4. Ночные истории

Свинье снится желудь, гусю – кукуруза.

Венгерская пословица. Приводится по «Введению в психоанализ» Зигмунда Фрейда

Я неподвижно лежу в постели – вспотевший и задыхающийся, – только мои глаза двигаются под опущенными веками.

Я иду по пустыне, держа за руку свою трехлетнюю дочь. Сгущаются сумерки. Под нашими ногами – потрескавшаяся иссохшая почва.

Я свешиваю ноги с обрыва, в долине у подножия которого идут спортивные соревнования. Стоит глубокая ночь. Атлеты освещены пламенем, его языки лижут стены ущелья подобно набегающим волнам. Я довольно улыбаюсь, глядя на происходящее, и, как мальчишка, беспечно болтаю ногами.

Моя дочь переносится в мир собственных фантазий. Она танцует на краю утеса, и ее юбочка и волосы развеваются на ветру. Я вижу, как она тихонько мурлычет себе под нос, быстро движется на кончиках пальцев, совершенно не опираясь на каблучки туфель; заметив все это и одобрительно улыбнувшись ей, я возвращаюсь к наблюдению за игрой.

Рис. 18. Она танцует на краю утеса…

Вдруг она падает. Я знаю, что должен ринуться за ней, но не могу пошевелиться.

Безграничное отчаяние, не похожее ни на что в моей жизни. Невыносимая и необъяснимая боль. Ее уносит безжалостная и непреклонная смерть, и я не в силах остановить ее.

Когда я просыпаюсь, моя дочь ускользает от смерти. Какое-то время я просто лежу, обдумывая увиденное. Неужели сбылось мое самое страстное и невозможное желание? Я лежу и воздаю пустоте жаркие молитвы неверующего.

Каждую ночь мы блуждаем по другому измерению. Во сне мы чувствуем ярость, печаль, радость, экстаз и желание. Мы бесчинствуем, страдаем; иногда испытываем оргазм; иногда летаем; иногда умираем. Наши тела бездействуют, но мозг без устали ставит новые представления на сцене сознания.

Писатель Джон Гарднер сравнивает художественный вымысел с «ярким и продолжительным сном», но столь же справедливым было бы назвать и сон «ярким и продолжительным вымыслом». Ученые единодушно определяют сны как интенсивные «сенсомоторные галлюцинации с сюжетной структурой». По существу, сон – это ночная история: в фокусе внимания находится протагонист (обычно сам спящий), который пытается достигнуть желаемого. Описывая сны, исследователи используют самые базовые слова: сюжет, тема, персонаж, сцена, место действия, точка зрения, перспектива.

Ночные истории – это загадка. Оставался ли кто-нибудь равнодушным перед этим не знающим границ процессом творчества? Что значат сны, в которых мы оказываемся голыми в церкви, убиваем невинных людей или парим в небе? Что означает видение, в котором человек оказывается в ванной комнате и с ужасом наблюдает, как какой-то злой демон мастурбирует над корзиной для белья, а затем слышит стук в дверь и понимает, что над бельем скорчился не кто иной, как он сам? Кто, подобно мне после схватки со сном о пустыне, не удивлялся, почему мозг решает бодрствовать и истязать себя всю ночь напролет? Почему мы видим сны?

Тысячелетиями сны считались зашифрованными сообщениями из потустороннего мира, прочесть которые были способны только жрецы и шаманы. В XX веке фрейдисты торжественно провозгласили, что сон – это зашифрованное сообщение от бессознательного и разгадать его может только особое духовенство в лице психоаналитиков. Чтобы приблизиться к пониманию психоаналитической интерпретации снов, познакомьтесь с заметкой Фредерика Крюса, описывающего хрестоматийный пример из практики Фрейда – случай Сергея Панкеева, «Человека-Волка».

