Дядя Леша поднатужился, сжал ладонь, но тщетно. Грецкие орехи не хотели колоться в его руке, оказались слишком крепкими.
– Что-то я не понял! – заявил дядя Леша, поднялся, подошел к двери, вставил орех между косяком и полотном.
Дверь заскрипела, чуть приподнялась в петлях, но затрещал и орех. Дядя Леша азартно крякнул, усилил нажим. Дверь чуть отошла от косяка. Полине казалось, что она вот-вот отвалится. Но нет, орех лопнул раньше. Дерево смяло его, вдавило мелкие осколки в сухую расплющенную мякоть, но дядя Леша рад был и этому.
– А ты говорила! – заявил он и торжествующе глянул на Полину.
Дядя Леша был прав, когда уличил ее в сговоре с орехом. Она действительно болела за него, просто хотела, чтобы победил слабый.
Дядя Леша положил раздавленный орех на ладонь, размешал его пальцем и бросил в корзину. За второй браться не стал. Сел за стол, откинулся на спинку стула и посмотрел на Полину, пытаясь сосредоточиться на своих обязанностях.
– Номера машины запомнила? – спросил он.
Полина мотнула головой. Не подумала она о том, чтобы запомнить номер, не догадалась, прозевала.
– А марка машины?
– Ну, внедорожник. Темно было.
Она рассказала участковому все без утайки, упомянула про Генку Пономаря и Костю Мулевича. Расчет ее был прост. Чем больше людей знает об убийстве Ваньки Жарникова, тем меньше смысла убивать Полину как свидетеля. А дядя Леша не просто человек, он капитан полиции, представитель закона.
– Темно было, – передразнил ее Хворостов. – А фамилия этого Германа?
– Не знаю.
– А Кирилла?
– Не спросила. Но я знаю фамилию Генки. Пономарь, Мулевич и Жарников.
– И где мне их по фамилиям искать?
– Ну, не знаю, может, в Твери. Жарникова убили, Мулевича машина сбила. Должны же быть какие-то сводки по происшествиям.
– Да уж, задала ты мне задачку!
Дядя Леша опустил руку на стол спокойно, но тяжело. Уцелевший орех попал под ладонь. Послышался треск, с которым он лопнул. Дядя Леша встрепенулся, удивленно глянул на расколотый орех, самодовольно улыбнулся. Хоть какая-то в жизни радость.
– Этот Герман мне угрожал. А у его водителя был пистолет.
– Он из него стрелял?
– Нет.
– Может, пневматический?
– Да нет, боевой.
– Не знаю, чем тебе помочь, – сказал дядя Леша и бросил в рот кусочек орехового ядрышка. – Справки-то мы, конечно, наведем, но если тебе охрана нужна, то с этим извини. Людей у меня нет.
– Да дело не в охране, – со вздохом проговорила Полина.
– А в чем?
– Если со мной что-то случится, будете знать, кого искать.
– Самой-то не смешно? Ничего с тобой не случится. В кино, это да, там такое бывает, а у нас нет. Заявление писать будешь?
– На кого?
– Вот и я думаю, что не надо. Но учти, я тебя не отговаривал! Напишешь – будем искать, нет – я все равно запрос сделаю. И знать будем. У тебя все?
– Нет, – неуверенно сказала Полина.
– Что такое?
– Я же говорю, Кирилл этот к озеру пошел по снегу, а Герман за ним. Вдруг он его догнал и убил? Сходить бы надо, посмотреть.
– Ружье у этого Кирилла было?
– Было.
– Ты слышала хоть один выстрел?
– Нет.
– Значит, ушел. В принципе, можно, конечно, сходить. – Хворостов пожал плечами. – Но ты же видишь, как валит. Следы все замело напрочь.
Полина согласно кивнула. Снег сыпал с утра. Как только Герман уехал, так и началось. В поселок она только к полудню смогла отправиться. Сама на лыжах, Антошку на саночки, так и добралась. Сынок сейчас у тети Нелли, вроде бы под присмотром, а душа болит.
