ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Френтис
Она просыпается, и ее глаза находят тусклое желтое сияние в мире сумрака. Сияние оказывается светом единственной свечи, странно мутным, расплывчатым. Быть может, она родилась в полуслепом теле? Союзник может так шутить либо наказывать. Но потом она вспоминает, что зрение ее первого тела всегда было необычно острым.
«Острей, чем у любого ястреба», — пошутил ее отец столетия назад. Отец редко хвалил ее, и в тот раз она залилась слезами. Но теперешние глаза — слабые, краденые — не плакали.
Она лежала на жестком холодном камне, царапавшем кожу. Женщина села, ощутила в сумраке движение. Под скудный свет вышел мужчина в униформе гвардии Совета, с сухим лицом ветерана. Но она различила настоящее лицо под маской, узнала насмешку пустых глаз.
— И как оно тебе? — спросил он.
Она подняла руки, пошевелили кистями, пальцами. Хорошие, сильные. Тонкие, изящно вылепленные руки, такие же ноги, стройные и сильные.
— Танцовщица? — спросила она.
— Нет. Ее отыскали еще в детстве. Она из северных горных племен. Там рождается больше Одаренных, чем где-либо еще в империи. Ее Дар могуч. Она повелевает ветром. Не сомневаюсь, ты найдешь применение ее Дару. Ее тренировали обращаться с ножом, мечом и луком с шести лет. Это меры на случай твоего неизбежного падения.
Она слегка разозлилась. Падение не было неизбежным — равно как и любовь. Такое искушение — позволить гневу затопить новое тело, проверить его способности на ухмыляющемся Посланнике. Но тут пришло другое ощущение. Потекла музыка, и течение было свирепым и сильным. Ее песнь вернулась!
В груди заклокотал смех, и она позволила ему вырваться наружу, запрокинула голову, расхохоталась во весь голос. И тут же пришла новая мысль, свирепая и ясная, полная радости.
Любимый, я знаю, ты меня видишь!
Френтис проснулся и вздрогнул. Тихонько заскулил спящий у ног Кусай. Рядом спал мастер Ренсиаль со странно отрешенной улыбкой на лице — вот уж человек, истинно удовлетворенный сном. Ренсиаль казался в своем уме, лишь когда дрался и спал. Френтис сел и застонал, потряс головой, чтобы прогнать кошмарный сон.
А сон ли? Разве можно поверить, что это был всего лишь ночной кошмар?
Френтис заставил себя выкинуть эту мысль из головы, натянул сапоги, взял меч и вышел из маленькой палатки, которую делил с мастером. Еще темно. Судя по высоте луны, еще часа два до рассвета. Люди вокруг спят в палатках — спасибо барону Бендерсу. Он выдал им такую чудесную роскошь после стольких изнурительных дней. Лагерь разбили на южном склоне высокого холма, на одном из пограничных нагорий Ренфаэля. Барон запретил разводить костры. Ни к чему указывать Дарнелу, сколько их.
«Шесть тысяч, — обведя взглядом лагерь, подумал Френтис. — Хватит ли, чтобы взять город с рыцарями Дарнела и дивизией воларцев?»
Хорошо хоть, теперь известно, сколько врагов. Несчастный Вендерс разоткровенничался перед смертью.
Из палатки поблизости донесся шепоток, тихое хихиканье. А, палатка Арендиля. Он там с госпожой Иллиан. Снова шепоток, уже настойчивей, и опять хихиканье.
Это надо прекратить, решил Френтис, но затем вспомнил, что Иллиан сказала накануне: «Я не ребенок».
«Они теряют юность ради моей чертовой мести, — подумал он. — А в Варинсхолде будет еще хуже».
Он вздохнул и отошел подальше, чтобы ничего не слышать.
