Глава 13

Зимняя дорога без сюрпризов, как летнее море без купания. На полпути к Москве Никита попал в сильный снегопад, застрял в пробке, домой вернулся только под утро. Перехватил пару часов сна, кое-как побрился, и на службу. А там – прекрасная новость. Жаль, что со знаком «минус».

– Как это, упустили Петрушина? – Никита оторопело глянул на Птицына, который должен был вести наблюдение.

Тот не нашел, что сказать, но и глаза в сторону не отвел.

– Петрушин зашел в дом к Кондаковой, Антон думал, что он останется у нее… – Зато Плетнев не стал молчать:

– А он объявился в Нижнем.

– Кто ж знал.

– И меня могли убить.

– Но не убили же, – буркнул Птицын, глянув в окно.

– В следующий раз буду спрашивать, кто меня страхует.

– И на страхуху бывает проруха, – сострил Мотыгин.

Но никто даже не улыбнулся.

– Что там у нас по камерам? – спросил Плетнев.

Сначала он посмотрел на Вересова, затем перевел взгляд на Никиту. Сам он уже все знал, информация предназначалась для него. Никита звонил ему вчера, все рассказал, переслал фотографии. Пока он был в пути, здесь шла работа. Но, судя по тому, с каким видом развел руками Вересов, ничего не наработали.

– Машина Палатова действительно находилась на стоянке. В шесть часов вечера сел, в семь утра вышел.

– Может, как-то незаметно выбрался? – спросил Никита.

– Мог выбраться, – кивнул Вересов. – Через другую дверь. Левая сторона кабины не просматривалась, зона освещена была плохо. И выйти мог незаметно, и вернуться. Но камеры были на воротах, с территории стоянки Палатов не выходил.

– Выехать мог, – буркнул Птицын. – Сел кому-нибудь на «хвост»… Или пешком, через забор…

– Да какой там забор, так, видимость одна, – пренебрежительно поморщился Вересов.

– Тем более.

– Что там в районе Паркетной? – продолжал расспросы Плетнев.

– Да «засветился» стрелок, – кивнул Вересов. – Мимо магазина проходил, на перекрестке камера…

– Кто?

– Возможно, Палатов. Но лицо разглядеть не удалось.

– Маска?

– Маска… – кивнул Вересов. – Маски, перчатки… И комплекция…

– Куртка с чужого плеча, – подхватил Птицын. – Надел пару свитеров, чтобы не болталась… И толще стал…

– Куртка, по всей видимости, старая, такую выкинуть не жалко.

– Как же он в маске шел по улице?

– Так и шел. Пока не растворился в соседних дворах.

– Возможно, там его ждала машина, – предположил Птицын.

– Мне тоже так кажется, – поддержал его Плетнев.

– Но Петрушин был у нас, – сказал Никита.

– Значит, есть кто-то третий. Или даже четвертый.

– Надо ехать в Нижний. Оттуда ноги растут.

– Легко у тебя получается туда-сюда, – поводил пальцем над столом Плетнев.

– Ну, как же легко, почти сутки на «сюда» потерял, – усмехнулся Никита.

– Значит, у Петрушина получается лучше…

– Петрушин сейчас следы заметает. С Вероникой он уже разобрался, она ничего уже не скажет. А Палатов может расколоться. Если его на поводке не держать. Ненадежный он…

– Хитрый он жук, этот Петрушин. И скользкий. Мимо камер, мимо свидетелей…

– И Веронику мимо камеры провел, – добавил Никита.

– В подъезде камера не работает, – сказал Вересов. – С тыльной стороны дома камер нет. Но есть машины. С видеорегистраторами.

Плетнев поймал его мысль на лету и тут же вернул ее обратно, обмундировав в форму приказа:

– Ты этим и займешься.

– Я бы тоже занялся, – встрепенулся Никита.

Первая попытка найти Веронику привела его к Мише Палатову. Результат не законченный, но важный. Возможно, второй заход выведет на саму Веронику… Или на ее труп.

– А ты продолжишь… – кивнул Плетнев и перевел взгляд на Птицына: – А ты с Мотыгиным едешь в Нижний. По следам бременских музыкантов.

Все понимали, что за покушением на Никиту стоит Петрушин. Или сам он действовал, или через своих дружков, в любом случае уши росли от него. Предположения, подозрения – всего этого вдоволь, дело осталось за малым – найти доказательства.