– Да, я смотрела, плохо видно, – согласилась она.
Домой Полина вернулась в расстроенных чувствах, даже Дружка не приласкала, когда он подбежал. А ведь на него сейчас вся надежда. Зря только в участок ездила. Чем ей мог помочь дядя Леша? Охрану выставить? А где же он ее возьмет? Разве что чучело поставит.
Но охрана нашлась. Об этом Полина узнала вечером от Миши. Он прикатил к ней на своем тракторе и поставил его так, чтобы к воротам никто не мог подъехать.
– Принимай добровольную дружину! – сказал Миша.
Полина смотрела на него с удивлением и интересом. Заинтриговал ее Миша, не чувствовала она к нему обычной неприязни.
– Добровольный помощник участкового инспектора гвардии сержант запаса Кривопалов! – Он приложил правую ладонь под нижний срез шапки. – Буду тебя охранять!
– Ты серьезно?
– А когда я с тобой шутил? – Миша смотрел на нее в упор, сверху вниз, прямо в глаза.
Полина вдруг почувствовала себя льдиной, каким-то чудом оказавшейся над печной трубой. Не очень приятно было таять в тепле горького дыма, но и заледенеть не получалось.
– Ты ведь сказал, что больше сюда не придешь.
– Так не по своей же воле, а по распоряжению начальства. Ружье у тебя должно быть.
– Ну, хорошо.
Полина провела гостя в дом, встала к плите. Для себя она варила только кашу, а мужчине нужно мясо. Утиная тушенка у нее оставалась, хватало картошки и лука.
Она почистила картофель и заглянула в горницу. Миша стоял над манежем и показывал Антошке, как Баба-яга летает в своей ступе. Сынок улыбался беззубым ртом, глядел, как он машет руками, отталкивается воображаемой метлой.
Когда она зашла туда в следующий раз, Миша изображал гуся-лебедя, широко взмахивал руками-крыльями. Антошка зачарованно смотрел на него и даже тянул к нему руки, чтобы он взял его в полет. Ползунки были мокрые, но ребенок этого не замечал.
Пока Полина переодевала сына, Миша нажарил картошки. Ей осталось только слазить в погреб за огурчиками и капусткой. Наливочку она доставать не стала, но Миша этого как будто и не заметил.
– Могла бы сразу ко мне обратиться, – сказал он.
– Не могла.
– Почему?
– С тобой спокойней, когда ты по общественной линии. И при исполнении.
– Расскажи мне про этого Германа, – с важным видом изрек Миша и даже провел по щекам пальцами, как будто приглаживал бороду.
Ее у него уже давно не было. Выбрит он был до синевы и надушен одеколоном. Одежда чистая, опрятная. С Вадимом, конечно, не сравнить, но лучше что-то, чем ничего.
– А что рассказывать-то? Напугал он меня. Глаза холодные, неживые. Думала, душу выморозит.
– А мне можно холодные глаза? – спросил Миша.
Он сделал каменное лицо, посмотрел на Полину так тяжело, как только мог, но не напугал ее. Этот ухарь, конечно, мог сорваться с цепи, натворить бед, но не видела она в нем угрозы, во всяком случае сейчас.
– Не страшно, – сказала она и благодушно улыбнулась.
– Так я и убить не могу.
Полина поежилась, вспомнив, как смотрел на нее утренний гость.
– А Герман, значит, может?
– Ну, если он уже кого-то убил.
– Одного сам убил, другого машина сбила. И Кирилла ищут. Он по снегу ушел к озеру. Может, уже и убили его.
– А это уже не наши проблемы, – заявил Миша. – У меня за тебя голова болит. Ой как не нравится мне вся эта история.
– Мне тоже.
– Ружье где?
Полина принесла ружье. Миша взял его, преломил стволы, вынул и осмотрел патроны, удовлетворенно кивнул и решительно заявил:
– Сунется – убью!
Полина с благодарностью посмотрела на него. Сейчас она как никогда раньше нуждалась в крепком мужском плече.
