Часть третья

Вера Стенхоуп сидела на пледе, расстеленном на траве перед домом, глотала шампанское и вспоминала тот последний раз, когда видела Констанс Бейки живой. Ей очень хотелось рассказать об этом Рэйчел и Эдди, потому что она знала, что им нравилось слушать её истории. Может, это вкус во рту так живо воскресил в её памяти ту сцену, потому что в тот день они тоже пили шампанское. Хотя Констанс была так больна, что им пришлось держать ей стакан. Они устроили её на диване, подложив подушки, но к тому времени она была такой полной, что бока свисали с дивана, словно желе, и казалось, что она вот-вот потеряет равновесие и упадёт. Вера пришла в коттедж со своим отцом. Она привезла его на своей машине, потому что к тому моменту он тоже постарел. В предыдущую неделю она работала по ночам и была измотана. День с отцом всегда отнимал у неё много сил, но он был решительно настроен ехать и даже тогда, уже под конец своей жизни, мог навязать ей свою волю. Кроме того, ей не хотелось, чтобы он посещал Конни в одиночку. Она не столько беспокоилась за него, сколько из-за того, что он может затеять.

У её отца была зависимость. Она не говорила об этом женщинам, когда рассказывала истории о своём детстве в горах. Не описывала, как постепенно поняла, чего именно хотел отец, когда брал её на прогулку, когда показывал гнёзда жаворонков и каменок, заставлял её смотреть, как сокол нападает на добычу. Её отец был злостным и одержимым вором, кравшим птичьи яйца. Не так, как это делал бы школьник. Для него это было одержимостью и бизнесом. Это приносило ему доход на пенсии. Она постепенно пришла к пониманию того, что в детстве она была его прикрытием. Он отправлял её красть яйца даже в опасных местах, охраняемых смотрителями и окружённых забором под напряжением.

Молодому амбициозному следователю не пошло бы на пользу, если бы её отец попал под суд по обвинению в нарушении закона об охране природы и сельской местности, так что ей не нравилось, когда он отправлялся в горы один. Он клялся, что бросил собирать яйца, но она не верила ни единому его слову. Люди с зависимостью всегда лгут. И даже если это было правдой, Констанс Бейки всегда могла вертеть им, как ей вздумается. Она разделяла его пристрастие. Она, может, и была слишком старой и больной, чтобы бедокурить, но Гектор, отец Веры, был ей предан и сделал бы для старухи что угодно.

Шампанское было его идеей. «Угощение для старушки», – говорил он. Вера подумала, что он знал, что Конни умирает, и особенно старался обхаживать её, поскольку положил глаз на её коллекцию. Его собственная была весьма велика. Она была заперта в ящике красного дерева, спрятанном в уродливом деревянном шкафу в гостевой комнате, и каждое яйцо было заботливо укрыто в гнезде из ваты. Предполагалось, что Вера не знала об этом секрете, хотя почти каждую ночь он запирался в этой комнате, как похотливый старик с кучей порно.

Ещё когда Вера была ребёнком, он с вожделением глазел на коллекцию Конни и пускал на неё слюни. Даже после того, как вступил в силу закон об охране природы и сельской местности, коллекция была выставлена на всеобщее обозрение. Иногда Конни замечала, что Вера её рассматривает.

– Всё вполне законно, – говорила она, кашляя и задыхаясь, выталкивая слова, провоцируя Веру возразить ей. – Собрано ещё до выхода закона.

Но Вера видела, что в коллекции появлялось пополнение, и начала бы расследование, не будь Герман замешан в этом деле. Лучше не знать.

Итак, они были в Бейкиз, пили шампанское, потихоньку размышляя о том, как будет распределена коллекция Конни после её смерти, когда произошло вторжение, небольшая драма, необычайно взбодрившая старушку. По мнению Гектора, инцидент, возможно, помог ей продержаться ещё пару недель.

Какая-то женщина вбежала в сад и принялась стучать в стеклянные двери. В принципе, в этом не было ничего необычного. Прохожие иногда нарушали покой Конни, прося воды, показать дорогу или даже воспользоваться туалетом. Порой Конни была милостива, но чаще всего гнала их прочь. Однако эта женщина была неистова. Она стучала в дверь, молотя кулаком так, что Вера испугалась, что та сломает стекло и порежется.

Была весна. Снег в тот год был глубокий, недавно растаял, так что ручей был полноводен и бежал быстро. Вера слышала шум воды даже сквозь истеричные слова женщины, пока открывала ей дверь.

Со своего места на диване Конни не могла полностью видеть сад и, боясь пропустить волнительное событие, приказала Вере провести посетительницу в комнату. Больная, страдавшая от скуки, она предчувствовала развлечение. Женщине было немного за тридцать, и она казалась неподходяще одетой для прогулки в горах. Она была накрашена, в легинсах, белых туфлях на каблуке. Слова вылетали бессмысленным потоком.

– В чём дело, милая? – прохрипела Конни, источая беспокойство. – Эта леди – офицер полиции. Я уверена, она сможет помочь.

После этих слов женщина взяла Веру за руку и потащила её на улицу, чтобы та присоединилась к поискам её ребёнка. Вот в чём было дело – пропал ребёнок двух лет. Они приехали из Киммерстона посмотреть на ягнят. Женщина, которую звали Бев, считала их очень милыми, и Гэри, её новый мужчина, предложил приехать сюда на день. Они припарковались на дороге прямо перед воротами во двор фермы Блэклоу и устроили пикник. Дул холодный ветер, так что они остались в машине, где пригревало солнце. Они разрешили Ли поиграть снаружи. Что с ним могло случиться тут, на природе? Это же не город с извращенцами и сумасшедшими, прячущимися за каждым фонарём. Да?