Луны только половина, но небо ясное, хорошо видна земля внизу, за нагорьем. Там пока нет врагов. Интересно, явится ли Дарнел, когда прознает, что Бендерс поднял свой фьеф и теперь уже передал его сыну? Френтис сжал рукоять меча до боли в пальцах. Пришла жажда крови и ярость, и, как всегда, в памяти всплыл ее голос.
«Любимый, но ведь тебе нравится вкус крови?»
— Оставь меня, — пробормотал он по-воларски, стиснул зубы, заставил пальцы разжаться.
— А, брат, выучил новый язык? — спросили из темноты.
Френтис обернулся. Подошел высокий парень с узким симпатичным лицом, с кривой усмешкой. Именно она всколыхнула память.
— Брат Иверн?
Тот остановился в паре футов, смерил Френтиса удивленным взглядом.
— Когда брат Соллис мне рассказал, я подумал: шутит. Но ведь он-то и шутить не умеет.
Он шагнул вперед, крепко обнял Френтиса. А когда выпустил, Френтис сказал:
— Знаешь, орден пал. Других тоже больше нет…
— Я знаю. Мне уже рассказали твою историю. От Шестого ордена осталось чуть больше сотни братьев.
— Но аспект Арлин жив, — заметил Френтис. — Лизоблюд Дарнела подтвердил это, хотя и не смог сказать, где именно в Варинсхолде прячут аспекта.
— Эту загадку мы разгадаем, когда попадем туда, — заключил Иверн и сообщил: — У меня осталось где-то полфляги «Братнего друга». Хочешь, разделим?
Френтис никогда в особенности не любил фирменное пойло ордена. Оно притупляло чувства и реакцию. Потому он лишь чуть глотнул из вежливости и вернул фляжку Иверну, которому, похоже, на притупление реакции было наплевать. Он хлебнул изрядно и объявил:
— Я скажу тебе совершеннейшую правдивую правду: она поцеловала меня прямо в губы. Ну да, именно так, после опасного и, я бы сказал, теперь уже легендарного путешествия по стране лонаков. Я написал уже половину отчета об этом, чтобы включить в архив брата Каэниса, и тут пришли новости о вторжении. — Он скорбно улыбнулся. — Венец моей карьеры как брата ордена и тот померк на фоне исторических поворотов.
Иверн посмотрел брату в глаза:
— Мы многое слышали о тебе по пути на юг. Повсюду разносятся легенды о Красном брате. В некоторых говорится, что ты видел, как умерла принцесса.
Языки пламени лизали ее лицо, она кричала, сбивала пламя руками, волосы чернели…
— Я не видел, как она умерла, — сказал он и добавил про себя: «Зато я убил ее брата».
Он полностью рассказал обо всем брату Соллису накануне вечером, когда люди Красного брата впервые за несколько дней как следует поели. Некоторые от нечаянной радости так обессилели, что не могли поднести ложку ко рту. Соллис спокойно и молча выслушал все, его бледные глаза ни разу не сменили выражения, пока текла долгая история убийств и боли. Когда она закончилась, Соллис, как и аспект Греалин, строго велел не доверять ее никому, а вместо нее рассказывать то, во что верили люди Красного брата.
«Та же самая ложь», — донесся из памяти насмешливый женский голос.
— Значит, есть шанс, что она еще жива, — с надеждой выговорил Иверн.
— Я каждый день прошу Ушедших о том, чтобы это оказалось правдой.
— Лонаки не понимают, что значит «принцесса», потому они звали Лирну королевой, — снова отхлебнув, заметил Иверн. — И ведь оказались правы! Если б я был воларцем, то молился бы о ее смерти. Я не хотел бы сделаться мишенью ее мести.
«Мести? Или правосудия?» — подумал Френтис и посмотрел на свои руки, сломавшие шею королю.
Он вернулся к своим людям утром и обнаружил Давоку поучающей Иллиан. Та сидела, неестественно выпрямившись, бледная и растерянная.
