ГЛАВА ВТОРАЯ
Алюций
Куритая звали Двадцать Седьмой, хотя сам он не представился. Вообще-то элитный раб-воларец совсем ничего не говорил. На приказы он реагировал мгновенно, был образцовым слугой: приносил, уносил, чистил, не выказывая ни малейшей усталости либо хотя бы намека на неудовольствие.
— Мой подарок тебе, — сказал о рабе лорд Дарнел, когда Алюция вытащили из глубин Блэкхолда.
Алюций ожидал смерти и только охнул от изумления, когда с него сняли кандалы и отец помог встать на ноги.
— Абсолютно совершенный слуга. — Дарнел указал на куритая. — Знаешь, маленький поэт, я соскучился по твоему жонглированию словами.
— Да, я в отличном настроении этим утром, — сказал Алюций куритаю, подающему завтрак. — Как любезно с вашей стороны было спросить.
Алюций завтракал на веранде над гаванью. Встающее солнце позолотило корабли. Восхитительно! Наверное, Алорнис тут же кинулась бы за холстом и кистями. Алюций и выбрал дом, купеческий особняк, за роскошный вид. Прежние хозяева, наверное, погибли или всей семьей попали в рабство. Сейчас в Варинсхолде полно опустевших домов. Если устанешь от этого, выбирай какой угодно. Но тут очень уж роскошный вид. Вся гавань как на ладони.
«Но кораблей все меньше, — с привычной точностью сосчитав силуэты, подумал он. — Десять работорговцев, пять купцов, четыре военных корабля».
Работорговцы сидели неглубоко в воде, их объемистые трюмы пустовали уже несколько недель — с тех пор, как за городом поднялась к небесам колонна дыма. Она днями напролет заслоняла солнце. Алюций пытался написать о ней что-нибудь, но, как только брал перо в руки, слова отказывались повиноваться. Да уж, как написать похоронную песнь лесу?
Двадцать Седьмой поставил на стол последнюю тарелку и отошел. Алюций взялся за столовые приборы и сперва попробовал грибы. Да, приготовлено идеально! Чуть масла и чеснока — совершенство!
— Мой смертоносный друг, прекрасно, как всегда!
Двадцать Седьмой молча глядел в окно.
— Ах да, сегодня — день визитов, — жуя бекон, заметил Алюций. — Спасибо, что напомнили. Не могли бы вы запаковать новые книги и бальзам?
Двадцать Седьмой тут же двинулся исполнять и сначала подошел к книжному шкафу. Прежний хозяин держал неплохую библиотеку, наверное, чтобы пускать пыль в глаза — лишь немногие тома носили следы чтения. Увы, библиотеку составляли почти сплошь популярные романы да еще несколько известных исторических книг. Потому Алюций проводил часы в поисках интересных книг по богатым домам. Искать стоило. Воларцы радостно утаскивали все, на их взгляд, ценное, но в книгах ценности не видели — разве что в качестве растопки. Вчера выдался в особенности плодотворный день: полный комплект «Астрономических наблюдений» Мариала и подписанный томик, который, как надеялся Алюций, возбудит интерес одного из его подопечных.
«Десять работорговцев, пять купцов, четыре военных корабля, — глядя на гавань, повторил он про себя. — На два меньше, чем вчера… А, постойте-ка, вон и еще один!»
С юга в гавань завернул военный корабль. Он с трудом шел по мелкой утренней волне под одним поднятым парусом, да и тот при ближайшем рассмотрении оказался изодран и покрыт копотью. Корабль волочил за собой оборванные канаты, с мачт свисали обломки рангоута и обрывки такелажа, на палубе копошилась горстка измученных людей. Корабль бросил якорь. Хм, борта все в подпалинах, на захламленной палубе — сплошь бурые пятна.
«Пять военных кораблей, — поправил себя Алюций. — И пятый, похоже, привез интересные новости».
По дороге они остановились у голубятни, и Алюций вынул последнюю птицу, по обыкновению, голодную и раздраженную.
— Не торопись, — предупредил он бедняжку по кличке Голубое Перо, покачал пальцем, но птица не обратила внимания, жадно взялась клевать семена.