Наверное, они заснули, сказала Бев. Вера, отметив взъерошенный вид женщины, решила, что это эвфемизм для чего-то более энергичного. Когда они выглянули вновь, Ли пропал.

Вера вернулась с Бев к машине, всё время уверяя её, что мальчик уже наверняка вернулся. Но в машине его не оказалось. Гэри, похоже, был приятным парнем и искренне расстроился. Он был очень молод. На улице он скорее сошёл бы за старшего брата Ли, чем за потенциального отчима.

– Я кричал, пока не охрип, – сказал он. – И сигналил. Не знаю, что ещё сделать.

Вера оставила их там, вернулась в Блэклоу и заставила Даги вызвать поисковый отряд. Когда она вернулась в Бейкиз, Конни настояла, чтобы ей описали всё произошедшее. Мальчика, парня, материнские слёзы. Они с Гектором, казалось, достигли взаимопонимания в отсутствие Веры, поскольку через пару дней коллекцию яиц хищных птиц доставили в их дом в Киммерстоне. На следующий день после того, как её отец умер, Вера сожгла их все, даже не открыв ящики, чтобы взглянуть, на большом погребальном костре в саду вместе с его записными книжками.

В истории пропавшего ребёнка не было счастливого конца. По сути, конца вообще не было, потому что мальчика так и не нашли и не нашли даже тело. Однако история получила печальный и гротескный эпилог.

Один егерь, похоже в своих личных целях, написал в местную газету предположение, что Ли мог унести ястреб и скормить его птенцам. Ястребы – злобные и опасные птицы, их необходимо отстреливать, написал он. Бестолковым консерваторам лучше дать егерям спокойно делать свою работу.

Письмо было настолько безумным, что Вера заподозрила, что за ним могла стоять Конни. Она любила подобные шутки и могла провернуть это при помощи Гектора. Но Беверли вцепилась в это объяснение и подлила масла в огонь, внезапно вспомнив, что огромная мощная птица действительно парила над головой Ли, когда он играл. Пресса подхватила эту историю и разошлась по полной. Случай стал английским аналогом австралийской истории про динго. Беверли заработала достаточно денег на фотографиях и интервью, чтобы купить Гэри новую машину и свозить его на каникулы на Кипр.

Вера считала, что маленький мальчик, должно быть, побрёл к ручью, пока взрослые развлекались в машине, и его унесло течением. Это было единственным разумным объяснением. Теперь, попивая шампанское в душный летний день, она подумала, что это удивительное совпадение. Две смерти – потому что тот мальчик, конечно же, умер – почти в одном месте, и их разделяют годы.

Она подумала, что Рэйчел могла бы развлечь история о ястребе и егере, но ей так и не довелось её рассказать, потому что Джо Эшворт вышел из дома с серьёзным выражением лица и сообщил им о втором убийстве. Полностью побив её историю, пришлось ей признать.

В машине Вера вопила по рации как сумасшедшая, ругалась, пытаясь разобраться в происходящем. Поговорить с ней было невозможно. Никто ничего не понимал. Такого не должно было произойти. Она надеялась, что убийца вернётся. Не видела другого пути продолжения расследования. Но в Бейкиз. На её территорию. Не в Ленгхолм.

Она свернула с дороги из Ленгхолма на Авеню и увидела Энн Прис, сидевшую на поросшем травой берегу сбоку от дороги, серое одеяло на плечах, в руках зажата кружка. Шёл дождь, и волосы Энн выпрямились и слиплись от воды. Она смотрела перед собой. Вера подумала, что она похожа на бродягу, который получил свою миску бесплатного супа.

Молодой полицейский перекрыл ей путь, потом узнал её и пропустил вперёд. Она остановилась возле Энн, опустила окно и крикнула:

– Какого черта вы тут делаете? – Облегчение придало её голосу злости.

Полицейский, не понимая, что происходит, сказал:

– Это миссис Прис. Она обнаружила тело.

Вера вылезла из машины.

– Мы знакомы.

Не обращая внимания на полицейского, она уселась на траву. Все её вопросы были обращены к Энн.

– Ну? Я думала, это вечеринка в честь дня рождения ребёнка. Не думала, что вы там что-нибудь отмочите.

Энн повернулась и посмотрела на дом. Полиция перекрыла дорогу. Машины скапливались на подъезде, пытались развернуться и вызывали хаос и смятение. Кто-то выходил из машин и таращился по сторонам.

– Вы не хотите пройти в машину? – мягко спросила Вера.

– Нет. – Энн резко покачала головой. – Если вы не против, мне нужен воздух.

– Где ваш муж?

– Бог знает. Наверное, всё ещё пьёт шампанское и развлекает народ.

– Что произошло?

– Мне было скучно. Не моё это. Разбалованные акселераты, и дети не лучше.

Вера с пониманием улыбнулась и кивнула, поддерживая разговор.

– Я говорила с Робертом. О его семье. Он спросил о Грэйс, а потом сказал что-то о том, что она была похожа на отца. Что им обоим нужна помощь. Как будто он недавно видел Эдмунда. Так что мне стало интересно…

– Не чувствовал ли он себя достаточно виноватым, чтобы предоставить брату помощь, в которой тот нуждался?

– Что-то в этом духе. И я знала, что этот дом пустовал с тех пор, как Невилл Фёрнесс съехал. То есть я не собиралась вмешиваться, но это было по пути домой, и мне было любопытно.

– Вы должны были известить меня, – сказала Вера. – Но я, скорее всего, сама сделала бы то же самое.