— Нужно соблюдать осторожность, — скребя точильным камнем по лезвию копья, вещала Давока. — С распухшим пузом не повоюешь. Смотри, чтобы он кончал на твою ногу.
Когда Иллиан заметила Френтиса, то сделалась густо-пунцовой, вскочила и умчалась прочь, неловко, но быстро перебирая затекшими ногами. Она лишь неразборчиво пискнула в ответ на приветствие.
— Подобное не обсуждают в открытую среди мерим-гер, — присев рядом с озадаченной Давокой, пояснил Френтис.
— Девчонка глупая, — сказала та и пожала плечами. — Слишком быстро злится, слишком скоро раздвигает ноги. Моему мужу пришлось отдать трех пони перед тем, как я взяла его в руки.
Френтису захотелось спросить, сколько пони придется отдать Эрмунду, но он решил, что это не слишком разумно. Рыцарь был связан клятвой и тут же вернулся на свое место подле барона Бендерса. Его меча будет очень не хватать. Но Давоку, похоже, не слишком озаботило его внезапное отсутствие. Может, он был всего лишь легким развлечением во время редких передышек в Урлише?
— Тут все по-другому, — сказал он скорее себе, чем Давоке.
Иллиан превратилась из балованной девчонки в смертоносную охотницу, Дергач — из преступника в солдата, Греалин — из мастера в аспекта. Все по-другому. Воларцы построили нам новое Королевство.
Брат-командор Соллис прибыл во время завтрака, почтил Давоку вежливым поклоном, приостановился при виде Тридцать Четвертого — тот улыбнулся и грациозно поклонился.
— Барон Бендерс созывает совет, — поведал Соллис. — Нужно и твое слово.
— Полтысячи рыцарей и полный нужник воларцев, — сказал барон, вопросительно глянул на Френтиса, изогнув мохнатую бровь, хохотнул. — Надо же, великая армия.
— Это если Вендерс не солгал, — заметил Соллис.
Барон держал совет на поле поодаль от основного лагеря. Капитаны и лорды его армии просто стояли вокруг командира. Никаких церемоний и представлений. Похоже, Бендерс не обращал внимания на изощренный этикет ренфаэльской знати.
— Брат, Вендерс не произвел на меня впечатление человека достаточно умного, чтобы обмануть, — сказал Френтис Соллису и добавил для барона: — Милорд, в воларской дивизии больше восьми тысяч человек. Кроме того, у них наемники, вольные мечники, охраняющие управляющих рабами, и контингент куритаев. Прошу вас не недооценивать их.
— Они хуже альпиранцев?
— В некоторых отношениях — да.
Барон заворчал и глянул на Эрмунда. Тот уныло кивнул.
— Милорд, мы убили в лесу многих из них, но это стоило нам очень дорого. Если они в городе, пахнет большой кровью.
— Это если Дарнелу хватит ума остаться за стенами, — задумчиво проговорил барон. — Но мудрость не входит в число его добродетелей.
— У него есть чужая, — указал Френтис. — Вендерс говорил, что Лакриля Аль-Гестиана заставили стать владыкой битв у Дарнела. А Лакриль уж знает, как тягаться с нами в поле.
— Кровавая Роза, — пробормотал барон себе под нос. — Честно говоря, я его всегда не выносил. Но вот предателем он не казался.
— Дарнел держит в заложниках его сына. Потому следует рассматривать Лакриля как врага, причем опытного и мудрого.
— Однако он не смог удержать Марбеллис, — напомнил Бендерс и обратился к Соллису: — Не так ли, брат?
Тот ответил не сразу. Интересно, сколько ужасов всплыло в его памяти при упоминании Марбеллиса?
— Марбеллис не удержал бы никто, милорд. Галька не может тягаться с океаном.
Бендерс подпер подбородок рукой.
— Я надеялся, что наш подход хотя бы на какое-то время скроет Урлиш, — задумчиво произнес барон. — А еще — дерево для осадных лестниц и машин. Теперь у нас и того нет.
