким напиткам, не курит, не ездит на охоту, ничего не коллекционирует, имеет слабость лишь к женскому полу — не знает меры в овладении понравившихся девушек. Непредсказуем, порой необуздан, все решения принимал, ни с кем не советуясь, требовал точного исполнения своих приказов. Часто взрывался, переходил на крик, ругань. В МВД, Совмине, главках, даже в Политбюро побаивались получившего небывало большую власть. Характеристику дополнил немало лет проработавший с ним бок о бок Всеволод Меркулов, давший нелицеприятную оценку тому, благодаря которому перед войной и с весны 1943-го по март 1946 г. исполнял обязанности наркома государственной безопасности:
Считает всех ниже себя, старался дискредитировать каждого, кто приходился ему не ко двору. Делал подчиненным колкие, грубые замечания, нецензурно ругался. Не упускал случая унизить, делал это ловко, для него было важно выиграть во что бы то ни стало, даже нечестным путем… Накануне похорон Сталина предложил мне отредактировать его речь, на похоронах был весел, шутил, выглядел окрыленным. Это дает основание сделать вывод, что не любил т. Сталина, желал ему смерти, чтобы развернуть преступную деятельность.
Подобные показания о Берии дали и другие арестованные. Руденко не знакомил с ними Лаврентия Павловича, приберегал для нанесения сокрушительного удара, чтобы полностью обезоружить.
— Отчего не вижу своего адвоката? — спросил Берия. — Имею полное право на защитника.
Прокурор напомнил, что на политических процессах присутствие адвокатов исключено, защитников не имели Ежов, Тухачевский, командующие армиями, комбриги, тысячи других подсудимых.
Берия не стал спорить.
«Рано вступать в бой, дождусь открытия суда. Напомню, как развалил скверно пахнущее дело врачей-отравителей, поставил жирный крест на липовом мегрельском деле, освободил массу заключенных, за короткое время исправил ошибки Иосифа. Открою глаза на бездарность, лизоблюдство Хрущева, Ворошилова, прочих, кто смахивал со Сталина пылинки, возвеличивал, воспевал покойника — никого не пощажу!».
Вновь подумал, что останься вождь жив, не позволил бы обидеть, тем более упечь за решетку того, кто назвал его вдохновителем революции в Закавказье, написал книгу. Книга пришлась ее герою по душе, изрек: «Дайлан карги цигни» (очень хорошая книга. — груз.). Угостил хванчкарой, взял с собой в отпуск на озеро Рица, предупредил: «Умерь временно пыл, не перехвали. Пока хватит одной твоей книги. Обещаю стать редактором следующей».
Руденко обратил внимание, что подследственный не слушает его, не ответил на очередной вопрос, и повысил голос:
— Также обвиняетесь в необоснованных арестах без санкций прокурора, расстрелах без вынесения приговоров. Имеются документы за вашей подписью с требованиями очистить Грузию от бывших меньшевиков, их родственников, начиная с дышащих на ладан родителей и кончая внуками.
«Глубоко копают, — опечалился Берия. — Если вытащили на свет мои приказы 30-х годов, найдут и более поздние…» Пожалел, что по примеру Хрущева своевременно не почистил архивы, не уничтожил документы, характеризующие его с неприглядной стороны.
— На одном из протоколов допроса имеется ваша резолюция, она же приказ: «Добиться признания любыми способами, не бояться испачкать рук». На жалобе директора Тбилисского института Маркса — Энгельса — Ленина Бедии о неполучении им гонорара за книгу, написанную за вас, начертали: «Взять в работу, за то, что смеет требовать». Бедию арестовали, судьба его не известна. В распоряжении следствия имеются и другие подобные указания расправляться с неугодными, применять к ним меры физического воздействия. Созданный в Грузии террор перенесли в Москву и на всю территорию страны.
Руденко, не познакомив с названными документами, продолжал:
— Следствие располагает показаниями хорошо известного вам гражданина Шарии, он обвиняет вас в бонапартистских, диктаторских замашках, осквернении памяти товарища Сталина — на одном совещании посмели заявить, что МГБ и милиции необходим единый руководитель, имея в виду себя, не должно быть двух руководителей партии и советской власти, хватит одного. На что намекали, утверждая, что вскоре грянут глобальные события, по сравнению с ними, нынешние покажутся мелочными? Имели в виду восстание, свержение власти, уничтожение членов правительства? Зачитывается показание работавшего с вами в Грузии гражданина Мамулова: «Среди сотрудников МВД Берия насаждал мнение, что наше министерство необходимо превратить во второй после Политбюро правительственный центр, прекратить согласовывать с партийными органами свои действия, назначения на руководящие посты».
Закончив зачитывать документ, Руденко вернул его в папку.
— Неопровержимые факты говорят о данном вами приказе подчиненным собирать компромат на видных политических деятелей, искать в их биографиях уязвимые места, которые пригодятся для арестов.