– Дверь кухни была не заперта.

– Где он был?

– В гостиной, лежал на диване. Сперва я решила, что он просто пьян. На кофейном столике стояла пустая бутылка из-под виски. Но пьяные ведь довольно шумно спят, разве нет? А он не храпел. И выглядел спокойным. Ну, то есть не было никакой крови. Вы думаете, он покончил с собой? – Прежде чем Вера успела ответить, она добавила: – Я правильно поняла, что это был Эдмунд? Он выглядел подходяще по возрасту, но я никогда его не встречала.

Вера взглянула на полицейского, тот кивнул:

– Брат его опознал.

– В доме был кто-то ещё? – спросила Вера.

– Нет! По крайней мере, я никого не видела и не слышала. Я не поднималась наверх.

– Что вы сделали?

– Выбежала как можно быстрее. Я знаю, что это глупо, но я не могла на него смотреть.

– В доме был телефон?

– Я не останавливалась, чтобы проверить. Я подумала об этом, когда оказалась на улице, но не смогла вернуться назад. Не могла решить, как лучше. Думаю, это был шок. Мой мозг как будто был заторможен. Я постучала в дверь соседнего дома, чтобы позвонить вам, но там никого не было. Я не хотела возвращаться в Холл. Все эти люди, которые пьют и смеются. Так что я побежала к телефонной будке в деревне и набрала 999. Потом я вернулась сюда, чтобы дождаться полиции.

– Что будете делать теперь? Мы можем найти вашего мужа. Отвезти вас домой.

– Боже. Я не могу сейчас видеть Джереми. Можно мне вернуться в Бейкиз? Провести последнюю ночь там, как и собиралась?

– Не вижу причин отказывать. Если вы выдержите Эдди, которая примется вас опекать. Она и Рэйчел всё ещё там, с Джо Эшвортом. Я распоряжусь, чтобы вас подвезли. – Она пошла прочь, потом обернулась. – Вы видели кого-нибудь, когда заходили в Ленгхолм позвонить?

– Почему вы спрашиваете? Вы мне не верите?

– Не в этом дело. Вы не видели никого незнакомого? Что-то необычное?

Энн покачала головой.

– А пока ждали здесь нашего приезда?

– Проехала пара машин. Люди, уезжавшие с вечеринки пораньше. В основном с детьми. Но немного. Только начался салют.

Вера почти дошла до машины, потом посмотрела на перекрытую Авеню и решила, что лучше пройдётся.

Молодой полицейский по-прежнему стоял перед домом из красного кирпича, ничем не примечательным.

– Хотите зайти внутрь?

– Нет, – сказала она. – Не хочу там топтать своими ножищами, пока эксперты не закончат. Я больше узнаю от живых.

Она застала Роберта и Ливви Фулвелл в разгаре ссоры. Вечеринка почти закончилась. Несколько заматерелых гуляк стояли под импровизированным навесом, образованным крышей наполовину сдувшегося замка. У них была бутылка вина, которую они передавали друг другу. На земле уже появлялись лужи, и прислуга безрадостно собирала столы и складывала стулья.

Никто не остановил Веру, пока она шла к дому, а она бывала там достаточно часто, чтобы сориентироваться. Роберт и Ливви были на кухне. Она услышала их раньше, чем увидела.

– Как ты мог быть таким идиотом! – орала Ливви. – От него одни проблемы. От него всегда были проблемы. Твоя мать об этом знала.

– Я не думаю, что сейчас подходящий момент, чтобы так говорить. Совершенно неуместно. – Роберт был упрям, но слегка оправдывался. – Мой брат мёртв, бога ради. Обычно люди проявляют хоть немного сочувствия.

– Ох, да брось.

Вера подошла к двери, чтобы её открыть, и увидела, что Ливви сидит, откинувшись на спинку стула – поза, выражавшая недоверие.

– Он был моим братом. Я не мог ему отказать.

Ливви приблизилась к мужу.

– Разве ты не видишь, что ты натворил? До сих пор нам удавалось дистанцироваться от того происшествия на холме. А теперь твой идиот-брат убил себя в одном из наших коттеджей. Здесь повсюду будет пресса. Ты что, не понимаешь, как это скажется на нас? На мальчиках?

Вера выступила вперёд.

– Мы не знаем, было ли это самоубийством. Пока не знаем. Разве что вам известно что-то, чего не знаю я.

Ливви резко повернулась. На один восхитительный миг Вера решила, что та сорвётся и на неё, но ей удалось сдержаться.

– Инспектор Стенхоуп. Что вы сказали?

– Ничего. Только то, что я не знаю, что произошло. Не могу делать поспешных выводов. Возможно, речь идёт о естественных причинах.

– Это возможно? – Ливви уцепилась за соломинку. Вера не стала возражать. Она пожала плечами.

– Он был заядлым пьяницей, – сказала она.

– Да. – К Ливви почти вернулось самообладание. – Насколько я понимаю. – Она встала, царапнув стулом по каменному полу. – Мы как раз собирались пить чай, инспектор. Хотите?

«Лучше уж вина, – подумала Вера, – если оно ещё осталось». Но изобразила благодарность.

– А то! – сказала она, нарочито усиливая шотландский акцент. – Чай – самое оно.

Ливви поставила чайник на горячую плиту. Чайник зашипел.

– Только не говорите, что готовите сами, – продолжила Вера, разыгрывая изумление. – Мне казалось, что в таком месте должна быть прислуга.

Ливви поглядела на неё, не вполне уверенная, что та говорит серьёзно, и решила, что ответить уклончиво будет безопасней всего.

– О, мы все тут часть одной команды. Все снаружи, убираются. И мы тоже не сидим сложа руки.