Фрейд был намерен найти первичную сцену, лежащую в основе болезни Панкеева. Он сделал это с помощью очевидно произвольной интерпретации поразительно раннего (Панкееву было 4 года) ключевого сна. В нем мальчик видел шестерых или семерых белых волков (на самом деле, как позже был вынужден признать знаменитый психоаналитик, это были собаки), сидящих за окном на дереве. Волки, как объяснял Фрейд, – это родители; их цвет означает белые простыни; неподвижность означает противоположное, совокупительное движение, а большие хвосты по той же странной логике символизируют кастрацию; дневной свет – это ночь; таким образом, сон сводится к воспоминанию о совокуплении родителей Панкеева, полученном в возрасте одного года, – это происходило не менее трех раз подряд. Мальчик видел это, лежа в своей кроватке, и испражнился, пытаясь выказать свой протест.

Сегодня многие ученые смотрят на наследие Фрейда с исключительным высокомерием. Наиболее выдающийся современный исследователь снов, Дж. Аллан Хобсон, считает, что психоанализ в области интерпретации снов работает по принципу «печенья с предсказанием». Люди, придерживающиеся подобного мнения, считают, что поиск скрытых во снах символов – пустая трата времени. Упоминая фрейдистское противопоставление манифестируемого (явного) и латентного (символического), Хобсон утверждает: «Явный сон – это просто сон, сон, сон!» Но для чего нам видеть сны, если они не являются тайными посланиями от богов или нашего подсознания?

Рис. 19. Зигмунд Фрейд (1856–1939)

Сны, как и руки, нужны человеку для целого ряда вещей. Доказано, например, что сон помогает рассортировать новые впечатления и поместить их в кратко- и долговременную память. По мнению многих психологов и психиатров, сны также являются своеобразной формой аутотерапии: с их помощью человек справляется с тревожащими его дневными переживаниями. Нобелевский лауреат по физиологии и медицине Фрэнсис Крик предположил, что сны помогают избавиться от ненужной и устаревшей информации; по его выражению, сны похожи на утилизационную систему: «Мы спим, чтобы забывать».

Впрочем, многие убеждены в том, что сны не имеют конкретной функции. Как считает исследователь снов Оуэн Фланаган, «природа не создала наши сны во имя какой-то конкретной цели… Они не представляют собой ровным счетом ничего, кроме шума, напоминающего бурчание в животе или звук биения сердца». Однако стук сердца – не главное в перекачивании крови. Как говорится в одной детской книжке, все ходят в туалет, но это не главное в процессе питания; выделение экскрементов – это всего лишь побочный эффект нашей потребности в еде. То же самое – согласно Фланагану и многим другим ученым – можно сказать и о снах, во время которых мы впустую тратим энергию. Сны – это побочный продукт важной работы, которой занят спящий мозг. Почему мне приснился тот сон про пустыню? Без понятия.

Теория снов как побочного продукта известна под аббревиатурой ТСА (теория случайной активации). ТСА основывается на идее о том, что по ночам мозг чрезвычайно занят – в особенности в период так называемого «быстрого сна». Производимая в этот момент работа и может быть одной из причин того, что мы видим сны: так мозг завершает все дела, начатые в течение дня.

Как мы узнаем из следующей главы, в человеческом мозге существуют нейронные цепи, обрабатывающие входящую информацию, фильтрующие необходимые образы и группирующие их в то, что можно назвать смыслами. Согласно ТСА, у этих связей есть один немаловажный недостаток: они не понимают, что производимые спящим мозгом «шумы» на самом деле абсолютно бессмысленны. Вместо этого они пытаются обрабатывать подобный «шум» так же, как и поступающую в дневное время информацию, и превращать его в связный сюжет. Наш внутренний рассказчик делает это не ради какой-то определенной цели: это происходит просто потому, что он страдает бесконечной бессонницей и сильной зависимостью от историй, то есть просто не может их не придумывать.

ТСА – это достаточно смелая теория, согласно которой сны являются не чем иным, как ментальным мусором. Она испытывает на прочность как классическую психологию, так и народную мудрость. Однако благодаря ТСА мы можем систематизировать наше хаотичное представление о снах и ответить себе на вопрос о том, почему они так странны, почему отцы безмятежно наблюдают за тем, как их дочери танцуют на краю пропасти и как в наших ванных комнатах оказываются яростно мастурбирующие эльфы. Все удивительные вещи, которые нам снятся, могут быть отнесены на счет того, что мозг отчаянно пытается сформировать логичный сюжет из предоставленной ему по принципу абсолютной случайности внешней информации.