К концу пятого часа допроса прокуpop уступил место за столом Цареградскому. Следователь по особо важным делам приободрился, потер ладонь об ладонь. Не позволяя Берии вступать в споры, даже вставить хотя бы слово, засыпал обвинениями. Вначале ошарашил известием, что гражданка Нина Теймуразовна Гегечкори обвиняется в содействии мужу по организации антисоветского заговора, возрождении в стране капитализма, тесных связях с потенциальными шпионами-иностранцами.
До этой минуты Берия надеялся, что супругу не приплетут к его делу. Забыл, что сам частенько ругал подчиненных за излишнюю возню с ЧСИР — членами семей изменников Родины, СОЭ — социально опасными элементами.
Цареградский «обрадовал», что лишен свободы и главный конструктор засекреченного КБ, доктор технических наук, полковник, сын подследственного, не сообщил, что не тронули невестку — внучка Горького Марфа Максимовна неприкосновенна. Чтобы сломать Нино, сына на ее глазах вывели на инсценированный расстрел во двор Бутырки, где солдаты произвели залп холостыми патронами, мать лишилась чувств. Но следователь об этом также умолчал.
— Что с внучками? Как понимаете, они мне не безразличны, — спросил Берия, и получил ответ:
— На свободе — мы не звери, не лишены чувства сострадания. Примите совет, перестаньте затягивать следствие, увиливать. Вашу преступную деятельность подтвердили все без исключения проходящие по делу, в их числе гражданин Гоглидзе.
— Каким способом получили нужные показания? Угрозами, обещанием сохранить жизнь, получить щадящий приговор?
— Гоглидзе ходил в ваших первых заместителях, был доверенным лицом, за его услужливость повысили до генерал-полковника, представляли к правительственным наградам, выписывали крупные премии. Рассказанное им о вас не нуждается в проверке. — Следователь зачитал фрагмент показаний: — «Берия неоднократно давал указания не церемониться с арестованными, не жалеть кулаков». — Цареградский пропустил несколько абзацев и зачитал далее: — «Берия говорил: «Набейте как следует ему морду, возьмите в тиски, чтоб ни охнул, ни вздохнул, выложил все, что скрывает». Арестованных не просто избивали, а пытали своеобразным способом — запирали зимой в неотапливаемую камеру, пол посыпали льдом, заталкивали на сутки в бокс, где невозможно шелохнуться.
Тише, нежели прежде, Берия ответил:
— Все это несусветная чушь! Мои руки и совесть стерильно чисты. Не удастся навесить высосанные из пальца обвинения.
Цареградский осуждающе покачал головой.
— Глупо отрицать явное, суд воздаст по заслугам, ответите по всей строгости закона.
5
Предъявленное для ознакомления показание свидетеля заставило задохнуться, на какое-то время забыть, где находится.
Писала Ляля, тут не было никаких сомнений, ее почерк узнал бы сразу среди сотни других, ни с кем не спутал.
«И бедняжку принудили оболгать меня! Мало обвинять в измене Родине, шпионаже, добавили соблазнение малолетней, изнасилование!».
Детским почерком Валентина Дроздова написала на имя Генерального прокурора СССР.
Хочу просить Вас учесть злодеяние, которое совершил Берия 4 года тому назад надо мной. Только теперь узнала лицо этого чудовища. Однажды шла по М. Никитской, из машины вышел старик в пенсне, с ним полковник в форме МГБ. Старик стал меня рассматривать, я испугалась, убежала. На следующий день пришел полковник, оказавшийся Саркисовым. Обманным способом увел меня в дом, стал говорить, что понравилась его товарищу, он добрый, очень большой работник, любящий детей, поможет спасти больную маму от смерти. Пришел старик в пенсне, т. е. Берия, очень ласково поздоровался, попросил не плакать, маму вылечат. Я поверила, что это добрый человек. Мне было 16 лет, я училась в 7-м классе. Потом Берия схватил меня, отнес в спальню и изнасиловал. Трудно описать состояние после случившегося. Три дня меня не выпускали. Враг народа Берия разоблачен, он лишил меня радости детства, юности, всего хорошего в жизни советской молодежи. Прошу Вас учесть при разборе всех его злодеяний моральный облик развратника, растлителя детей.
Прочитанное ошеломило. На душе стало гадко, особенно от строк о насильственном удержании Ляли на трое суток.
«Мы любим друг друга, трудно сказать, кто сильнее. После первого свидания сама не пожелала вернуться домой, было ей не шестнадцать, а почти девятнадцать, училась не в седьмом классе, а в институте. С ней помолодел на четверть века, чувствовал себя на седьмом небе от нахлынувшего счастья, когда взял на руки дочь. Были настоящей, пусть неофициальной семьей. О Ляле и ребенке знали в Президиуме, министерстве, Политбюро, и никто не осуждал…»
Реакция подследственного на заявление потерпевшей обрадовала следователя, но возникло опасение, что Берия, возмущенный прочитанным, станет агрессивным, неуправляемым или замкнется в себе, из него станет невозможным вытянуть ни слова.
Лаврентий Павлович перечитал строки дорогой ему женщины.