– Выпьешь? – спросила Полина.
– Ну, если только чуть-чуть.
– А я много и не налью.
Миша с важным видом поднялся, вышел в сени, набросил тулуп, обулся, с ружьем наперевес вышел во двор, дошагал до бани, потом и до ворот. Он перекурил, вернулся, принял на грудь немного для сугрева, чуть погодя выпил еще. Взгляд его не осоловел, но замаслился. Полине пришлось убирать наливочку. Миша не возражал.
– Ты мне в горнице постели, у телевизора, – сказал он.
Полина кивнула, озадаченно глянула на него. Не мог он охранять ее, находясь у себя дома. Придется оставлять его до утра. Как бы он ночью комнатами не ошибся. Навалится будто ненароком, подомнет под себя, а ей такое счастье ни к чему.
– Что-то не так? – спросил Миша и внимательно глянул на нее.
– Да нет, просто подумала. Лара, наверное, изводится?
Ларка – баба вздорная, нахамить может и даже ударить. Полину она пока не трогала, но все к этому шло.
– Лара… – Миша хмыкнул. – Не любит она меня. Как и я ее.
– А живете вместе тогда чего?
– Да как живем? Через раз. С Бобылевым она таскается.
– Да когда это было!
Иван Викторович Бобылев – мужик немолодой, но видный. Вот Лара в него и влюбилась, чуть от жены не увела. Скандал был, весь поселок об этом судачил, а Ларке хоть бы хны. Потом она переключилась на совсем еще юного Ваську Шаликова, крутила с ним, пока он в армию не ушел. Уже после этого Ларка за Мишу взялась, причем основательно. Васька из армии вернулся, так она, говорят, и знать его не хочет.
– И было, и есть. Да мне от нее уже ничего не нужно. Так что если она вдруг придет, то гони ты ее в шею!
– Может, ты лучше сам с ней разберешься?
– Я с ней разбираться не буду. Я ее просто выгоню. Если ты примешь.
– Ее? – отшутилась Полина.
– Меня. – Миша смотрел на нее в упор, не разрешал увиливать от ответа.
– Так мы же с тобой говорили об этом. – Полина поморщилась от досады.
Спасибо, конечно, Мише за участие, но ничего не изменилось. Ей лучше без него, чем с ним.
– Но сейчас-то я тебе нужен?
– Я тебя не заставляю. Ты сам сюда пришел, добровольно.
– Тогда плесни еще чуть-чуть. – Миша на пальцах показал, сколько ему нужно наливочки.
При этом он, как показалось Полине, заставлял себя улыбнуться.
Она противиться не стала, отдала ему бутылку, постелила в горнице, а сама закрылась в своей комнате. Там Полина и уснула, рукой вцепившись в детскую кроватку. Она и хотела бы обнять самого Антошку, но опасалась задушить его во сне.
Ночью Антошка описался. Полина сменила пеленки, покормила его.
Миша спал в горнице. Не надо было прикладывать ухо к двери, чтобы услышать его храп.
Полину разбудил скрип снега за окном. Кто-то шел в сторону ворот. Она поднялась, открыла дверь. Миши в комнате не было.
Зато со двора донесся его голос.
– А ну стоять! – крикнул он, и тут же громыхнул выстрел. – Стой, сука!
Снова выстрелило ружье.
Полина схватила ребенка, прижала его к груди, встала спиной к окну. Если вдруг сюда прилетит пуля, то попадет она не в Антошку, а в нее.
Но стрелял только Миша, и оба раза в сторону бани. Потом он направился к срубу, шагал осторожно, с ружьем на изготовку. Антошка плакал, напуганный шумом. К тому времени как мать его успокоила, Миша добрался до бани.
Полина уложила ребенка и вышла к нему. Он стоял возле бани, у которой заканчивалась дорожка, расчищенная от снега, и светил фонариком на забор.
– На лыжах пришли, – сказал Миша, кивком показав в сторону озера.