Голубятня примостилась на крыше гильдии печатников. Здание выгорело изнутри, но крыша опиралась на железные балки и потому устояла. Окружающим строениям повезло меньше. Некогда заполненное суетящимися людьми здание, куда Алюций заходил, чтобы напечатать стихи, теперь одиноко торчало среди улиц, заваленных щебнем и пеплом. Сверху город напоминал мрачное лоскутное одеяло: островки уцелевших домов в море серо-черных руин.
— Прости, тебе, должно быть, одиноко в последнее время, — поглаживая мягкую птичью грудку, сказал Алюций.
Год назад в голубятне жил десяток птиц — молодых и сильных, с крошечной проволочной петелькой на правой лапе, способной удержать послание.
После освобождения из Блэкхолда Алюций немедленно помчался к голубятне. Выжило лишь три птицы. Он накормил их, выбросил трупы. Двадцать Седьмой безучастно наблюдал за хлопотами хозяина. Конечно, Алюций сильно рисковал, открывая рабу свой величайший секрет, но ведь выбора не было. Честно говоря, Алюций ожидал, что куритай немедленно зарубит предателя либо свяжет и препроводит в тюрьму. Но раб лишь стоял и безучастно наблюдал, как Алюций писал зашифрованное тайное послание на крошечном куске пергамента, сворачивал его, совал в крошечный цилиндрик, подходящий для закрепления на ноге птицы.
«Варинсхолд пал, — написал Алюций, хотя это уже вряд ли было новостью. — Правит Дарнел. 500 рыцарей и дивизия В».
Двадцать Седьмой даже не обернулся посмотреть, как Алюций запускает птицу с крыши. Смертельный удар не последовал и тогда, когда Алюций выпустил другую птицу в ночь отплытия флота на завоевание Мельденейских островов. Похоже, Двадцать Седьмой не был ни тюремщиком, ни шпионом Дарнела — просто выжидающий палач. В любом случае, страхи Алюция по поводу молчаливого куритая давно угасли — вместе с надеждой увидеть город освобожденным и вновь посмотреть, как рисует Алорнис.
Алюций подумал, стоит ли отсылать последнюю птицу с сообщением о загадочном корабле. Те, кому писал Алюций, несомненно, найдут известия интересными — но, наверное, лучше повременить. Корабль предвещал многое. Уж лучше узнать все новости, прежде чем обрывать последнюю ниточку связи с внешним миром.
Они слезли с крыши по лестнице, идущей вдоль задней стены, и направились к единственному оставшемуся невредимым зданию в Варинсхолде — черной приземистой каменной твердыне посреди города. Хотя битва там бушевала кровавая. Гарнизон из головорезов Четвертого ордена дрался насмерть и раз за разом отбивал волны атакующих варитаев. Аспект Тендрис всегда был в гуще битвы, вдохновлял братьев примером нерушимой Веры. По крайней мере, так шепотом рассказывали взятые в Королевстве рабы. Крепость пала, когда послали куритаев. Аспект Тендрис якобы сразил четырех элитных рабов, прежде чем пал от предательского удара ножом в спину. История показалась Алюцию маловероятной. Хотя старый псих уж точно не сдался бы без драки.
Варитаи в воротах крепости расступились перед Алюцием и Двадцать Седьмым, несущим на широком плече мешок с книгами и лекарствами. Изнутри Блэкхолд впечатлял еще меньше, чем снаружи: узкий двор с мрачными черными стенами, с варитаями-лучниками на парапетах. Алюций направился к двери в дальнем конце двора. Варитай отомкнул ее и отошел в сторону. За дверью уводила вниз винтовая лестница. В лицо пахнуло сыростью и гнилью, резкой вонью крысиной мочи. Алюций с содроганием вспомнил время, проведенное в заключении. Он сошел по ступеням на двадцать футов и ступил в освещенный факелами подвал: короткий коридор, по каждой стороне — десяток тяжелых железных дверей в камеры. Когда Алюция привезли сюда, все камеры были заняты. Сейчас узники остались только в двух.
— Нет, мой друг, — ответил Алюций на подразумеваемый вопрос куритая, — возвращение сюда отнюдь не доставляет мне радости.
Алюций подошел к свободному мечнику, сидящему на стуле в конце коридора. Дежурил в подвале всегда один и тот же тип, коренастый громила с угрюмым обиженным лицом. Он говорил на языке Королевства с изяществом слепого каменотеса, решившего изваять шедевр.