– Очень мило. – Вера вытянула ноги. На них были засохшие брызги грязи, оставшиеся после того, как она прошла по лужайке. – Вероятно, это большое горе для вас, мистер Фулвелл. Сперва ваша племянница, потом брат, и всё это рядом с вами.

– Всё так. – Он бросил обвиняющий взгляд на Ливви, но та не обратила внимания.

– Когда вы в последний раз видели брата живым?

– Этим утром.

– Получается, вы знали, где он скрывался?

– Да. Мне следовало сообщить вам. Возможно, тогда… Но я не мог ему отказать. Не после того, что произошло с его дочерью.

– Во сколько вы его видели?

– Я дважды ходил туда. В десять я отнёс ему кое-что из еды. А потом вернулся в районе одиннадцати тридцати.

– Почему? Разве это не рискованно? Если вы хотели сохранить его местопребывание в тайне, было бы логичнее свести посещения к минимуму.

– Днём было не так уж рискованно. Соседская семья в это время обычно отсутствует. Но да, я старался не заходить слишком часто. Не только потому, что боялся, что меня увидят. Я не знал, что ему сказать.

– Тогда почему сегодня вы приходили дважды?

– Он мне позвонил. Сюда. Полное безумие. Он сказал, что ему отчаянно нужно выпить. Даже говорил о том, чтобы пойти в паб в деревне. Я считал, что он совершает ужасную ошибку, прячась от вас, и постоянно старался убедить его сдаться полиции. Но мне совсем не хотелось, чтобы он пришёл в этот дом сегодня и закатил скандал.

«Конечно, не хотел, – подумала Вера. – Эта красотка была бы вне себя от ярости».

– Так что вы принесли ему бутылку виски.

– Да. Я не знаю, почему он вдруг был так взбудоражен. Раньше он был спокойный. Мне почти удалось убедить его пойти в полицию.

– Вы сказали, что он звонил. Вы оставили телефон подключённым?

– Да.

– Мог он с кем-то поговорить? Могла ли смена его настроения объясняться этим?

– Он не стал бы звонить кому-то ещё. В конце концов, он был параноиком. Он никому бы не рассказал, где находится.

Ливви резко поставила чайник на стол.

– Послушайте, – сказала она. – Он был ненормальным. Психически неуравновешенным. Настроение скакало то вверх, то вниз, как йо-йо. Поэтому мать Роберта и не смогла с ним справиться. Поэтому он и кончил взаперти в Сент-Никсе.

Вера проигнорировала её.

– Он никак не намекнул вам, почему вдруг так расстроился?

– Он говорил не слишком связно, и, по правде сказать, мне не очень хотелось знать. То есть я свой долг выполнил, предоставил ему жильё. Он много говорил о предательстве. Как я и сказал, это граничило с паранойей.

– То, что вы параноик, не значит, что за вами не следят. – Вера оскалила зубы. Никто больше не улыбнулся. Она наблюдала за тем, как Ливви разливает чай по голубым чашкам. – Вы можете оставить мой в чайнике чуть подольше, милочка. Мне нравится чувствовать, что я пью. Он жил здесь с тех пор, как ушёл из ресторана?

– Боже, нет. – Роберт ужаснулся. – Я бы не смог так долго выдерживать напряжение.

– Тогда с какого момента?

– Сперва он отправился к Нэнси Дикин. Вы когда-то расспрашивали меня о ней. Я точно не знаю, что заставило его дать оттуда дёру. Что-то его напугало. Когда обнаружили тело его дочери, он казался довольным тем, что остаётся в ресторане.

– Вы с ним тогда связывались?

– Разумеется. – Вопрос неприятно удивил Роберта. – Чтобы выразить соболезнования, всё такое. Мне показалось, что он очень хорошо держится.

– Вы до этого регулярно общались?

– Нет, но в такой момент нужно сделать усилие.

– Почему он ушёл из дома Нэнси?

– Две женщины, работавшие с Грэйс, заходили туда. Задавали вопросы. Он подумал, что их послали вы, так что связался со мной.

– Так, так, – сказала Вера. – Действительно паранойя. Как вы доставили его сюда?

– Я привёз его как-то раз на машине, поздней ночью. Никто не видел.

– И вы считали это временной мерой, пока не убедите его поговорить с нами?

– Именно так. Да.

– Кто знал, что вы ему помогали?

– Нэнси Дикин. Я больше никому не говорил. Даже Ливви. Не хотел её втягивать.

«Как бы не так, – подумала Вера. – Ты её боишься».

– Мог кто-нибудь случайно обнаружить, что он там?

– Не представляю. Все в усадьбе знали, что дом пустует. Он бы не открыл дверь торговцу или посетителю. – Роберт замолчал. – Послушайте. Я кое-что хочу сказать. Я не стал бы ему помогать, считай я, что он убил свою дочь. Если вам так кажется, то вы всё неправильно поняли. Он был опустошён. Говорил о том, что это его вина, но это не значит, что он её задушил. Он говорил, что должен был её защитить. Он никогда не был хорошим отцом. И он был напуган. Вот почему он был в таком состоянии в то утро.

– Но кухонная дверь была открыта. Если выяснится, что он убит, выходит, он сам впустил убийцу.

– Мне всё равно. – Столкнувшись с двумя агрессивными женщинами, Роберт ощетинился. – Может, я в последнее время и нечасто с ним виделся, но мы были братьями. Мы выросли вместе, и я вам говорю, что он был напуган.