На снегу действительно просматривалась лыжная колея, тянущаяся от забора до бани. Судя по этим следам, лыжник вышел сюда, но дальше пройти не смог, развернулся и убрался восвояси. Миша его вспугнул двумя выстрелами. Крови вроде бы не было. Значит, он не попал.
– А если это Кирилл был?
– Тогда почему он стрелял?
– А он стрелял?
– А это что? – Миша подвел Полину к амбару, посветил на стену. – Здесь где-то стукнуло, я слышал. Ну да. Вот!
Пуля вошла в бревно под углом, выбила из него щепку. Царапина была совсем свежая.
– С глушителем у него пистолет был, – сказал Миша.
– С глушителем, – подтвердила Полина, вспомнив парня в «аляске».
– Тихонько подкрадывался, даже Дружок его не почуял.
– Мне страшно!
Полине вдруг захотелось прижаться к Мише. Он такой большой и надежный. Но вместо этого она повернула к дому.
Антошка лежал в кроватке и тихонько плакал, Полина взяла его на руки, прижала к груди. Ее знобило и от холода, и от страха. Антошке передалось ее настроение, он заплакал громче. Полина едва успокоила его, уложила и затопила печь.
Миша минут десять ходил по двору, потом зашел в дом. Полина подала ему чай.
– Дружок должен был поднять шум. Не поднял, – с сожалением сказал Миша.
– Стареет.
– Зато я молодой. – Миша улыбнулся. – И чутье у меня острое.
– Это хорошо, что у тебя такое чутье, – сказала Полина, доставая из шкафа короб с мукой.
Она хотела замесить тесто на пироги. Мужика надо кормить и вкусно, и сытно. А пока что можно хлеб с маслом пожевать.
– Не бойся, со мной они не забалуют, – произнес Миша, нахмурился, поднялся, подошел к окну, выглянул во двор.
Полина замерла в тревожном ожидании. Вдруг к дому кто-то подкрадывается с пистолетом или даже с гранатой, которую можно забросить в окно?
– Как же так? Я же ничего такого не сделала! За что меня убивать?
– Так ты же была у Хворостова, все ему рассказала.
– Ну да, теперь и дядя Леша знает. Его что, тоже убивать?
– Может, ты все придумала? – спросил вдруг Миша, вернулся к столу, взял из корзинки горбушку хлеба, потянулся за маслом.
– Тогда и Кирилл все придумал!
– Выходит, что нет. Тебя на самом деле хотят убить.
– Но я же ничего не знаю!
– Но Хворостову-то рассказала. А Герману это не понравилось. Или Кириллу. Ты с ним спала? – намазывая масло на горбушку хлеба, совершенно будничным тоном спросил Миша.
– Что?! – Полина оторопела от неожиданности.
– Ну, может, он меня от ревности хотел убить.
– Не было у нас ничего!
– А с Гавриловым?.. Он тут к тебе недавно приезжал.
– Если бы и было, то это не твое дело!
– Ну, может быть.
– От вас, мужиков, одни беды! Жила себе, никого не трогала. Откуда этот идиот взялся?
– Это ты про Гаврилова?
– А чем он лучше тебя? – спросила Полина и усмехнулась.
– Вот и я говорю, что хуже.
– Ты будешь еще лучше, если помолчишь.
Миша кивнул в знак согласия, откусил от горбушки, запил чаем, а затем, так ничего и не сказав, отправился спать.
Без него Полине стало совсем страшно. Она выключила на кухне свет, с опаской глянула в окно и не спала до самого утра.
Когда рассвело, Полина немного успокоилась, напекла пирогов, разбудила Мишу, покормила его. Пироги ему понравились. Он ел с аппетитом, но молча, не нахваливал, а потом отправился к бане. Миша сам отыскал в амбаре старые лыжи, прошел по следу, оставленному ночным гостем, и вернулся в дом.
Только тогда он заговорил:
– На машине кто-то подъехал, оставил ее на дороге, а сам на лыжах, сначала к озеру, потом к дому. Как бы он не повторил заход.