«Писала под диктовку, все слова чужие, Ляле не принадлежат… Не могла попасть в особняк на Малой Никитской, где постоянно проживает с семьей Серго, гостит Нино — было бы неосмотрительно приводить девушку себе в дом…»
Стало противно держать в руках гнусную ложь, и заявление вернулось к Цареградскому.
Признание гражданки Дроздовой подтвердил и существенно дополнил Рафаэл Саркисов. Цареградский зачитал несколько абзацев показаний:
Будучи приближенным к Берии, хорошо знал его личную жизнь. Могу охарактеризовать, как развратную. Известны многочисленные его связи со случайными женщинами. Через некую Субботину познакомил с ее подругой, работавшей в Доме моделей манекенщицей, женой военного атташе, таким образом был превращен им в сводника. Берия сожительствовал со студенткой Института иностранных языков, впоследствии она забеременела, сделала аборт. В Тбилиси сошелся с гражданкой Максимашвили, родившей от него ребенка, которого, по его указанию, сдали в детский дом. Мне известно, что имел интимную связь с женой Героя Советского Союза (ее телефон 18-72-55). По его указанию исправно вел список женщин, с которыми он сожительствовал, впоследствии список уничтожил. Год назад его жена сказала, что в результате неразборчивых связей муж заболел сифилисом…
Показания Берия выслушал спокойно — после заявления Ляли поклеп близкого сотрудника не удивил.
«Как у Рафаэла не отсохла рука писать подобное? Мало назвал соблазненных, мог увеличить цифру до тысячи… В Лялином заявлении много нестыковок, нет положенной регистрации документа с печатью, пишет о четырехлетней давности, что проверить нельзя. Бедняжку вынудили лгать. Кто диктовал, не Руденко ли, послушно исполняющий приказы сверху?».
Он не знал, что будет сражен на суде выступлением Ляли, которая слово в слово повторит написанное, показание дополнит ее мать.
Я дала Берии пощечину за чудовищное преступление, сказала, что напишу Сталину о совершенном им с дочерью, но он ответил, что жалоба вернется к нему. Тогда обещала пожаловаться сыну Сталина, в ответ услышала, что тот пьяница, его не допускают к отцу.
Допрос вновь закончился перед рассветом. Возвращаясь в камеру, Берия решил впредь быть сдержанным, показывать зубы и когти лишь при дичайших обвинениях, какими являются шпионаж, подготовка государственного переворота, желание расчленить страну, сделать ее капиталистической, колонией западных государств…
6 После бессонной ночи не мог сомкнуть глаз. Словно в пасьянсе раскладывал обвинения, разбивал ложные, соглашался с неоспоримыми. Потребовал письменные принадлежности, несмотря на то, что не получил ответ на первое послание, вновь стал писать Маленкову.
«Его испугала перспектива не только потерять тепленькое местечко, а и оказаться арестованным, что я непременно сделал бы, но он с его окружением опередил. Не буду просить немедленного освобождения, замены тюрьмы домашним арестом. Призову к проявлению сочувствия».
Дорогой Георгий! Из той большой критики на Президиуме сделал для себя выводы, чтобы вновь стать полезным коллективу. Но ЦК решил иначе. Всегда был беспредельно предан партии Ленина — Сталина, своей Родине, активен в работе в Грузии, в Закавказье, в Москве, в МВД, Совете Министров CCCP, вновь в МВД. Всего себя отдавал работе, старался подбирать кадры по деловым качествам, принципиальных, преданных партии. Это же относилось к Специальному комитету, Первому и Второму главным управлениям, занимающимся атомными делами, управляемыми снарядами. Прошу простить, если что было не так за 15 лет большой и напряженной работы…
По сравнению с первым новое письмо получилось многословным, но это не смутило, верил, что Маленков познакомит с посланием соратников.
Подверг свои действия суровой критике, крепко осуждаю себя. В числе других товарищей энергично взялся за работу с единственной мыслью, сделать все возможное, поддержать делами новое руководство ЦК и Правительства. Внес, по совету т. Хрущева Н. С., ряд заслуживающих внимания политических практических предложений по реабилитации врачей, арестованных по так называемому мегрельскому делу в Грузии, возвращении неправильно высланных, ликвидации паспортного режима, исправлению искривлений линии партии в национальной политике, карательных мероприятий в Литовской ССР, Западной Украине и Белоруссии. Поведение мое на заседании Президиума ЦК и Совмина часто было недопустимым, вносило нервозность, иногда доходило до грубости и наглости с моей стороны, тут, безусловно, виноват и заслуживаю всякого осуждения. В отношении товарищей, с которыми работал, всегда старался быть принципиальным, требовательным, чтобы порученные им дела выполнялись, как требуют интересы партии. Кроме помощи руководящим товарищам в МВД, требований лучше организовать борьбу с врагами Советского государства как внутри страны, так и вне ее, у меня ничего не было. Все ценное в моей жизни связано с совместной работой с тобой, с 1938 г. по наведению порядка в МВД, приему и сдаче дел, укреплению кадрами, напряженной работе во время войны в Государственном Комитете Обороны, когда тебе поручили организовывать выпуск самолетов и моторов, а мне вооружение. Позже совместная работа в оперативном бюро Совнаркома СССР по организации народного хозяйства, что сплотило нас…
Подумал, Маленкову будет приятно узнать, что его деятельность в прошлом не забыта, с удовольствием прочитает хвалебную оценку своей работы, следует только не переборщить, впрочем, сладкое сладким не испортить.