В то время как с идеей побочного эффекта самой по себе согласится практически каждый, поддержка ТСА не настолько единодушна. Критики этой теории считают, что, несмотря на странный характер снов, они не настолько странны, чтобы ТСА была их единственным объяснением. Финский нейропсихолог Антти Ревонсуо полагает, что мы слишком легко впечатляемся необычным в снах; мы запоминаем только наиболее удивительные из них, но забываем, что по большей части они логичны и последовательны. Что касается ТСА, Ревонсуо пишет:

Настолько сложная симуляция реального мира не может быть вызвана случайно. Сны удивляют нас, но это удивление вызвано сравнительно незаметным отклонением от привычного; этот высокоорганизованный сигнал сопровождается чрезвычайно низким уровнем шума. ТСА может объяснить только то, почему сны удивительны – или почему уровень шума так мал, – но не высокую степень организации того, чему присущ этот признак.

Ревонсуо также обращает внимание на то, что сторонники ТСА обычно безосновательно уверены в причинах явления. ТСА всего лишь предполагает, что определенное состояние мозга вызывает возникновение снов; так, согласно этой теории, сны имеют достаточно высокую эмоциональную насыщенность, поскольку отвечающие за эмоции лимбическая система и миндалевидное тело возбуждаются как раз во время «быстрого сна», однако ТСА не предполагает обратной интерпретации, согласно которой эти центры мозга возбуждаются как раз из-за наличия у спящего человека эмоций.

Во время «быстрого сна» также случается атония – так называемый сонный паралич. Почему это происходит? Должно быть, миллионы лет назад наши предки травмировали себя и сородичей, разыгрывая приснившееся им ночью. Когда вам снится война с пожирающими человеческое мясо зомби, мозг не осознает нереальность происходящего. Он думает, что на самом деле дерется с зомби, и подает вашему телу бесчисленные команды: «Припади к земле! Удар слева! Правый прямой! Дай ему в глаз! Беги! Беги!» Единственная причина, по которой наше тело не подчиняется этим приказам, заключается в том, что оно их не получает. Все моторные приказы блокируются в стволе головного мозга.

Впрочем, с точки зрения ТСА эта блокада практически не имеет смысла: наш мозг все равно создает безумные истории на основе увиденного во сне. Это не проблема, однако стоит учитывать, что моторные центры мозга склонны воспринимать ночные истории как реальные – и соответственно реагировать на них: посылать сигнал о необходимости прыжка, если сон требует этого, или вызывать ощущение полета, если это соотносится с сюжетом происходящего. Согласно ТСА, сны не просто бессмысленны – они опасны.

С точки зрения эволюции наиболее простым решением этого вопроса было бы не полное обездвиживание тела во время периодов «быстрого сна», а попытка выключения внутреннего рассказчика (его можно заставить замолчать на всю ночь или изолировать от остальных частей мозга). Вместо этого подсознание получило возможность продолжать симулировать реальный мир.

Наконец, одно из наиболее противоречащих ТСА положений гласит, что сны видят не только люди, но и животные. Циклы «быстрого сна», сновидения и обеспечивающие безопасность блокады нервной и моторной деятельности широко распространены среди самых разнообразных видов. Благодаря этому и доказывается ценность сна.

Кошки Жуве

Еще в 1950-х годах французский физиолог и исследователь центральной нервной системы Мишель Жуве выяснил, что находиться в состоянии «быстрого сна» и атонии могут не только люди, но и многие животные. Но видят ли они сны? Чтобы выяснить это, Жуве понадобилось большое количество бродячих кошек, а также костные пилы, микротомы и другие медицинские инструменты. Он вскрывал кошачьи черепа, находил стволовую часть мозга и пытался вмешаться в ее работу.