— Какой? — вставая и откладывая бурдюк с вином, проворчал он.
— Неприятное — первым, я так скажу. То есть аспект Дендриш.
Стражник озадаченно уставился на Алюция, нахмурился. Сдержав вздох, тот пояснил: «Толстяк». Стражник пожал плечами и направился к нужной двери, забренчал ключами. Алюций поклонился в знак благодарности и вошел в камеру.
Аспект Дендриш Хендраль в тюрьме потерял, наверное, половину своего знаменитого веса, хотя по-прежнему оставался толстым. Он оскалился вместо приветствия. Маленькие глазки блестели в свете единственной свечи в нише над кроватью.
— Надеюсь, на этот раз ты принес мне что-то поинтересней?
— Думаю, да, аспект, — ответил Алюций.
Он взял у Двадцать Седьмого мешок, покопался внутри и вытащил большой том с тисненным золотом названием на кожаном переплете.
— «Заблуждение и вера: природа поклонения богам», — взяв в руки том, прочел аспект. — Ты принес мне мою же книгу?
— Не совсем. Пожалуйста, загляните внутрь.
Аспект открыл книгу и уставился на титульный лист. Алюций знал, что там написано от руки: «Напыщенность и высокомерие: природа учения аспекта Хендраля».
— Что это?! — возопил аспект.
— Я нашел эту книгу в доме лорда Аль-Аверна. Не сомневаюсь, вы помните его. Аль-Аверна называли «лордом чернил и свитков» из-за его ученых доблестей.
— Доблестей? Да он просто любитель, эпигон настоящих талантов!
— Он составил не менее определенное мнение о ваших талантах, аспект. Его критика ваших суждений о происхождении альпиранских богов весьма убедительна и, хочу добавить, отличается элегантностью слога.
Пухлые руки Хендраля безошибочно открывали книгу в нужных местах. Наконец он открыл главу, в особенности богато украшенную грациозным почерком Аль-Аверна.
— Я просто повторяю Карвеля? — яростно засопев, прочитал аспект. — Эта пустоголовая обезьяна обвиняет меня в отсутствии оригинальности?
— Я подумал, что вам это покажется забавным, — сообщил Алюций, раскланялся и направился к выходу.
— Подождите, — бросив опасливый взгляд на воларца снаружи, сказал аспект и не без труда встал. — У вас же наверняка есть новости.
— Увы, со времени моего последнего визита ничего в особенности не изменилось. Лорд Дарнел ищет сына на пепелище своего преступления, мы ожидаем вестей о славной победе генерала Токрева у Алльтора и столь же славном захвате адмиралом Мороком Мельденейских островов.
Аспект подошел ближе и выговорил едва различимым шепотом:
— И никаких известий о мастере Греалине?
Он всегда спрашивал об этом. Алюций уже оставил попытки выведать, с какой стати аспекту интересоваться кладовщиком Шестого ордена.
— Увы, нет. Все, как и раньше.
Странно, но неизменный ответ, похоже, радовал Дендриша. И сейчас он довольно кивнул и уселся на кровать, взялся за книгу и перестал обращать внимание на гостя.
Как всегда, аспект Элера была полной противоположностью брату по Вере. Элера встала и улыбнулась, приветствуя гостя, вытянула изящные руки:
— Алюций!
— Здравствуйте, аспект! — стараясь казаться спокойным, выговорил он.
У него каждый раз перехватывало дыхание, когда он видел ее грязный серый балахон, который не позволяли заменить, опухшую ногу, стертую кандалами. Но Элера всегда улыбалась и радовалась визитам Алюция.
— Я принес еще мази для вашей ноги, — водружая мешок на кровать, сообщил он. — На Дроверс-Уэй есть аптека. Конечно, она сгорела, но хозяин предвидел беды и спрятал товар в подвале.
— Сэр, вы, как всегда, изобретательны и предприимчивы. Спасибо!
Она принялась копаться в мешке, вытащила горшочек с мазью, сняла крышку и принюхалась:
— О, масло дерева корр и мед. Великолепно. Отличное средство.
Она снова запустила руку в мешок и выудила книгу.