Доказательства можно было добыть через Палатова. Взять его, допросить, расколоть. Или найти его труп, который свяжет Петрушина по ногам. Никита очень хотел надеяться, что Птицын не облажается, но напутственного слова не сказал, хотя бы потому, что Птицын в этом не нуждался. Сам он после совещания отправился к вдове Игонина, но, увы, никаких вестей от Вероники не поступало. Ничего нового Никита не узнал, зато потратил время на то, чтобы отчитаться о своей работе. Веронику он не нашел, но и сложа руки не сидел.

Поработать пришлось и Вересову. Пока Никита ездил за ключами, он опрашивал автовладельцев, у одного даже снял запись с видеорегистратора.

– И что? – вернувшись, спросил Никита.

– Ничего… Когда она исчезла, в какой день, в какое время…

– Ну, в какой день, известно. А в какое время… Давай с самого начала. Я приехал к Веронике, увидел у нее мужские туфли… – Он открыл дверь, зашел с Вересовым в квартиру и кивком показал на шкаф, где стояли туфли:

– Туфли ушли.

– Это важно? – сворачивая на кухню, спросил Вересов.

– Не знаю. Может, Вероника их унесла… Вопрос, когда… Утром я говорил с Кондаковым, потом поехал к Нежилову… Нежилов подыгрывал Веронике, я убедил его, что это вредно для здоровья… – вслух вспоминал Никита. – Потом я приехал сюда, консьержка сказала, что камера сломана…

– С камерой все в порядке. Провод оборван… Осторожно вскрыли гофру, перерезали кабель, гофру вернули на место… Ты не поверишь, но я знаю, кто это сделал! – улыбнулся Вересов. – И мне за это чашка кофию!

Кофемашина тихонько заурчала, горячий кофе хлынул в подставленную чашку.

– Я тоже знаю.

– А ты подождешь. Ты еще с камерой не закончил.

– С камерой Петрушин закончил. И незаметно проник сюда. Возможно, он видел, как я приходил, искал Веронику, но дверь не открыл. Потом я отправился к Лизе, взял фотографию Петрушина, и сюда. Дверь открыта, в квартире темно…

Никита вышел из кухни и направился к маленькой комнате. Открывая дверь, он завибрировал от внутреннего напряжения. Тогда он думал, что Вероника лежит на полу – связанная, но живая. Что, если сейчас она лежит в том же положении? Но уже мертвая. Рука невольно потянулась к пистолету, но он сдержал порыв, открыл дверь. Вероники не было. Но сзади кто-то подошел.

Никита резко развернулся, крепко схватил Вересова за руку. Тот выронил чашку с кофе, и она с шумом упала на пол.

– Ты чего?!

– Здесь меня подкараулили… – Никита глянул на пол – осколки, лужа с пеной. – Но до этого убрались в квартире.

– И что?

– Ничего…

Потом они заглянули в ванную. Тряпки там не было. И в туалете ничего такого. Пришлось открыть сантехнический шкаф, там на поперечной трубе тряпка и висела. Из шкафа несло сыростью.

– Кошки! – поднял указательный палец Никита.

– Где кошки? – принюхался Вересов.

– В подвале… Кошек в подвале убивали.

– И что?

– Семь кошек на один подвал – мне кажется, это много.

– Ну, не мало.

– А откуда там кошки?.. Думаю, подвал там теплый… И сухой… А у Петрушина был доступ в подвал. Мог быть.

– Думаешь, Вероника там? – спросил Вересов.

Никита ничего не сказал, бросил тряпку на пол, притоптал ее ногой и направился к выходу.

Вересов всего лишь озвучил вывод, к которому он шел сам, вспоминая, сопоставляя. Но вывод все же стал для Никиты неожиданным. И ошеломляющим. Что, если Вероника действительно в подвале? Лежит сейчас где-нибудь… И вряд ли живая…

В подвал вела та самая пожарная лестница, которой пользовался Петрушин, чтобы не попадаться на глаза консьержке и соседям. Лестница не заканчивалась на первом этаже, она уводила вниз – к двери, которая, как оказалось, не была заперта на замок. Неприметная дверь. Никита и сам удивился, заметив ее. А ведь он уже осматривал пожарный подъезд. И Вересов был здесь, но не заметил.