Особо должен отметить нашу совместную, активную, многолетнюю работу по созданию атомного оружия, управляемых снарядов по системе «Комета», «Беркут». Никогда не забывал твое товарищеское отношение ко мне, когда вылетел в 1948 г. в район Семипалатинска Казахской ССР, где успешно завершилось испытание атомного оружия…
Рука онемела, но продолжил лить на бумагу елей.
У меня всегда была потребность с тобой советоваться. Видел в твоем лице старшего, опытного партийного деятеля большого масштаба, талантливого, энергичного и неукротимого, прекрасного друга. И когда не стало товарища Сталина, не задумываясь назвал тебя председателем правительства. В дальнейшем убедился, что именно ты успешно поведешь правительство вместе с руководящим коллективом.
Подумал, что нельзя превозносить одного Маленкова, следует упомянуть и тех, кто окружает Георгия. Начал со старейшего в Президиуме многолетнего члена партии Молотова.
Вячеслав Михайлович! У меня всегда было прекрасное отношение к Вам, высоко ценил, считал верным учеником Ленина, соратником Сталина, вторым лицом в государстве. Если спросить мою семью о Вас, скажут много хорошего. Не знаю ни одного случая, чтобы меня можно было упрекнуть в плохом отношении к Вам. Не раз говорил, что тот, кто ссорит Молотова со Сталиным, совершает чудовищное преступление. Очень часто т. Сталин называл сводниками Г. М. Маленкова, меня, Вас и Микояна.
Не заметил ошибку-описку, назвав соратников сводниками, и обратился к Ворошилову:
Климент Ефремович! В начале войны т. Сталин сильно обругал меня, назвал политическим трусом, когда я предложил в тяжелые времена назначить вас и Буденного командующими фронтами, а чуть позже назначения провел. Часто говорил с товарищами о необходимости назначить вас председателем Президиума Верховного Совета, и только теперь это проведено.
К Хрущеву обратился запанибратски на «ты», считая, что это не станет шокировать Никиту, напомнит об их дружески отношениях:
Никита! Если не считать последнего случая на Президиуме ЦК, где ты меня крепко и гневно ругал, с чем полностью согласен, мы всегда были большими друзьями. Гордился, что ты прекрасный большевик и прекрасный товарищ, что говорил и т. Сталин. Твоим отношением дорожил…
Не каялся, ничего для себя не просил, тем более не вымаливал, не сваливал совершенные ошибки на обстоятельства, вынужденное исполнение приказов — не уточнил чьих.
«Если обвинят в расстрелах в начале войны в Орловском централе контриков во главе с эсеркой Марией Спиридоновой, отвечу, что это было необходимо, иначе неудержимо наступающие немцы могли освободить арестованных, сделать их знаменем в антисоветской пропаганде. А напомнят про депортацию малых народов Кавказа, Крыма — айсор, турок-месхитинцев, сошлюсь на Сталина, потребовавшего не чесаться с выселением».
Радовало, что не вспоминают о расстреле перед войной беженцев из оккупированной Польши, не упоминают тайный вывоз из Вены Рауля Валенберга, занимавшегося спасением из концлагерей евреев, — похищение видного дипломата наделало в Европе немало шума, пришлось выкручиваться, лгать, что к пропаже шведа не имеем отношения…
Настала очередь обратиться к Кагановичу и Микояну:
Лазарь Моисеевич и Анастас Иванович! Вы оба знаете меня давно, всегда видел с вашей стороны принципиальное отношение, помощь в работе, дружбу.
Нельзя было обойти менее крупных личностей, таких как Первухин и Сабуров:
Товарищи Первухин и Сабуров говорили, что у меня было привилеированное положение при жизни Сталина, действительно, когда работал в Грузии, вождь и ЦК поддерживали меня.
В последнем абзаце обратился ко всем в Политбюро:
Пошлите на любую, самую маленькую работу, со всей энергией буду трудиться в любом крае, колхозе, на стройке. Умоляю, не лишайте быть активным строителем на любом маленьком участке нашей славной Родины, убедитесь, что через 2–3 года крепко исправлюсь, буду вам полезен.
Непроизвольно повторил фразы из письма Бухарина, пытавшегося перед вынесением приговора вымолить у Сталина прощение, забыл, что вождь не прореагировал на послание. Прочитал написанное, вычеркнул несколько слов и снова обратился к Маленкову:
Дорогой Георгий! Прошу простить. Я хотел делать лучше в пределах своих возможностей.
Расписался и сделал приписку:
Прошу извинить, что пишу не совсем связно в силу своего состояния, из-за слабости света и отсутствия очков.
Отдал письмо охраннику. От сознания хорошо выполненной работы почувствовал удовлетворение.
«Теперь, без всякого сомнения, освободят. Посчитают, что достаточно наказан за попытку претендовать на занятие главного в руководстве страной поста».