— Дедушка, есть и другие пути, — сказал Арендиль.
Его мать, госпожа Алис, стояла рядом и крепко держала сына за руку. Она так обрадовалась, когда он отыскался живой и невредимый, что разрыдалась и расцеловала его всего. А теперь она злилась, что сын предпочел остаться с людьми Френтиса.
— Мой добрый братец, — Арендиль указал на Френтиса, — и мы с Давокой удрали по городской канализации. Если уж мы ушли из города, сможем и войти туда.
— Труба, выходящая в гавань, хорошо видна с моря, — сказал Френтис, — но есть и другие входы, и человек, который знает подземелья Варинсхолда не хуже меня.
— У меня четыре тысячи рыцарей, а их трудно уместить в навозной трубе, — заметил Бендерс. — Забери у них лошадей, и проку от них будет не больше, чем от кастрата в борделе. Остальные — пехота и несколько сотен крестьян, обиженных на Дарнела и его псов.
— У меня больше сотни братьев, — сказал Соллис. — И команда брата Френтиса. Нам достанет сил захватить ворота и удерживать до тех пор, пока не войдут ваши рыцари.
— И что потом? Драка на улицах — уж точно не их специальность.
— Я согласен драться и в трясине, лишь бы достать Дарнела мечом! — воскликнул Эрмунд. — Милорд, обратите внимание на боевой дух ваших рыцарей. Они знали, на что шли. Они полны решимости последовать за вами на тот свет и обратно, если прикажете.
— Я не сомневаюсь в их боевом духе, Эрмунд, — заверил Бендерс. — Но наш фьеф проиграл достаточно войн, чтобы понять: лавина закованных в сталь всадников может выиграть не всякую битву. Допустим, нам удастся занять город. Но основные силы врага еще осаждают Алльтор. Когда они закончат осаду, куда, по-вашему, они повернут?
— Из тех обрывков новостей, которые дошли до нас, следует, что лорд фьефа Мустор продержался гораздо дольше, чем ожидалось, — сообщил Соллис. — Пока воларцы возьмут его столицу и подавят фьеф, приблизится зима. За это время мы успеем обосноваться в городе, а там и подкрепления из Нильсаэля и Пределов подойдут.
При упоминании о Пределах Бендерс обратился к пожилому капитану в доспехах, покрытых белой эмалью:
— Лорд Фурел, все еще никаких известий?
— До Меншола далеко, — ответил рыцарь. — А до Пределов еще дальше. Мы отправили посланников всего десять дней назад.
— Надеюсь, он уже выступил, — задумчиво проговорил барон.
Френтису не было нужды спрашивать, кто именно выступил.
— Он уже вышел. Я знаю, — сказал Френтис.
Соллис добавил:
— Если Варинсхолд окажется в наших руках к тому времени, как он придет, все станет намного проще.
— Брат, вы хотите, чтобы я рискнул всем, полагаясь лишь на вашу веру? — спросил Бендерс.
— Милорд, Вера — дело всей моей жизни, — ответил Соллис.
Армия барона увела много лошадей из поместий рыцарей, перешедших к Дарнелу. Брали сплошь высоких в холке жеребцов, нетерпеливых, беспокойных — такими и выводили коней для рыцарских атак. Не обращая внимания на фырканье и ржание, мастер Ренсиаль бродил по наспех сооруженному загону, гладил коней по бокам и шеям, сосредоточенно, напряженно рассматривал их.
Давока понаблюдала за мастером и сказала:
— Ну, он такой… э-э, как сказать… ара-кахмин. Больной на голову.
— Он безумен, — подтвердил Френтис, глядя, как уверенно двигается мастер. — Но когда с лошадьми, вовсе нет.
— Ты знаешь, что, глядя на тебя, он видит сына?
— Он видит многое. Иногда и то, чего нет.