В подвале действительно сухо и тепло, но потолки такие низкие, что помещение невозможно было использовать для бытовых нужд. Ни парикмахерскую здесь не устроишь, и для фитнеса они не годились. Да и труб здесь было много – водоснабжение, теплотрассы. И свет здесь горел, причем почти все лампочки.

Между трубами что-то мелькнуло. Никита вздрогнул, а Вересов и вовсе полез за оружием.

– Крыса? – спросил он, опуская руку.

– А может, и кошка.

– Прямо заповедник какой-то.

– Где ж заповедник? Только одну и видели.

– Вот я и говорю, заповедник. С Красной книгой. Всех кошек истребили…

В подвале было довольно-таки чисто. Полы здесь не подметали, но мусор, по всей видимости, убирали. Ни бутылок, ни банок, ни газет. Ни дохлых кошек…

– Вероника что-то про бомжей говорила, – вспомнил Никита.

– Да вроде не воняет, – поведя носом, вполголоса сказал Вересов.

– Так не было никого. Она все придумала.

– Придумала?

Они шли секция за секцией, внимательно глядя по сторонам.

– Чтобы Петрушина выгородить.

– Зачем ей это?

Никита вспомнил, о чем говорил ему Петрушин, когда застукал Кондакову в компании с ним.

– Животная страсть.

– А голову включать не пробовала?

– Как только включила, так сразу же и исчезла.

– Возможно… Что это такое? – Вересов показал на прямоугольный проем в стене, в который при желании можно было влезть. Видимо, это был проход в смежное помещение. Но почему такой маленький? Может, и помещение такое же крохотное?

Это действительно оказался проход. В помещении за стеной было темно, и оттуда не очень хорошо пахло. Уж не труп ли там начал разлагаться?

– Эй, есть кто живой? – на всякий случай спросил Никита.

– Я когда был лейтенантом… – выразительно начал Вересов, но так же выразительно и замолчал.

– Ну, мне всего полгода до старлея осталось, – снимая куртку, вздохнул Никита.

Он не догадался сходить за фонариком, но Вересов снял с ключей дистанционный пульт от своей машины. Фонарик там совсем крохотный, но лучше что-то, чем ничего.

Никита влез в проем, Вересов передал ему фонарик. Он посветил в сторону от себя и увидел человекообразное существо, которое сидело на полу под теплой трубой теплотрассы.

– Не убивай! – в ужасе пробормотал человек.

– Ты кто такой?

– Не убивайте!

– Нужен ты мне… Из полиции я.

Никита спрыгнул на пол. Помещение действительно небольшое. Но на полу, как это ни странно, ковер, на котором лежал кем-то выброшенный ортопедический матрас. Белье заменяли какие-то лохмотья.

– Ты кто такой, спрашиваю?

– Слава.

– Живешь здесь?

– Не выгоняй, начальник!

– Посмотрим.

– Куда я в такой холод?

– А я смотрю, ты здесь освоился.

Глаза постепенно привыкали к темноте, разбавленной светом из основной секции.

– Да живу я здесь.

– Ты бы хотя бы мылся иногда.

– Да хожу в приют… Через день… Иногда… – С каждым словом голос бомжа становился все тише.

– А кошки твои где?

– Кошки? Мои?

– Здесь что, кошек нет?

– Да как же нет? Только что мимо пробежала, – сказал Вересов, который слышал разговор, оставаясь по ту сторону стены.

– А вам кошки нужны?

– А если нужны?

– Ну, могу поймать.

– И задушить?

– А надо?

– И сколько тебе за это платили?

– Кто платил?

Никита попросил Вересова достать из куртки конверт с фотографиями. И когда фотография Петрушина оказалась у него в руке, показал ее бомжу. Подсвечивать фонариком не пришлось, тот прекрасно видел все и без того.

– Узнаешь?

– Я кошек не душил!.. Он сам!

– А эту девушку видел?

Бомж узнал Веронику, кивнул.

– Здесь, в подвале видел?

– Нет.

– А где?

– Ну, она мусор выносила, а я там… работаю…

– Работаешь?

– Ну, чтобы чисто возле баков было… Меня за это не трогают… Сегодня утром рыбки хорошей достал. Не хотите?