На новом допросе поинтересовался ответом на свое послание и услышал:
— Те, к кому обращались, считают ниже своего достоинства вступать в переписку с врагом народа, заговорщиком.
Берия внутренне сжался.
«Знают, что мне известна их подноготная, тщательно скрываемое. Желают заткнуть рот, чтобы не посмел выложить о них правду».
Вновь попытался докричаться до сильных мира сего. В новом письме промолчал о своих заслугах, дружбе с теми, от которых теперь зависела жизнь. Очередное послание стало криком души тонущего, судорожно хватающегося за соломинку, чтобы не пойти ко дну. На этот раз обратился не к кому-либо конкретно, а ко всем в Политбюро.
Со мной хотят расправиться без суда и следствия, умоляю не допустить это, прошу немедленно вмешаться, иначе будет поздно. Настоятельно умоляю назначить самую ответственную, строгую комиссию для тщательного расследования моего дела. Зачем посадили в подвал? Умоляю вмешаться, и убедитесь, что абсолютно чист, честен… Кроме укрепления мощи страны, единства великой партии не имел других мыслей. Свой ЦК и свое Правительство любил, поддерживал. Верю, все обвинения будут сняты. Что за спешка, притом подозрительная? Разве будет плохо, если реабилитируют?
Не терял надежду, что новое письмо приведет к желаемому результату, и не мог знать, что послание не только не поможет обрести свободу, а, наоборот, возмутит членов Политбюро, ЦК. Хрущев предложит, и его единогласно поддержат, больше не давать арестованному бумагу, письменные принадлежности:
«Нечего отнимать у нас время всякими писульками врага».
Лаврентий Павлович успокаивал себя тем, что верные друзья, которые не жалея рук аплодировали ему на собраниях, выбирали на банкетах тамадой, называли великим, восторгались его умом, организаторскими способностями, не бросят в беде, придут на помощь.
«Они многим, если не всем, обязаны мне, особенно Молотов, которому вернул его Полину. На добро ответят добром. Не посмеют недругам расправиться без суда — сейчас не довоенное время».
7
Следствие шло и в воскресные, и праздничные дни. Были выслушаны свидетели, проведены очные ставки с проходящими по делу министром государственной безопасности Грузии А. Рапавой, его заместителями Г. Церетели, Н. Рухадзе, генералом армии В. Меркуловым, начальником управления МВД генерал-полковником С. Гоглидзе, первым заместителем Берии генерал-полковником Б. Кобуловым, министром МВД Грузии В. Деканозовым, министром МВД Украины П. Мешиком, начальником следственной части по особо важным делам генерал-лейтенантом Л. Влодзимирским.
Уголовное дело росло, вскоре составило 39 томов и 4 из архива ЦК партии. Вышел указ о порядке и месте проведения процесса, в судебном разбирательстве исключалось: участие у подсудимых адвокатов, обжалование приговора, подача ходатайств о помиловании или снижении наказания. Процедуру Особого судебного присутствия разработали в 1934 г. после убийства Кирова. В составе суда (маршал И. Конев, генерал армии К. Москаленко, представители партии Н. Михайлов, профсоюзов Н. Шверник, М. Кучава, Министерства юстиции К. Лунев, Московского городского суда Л. Громов) лишь двое были профессиональными юристами. Несмотря на то что до ареста все подсудимые имели высокие воинские звания, в члены суда не вошел никто из Военной коллегии.
На полуночные встречи со следственной группой Берия приходил, как на бой. Отмел обвинения в моральном разложении, совращении, изнасиловании женщин, в их числе несовершеннолетних, раздачи любовницам государственных квартир, дач. Заявил, что все названные гражданки, за исключением Дроздовой, были секретными сотрудницами органов. Обладая прекрасно развитой интуицией, хитростью, очарованием, присущими женскому полу, они влезали в доверие к потенциальным врагам, влюбляли их в себя, и те, расслабленные после любовных утех, выбалтывали служебные тайны. Не согласился с обвинением о многолетнем сотрудничестве с зарубежными спецслужбами, получении от них крупных сумм за продажу военных тайн.
— Если бы подобное произошло, мы проиграли бы Отечественную. Имей германский абвер своим агентом меня, члена Госкомитета Обороны, враги с минимальными потерями захватили бы Ленинград с Москвой, Кавказ с лакомой для них нефтью, дошли до Тихого океана. Вынужден напомнить, что руководимые мной разведка и контрразведка предотвратили много вражеских операций, успешно действовали в тылу немцев, проникли в СД, в гестапо, не позволили устранить «Большую тройку» на конференции в Тегеране, своевременно информировали Генштаб о стратегических планах вермахта. Именно чекисты после войны добыли в американской атомной промышленности сведения о производстве бомб. В результате Союз стал обладать сверхмощным оружием. Повторяю: будь Генеральный комиссар внутренних дел, затем маршал, Герой, глава МГБ шпионом, наша страна превратилась бы в колонию Третьего рейха, исчезла со всех карт как самостоятельное государство. Обвинения притянуты за уши. Признаю лишь досадные перегибы в выселении народов Кавказа, подавлении в лагерях бунтов, но на эти акции получал добро вождя. Согласен, что порой был груб, но за вспыльчивость не судят, как и за чрезмерную любовь к прекрасной половине человечества. Обвинения сочинили мои злейшие враги, которых испугала перспектива увидеть меня у штурвала власти.