— Мариал! — охнув, восхищенно воскликнула Элера. — У меня когда-то было полное собрание. Наверное, я ничего не читала уже двадцать лет. Алюций, вы так добры ко мне.
— Я стараюсь, аспект.
Она отложила книгу, посмотрела на него. Ее скудный рацион воды не позволял как следует умыться. Лорд Дарнел дал подробные четкие указания насчет того, как содержать узницу, — результат ее нелестных слов при первом и единственном визите лорда в тюрьму. Аспект Дендриш страдал лишь от ограниченной диеты и забвения, а Элеру приковали к стене цепью длиной в пару футов. Но Алюций не слышал от аспекта ни единой жалобы.
— Как ваша поэма?
— Медленно. Боюсь, наши смутные времена заслуживают лучшего хрониста.
— Жаль, — заметила Элера. — Мне так хочется ее прочесть. А как ваш отец?
— Шлет вам привет, — солгал Алюций. — Хотя в последнее время я редко вижу его. Он очень занят исполнением приказов лорда Дарнела.
— A-а. Передайте отцу мои наилучшие пожелания.
«Ну, хотя бы она после того, как все закончится, не назовет его предателем, — подумал Алюций. — Но вряд ли кто-то разделит ее мнение».
— Скажите, ваши блуждания никогда не приводили вас в южные кварталы?
— Увы. Там добыча не слишком велика, да и зданий мало осталось, чтобы оправдать усилия.
— Очень жаль. Там есть гостиница. Если мне не изменяет память, «Черный медведь». Если вам нужно приличное вино, то вы бы могли отыскать его там. Как я слышала, хозяин держал в секретном месте под полом коллекцию выдержанных кумбраэльских вин — чтобы, само собой, не тревожить зря королевских сборщиков податей.
Приличное вино. Все, что доводилось пробовать в последнее время, напоминало сильно прокисший уксус. Воларцы мало интересовались книгами, а вот вино закончилось в первую неделю оккупации. Потому поневоле приходилось, черт возьми, блюсти трезвость.
— Очень любезно с вашей стороны, аспект. Хотя я удивлен вашими познаниями в таких предметах.
— Целитель слышит многое. Люди выдают самые сокровенные тайны тем, кто может унять боль.
Элера посмотрела гостю в глаза и добавила со значением:
— Мой добрый сэр, я бы не стала слишком медлить с поисками хорошего вина.
— Я, э-э, не буду, — пообещал он.
Сторож постучал ключами в дверь и раздраженно заворчал.
— Мне надо идти, — забрав пустой мешок, сказал Алюций.
— Была рада вас видеть.
Она протянула руку, он опустился на колено, поцеловал ее — такой ритуал установился между ними в последние несколько недель. Когда Алюций поднялся, аспект сказала:
— Знаете, если бы лорд Дарнел был по-настоящему храбрым, он уже убил бы нас.
— И тогда против него взбунтовался бы весь фьеф, — заметил Алюций. — Даже у моего отца не хватит глупости на такое.
Она кивнула и улыбнулась.
Когда воларец закрыл дверь, из камеры донеслось слабое, но настойчивое:
— Обязательно отыщите вино!
После полудня лорд Дарнел послал за ним, и экспедицию в южный квартал пришлось отложить. Лорд фьефа занял единственное уцелевшее крыло дворца, сверкающее скопление мраморных стен и шпилей, торчащих из обугленных руин вокруг. На стенах тут и там крепились леса — каменщики пытались придать уцелевшему вид самостоятельного здания. Дарнел торопился стереть смущающее прошлое. Небольшая армия рабов денно и нощно трудилась, чтобы воплотить видение нового хозяина, расчищала руины дворца, устанавливала в саду краденые скульптуры, разбивала клумбы, на которых пока ничего не росло.
Алюция смущало собственное бесстрашие и безразличие всякий раз, когда он, к несчастью, оказывался вблизи лорда Дарнела. Дурной нрав лорда стал притчей во языцех, а что касается пристрастия к смертным приговорам, то старый король Мальций выглядел образцом милосердия по сравнению с Дарнелом. Но, несмотря на все презрение к Алюцию, Дарнел не трогал его. Само собой, пока отец Алюция не выиграет войну для лорда фьефа.