Когда Вера вернулась в Бейкиз, было уже поздно, но она подумала, что женщины, должно быть, ещё не легли. Им наверняка захочется узнать, что случилось. Не то чтобы у неё было что им рассказать, даже если бы она захотела поделиться информацией. Патологоанатом хоть и был её старым другом и скорее других коллег высказал бы своё мнение после первого осмотра, но даже он говорил с осторожностью.

Она подловила его, когда он вышел из коттеджа, направляясь к своей машине, и они встали поговорить, укрывшись под его огромным чёрным зонтом.

– Ничего очевидного, – сказал он. – Не заколот и не задушен.

– Значит, не как его дочь.

– Нет.

– Но у тебя должны быть какие-то предположения.

– Самый вероятный сценарий на данный момент? Что он напился до бесчувствия.

– И это его убило?

– Это облегчило задачу убийце.

– Ты считаешь, что это убийство?

– Я сейчас работаю в этом направлении. – Он помолчал. – Моя интуиция. Если ты веришь в интуицию.

– Я верю в твою.

– Я не удивлюсь, если обнаружится, что он задохнулся, умер от удушья. Ты же понимаешь, что пока я просто размышляю вслух?

– Как?

– Я не ясновидящий. – Но он не выглядел раздражённым. Он спокойно стоял, пока дождь барабанил по его зонту. Вера подумала, что его дома тоже никто не ждёт. Он спросил: – Ты была внутри?

– Пока нет.

– Дом был частично обставлен. Похоже, так его сдавали работникам. Есть гарнитур мягкой мебели из трёх предметов с парой разбросанных подушек. Это могли сделать одной из подушек. Но следов борьбы нет. Он едва ли понял, что происходит.

– Спасибо, – сказала она. – А время смерти?

– Тут я никогда не даю гарантий.

– Я знаю.

– После полудня, но до пяти. Я правда не могу сказать точнее. Это всего лишь догадка.

– Поняла.

Он был худощавым мужчиной лет шестидесяти, всегда в тёмном костюме и с мягкой речью, внушавшим доверие, словно семейный гробовщик. Однажды он сказал Вере, что служит церковным старостой в маленькой пресвитерианской церкви. Насколько ей было известно, никакой другой семьи у него не было. Будет ли этого достаточно, когда он уйдёт на пенсию?

Он проводил её к машине, держа над ней зонт, хотя она уже и так вымокла, пока шла от дома. При этом сам он остался без зонта, и дождь стекал ему по шее.

– Я сообщу, как только появится что-то определённое.

– Я знаю, – ответила она. Она коснулась рукой его руки, когда полезла в сумку за ключами.

Как она и ожидала, в Бейкиз всё ещё горел свет. Никто не догадался задёрнуть занавески, и она ощутила прилив злости на Джо Эшворта или того, кто его заменял. Женщины, сидевшие в доме, были лёгкой мишенью для любого, кто мог притаиться в саду или в холмах за домом. Потом она подумала: «Ведь это я сделала их мишенью. По сути, к этому сводилась моя стратегия».

Она была так убеждена в своей правоте. Она знала, что убийство как-то связано с разработкой карьера. Нутром чуяла. Она выросла в этой местности, с людьми, влюблёнными в неё, и ей казалось, что она понимала. Убийца виделся ей психом со странной одержимостью этим пейзажем, или этими женщинами, или и тем и другим. Она думала, что, если они останутся здесь, он вернётся. Не сможет устоять. Но, очевидно, она ошиблась. Ей придётся начать сначала, непредвзято. Значит, нужно работать. Работать намного больше обычного, и она не была уверена, что справится.

Она припарковала машину во дворе и вошла через кухню. Мокрые сандалии хлюпали по полу, так что она сняла их на пороге и прошла дальше, оставляя на линолеуме влажные следы. Стук дождя по крыше и окнам, видимо, поглотил шум её машины, потому что она застала их врасплох. Они сидели за столом, играя в карты. Джо Эшворта сменил констебль в форме, и у него тоже были карты. Они обернулись, словно застыв на мгновение, освещённые мягким светом торшера.

Вера прошла через комнату к панорамным окнам и задёрнула занавески.

– Так намного уютнее, – сказала она. И добавила: – Осталась ли ещё выпивка? Я бы прикончила стаканчик скотча.

Эдди плеснула немного в бокал.

– Миссис Прис, наверно, рассказала вам о случившемся.

– Что Эдмунд мёртв, – ответила Рэйчел. – Значит, всё кончено? Он убил Грэйс, потому что она не стала бы лгать ради него, чтобы остановить разработку, а теперь покончил с собой.

– Рано судить.

Что бы патологоанатом ни сообщил ей, это было конфиденциально. Она, может, и болтушка и чаще нарушает правила, чем следует им, но эту информацию передавать не стоило.

– Но его же не могли убить?

«Они праздновали, – подумала Вера. – Не слишком шумно, потому что это было бы нехорошо в свете гибели двух человек. Но они действительно считают, что всё кончено. Дело закрыто. Больше не надо оглядываться через плечо в горах и посматривать в зеркала машины по дороге».

– Послушайте, – сказала она. – Нельзя сказать точно, пока врач не проведёт все исследования. Я должна исходить из того, что это смерть при подозрительных обстоятельствах, пока не будет доказательств обратному. Иначе часы, даже дни расследования будут потрачены впустую. Так что придётся задавать вопросы. У вас, конечно, тоже есть вопросы.

– Что он там делал? – спросила Эдди.

– Прятался, хотя мы не совсем уверены почему. Мы не рассматривали его всерьёз как подозреваемого, пока он не исчез.

– Может, чувство вины, – заметила Эдди. – Если он убил свою дочь.