Жуве хотел обойти механизмы блокировки. Он рассуждал следующим образом: если кошки видят сны, их мышцы должны получать моторные сигналы от мозга и пытаться воплощать видимое во сне. Методом проб и ошибок Жуве справился с задачей: он научился наносить стволовому отделу мозга достаточно ущерба, чтобы разрушить атоническую блокировку, но не сделать при этом кошек инвалидами и тем более не убивать их.

Исследователь поместил своих кошек в большие плексигласовые коробки. Он подключил их к приборам, замерявшим показатели их основных жизненных функций и уровень мозговой активности; во время сна их снимали на камеру. Жуве совершил выдающееся и неоспоримое открытие: кошки действительно видят сны. Через несколько минут после вхождения в фазу «быстрого сна» кошки как будто просыпались: они широко распахивали глаза, поднимали головы и оглядывались по сторонам. Однако на самом деле они не могли ничего видеть: было зафиксировано, что ни одна из них не притронулась к предложенной еде и не отреагировала на резкие движения находившихся вокруг исследователей.

Кошки пребывали в совершенно ином мире и разыгрывали сюжеты своих снов. Они двигались и проводили разведку, застывали в ожидании или как будто бы прятались в засаде. Они вели себя как хищники, набрасывались на невидимую добычу и вонзали зубы в плоть жертв. Наконец, они защищались: спасались бегством, пятились и прижимали уши – или дрались, шипели и изо всех сил били противника лапами.

После экспериментов Жуве стало ясно не только то, что кошки видят сны, но и то, какие сны они видят. Жуве указывает на очевидное: кошки «видят во сне действия, характерные для них как вида (ожидание, атака, проявление ярости и испуга, преследование)». Однако взгляните на этот список еще раз. Похоже, кошки Жуве видели сны не столько о «характерных» для них действиях, сколько о конкретных проблемах – как съесть и не быть съеденными.

Нетландия среднестатистического кота отнюдь не полна игрищ в кошачьей мяте, солнечных лучей, порций консервированного тунца и мартовских воплей. Эта страна больше похожа на кошачий ад: здесь животные испытывают страх и гнев.

Жуве полагал, что результаты его исследований могут быть распространены и на других животных: существование снов только у одного вида было бы неправдоподобным. Исследователь считал, что сны распространены достаточно широко и появились по ряду определенных причин.

Жуве затронул вопрос предназначения снов. Он считал, что во сне животные получают возможность практиковаться в решении наиболее насущных для своего выживания проблем. Кошки решают кошачьи проблемы, крысы – крысиные, человек – человеческие. Сон – это своего рода симулятор, в котором можно подготавливаться к испытаниям реальной жизни.

Рис. 20. Ученые из Массачусетского технологического института убеждены, что крысы могут видеть сны, однако это противоречит теории ТСА

Теория Жуве не приобрела мгновенной популярности – во многом потому, что в 1950-х сфера исследования снов во многом еще находилась под сильным влиянием Фрейда. Фрейдизм считал сны скрытым способом осуществлять подавленные желания; эту позицию можно проиллюстрировать пословицей «свинье снится желудь, гусю – кукуруза». Однако теория Жуве, впоследствии подтвержденная большим числом исследований, практически противоположна фрейдистской: эксперименты показали, что в том случае, если гуси видят сны (а это вполне возможно), им навряд ли снится кукуруза. Скорее всего, им снятся лисы, так же как кошкам – рычащие псы, а людям – бандиты и потерявшие равновесие и падающие с обрывов маленькие девочки.

Чудовища из снов

Мир снов сильно отличается от наших представлений. Фрейдистская теория сновидений как скрытых желаний всего лишь формализовала распространенную идею о том, что мир наших снов загадочен и прекрасен. «Как прошли выходные?» – спрашиваете вы вернувшегося из отпуска коллегу. «Это было как во сне!» – отвечает он. Случается нечто чудесное, и мы говорим: «Может быть, мне это снится?»