Подумал, что недругов очень устроила бы его преждевременная смерть, как произошло со Сталиным, не страдавшим гипертонией, атеросклерозом сосудов головного мозга, тем не менее скончавшимся буквально за несколько дней. Сознавал, что если станет грубить, с ним тихо расправятся, задушат во время сна подушкой, в печати сообщат, будто был сердечником, не жильцом на свете, и народ поверит, как слепо верит всему напечатанному в газетах, произнесенному по радио или с трибуны.
С грустью вспомнил, каким гоголем ходил после внесения гроба с телом усопшего Иосифа в Мавзолей к мумии Ленина.
«Я процарствовал всего сто дней, но и за этот недолгий срок сделал довольно много, на что другим понадобились годы. Прекратил дело врачей, липовый мегрельский заговор, выпустил из лагерей свыше миллиона имевших срок до пяти лет, привлек к ответственности виновных в гибели Михоэлса, запретил применять любые пытки во время следствий, ограничил права внесудебного Особого совещания, заморозил нерентабельные, бесперспективные строительства каналов, туннеля под Татарским проливом, прокладку дороги на Игарку — всего не перечесть…»
Не хотел себя чувствовать связанным по рукам и ногам, с забитым кляпом ртом, был готов в любую минуту пойти в наступление, нанести ответные удары. На очных ставках с трудом сдерживал возмущение, когда недавние ближайшие сотрудники лили на него ушаты помоев. Генералы, руководители крупных подразделений в союзных и республиканских министерствах прятали глаза, заученно называли бывшего начальника деспотом, мстительным диктатором, вероломным, требовавшим использовать провокации, фальсифицировать документы, силой добиваться признаний, не жалеть на допросах кулаков и ног. Было неимоверно тошно слушать из уст клявшихся в верности вчерашних подчиненных:
Берия крайне жесток, в Грузии отправлял за решетку или на расстрел всех, не согласных с его действиями, методами, знающих его черное прошлое.
Под черным прошлым имелись в виду сотрудничество с мусаватистской контрразведкой, выдача врагам большевистского подполья.
Неоднократно отдавал приказы на аресты руководящих лиц, хотя для этого не было оснований, компрометирующих материалов. На допросах зверски избивал арестованных, считал их до суда виновными. Наиболее ценное из конфискованного при обысках присваивал, остатки передавал для реализации по низким ценам в спецторг НКВД…
Услышав подобное, терял выдержку, разбрызгивая слюну, доказывал абсурдность показаний. Не в силах успокоиться, заявил, что все без исключения аресты видных деятелей партии, правительств Абхазии, Аджарии (тогда Аджаристана), Осетии проводились исключительно согласно устным приказам Сталина, который не желал оставлять потомкам в архивах следы своих расправ с неугодными. Отмел обвинение в сотрудничестве с мусаватистами, на службу к ним пошел по заданию большевистского подполья, чтобы предупреждать товарищей о намечающихся облавах, арестах. Что касается жестокости, то это была обычная требовательность к подчиненным. В ответ на жаркую речь получил оригиналы собственных приказов с фразами: «В расход сволочей. Нечего церемониться, пусть не коптят небо». Заявил, что данные слова принадлежат Сталину, он лишь процитировал их, подобные резолюции ставили все без исключения члены Президиума ЦК, Политбюро, добавляя в адрес подлежащих уничтожению площадные ругательства.
Упомянув вновь вождя, вспомнил, как для завоевания у него полного доверия приставил к его матери приживалку, поселил во Дворце наместника Кавказа графа Воронцова (в советское время Дом пионеров), организовал в Гори музей Coco Джугашвили — над лачугой, где родился вождь, возвели мраморный шатер. Все это помогло переводу в столицу, получению должности заместителя Ежова, затем начальника союзного НКВД. Первым делом пристроил родную сестру кухаркой в загородный дом Сталина, что позволило приезжать в любое время, быть в курсе разговоров Хозяина.
На очередной очной ставке Гоглидзе, дополнив показания, сообщил, что бывший начальник с лисьей хитростью, змеиной изворотливостью влез в душу Сталина, стал его советчиком, нашептывал, кого следует убрать, кого повысить, заботился о возвеличии личного авторитета, карьерном росте.
Берия до боли крепко сжал кулаки.
«Маймуна! (обезьяна. — груз.). У самого рыльце в пуху! Стоит потрясти как следует, и на свет явится такое, что волосы встанут дыбом. Прав лишь в одном: я был самым доверенным лицом вождя, ездил с ним не только на курорты, а и на международные конференции, начиная с Тегеранской и кончая Берлинской. Умело скрывал ото всех, что боюсь его гнева, стоит оступиться, повторю участь Ягоды, Ежова…»
Заскрипел зубами, втянул голову в плечи.