Мастер выбрал каждому лошадь: подвел серого жеребчика Френтису, широкогрудого черного тяжеловеса — Давоке.
Громадный конь обнюхал ее, и она отступила на шаг.
— Слишком большой. А пони есть?
— Нет, — просто ответил мастер Ренсиаль и пошел выбирать коней для других.
— Привыкнешь, — поглаживая серому морду, пообещал Френтис и сказал коню: — Какое же ты имя заслужишь?
— Эй, мерим-гер, — презрительно буркнула Давока. — Имя дают людям. Коней используют и едят.
На юг выступили в полдень. Брат Соллис и его сотня отправились вперед на разведку, рыцари и остальные шли позади плотной колонной. По приказу барона все ехали вооруженные и в доспехах, готовые к битве. За ними следовали восставшие крестьяне, крепкие мужчины с разнообразным оружием, но почти без доспехов. Чуть ли не у всех на лицах было одно и то же выражение: злость, обида и желание отомстить. Френтис слишком часто видел такие лица в последнее время. Иверн рассказал о путешествии братьев через перевал. Когда не стало королевской власти, Дарнел тут же принялся вымещать старую злобу — и вымещал он ее частенько на крестьянах с земель его врагов.
Люди Френтиса, многие — неопытные и неумелые наездники, шли в арьергарде, с трудом соблюдая порядок.
— Ненавижу гребаных коней! — прошипел Дергач.
Он смертельно устал трястись на спине рыжего жеребца, выбранного Ренсиалем для бывшего вора.
— Да это просто! — воскликнула Иллиан. Уж она-то сидела в седле как влитая, привычно покачиваясь в такт движению. — Просто приподнимайся в нужные моменты.
Дергач попробовал, неуклюже шлепнулся на седло и простонал:
— О, мои нерожденные дети!
Иллиан рассмеялась. После Френтиса и мастера Ренсиаля лучшими наездниками в команде были Арендиль и Иллиан. Френтис услал мальчишку на запад, а Иллиан на восток с приказом разведать обстановку на флангах и немедленно возвращаться при виде чужих, будь то враги или союзники. Госпожа Алис совсем не одобряла вынужденной разлуки с сыном, но ограничилась угрюмой гримасой. Госпожа Алис пристала к людям Френтиса, сказав, что ехать вместе с сыном ей велел барон, она всегда была молчалива и раздражена, хотя немного смягчалась в присутствии Давоки.
— Я знаю, что обязана вам его жизнью, — сказала она лоначке. — Я готова отблагодарить, как смогу…
— Арендиль — горин для меня, — ответила Давока и, видя непонимание, добавила: — Мой клан.
Она обвела рукой всех вокруг, от Френтиса до Тридцать Четвертого и Дергача, все еще вздрагивавшего от каждого конского шага.
— Клан Горелого Леса. Мой клан, — сказала она и хохотнула. — А теперь и твой.
— Но вы ведь можете вернуться домой, — заметила Алис. — Дорога на север свободна до самых гор.
Давока помрачнела, будто услышала оскорбление, но смягчилась, видя простодушное удивление на лице Алис.
— Королеву не нашли, — пояснила Давока. — Пока нет — нет и дома для меня.
К позднему вечеру горы вокруг стали круче и выше. Бендерс одобрил место для лагеря, выбранное Соллисом: склон северного отрога горы. Оттуда открывался хороший вид во все стороны, а с юга его защищала глубокая расселина. Теперь барон разрешил костры. Бессмысленно скрывать присутствие большой армии, проникшей так глубоко на территорию Азраэля. Френтису поручили охранять восточный фланг. Он расставил пикеты близко друг от друга, пара солдат в каждом, смена через три часа. Иллиан вернулась, когда он обходил лагерь.
— Вы слишком долго были в отлучке, — сказал он. — Арендиль приехал час назад. Впредь возвращайтесь до темноты.
— Простите, брат, — потупившись, ответила она.