– А такое может случиться? – Полина чуть не расплакалась, не столько от страха, сколько от обиды.
Жила себе спокойно, никого не трогала. И нужно же было этому Кириллу свалиться ей на голову. Потом его чокнутый дружок появился. Если Герман маньяк, то он не остановится, пока не убьет Полину.
– Если бы не могло, то я бы не говорил.
– И что мне теперь делать?
– Молиться, – совершенно серьезно сказал Миша.
– А ты?
– И я буду молиться.
– А больше ты ничем не сможешь мне помочь? – Полина уловила в собственном голосе те самые истерические нотки, которыми славилась ее старшая сестра.
– Я уже помог, отбил первое нападение.
– Первое?
– Будет и второе, – сказал Миша. – А если нам повезет, то и третье.
– А если не повезет?
Полина и сама знала ответ на этот вопрос. Убить ее эти негодяи могли со второго раза, а если нет, то будет и третья попытка, и четвертая. Герман не успокоится, пока не добьется своего. Не человек, а демон какой-то.
Миша поднялся, обнял Полину, прижал к себе. Он не вибрировал от возбуждения, не пыхал жаром от переизбытка страстных чувств, поэтому она и не подумала отталкивать его. Более того, у Полины возникло чувство, будто она за надежной стеной оказалась.
– Не бойся, все будет хорошо.
– Я не за себя боюсь, – сказала она. – Что с Антошкой будет?
– Может, обойдется? – Миша отстранился от нее, взял с блюда кусок пирога, откусил.
– Думаешь? – Полина с надеждой глянула на него.
– Может, этот Герман всего лишь напугать тебя хотел, чтобы ты язык за зубами держала?
– Да?.. Я буду держать язык за зубами! – с наивным, но бодрым энтузиазмом сказала она.
– У меня сейчас работы нет, я у тебя поживу. Или как?
– Да, конечно! – согласилась Полина.
– Ты из дома не выходи. Если что нужно, я сам все сделаю. Дорожки у тебя узкие, надо расширить.
Миша взялся за лопату, долго возился со снегом, затем нарубил дров, растопил баньку, хотя его никто об этом не просил. Полина тоже не сидела сложа руки, убралась в доме, приготовила обед, накормила мужика.
После обеда Миша собрался в баньку.
Сначала он попросил у нее чистое исподнее и полотенце, а затем вовсе осмелел и заявил:
– Если ты захочешь веничком меня пошлепать, то я не откажусь.
– А кипяточком обдать?
– Да хоть в кипящей смоле. Лишь бы с тобой.
Он говорил в шутку, но смотрел на Полину всерьез. Это ее тронуло, но в баню она с ним не пошла.
Только Миша закрылся в бане, как со стороны поселка к дому подъехал знакомый «БМВ». Полина приближалась к воротам с опаской. Вдруг в машине вовсе не Вадим? Даже если и он, то все равно ничего хорошего. Не хотела она впускать его в дом. Видеться с ним – только сердце тревожить и душу ранить.
В машине был Вадим. И не только. Вместе с ним пожаловала и Варвара. Миша успел уже расчистить место перед калиткой и вокруг трактора. Сапоги ее не погрузились в снег, когда она выходила из машины. Шубка на ней шиншилловая по колено, меховая шапочка в том же стиле. Выглядела Варвара великолепно, как и всегда, но Полина засматриваться на нее не стала.
Не важно, как выглядит Варвара. Вопрос в том, как старшая сестра будет себя вести. Зачем она приехала? Если выяснять отношения, то проблема с Германом, о которой Полина не забывала ни на минуту, очень скоро отойдет на второй план.
– Я смотрю, ты трактор себе завела, – сказал Вадим.
Он поздоровался с Полиной на расстоянии, не подошел, не поцеловал. А Варвара не сводила с него глаз, как будто ждала, когда Вадим ее обнимет, чтобы ужалить их разом.
– Миша у меня.