«И этот вешает на меня собак, обвиняет во всех смертных грехах. Слишком поздно узнал, что на самом деле представляют из себя так называемые «верные друзья». Верну власть и немедленно разжалую Гоглидзе и подобных ему хамелеонов в рядовые, выгоню из органов в три счета, переодену в робу зэка, отправлю к черту на кулички. Курили фимиам, превозносили до небес, пели до хрипоты здравицу, а сейчас втаптывают в грязь».
Когда Гоглидзе увели, поинтересовался у следователя судьбой жены.
«Хотя давно не поддерживаю с Нино супружеских отношений, пусть считают отличным семьянином».
Руденко пропустил вопрос мимо ушей, продолжал перебирать в папке бумаги.
«Нино давно вычеркнула меня из своей жизни — гордость, княжеская кровь не позволили простить измены, тем более рождение на стороне дочери. А Серго с женой, без сомнения, волнуются, где я, что со мной…»
От размышлений о семье перекинулся к более важному.
«Хрущев с Маленковым не могли допустить, чтоб кресло покойного снова занял грузин. Не успело тело Иосифа остынуть, бросились с поспешностью делить теплые местечки. Напрасно повел себя слишком смело, не подумал о последствиях, не распознал, кто стоит рядом со мной и кто прокрался за спину, чтобы нанести удар исподтишка…»
Потряс головой, чтобы сбросить все печальное, даже страшное и вновь подумал о Сталине:
«Не имел достаточно времени для расследования истинной причины его смерти. Диагноз «инсульт» вызывает большие сомнения, есть вероятность, что помогли уйти из жизни — сделали инъекцию в вену, подсунули таблетку. Незадолго до кончины сильно перенервничал, когда доложили, что сыграл в ящик комендант Кремля генерал Костынкин. Прежде ничья смерть для него не являлась трагедией, после известия о гибели в немецком плену Якова, на лице не дрогнул ни один мускул… Перед тем как положить в хрустальный саркофаг, следовало провести эксгумацию трупа…»
8
Для весьма секретного разговора, чтобы избежать подслушивания, Хрущев, Маленков и Молотов выбрали Тайницкий сад Кремля.
Х р у щ е в. Нельзя допустить, чтобы в стране даже отдельные люди встретили приговор в штыки, встали на защиту обвиняемых — не будем исключать подобное, хотя это маловероятно. Дадим в печати мелким шрифтом короткую статейку в десять строк. Если бы своевременно избавились от Лаврентия, сейчас не ломали головы, кого назначить судьями, когда начать процесс.
М о л о т о в. Он не может пропасть бесследно, довольно важная птица, известен чуть ли не каждому, начиная со школьников.
М а л е н к о в. Отступать поздно, следует довести дело до логического конца. Знаю исполнительных, опытных юристов, которые не подведут, проведут суд без сучка и задоринки.
Х р у щ е в. Ныне не сталинское время, но суд будет вновь закрытым, без любопытной публики, так сказать общественности, тем более без представителей прессы. Конечно, было бы лучше не арестовывать и просто задушить гадину, в некрологе написать, что не выдержало сердце, устроить пышные похороны, урну с прахом запрятать в Кремлевской стене, и дело с концом.
М а л е н к о в. Он недостоин лежать даже в земле, тем более оказаться по соседству с известными личностями.
М о л о т о в. Все помнят, как нес гроб Иосифа, первым выступил на похоронах. Вопрос, не где захоронить, а как изъять из жизни без лишнего шума, чтобы страна встретила приговор с удовлетворением?
X р у щ е в. Если объявим шпионом, многие не поверят, зная, что он руководил поимкой шпионов. Сколько времени просиживал штаны в НКВД?
М о л о т о в. Много. Начал с ответственного секретаря «чрезвычайки» в Баку, был зампредом Закавказского ГПУ.
Х р у щ е в. Не забуду, каким гоголем, задрав нос, ходил после кончины Иосифа. Нас считал мелкими сошками. Радовался, что оказался в двух шагах от вершины власти. Закружилась голова, возомнил себя новым вождем, развернул небывалую деятельность, запретил носить на демонстрациях наши портреты, дескать, это несовместимый с коммунистическими принципами культ личности. Интриган высшей пробы. Опоздай с арестом, упрятал бы за решетку нас. Страшно подумать, что могло произойти, успей он поднять войска.
М о л о т о в. Сидели бы сейчас в Лефортовской, хлебали баланду.
Х р у щ е в. Следует в его деле поставить точку. Опасен даже лишенный свободы.
М о л о т о в. Не сгущай краски, сбежать не сможет.
М а л е н к о в. Спокойно вздохнем лишь после исполнения приговора.
Х р у щ е в. На обыске набралось одиннадцать мешков документов, среди них компромат на каждого из нас. Мало обвинить в шпионаже, предательстве, добавим бытовую распущенность, соблазнение малолетних.
М о л о т о в. Необходимо изъять из протоколов следствия и суда все лишнее, что не следует знать потомкам.