С чего она так смущается? Неужели из-за утреннего разговора?
— Что-нибудь обнаружили? — уже мягче спросил он.
— Ни единой души на мили вокруг, — приободрившись, ответила она. — Только одинокий волк в десяти милях отсюда. Правда, я никогда настолько большого не видела. И такого дерзкого — он просто сидел и целую вечность глазел на меня.
«Наверное, почуял скорую кровь», — подумал Френтис, а вслух сказал:
— Хорошо. Теперь отдохните, миледи.
Он завершил обход пикетов, в целом довольный увиденным и услышанным. Ужасы бегства из лесу остались позади, люди воодушевились, снова захотели драться с врагом, войти в Варинсхолд.
— Брат, мы еще не отплатили им, — сказал бывший капрал городской стражи Винтен. Диковатый блеск в его глазах наводил на мысли о Жанриле Норине. — Слишком много пролилось нашей крови. Мы или поквитаемся в Варинсхолде, или умрем, пытаясь отомстить.
Френтис вернулся в главный лагерь, поужинал вместе с теми, кто еще бодрствовал. Тридцать Четвертый в последнее время все чаще занимался готовкой и теперь — к зависти и восхищению Арендиля — соорудил чудесный суп из дикой куропатки и собранных по дороге грибов.
— Так тебя учили и пытать, и готовить? — осведомился Дергач с набитым ртом. Борода у него слиплась от жира.
— Раб-кулинар моего господина заболел по пути сюда, — ответил Тридцать Четвертый на неестественно, до жути правильном языке Королевства. — Ему приказали перед смертью обучить меня кулинарии. А я всегда быстро учился.
Госпожа Алис слегка поколебалась, прежде чем взять миску у бывшего раба.
— Пытать?
— Я был рабом без имени, только с номером, — ровно, правильно выговаривая слова, ответил тот. — Я — специалист. Пытать меня учили с детства.
Он разливал варево по мискам, а госпожа смотрела на него. Затем медленно обвела взглядом сидящих у костра. Френтис понял, что она впервые по-настоящему видит их, замечает отпечатавшиеся на лицах жестокость, боль и невзгоды — в жестком взгляде Дергача, в мрачной сосредоточенности Иллиан, натягивающей тетиву на арбалет, в отрешенности уставившегося в пламя Арендиля, механически сующего в рот ложку с супом.
— Миледи, мы все прошли трудный путь. И временами нам приходилось выбирать, — сказал Френтис.
Она пригладила сыну челку, устало улыбнулась.
— Я не леди. Если уж мы — клан, знайте: я — всего лишь непризнанная внебрачная дочь барона Бендерса. Мое имя — просто Алис.
— Нет, — тяжело выговорил Арендиль. — Имя моей матери — леди Алис. Любой, назвавший ее по-другому, ответит мне.
— Именно так, милорд, — подтвердил Френтис.
Все уже давно разошлись по палаткам, над лагерем плыл раскатистый храп Дергача, а Френтис все еще чистил оружие. Когда меч и нож засверкали, он вычистил сапоги, затем седло, проверил лук на трещины. Потом наточил каждую стрелу в колчане.
— Мне не нужно спать, — непрерывно повторял он себе, хотя пальцы уже онемели от усталости и голова то и дело падала на грудь.
Он пытался убедить себя в том, что сны — это просто сны. Тяжелая память о ней, ее вонь в разуме. Это просто дурные сны. Она не может видеть бывшего любовника и раба.
Он сдался, когда руки предательски дрогнули и наконечник взрезал большой палец. Френтис сунул стрелу в колчан и, дрожа, побрел в палатку.
Просто сны.
Она стоит на высокой башне. Под нею расстилается Волар в блеске древней славы: улица за улицей многоэтажных домов, мраморных особняков, чудесных садов, неисчислимого множества башен, вздымающихся из каждого квартала. Но ни одна не может тягаться высотой с башней Совета.