– Может. – Вера взглянула на Энн и Рэйчел. Ей хотелось их подбодрить. Она чувствовала себя виноватой за то, что пришлось положить конец их празднику. – Он был у Нэнси Дикин, когда вы пришли туда поговорить с ней.

– Не может быть! – Ей удалось их удивить. Они изумились двуличности старушки. – Наверное, он всё это время был в ванной. Неудивительно, что она не хотела, чтобы мы поднимались наверх.

– Я слышала шум, но решила, что это попугай.

– Он поэтому переехал к усадьбе? – спросила Рэйчел. – Потому что мы приходили к Нэнси?

– Возможно.

– В таком случае мы могли спровоцировать его смерть. По крайней мере, там у него был кто-то, кто за ним приглядывал.

– Это не ваша вина, – сказала Вера. – Это я попросила вас пойти. – Она перегнулась через стол. Они сбросили свои карты, и те лежали на столе веером. – Теперь слушайте. Я должна действовать исходя из того, что Эдмунда убили. Это не значит, что так и было, но я вынуждена это предполагать. Вы понимаете?

Они кивнули.

– Когда Рэйчел подумала, что Белла и Эдмунд могли быть знакомы, что они могли находиться в больнице в одно и то же время, я не воприняла это всерьёз, потому что это не казалось существенным. Жертвой была Грэйс. Эдмунд с ней почти не общался. Однако теперь это может быть важнее. Возможно, Рэйчел была права всё это время. Вы можете вспомнить, не говорила ли Белла что-нибудь, что могло бы их связать?

– Нет. Откуда? Я даже не знала, что она была в больнице, до её самоубийства.

– Я имею в виду, недавно. Что-то, что могло бы заставить предположить, что Белла и Эдмунд общались?

– Нет, она никогда не упоминала о друзьях. Кроме старых знакомых Даги в Ленгхолме, но она не была близка ни с кем из них.

– Но ведь должна она была хоть иногда покидать ферму.

– Она ездила в Киммерстон по средам. День покупок. Тогда она закупалась по полной. И всегда обедала в кафе, чтобы побаловать себя. Социальная служба присылала кого-нибудь посидеть с Даги, пока её не было дома.

– Куда она ходила на обед, пока бывала в городе?

– Я не знаю. Думаю, в «Белый олень», как все остальные фермеры.

Вере представились Белла и Эдмунд, сидящие в мрачной обеденной зале. Конечно, они не стали бы там встречаться. Если Белла ценила конфиденциальность. Ведь там их мог увидеть любой из фермеров, друзей Даги.

– Нет. – Рэйчел прервала её раздумья. – В районе, куда она ходила, есть кофейня. Я помню, как однажды, когда я была в Бейкиз, она вернулась из города и забежала на чай и поболтать, но печенье есть не стала. Сказала, что съела самое большое безе в своей жизни. В этой кофейне готовили лучшие безе из всех, что она когда-либо пробовала. – Рэйчел замолчала. – Это казалось такой мелочью.

– Такова большая часть моей работы. Мелочи. Разговоры и сплетни. Вот в чём я чертовски хороша. – Вышло достаточно уверенно, но самой Вере показалось неискренним. – Расскажите мне ещё раз, что произошло, когда вы в последний раз отправились на встречу с Чарльзом Ноблом.

– Мы же вам рассказывали.

– Ладно, я невнимательно слушала. Это не казалось важным. Эдди?

– Белла звонила за неделю до своей смерти и попала на жену Чарли, Луизу. Луиза пообещала передать Чарльзу, что Белла с ним связывалась, но сделала это намного позже, только когда мы пришли в первый раз. Белла сказала, что перезвонит.

– Но больше они от неё вестей не получали?

– Так они утверждают.

– Думаете, они могут лгать?

– Я не знаю. У меня сложилось впечатление, что Луиза не хотела, чтобы Чарли рассказывал мне о звонке. Возможно, они оба сожалели об этом. Они не особенно хотели с нами общаться. И кажется странным, что Белла не перезвонила.

Энн молча слушала. Потом встала. Она казалась очень тонкой и высокой в свете лампы. Тени падали на её лицо, удлиняя лоб.

– Простите, – сказала она. – Я очень устала. Я пойду спать.

– Конечно!

– Возможно, завтра мы не увидимся. Я рано уезжаю.

– Я буду на связи, – сказала Вера.

– Ещё вопросы?

– О, всегда есть ещё вопросы. И вы двое тоже завтра уезжаете, – сказала Вера после того, как Энн вышла из комнаты, после того, как до них донеслись её шаги на лестнице. – Здесь будет пусто. Не останется никого, только призрак Конни. – Она неловко замолчала, пытаясь деликатно сформулировать свой вопрос Рэйчел, потом решила, что быть грубоватой и искренней – больше в её стиле, и перешла сразу к делу: – Вы планируете снова увидеться с мистером Фёрнессом?

– Почему вы спрашиваете?

– Потому что вам следует знать, что у меня есть вопросы и к нему.

– Как он может быть связан со смертью Эдмунда?

– Никак. Наверное. Помимо того, что раньше он жил в том доме. И, если верить Роберту Фулвеллу, никто не помнит, чтобы он возвращал свои ключи.

Наступила тишина.

– Кого мы обманываем, – произнесла Рэйчел. – Эдмунда убили.

Вера не ответила.

Вера проснулась рано, как раз перед тем, как первый эдинбургский поезд прогремел вдали. Она подождала, пока он просвистит мимо, сотрясая оконные рамы в спальне, прежде чем встать. Поезд её не разбудил. Она выросла рядом с поездами, помнила пар, тележки с бидонами молока на платформе, плетёные клетки с почтовыми голубями, которые приносили старики в твидовых кепках.