М а л е н к о в. Кто станет рулить процессом? Предлагаю маршала Конева — прекрасно зарекомендовал себя при командовании фронтами в войне, руководстве войсками Варшавского Договора, Группой наших войск в Германии.
Х р у щ е в. Согласен, не подведет, обязан нам многим — в сорок втором за хаотичное отступление понизили в звании, от ареста спас Жуков, взял к себе замом, нa недавних похоронах доверили нести подушечку с орденами покойного.
М а л е н к о в. Груб, типичный солдафон.
Х р у щ е в. Это не помеха, а даже лучше — в точности выполнит все полученные инструкции.
М о л о т о в. Не советую делать из Лаврентия «Синюю бороду», полового гиганта, акцентировать внимание на его личной жизни, вернее, внебрачных связях.
X р у щ е в. Ошибаешься, это обвинение будет понятно и возмутит каждого гражданина, клеймо развратника усилит его вину.
9
Со дня ареста он не имел прогулок на свежем воздухе, не получал с воли продуктовых передач, не было и свиданий с близкими родственниками. Почти полгода не читал газет, не слышал передач радио, не имел понятия, как в стране восприняли его арест.
На очередном допросе пожаловался, что его не пожелал выслушать ни один член Политбюро, ЦК, не имеет адвоката, что является грубейшим нарушением закона.
— Также кормят из рук вон плохо, пища отвратительная. По этой причине в знак протеста объявляю голодовку.
Заявление не испугало Руденко.
— Будем кормить насильно с помощью зонда, процедура весьма болезненная.
Протест продлился день, вечером Берия с жадностью набросился на перловую кашу, прежде с трудом лезшую в горло, прозванную на флоте «шрапнелью», попросил добавку. Ha допросе завел разговор о своей личной жизни:
— Признаюсь, что имел любовниц, но их было ничуть не больше, чем у других. Все любовные связи проходили исключительно по согласию обеих сторон. Последние годы хранил верность Дроздовой, родившей мне дочь. Не был насильником, тем более садистом, совратителем малолетних.
Руденко обещал вызвать на суд Дроздову, чтобы та подтвердила свои письменные показания, что обрадовало Берию.
«Процесс состоится! He задушат в камере, не застрелят при попытке к бегству. На публике, в присутствии представителей массовой информации от обвинений не оставлю камня на камне!».
Прекрасно понимал, что судьи с прокурором — пешки в игре, станут послушно действовать по подсказке Кремля.
«Буду до суда сдерживать эмоции — если продолжу огрызаться, грубить, упрячут в шкаф, где невозможно пошевелиться. Замучают бессонницей, поставят на сутки в «стойку», узнаю силу дубинки, кулаков».
Руденко вернул к реальности.
— Обыски особняка и дачи выявили несколько тысяч рублей, иностранную валюту, облигации 3-процентного займа, много золотых изделий, живописные полотна, холодное оружие прошлого века. Где наворовали?
Берия ответил, что советские дензнаки получил в виде зарплаты, премий, в том числе Сталинских, валюта предназначалась для оплаты зарубежной агентуры, ювелирные безделушки принадлежат жене и невестке, старинное оружие, картины подарили сослуживцы.
Руденко не поверил:
— Деньги не включали на обысках в протоколы изъятия, присвоены и взяты из Спецхрана изделия из драгметалла, из Германии, Австрии привезены картины — на всех стоят штампы музеев.
Следующие вопросы касались массовых арестов — лишь в одном 1937 г. свободы лишились около миллиона, в следующем цифра была чуть меньше, под расстрел попадали чуть ли не ежедневно десятки, а то и тысячи.
Берия не подтвердил своих санкций на проведение казней. На другие обвинения ответил уклончиво. Радовался, что не затрагивают свертывания в Третьем рейхе перед войной контрразведывательной работы в связи с заключением договора с Германией о дружбе, взаимовыгодной торговли: на поступающих из стран Европы донесениях об усиленной подготовке вермахта к войне на Востоке оставлял резолюции: «Полнейшая чушь!», «Строго спросить с провокаторов за дезу». Радиограммы из Токио от Рамзая и из Берлина от группы антифашистов о стягивании Германией войск к границам СССР назвал ложными, провокаторскими. За сутки до вероломного нападения на совещании заявил: «Отдельные сотрудники-нелегалы за кордоном смеют сеять преступную панику, желают столкнуть нас лбами с Германией, за что понесут наказание». На счастье Берии, следствие не имело понятия о многих сторонах его деятельности, в том числе приказе Сталина на третий день Отечественной срочно связаться с высшим командованием вермахта, предложить, точнее, попросить приостановить наступление, за это отдать Прибалтику, часть Украины, Бессарабию, Букавину, вернуть союзнице Германии Финляндии Карельский перешеек. Когда стал связываться с болгарским послом в Москве, чтобы тот помог встретиться с фон Шеленбергом, вождь отменил приказ.
«Несказанно повезло, что тайные переговоры не состоялись, иначе бы сейчас обвинили в потворстве оккупантам, что куда страшнее бытового разложения», — подумал Лаврентий Павлович.