Однако, слава богу, сбываются не все сны. Как заметил Джон Аллан Хобсон: «[Во снах] сильные эмоции – например, страх или гнев – заставляют нас убегать от воображаемых хищников или драться с ними. “Бей или беги” – это основное правило для спящего; человек применяет его раз за разом, ночь за ночью, но почти не делает перерывов и все время находится в приподнято-возбужденном состоянии». И хотя по поводу этого вопроса все еще идут дискуссии, большинство специалистов согласны с Хобсоном: Нетландию нельзя назвать счастливым местом.

Существует два метода, с помощью которых можно собрать сведения о снах. Первый, с меньшим уровнем контроля со стороны исследователей, заключается в ведении дневника: испытуемые должны записывать свои сновидения сразу после пробуждения. Второй метод подразумевает нахождение в лаборатории; исследователь задает проснувшимся испытуемым вопросы о том, что они только что видели. После этого ученые подсчитывают характерные комбинации эпизодов, используя различные техники и приемы.

Вот, например, сон, который я видел в ночь на 13 декабря 2009 года и который записал сразу же после того, как проснулся:

• Мне снится утро Рождества. Я проснулся и понял, что забыл купить подарок жене. Мы начали открывать подарки; все радуются, а я глубоко опечален и озабочен тем, что упустил из виду такую важную вещь.

• Еще один тревожный эпизод: знакомый писатель обсуждает со мной эту книгу и называет мою работу бесполезной.

• Я бегаю, толкая перед собой коляску со спящей дочерью. Аннабель просыпается, тихонько выскальзывает из коляски и падает на мостовую. Я в ужасе бросаюсь ловить ее. Она немного поцарапала спину, но в остальном в порядке. Около нас останавливается хорошая машина какой-то богатой женщины; она привозит нас в свой особняк, где Аннабель играет с другими детьми на удивительной площадке внутри здания.

• Я на отдыхе; возможно, в том самом месте, где мы с женой провели свой медовый месяц. Со мной заигрывает довольно привлекательная женщина. Не успев решить, что делать, я вдруг понимаю, что все это закончится шантажом.

Ни один из этих снов не был настоящим кошмаром; ни один из них не запомнился мне так, как сон о пустыне. Однако все они заставили меня испытывать тревогу по поводу очень важных вещей: любви моей жены, моей профессии, безопасности моего ребенка и моей репутации (если не целомудрии).

Рис. 21. Мы не можем провести эксперимент Жуве на людях, однако на самом деле его уже много раз ставила сама природа. Расстройства быстрой фазы сна наблюдаются в основном у пожилых мужчин с определенными нейродегенеративными заболеваниями – например, болезнью Паркинсона. Подобные болезни влияют на мозг и предотвращают формирование блокад; по ночам люди с таким расстройством поднимаются из постелей и выполняют те команды, которые им посылает видящий сны мозг. Как и кошкам Жуве, им почти не снятся приятные или безопасные вещи. Одно исследование показало, что все четверо участвовавших в эксперименте испытуемых проявляли агрессию и могли травмировать себя или своих жен

Мой небольшой дневник снов лишь подтверждает наблюдения, согласно которым Нетландия изобилует эмоциональными и физическими угрозами. В проведенном в 2009 году исследовании встречающихся во снах опасностей Катя Валли и Антти Ревонсуо представили поистине ошеломляющую статистику: в среднем человек проходит через фазу «быстрого сна» трижды за ночь и около тысячи двухсот раз в год. Основываясь на анализе большого количества рассказов испытуемых, ученые предположили, что как минимум в 860 случаях из этих 1200 люди сталкиваются с угрозой того или иного рода («угроза» определялась в самом широком смысле, однако в основном рассматривались эпизоды, представлявшие опасность для здоровья, репутации или для сохранности ценного имущества видящего сон). Поскольку в большинстве случаев сны состоят из нескольких опасных эпизодов, исследователи повысили реальное количество фаз «быстрого сна» до 1700 в год и около 5 за ночь. Взяв среднюю продолжительность жизни в семьдесят лет, легко подсчитать, что человек пройдет примерно через 60 000 фаз «быстрого сна» и испытает около 120 000 угроз. Иными словами, в применении ко снам будет справедливо замечание, сделанное Вивиан Пейли касательно детских ролевых игр: «Это сцена, на которой идет постановка худших человеческих страхов».