Полина старалась не смотреть на сестру, но и на нем она не могла задержать взгляд, чтобы не злить Варвару.
– Он сына проведать приехал, да? – Старшая сестрица не упустила возможности подперчить ситуацию и без того острую.
Полина пикироваться с ней не стала, не видела в этом смысла. Не мог Миша быть отцом Антона, но зачем кому-то что-то доказывать? Какой в том смысл?
– Может, и проведать, но вы-то не в гостях, чувствуйте себя как дома, – сказала она.
Вадим полез в машину за сумкой. Варвара как будто вросла в землю. За их спинами в любой момент мог появиться Герман или его сообщник. Полина очень рисковала, поэтому поспешила зайти в дом, оставила гостей у ворот. Им-то ничего не грозило.
Варвара не просто злила младшую сестру. Она бесила ее своим появлением. У Полины возникло такое ощущение, как будто в дом вползала ядовитая змея. Она не удержалась, перекрестилась на икону, висевшую в красном углу, попросила у высших сил защиты от дурного глаза. Полина с удовольствием спрятала бы Антошку, да некуда было. Он же не кукла, в шкаф его не засунешь.
Она стояла в своей комнате, прижимала сына к груди. Варвара переступила порог и остановилась. Черты лица неподвижные, взгляд напряженный. Антошка смотрел на тетку встревоженно, хватал ртом воздух, даже отрыгнул, Полине пришлось протереть рот сыночка слюнявчиком. Варвара смотрела на него и презрительно кривила губы.
– Ну и как зовут нашего байстрюка? – спросила она.
– Тебя послать по адресу или сама уйдешь?
– Зачем же так? – Варвара искренне обиделась. – Я к тебе с миром приехала, а ты злишься.
Последнюю фразу услышал Вадим, который подходил к ним. Выходило, что это Варвара хорошая, а Полина плохая, мириться не хочет.
– Привет, Антошка! – сказал Вадим, показал ребенку козу, но целовать не стал, опять же из страха перед женой.
Полина с насмешкой глянула на него. Подкаблучник самый натуральный. Зачем он вообще приехал?
– А Миша где? – спросила Варвара. – Надеюсь, у вас с ним мир и любовь?
– В бане.
– А ты чего тут? – ехидно удивилась Варвара. – Давай ребенка, я подержу.
Она протянула руки к Антошке. Тот испугался и заплакал. Полина повернулась к сестре спиной.
– Вадим, возьми сына! – сказала вдруг та привычным для себя властным тоном.
Полина не удержалась, посмотрела на нее.
– Ну да, я все знаю, – заявила Варвара и едко усмехнулась. – Поэтому и приехала к тебе. Или ты не думаешь, что нам нужно помириться?
– Думаю.
Полина не могла отказаться от пальмовой ветви. Она уже привыкла жить с Варварой в состоянии постоянного конфликта, но ее угнетало такое положение вещей.
– Не бойся, не обижу! – сказала Варвара, мило улыбнулась, протянула руки к Антошке.
– Он без памперса, – предупредила сестру Полина. – И давно не писал.
Варвара продолжала улыбаться, подмигнула Антошке, но руки опустила.
– А почему без памперса? – спросила она. – Магазин у вас есть, и деньги Вадим тебе оставлял.
– Деньги в шкафу. Я не взяла ни копейки.
– Не будь дурой! – Старшая сестра как будто ругала младшую за игрушки, разбросанные по дому.
Сколько раз она поступала так в давние времена и ничуть не сомневалась в своей правоте. Точно так же Варвара держалась и сейчас.
– Я не могу, – сказала Полина.
– Не могла, – поправила ее Варвара. – Пока я тебя не простила. Но ты же видишь, я здесь. Обнимемся, сестренка? – Она распахнула объятия.
Вадим протянул руки, забрал у Полины Антошку. Полина не стала упираться, подчинилась им обоим.
Обнимая Варвару, она ожидала услышать шипение змеи, но слух ее резанул собачий визг. Никогда еще Дружок не скулил так громко и пронзительно.