– С этим ее видел? – Никита ткнул пальцем на лицо Петрушина.

– Э-э… – задумался бомж.

– Думай. На пиво к рыбке.

– Видел. Они в такси садились… Лучше водки.

– Когда?

– Ну, недавно…

– Когда конкретно?

– Ну, после Нового года… После старого Нового года.

– Четырнадцатого января? Пятнадцатого, шестнадцатого?

– Пятнадцатого… Или шестнадцатого…

– В такси, говоришь?

– Ну да.

– А почему именно в такси? Может, просто бомбила?

– Да нет, шашечки были… И название…

– Какое название?

– Э-э, не помню… Помню, что название было…

– На две бутылки дам.

– Да при чем здесь это… Просто не помню… – Слава чуть не заскулил с досады.

– А ты себя по лбу стукни, – пошутил Никита.

Но бомж воспринял его всерьез и ударил себя кулаком по голове.

– Сапоги!.. Название – «Сапоги»!

– Такси «Сапоги»? – засмеялся Вересов.

– Во! Сапоги-скороходы!.. Такси «Скороход»!..

– Уже ближе к теме, – улыбнулся Никита.

Это не просто зацепка, а реальная подсказка. Найти таксиста, который забрал Петрушина и Веронику, будет нетрудно.

– Два сапога, – сказал бомж.

– Два такси было?

– Нет, в паре два сапога. Две бутылки… И за этого одна, – показал на фотографию осмелевший Слава.

– А не обожрешься?

– Так я ж не один… Друзья придут…

Никита выбрался из бомжацкой каморки, надел куртку, вернул фотографии на место и вынул бумажник. Отец у него человек не бедный, но и не очень богатый. Деньгами особо не баловал, и пятьсот рублей для Никиты – это не так уж и мало. Но добро и благотворительность сейчас в тренде, а он привык идти в ногу со временем.

С таксистом затруднений не возникло. Вышли на фирму, пробили личность, встретились с ним.

– Ну да, и этот был, и эта была! – кивнул пожилой азиат с пышной гривой.

Никита сидел у него в машине. Он развалился в кресле, сложил руки на груди, давая понять, что слушает внимательно и со всеми подробностями.

– Она ему говорит, слушай, зачем такси, у меня же машина? А он – это знак!

– В смысле, знак? – не понял Никита.

– Ну, я думал, это они такси вызвали. А оказывается, не они… Они куда-то шли, смотрят, моя машина стоит. Садятся, называют адрес… Я потом уже понял, что это не они такси вызывали…

– А шли они куда?

– Я откуда знаю?.. Из подъезда шли…

– Вместе шли?

– Ну да, вместе… Хотя нет, она из подъезда вышла, а этот откуда-то со стороны появился… Или вместе вышли, уже не помню.

– А куда поехали, помните?

– В Малаховку. Там за Малаховкой дачный поселок, там я их и высадил… Девушка все спрашивала, зачем он ее туда везет… Имя забыл. Она его по имени называла…

– Кирилл?

– Да, да, Кирилл…

– Так зачем он ее в Малаховку привез?

– Он не сказал. То есть сказал, но ей на ухо, чтобы я не слышал. А она громко ответила, что ерунда, никто ничего не узнает…

– Еще о чем говорили?

– Да о чем-то шептались, – пожал плечами таксист. – Она сказала, что он может за нее не волноваться, она знает, что говорить… А вот кому говорить, не сказала…

Таксист на карте показал место, где он высадил пассажиров. Прямо на дороге, вдоль которой, причем с двух сторон, тянулись дачные поселки. Никите и Вересову ничего не оставалось, как отправиться на место. На дорогу ушло почти два часа. Пробки.

Никита первым делом обратил внимание на снег. Где-то проезды расчищены, где-то нет. Не везде к домам можно было пройти, не говоря уже о том, чтобы проехать. Вересов же искал глазами видеокамеры, но, увы. И людей у дороги не было, только машины время от времени проезжали.

– Ну, вышли они из машины, что дальше? Куда пошли? – спросил Вересов.

– Вряд ли сюда.

Машина стояла на перекрестке двух дорог, одна из которых соединяла две дачные дороги от ворот к воротам. К одним воротам подъезд расчищен хорошо, к другим кое-как. Петрушин с Вероникой могли свернуть влево или вправо, но ничто не мешало им идти дальше по дороге. Скорее всего Петрушин так и поступил, чтобы запутать следы.