Валли и Ревонсуо признают, что полученные ими результаты могут быть дополнены; пока это всего лишь проекции, основанные на не самых точных сведениях. Впрочем, эти наблюдения в любом случае позволяют нам сделать важный вывод: Нетландия гораздо опаснее, чем мир, в котором большинство из нас живет днем. Ревонсуо пишет: «угрозы для жизни и физического тела столь редки, что практически любая частота их возникновения во снах превышает частоту подобных эпизодов в реальности». Финские студенты, участвовавшие в эксперименте Валли и Ревонсуо, не сталкиваются с ежедневными угрозами, однако встречаются с ними по ночам.

Важно уточнить, что комбинации подобных угроз характерны не только для студентов западноевропейских высших учебных заведений, но и всех остальных: проводились исследования с участием жителей Азии и Среднего Востока, охотников и собирателей из изолированных племен, детей и взрослых. Людям по всему свету чаще всего снится, как их преследуют или атакуют. Среди других широко распространенных вариантов можно перечислить падение с большой высоты, утопление, попадание в ловушку, раздевание на публике, получение ранений, заражение болезнью или смерть, а также нахождение в эпицентре природного или спровоцированного действиями человека бедствия.

Итак, негативный характер большинства испытываемых в Нетландии эмоций очевиден. Пребывая в стране снов, вы можете ликовать и радоваться, но по большей части будете испытывать гнев, страх или печаль. Иногда нам снятся приятные и захватывающие вещи (например, как мы занимаемся сексом или летаем в небе), однако это происходит гораздо реже, чем мы думаем. Полет снится человеку примерно в одном из двухсот случаев, а эротическое содержание имеет лишь один из десяти снов; наконец, даже в тех сновидениях, где ведущая роль отдана сексу, мы редко сталкиваемся с наслаждением. Даже такие сны обычно наполнены тревогой, сомнениями и сожалением.

Красной нитью

В то время как конфликтов и кризисов в снах, быть может, даже чересчур много, самым обычным вещам времени не хватает. Ученые провели исследование снов четырехсот человек, на протяжении шести часов в день занимавшихся учебной и рабочей рутиной – они печатали на компьютере, читали и проводили различные вычисления, – и выяснили, что это никак не отразилось на содержании их сновидений. Красной нитью через их сны проходили по-прежнему катастрофы и несчастья; именно они связывают ролевую игру, художественную литературу и сны, именно они подсказывают нам свою главную функцию – предоставление возможности потренироваться в решении реальных жизненных проблем.

По самым консервативным подсчетам, мы видим яркие сюжетные сны в течение двух часов за ночь; в пересчете на среднюю длительность жизни это дает 51 000 часов – почти шесть лет непрерывных сновидений. За это время наш мозг симулирует тысячи ответов на тысячи угроз, проблем и вопросов; он не может догадаться, что сон – это сон. Как замечает исследователь сновидений Уильям Демент, «мы ощущаем сон как реальность, поскольку», с точки зрения мозга, «он действительно реален».

Психолог из Мичигана Майкл Франклин и его соавтор Майкл Зайфер полагают, что за этими фактами кроется нечто чрезвычайно важное:

Обратимся к пластической способности мозга. 10–12 минут моторной практики (например, игры на пианино) в день достаточно, чтобы заставить двигательную кору измениться за несколько недель. В таком случае время, проведенное во сне, тоже должно влиять на развитие мозга и определенным образом предопределять наше будущее поведение и даже физическую выносливость. Это касается не только отдельных людей, но и всего человечества как вида.

Но почему мы так мало об этом помним? Франклин и Зайфер полагают, что амнезия такого рода во многом интуитивна; воспоминания о снах обычно исчезают с первыми лучами солнца, следовательно, не так уж много для нас значат.