На страже у новой тронной залы Дарнела стояла пара самых широкоплечих его рыцарей в полной броне, жутко смердящих вопреки щедро вылитому на себя лавандовому маслу. Увы, пока еще ни один кузнец не справился с вонью, возникающей от долгого ношения доспехов. Дарнел сидел на новом троне — прекрасно исполненной резной конструкции из дуба и бархата с узорчатой спинкой семи футов высоты. Еще не коронованный официально, Дарнел поторопился собрать побольше королевских атрибутов. Главным среди них была корона Мальция, хотя она оказалась великоватой для головы лорда. Корона сползла на глаза, когда лорд подался вперед, чтобы приветствовать стоящего перед ним тощего, слегка оборванного типа в форме воларских моряков, с черным плащом на плечах.
Алюция пробрал озноб, когда он увидел человека за спиной моряка. Облаченный в черный эмалированный панцирь, командир дивизии Мирвек стоял, гордо выпрямившись и расправив плечи. Грубое, покрытое шрамами лицо не выражало абсолютно ничего — как всегда в присутствии лорда фьефа. Дарнелу Алюций нужен живым — а вот воларцу уж точно нет. Алюция слегка приободрил лишь вид отца, стоящего рядом с Дарнелом.
— Акула? — с тяжелым презрением выговорил лорд. — Вы потеряли флот из-за акулы?
Моряк застыл. Ах, что за лицо! Каково терпеть оскорбления от того, кого считаешь чем-то вроде привилегированного раба?
— Красная акула, — уточнил моряк на беглом, но подпорченном сильным акцентом языке Королевства. — Ею управляла эльвера.
— Эльвера? Надо же. Я думал, эта знаменитая Эльвера пыталась остановить генерала Токрева в Алльторе.
— Это не собственное имя, по крайней мере, в наши дни, — объяснил Мирвек. — Это значит ведьма или колдунья, как в старых легендах…
— Да я и волоска с задницы старой шлюхи не дам за ваши легенды! — буркнул Дарнел. — Зачем ты привел сюда этого побитого пса с безумными сказками о ведьмах и акулах?
— Я не лжец! — воскликнул покрасневший моряк. — Я свидетель тысяч смертей от руки этой суки и ее твари.
— Придержи своего пса, а то он получит урок кнутом, — предупредил Дарнел.
Моряк ощетинился — но смолчал, потому что Мирвек положил руку ему на плечо и, успокаивая, пробормотал что-то на воларском. Алюций скверно знал язык, но не сомневался: прозвучало слово «терпение».
— А, наш доморощенный поэт, — изрек Дарнел, наконец изволив заметить Алюция. — Тут у нас картинка, стоящая пары строф. Великий воларский флот по капризу ведьмы потопила благословленная Тьмой акула.
— Эльвера, — выговорил моряк и добавил что-то на воларском.
— Что он сказал? — устало спросил Дарнел у Мирвека.
— Рожденная огнем, — перевел командир дивизии. — Моряки говорят, ведьму родил огонь, потому что она обожженная.
— Обожженная?
— Ее лицо, — сказал моряк и показал на свое. — Тут все обожженное, отвратительно смотреть. Тварь, а не женщина.
— А я думал, что вы не суеверны, — заметил Дарнел и спросил у Алюция: — О поэт, может, вдохновенно скажете, что это предвещает для нашего общего дела?
— Милорд, похоже, Мельденейские острова не падут так уж легко, — равнодушно ответил он и заметил, как вздрогнул и напряженно посмотрел на него отец.
Но лорд Дарнел не разозлился.
— Ну да, — подтвердил он. — Наши союзники обещают так много, а потом не могут подчинить острова и шлют сюда псов, гавкающих чепуху.
Он указал пальцем на моряка и велел:
— Мирвек, убери его отсюда.
Когда воларцы вышли, Дарнел лениво махнул Алюцию рукой:
— Иди сюда, мой поэт. Я хотел бы выслушать твое мнение еще об одной побасенке.
Алюций подошел и преклонил колено перед лордом. Его постоянно терзало искушение отбросить всякую видимость уважения к идиоту на троне, но терпение Дарнела имело пределы. Даже и с таким отцом не стоило заходить чересчур далеко.