– Да уж, задача, – провел рукой по затылку Вересов.

– Незадача, – усмехнулся Никита. Свидетелей они здесь точно не найдут, а обойти все дома физически не смогут.

– Засаду нужно ставить, – сказал Вересов. – И ждать. Петрушин сейчас в Нижнем, может, Птицын его вспугнет, так он сюда рванет. Может, вместе с Палатовым.

– А какая у Петрушина машина? – спросил Никита.

На имя Петрушина был зарегистрирован автомобиль «Вольво-460» девяносто четвертого года, в глаза эту машину никто не видел. К Елизавете Кондаковой он приходил пешком и в полицию явился на своих двоих. Возможно, машину он оставлял где-то в стороне от места, где собирался появиться. Но тогда почему «Вольво» не засвечивался на дорогах? Возможно, Петрушин пользовался каким-то другим автомобилем. Или действительно обходился без машины.

– Ну да, проскочит мимо, и не заметишь… – кивнул Вересов.

– Палатов может его подвезти… А может и не подвезти… Работать с Петрушиным надо, мы так мало о нем знаем. Где работает, чем занимается… – пожал плечами Никита.

– Не работает. Но занимается… Где-то ж он берет деньги на жизнь.

– Вероника могла подбрасывать…

– Ну да, папашка у нее человек не бедный… Был не бедным, – поправился Вересов.

– Женился бы Петрушин на Веронике, жил бы как сыр в масле.

– А если папаша был против? Может, он потому его и того!

– А Вероника, может, и не знала, кто убил ее отца. Но могла узнать.

Никита вышел на Веронику, вплотную занялся ею, именно это и напугало Петрушина. Девушку он завез в лес, а его попытался убить. Такая вот хронология основных событий.

– Если Игонина убил Петрушин, Вероника все равно рано или поздно об этом узнала. Толку тогда жениться на ней?.. – задумчиво проговорил Вересов. – А может, и сама попросила избавить ее от отца… Или просто намекнула. А Петрушин подхватил. А потом поставил ее перед фактом – извини, мол, ты сама попросила…

– Игонина убить, Кондакова посадить, и Вероника свободна, и Елизавета… Кого хочешь выбирай… Но у Кондаковой особо за душой ничего нет… – заметил Никита.

– Одну в жены, другую в любовницы.

– Но Петрушин мог убить Игонина лишь в том случае, если между ними был конфликт. Между ним и родителями Вероники. А мать Вероники Петрушина даже ни разу не видела…

– А если видела, то скрывает.

– Зачем ей скрывать?

– Ну раз уж разыгралась фантазия… – усмехнулся Вересов. – Может, он – ее любовник?

– Петрушин?! Любовник Игониной?! Да уж, фантазия разгулялась.

– Думаешь, нет?

Никита качнул головой. Игонина хоть и следила за собой, с «пластикой» дружила, но на роль любовницы Петрушина не годилась. Хотя кто знает…

– Если да, то только во сне… Кстати, Петрушин Игониной снился. В роли какого-то киноактера… Или киноактер в роли Петрушина… Говорила, где-то видела, но не помнит…

– Может, с Вероникой и видела.

– Не видела она его с Вероникой. А почему? Наверное, потому, что Петрушин был редким у нее гостем. Может, и не жил с ней…

– А с кем тогда жил?

– Ну, есть же кто-то третий. Тот, кто помог Палатову скрыться.

– Или третья?

– Третья? – задумался Никита.

– Я так понял, Петрушин – спец по бабам.

– Альфонс… Кондакова так его и назвала…

– Устами красивой женщины глаголет истина… А баба она красивая, не вопрос…

– Истина, говоришь?.. Она сказала, что Игонина мог «заказать» кто-то с его работы. В смысле, из-за его работы.

– Может, знает?

– Или знает, или для отвода глаз сказала… Глянь, какая красава!

Мимо них неторопливо проезжал новенький, сверкающий лаком «Икс-шестой» «БМВ» с затемненными окнами. Дополнительная буква «М» увеличивала стоимость этого темно-красного красавца как минимум в два раза. Семь-восемь «лямов» за машину – удовольствие не для простых смертных.