Вера не знала, почему Гектор купил этот дом у железной дороги вскоре после её рождения. Никогда не спрашивала. Узловая станция, которую закрыли много лет назад, обслуживала деревню в полумиле отсюда и окрестные фермы. Их дом, из серого камня, с маленькими окнами, стоял последним на улице. Она полагала, что ему это подходило. Достаточно близко к холмам для вылазок за птичьими яйцами, и, когда поезда ещё останавливались, отсюда было всего двадцать минут до Киммерстона, где он преподавал в средней школе. По своей натуре он был отшельником. Она не могла себе его представить в аккуратном новом районе, поддерживающим беседу об ипотечной ставке или последних моделях автомобилей.

Когда она повзрослела, ей пришло в голову, что он приехал сюда из-за семьи Грегори. Мистер Грегори был начальником станции, и его жена присматривала за Верой, пока та не выросла достаточно, чтобы самой приходить домой из школы и готовить отцу чай, когда прибудет его поезд. Наверное, с миссис Грегори была какая-то договорённость до того, как они переехали. Ничего такого не говорилось, но Вера воображала, что мистер Грегори мог быть одним из братства коллекционеров яиц. Было в нём что-то педантичное, дотошное. И Гектор точно был не прочь жить у железной дороги. Как-то она застала его за написанием номеров поездов в один из его блокнотов для наблюдения за птицами.

Вере нравилась миссис Грегори. Она была мягкой женщиной с материнскими манерами, все её дети выросли и женились. Даже когда Гектор прекратил платить миссис Грегори за то, чтобы та присматривала за Верой, Вера считала вокзал вторым домом. Когда узловую станцию закрыли и Грегори переехали, она плакала, но всегда тайком от Гектора.

Она выбралась из кровати и отдёрнула шторы. Её комната выходила не на дорогу, а на долину перед горами. Сейчас трава была высокой, в ней виднелись лютики и клевер. Дождь перестал, но всё было мокрым и сверкало на солнце. Она посмотрела на часы. Шесть. Слишком рано, чтобы звонить Джо Эшворту. Пока что.

После отъезда Грегори на вокзале несколько раз менялся начальник. Недавно заступила пара лет сорока, чем-то смахивающие на эзотеристов. Они купили поле по другую сторону улицы и выращивали овощи, держали животных. Из окна Вере было видно козу на привязи и курятник за проволочной сеткой. Кукарекал петух. Может, это и разбудило её.

Она лежала в ванне и планировала свой день. Ванная комната имела тоскливый вид, но Вера к ней привыкла. Ванна была со сколами, эмаль отходила. Стены были облицованы белой плиткой с сероватым цементом. Мёртвые мухи застряли в стеклянном плафоне с узором под изморозь. Кроме сжигания содержимого шкафа из гостевой комнаты, она не внесла никаких изменений в дом со смерти отца. Планы были, но ничего не поменялось.

Когда она оделась, было десять минут седьмого, и она подумала, чёрт с ним. Даже если он ещё не проснулся, пора вставать.

Джо Эшворт ответил сразу, но ошарашенным голосом человека, разбуженного посреди сновидения.

– Я тебя разбудила? – спросила она.

– Да. – Он был краток. Раздражаться было не в его духе.

– Мне казалось, дети встают рано.

– Он не спал всю ночь из-за зубов. Мы только что снова его уложили.

– Извини, – сказала она. Она действительно сожалела, даже если в голосе этого не слышалось.

– Чем могу помочь?

– Есть кое-что, с чем я бы хотела разобраться сегодня утром. Ты можешь подъехать в Холм-Парк? Начать составлять список людей, присутствовавших там вчера днём. У Ливви Фулвелл он должен быть. Посмотри, не встретится ли знакомых имён.

– Например, чьих?

– Кого угодно, связанного с карьером. Годфри Во, Питера Кемпа, Невилла Фёрнесса. Они знакомы с Фулвеллами по работе. Возможно, их пригласили.

– Разве миссис Прис не сказала бы, если бы видела их?

– Я не спрашивала. Она всё ещё в сильном шоке. И там была целая толпа. Она могла бы и не заметить.

– Могу я спросить, чем займётесь вы?

– Я? Я отправлюсь за кофе.

Прошлой ночью она попросила офицера навестить Рода Оуэна. Он поддерживал Эдмунда больше, чем семья, и заслуживал того, чтобы его лично известили о смерти. Она полагала, что рестораторы поздно ложатся и поздно встают, и решила проявить небывалое уважение – позвонить после завтрака.

Впрочем, когда он ответил, голос звучал бодро, по-деловому:

– Ресторан «Огни гавани».

Она начала называть своё имя, но он, похоже, узнал её голос и перебил:

– Есть новости?

– Пока нет. Но есть вопрос. У Эдмунда был постоянный выходной?

– Да. С самого начала. С тех пор как он снова стал работать здесь после выписки из больницы. Его жизнь была не особенно размеренной, но этого он придерживался. Что-то вроде суеверия, думаю.

– Какой это был день?

– Среда.

– Вы знаете, чем он занимался?

– Ничего конкретного, но он всегда уходил из дома. Даже если он был в запое, то всё равно обычно приводил себя в порядок, брился. Он выходил из квартиры примерно в десять тридцать.

– Неужели он работал на вас все эти годы и ни разу не упомянул, куда уходит?

– Я не спрашивал. Не моё дело. Это ведь могло быть каким-то лечением? Чем-то личным.

– Должно быть, это было где-то неподалеку, потому что Эдмунд не водил. Если бы он лечился, проходил реабилитацию, разве это происходило бы не в Сент-Никсе?