Дарнел подхватил округлый предмет, лежавший у основания трона, и кинул поэту:
— Вот, посмотри. Ведь знакомый, да?
Алюций подхватил брошенное, повертел в руках. Ренфаэльский рыцарский шлем, покрытый голубой эмалью, с несколькими вмятинами и поломанным забралом.
— Лорд Вендерс, — определил Алюций, вспомнив, что Дарнел подарил своей главной шавке лишние доспехи.
— Да, именно, — подтвердил лорд. — Его нашли четыре дня назад с арбалетной стрелой в глазу. Полагаю, ты без труда определишь причину его безвременной смерти.
— Красный брат, — стараясь не ухмыльнуться, ответил Алюций.
«Красный брат дотла сжег Урлиш, а наш могучий правитель ничего не смог поделать».
— Да, он самый. Забавно, но бунтовщики перебинтовали Вендерсу раны перед тем, как прикончить. А еще забавнее рассказ единственного уцелевшего из его отряда. Увы, бедняга недолго прожил. Лихорадка от раздавленной и воспалившейся руки — и конец. Но он поклялся Ушедшими, что весь отряд погиб под скальным обвалом, который вызвал толстый соратник нашего Красного брата.
«Греалин», — подумал Алюций и нарочито безразличным тоном осведомился:
— И в самом деле вызвал, милорд?
— Да, и, скажите на милость, самыми настоящими силами Тьмы. Сначала рассказы о об орденском брате, одержимом Тьмой, затем баллада о ведьминой акуле. Вам это не кажется странным?
— Определенно кажется, милорд.
Дарнел откинулся на спинку трона и внимательно посмотрел на поэта.
— Ты много общаешься с нашими дорогими уцелевшими аспектами. Они хоть раз упоминали нашего толстого брата и его Темные дары?
— Милорд, аспект Дендриш обычно просит книг и еды. Аспект Элера ничего не просит. Они не упоминали этого толстого брата, э-э…
Дарнел глянул на отца Алюция.
— Греалина, милорд, — ответил Лакриль Аль-Гестиан.
— Да, Греалин, конечно, — пробормотал лорд и снова посмотрел на поэта.
— Милорд, я вспомнил имя. Кажется, Ваэлин Аль-Сорна упоминал его, когда нам довелось быть вместе во время мятежа Узурпатора. Кажется, Греалин блюл погреба Шестого ордена.
Лицо Дарнела сделалось мертвенно-бледной маской — такое частенько случалось при упоминании владыки башни. Алюций хорошо знал это и надеялся таким образом отвлечь внимание, избежать каверзных расспросов. Однако сегодня лорда было не так легко сбить с мысли.
— Ну, кладовщик или нет, теперь он, скорее всего, просто груда пепла.
Дарнел сунул руку в карман шелковой мантии и швырнул Алюцию медальон на простой цепочке, закопченный, но целый.
— Слепой воитель. Разведчики твоего отца нашли это на пепелище поблизости от тела Вендерса. Это, несомненно, толстый орденский кладовщик либо сам Красный брат. Но вряд ли нам так повезло с Красным.
«Ну да, — мысленно согласился Алюций. — Тебе никогда не повезет».
— Наши воларские друзья крайне заинтересованы в любых сведениях о Темных дарах и платят огромные суммы за рабов, подверженных им. Представь, что воларцы сделают с твоими приятелями в Блэкхолде, если заподозрят их в знании о Тьме. Когда в следующий раз пойдешь к ним, покажи медальон, расскажи сказочку про обвал и сообщи мне дословно все, что они скажут по этому поводу.
Он встал и медленно подошел к Алюцию. Лицо лорда подрагивало, на мокрых губах блестела слюна. Дарнел был одного роста с Алюцием, но гораздо шире в плечах. Отчего-то Алюций совсем не боялся коренастого здоровяка, хотя тот был опытным убийцей.
— Этот фарс уже тянется слишком долго, — прохрипел лорд. — Я сегодня выеду со всеми рыцарями, чтобы выследить и прикончить Красного брата и освободить моего сына. А когда я покончу с Красным, скажешь своим дерьмовым приятелям-святошам, что я с удовольствием передам их нашим союзникам. Пусть те их освежуют заживо. В общем, пусть эта дрянь признается начистоту, аспекты они или нет.