Однако, как нам уже известно, осознанные знания могут быть переоценены. Существует два типа памяти: имплицитная и эксплицитная. Симуляция проблем основывается на первом виде, то есть бессознательной памяти: пока мы обучаемся, мозг меняет собственные связи, и нам вовсе не обязательно об этом помнить. Подтверждением этому служит поведение страдающих амнезией людей, которые способны улучшать свои навыки без видимого обращения к эксплицитной памяти.

Недавно я «научил» свою старшую дочь, Эбби (на тот момент ей было шесть), кататься на двухколесном велосипеде. Я ставлю «научил» в кавычки, поскольку все, что я делал, – это бежал сбоку от нее и показывал, как нужно балансировать. Через неделю или вроде того Эбби уже совершенно освоилась и нарезала круги по дороге. Я был впечатлен тем, что она научилась поворачивать, и спросил, как она это сделала. Она уверенно ответила: «Я просто поворачивала руль, а от этого поворачивается колесо».

Звучит разумно, но Эбби научилась поворачивать не совсем таким способом. Как объясняет преподаватель Калифорнийского университета в Беркли Джоэл Фейдженс, управление велосипедом – довольно сложный процесс: «Если вы попытаетесь повернуть направо до того, как велосипед наклонится в нужную сторону, центробежная сила сбросит вас с сиденья. Наклон велосипеда позволяет тяготению нивелировать действие центробежной силы. Но как это сделать? Необходимо противодействие, то есть поворот руля налево: чтобы поехать в одну сторону, нужно направить руль в другую».

Однажды у Эбби не останется никаких воспоминаний о том, как она училась кататься, – ни о страхе, ни о гордости, ни об отдувающемся сбоку от велосипеда мне, – но она по-прежнему будет уметь ездить на велосипеде. Такой навык – лишь один из примеров того, как мы учимся делать что-либо и делаем это хорошо, но наше сознание ничего об этом не помнит. На самом деле наш мозг знает многое из того, что, как нам кажется, мы забыли.

Скептики, к которым относит себя и психолог Гарри Хант, предлагают выглядящий более убедительным контраргумент против теории симуляции: чтобы оправдать потраченные на него усилия, симулятор должен быть реалистичным. Так, недостаточно убедительный симулятор полетов будет выполнять свою функцию, но такая тренировка скорее нанесет вред, чем поможет учащимся. Хант и его сторонники считают, что сны не могут исполнять роль симулятора, поскольку они малореалистичны. «Трудно поверить, – пишет Хант, – как парализующие нас страхи, словно бы в замедленной съемке происходящий побег от угрозы и абсурдная тактика отхода из опасной зоны, могут помочь нам адаптироваться к чему бы то ни было».

Рассмотрим возражение Ханта; выяснится, что он описывает не сны вообще, а их конкретный подвид – кошмары. Исследования показали, что кошмары более причудливы, чем другие типы снов, и мы лучше их запоминаем; идея о том, что сны нереалистичны, может проистекать именно из этого. Более того, многочисленные дневниковые записи участников экспериментов со сном показали, что большинство увиденных сюжетов вполне похожи на встречающиеся в жизни. Валли и Ревонсуо заключают, что наши реакции на предъявляемые во сне дилеммы обычно «уместны, разумны и адекватны текущей ситуации».

Согласно Ревонсуо, модель симуляции представляет собой невероятный прорыв в изучении сновидений: «Мы впервые приблизились к возможности понять, почему мы видим сны». Но, еще раз обращу на это внимание, если мы приблизились к разгадке функции снов, ролевой игры или художественной литературы, это не значит, что мы теперь можем объяснить эти сны. Мой сон о пустыне мог быть способом предупредить меня о необходимости лучше заботиться о близких; стыдно признавать это, но мне приснилась преувеличенная версия того, как моя дочь с переменным успехом пытается отвлечь меня от чтения книги, письма или просмотра матча. Этот сон был своеобразным выговором – он словно бы говорил: «Матч – это не важно. Книга на твоих коленях – это не важно. Важна девочка».