Женщина смотрит в небо, чтобы отыскать мишень. День ясный, небеса — сплошь ровная голубизна, но в нескольких милях вверх отыскалось облачко. Легкое, разреженное, почти прозрачное — но хватит и его.
Она ищет в себе Дар. Да, вот он, но, чтобы вызвать его, нужно приглушить песнь. А когда Дар является, от его силы подгибаются колени. Женщина шатается, хватается за парапет. Из носу льется кровь. Как все знакомо! Но за этот Дар придется платить гораздо дороже, чем за восхитительный огонь, украденный у Ревека. Теперь его слова звучат злой насмешкой. Мол, у нее всегда хорошо получалось с крадеными дарами.
«Да что он знал?» — про себя восклицает она и тут же понимает, что насмешка фальшива, глупа.
Он знал достаточно для того, чтобы не обмануться любовью.
Она изгоняет больные мысли из головы, сосредотачивается на облаке, Дар рвется из тела, она выпускает его, из носу хлещет кровь. Облако становится вихрем, стремительно раскручивается, распадается. В чистом небе расползаются щупальца тумана, блекнут, исчезают.
— Это впечатляет, — говорит кто-то за спиной.
Женщина оборачивается и видит, как по лестнице на площадку башни поднимается высокий мужчина в красной мантии. За ним на свет выходят два куритая, ладони на рукоятях мечей. Надо еще раз испытать Дар, пришедший с новым телом. Женщине хочется сделать это прямо сейчас, но она противится искушению. «Прячь преимущество — и удвоишь его». Отец любил это повторять. Хотя, наверное, он позаимствовал цитату у какого-нибудь давно умершего философа.
Высокий человек подходит.
— Арклев, — называет она его имя.
Раньше его лицо не выглядело настолько усталым и помятым, да и морщин у глаз было меньше.
— Посланник сказал нам, что отныне Союзник станет выражать свою волю исключительно через вас, — сообщает Арклев.
Воля Союзника… да что этот несчастный знает? Разве он представляет, каково оно — быть потерянной душой в пустоте и слышать голос Союзника? Она с трудом удерживается, чтобы не рассмеяться в лицо глупому человечишке. Прожить столько веков — и остаться настолько глупым…
Он смотрит с ожиданием и даже с тревогой, и она понимает, что он договорил уже несколько секунд назад. Как долго она стоит здесь? Когда же она вскарабкалась на башню?
Она глубоко дышит, замешательство и тревога уходят.
— Вы скорбите, — произносит она. — Кого вы утратили?
Он чуть отступает, тревога на лице превращается в страх.
Женщина быстро учится и уже усвоила, что иллюзия всезнания сулит не меньше власти, чем действительное всезнание.
— Моего сына. Его корабль так и не прибыл в Варинсхолд. А провидцы не видят его следа в будущем.
Она кивает, ожидает продолжения, но член Совета поправляет маску на лице и стоит, словно бездыханный.
— Союзник желает, чтобы ты ввел меня в Совет — причем на место работорговца.
— Но это же место советника Лорвека! Он тщательно и добросовестно исполнял обязанности работорговца почти век!
— При том набивал карманы и не наладил разведение Одаренных. Союзник считает, что Лорвек пренебрегал наставлениями. Теперь созревает наше ценное новшество, и Союзник считает меня более подходящим управителем нашей новой силы. Если Лорвек не уйдет сам, без труда отыщутся доказательства его корыстных преступлений и измены общему делу. Так что лучше ему уйти спокойно.
Мужчина что-то сказал, но она уже не слышала. Время снова ускользало от нее. Как долго она стоит здесь?
Когда замешательство проходит, она снова стоит одна, а небесная синева темнеет. Женщина смотрит на запад, взгляд скользит вдоль широкого эстуария до берега и моря за ним.
Любимый, поторопись, мне одиноко без тебя.