– Он точно не ездил в больницу. Он говорил мне, что его до сих пор в дрожь бросает, когда он проходит мимо, и он ни за что не стал бы туда возвращаться. Вообще не думаю, что это было где-то в городе. Однажды я видел его в очереди на автобусной остановке рядом с гаванью.

– Вы знаете, куда следовал тот автобус?

– Вы шутите? Это было много лет назад. Даже если бы я тогда обратил внимание, сейчас бы уже не вспомнил.

По дороге в Киммерстон Вера прошла мимо женщины со станции. Она перелезала через проволочную сетку, за которой гуляли куры, неся неглубокую корзинку с яйцами. Она помахала ей, показав руками, что у неё достаточно яиц, если Вере будет нужно. Пара прямо взяла Веру под своё крыло. Ей было интересно, знали ли они, чем она зарабатывает на жизнь, и были бы они так же дружелюбны, узнай об этом.

Полицейский участок в Киммерстоне был угрюмым зданием из красного кирпича, расположенным прямо на тротуаре напротив автобусной остановки. Здание было окрашено в серо-голубой цвет, медные ручки дверей потускнели. Вере захотелось зайти и узнать, во сколько отходят автобусы из гавани в Киммерстон утром по средам. Она подумала, что из окна своего офиса могла видеть, как Эдмунд садится в один из коричнево-бежевых автобусов. Если он ездил туда. Что, она нутром чувствовала, было правдой.

Но она не остановилась. Возьмись она сейчас за дело, потом ни за что не оторвётся. Она проехала мимо полицейского участка к парковке возле магазинов. Было почти девять часов, и машин было немало. Она почувствовала, как поднимается давление, подавила позыв посигналить или ткнуть пальцем в обогнавшего её ловкого молодого человека на серебристом «Мондео».

В торговом центре было всего одно кафе. Несмотря на задержку, когда она подошла туда, оно всё ещё было закрыто. Кафе выходило на закрытую площадь. Солнечный свет струился сквозь стеклянную крышу, рисуя узоры на бетоне, сверкая каплями дождя. На мощёной площади у магазина стояли белые пластиковые столы и стулья, сложенные друг на друга. Терпение никогда не было одной из добродетелей Веры. Она постучала в закрытую дверь кафе и начала молотить по стеклу.

– Вы что такое творите?

Женщина средних лет с прямой спиной и свирепым выражением лица подошла к ней сзади.

– На что похоже?

– Мы закрыты до десяти. В галерее есть кофемашина, если вам так надо.

– Я не хочу кофе, – выплюнула Вера. – Я хочу задать пару вопросов.

Она показала удостоверение. На женщину оно не произвело впечатления.

– Ну, вы-то должны понимать, как себя вести, – сказала она. – Какой пример вы подаёте молодёжи? Раньше в этом городе у людей были хорошие манеры.

Вера что-то пробурчала себе под нос, переминаясь с ноги на ногу, пока женщина отпирала дверь и впускала её.

– Я не прочь выпить чашку кофе, пока я здесь, – воинственно заявила она.

– Придётся подождать, пока я не запущу машину. Если только вы не согласны на растворимый.

– Растворимый сойдёт.

Женщина включила чайник, насыпала порошок в кружку. Достала зелёный передник из ящика и надела его, затем поставила кружку, от которой шёл пар, перед Верой.

– Шестьдесят пенсов.

Вера хотела было поспорить, но передумала и заплатила.

– Это насчёт одного из ваших посетителей.

В женщине невольно проснулось любопытство. Она прекратила возиться с посудой на кухне и села к Вере за стол.

– Что с ними?

– Меня интересует женщина по имени Белла Фёрнесс. Она регулярно приходила сюда по средам.

Женщина покачала головой.

– Среда у нас самый занятой день, и я не знаю, как зовут большинство посетителей. Даже постоянных.

Вера достала снимок, который стащила из спальни в Блэклоу.

– Никого не напоминает?

– Ах да. Я её помню. Каждую среду, как часы. Поджаренный тунец и сладкая кукуруза, потом шоколадное безе. Кроме последних пары месяцев. Последнее время она не приходила. Я думала, не обидела ли её чем. Она была немного резковата. Из тех, кто может обидеться.

– Она умерла, – сказала Вера. – Она бывала здесь одна?

– Нет. Она обычно встречалась со своим другом-джентльменом.

Вера достала из большого портфеля фотографию Эдмунда Фулвелла, ту, которую поместили в местной газете, запрашивая информацию, и которая сегодня должна была появиться на передовицах всех газет страны. Женщина, видно, новостями не интересовалась. По крайней мере, она не упомянула о том, что видела фото раньше.

– Да, – сказала она. – Он самый.

– Вы сказали, друг-джентльмен. У вас сложилось впечатление, что у них были романтические отношения?

Ожидая ответа, Вера размышляла о том, как Рэйчел отнесётся к этому. У святой Беллы интрижка на стороне. Это разрушит её веру в человечество.

Женщина обдумывала вопрос.

– Сложно сказать. Она обычно приходила сюда раньше его. Он заходил, раскрасневшись, словно немного спешил. Всегда целовал её. Совсем легко, в щёку, но в их возрасте всё остальное было бы неприлично. Хотя в наши дни… Народ же вечно целуется и обнимается. Даже люди, которые едва знакомы. Так что я не знаю.

Вера сдерживала нетерпение.

– Но что вам подсказывает интуиция? Если подумать. Вы ведь работаете с людьми целый день. У вас должно было выработаться чутьё на такие вещи.

Женщине это явно польстило, чего Вера и добивалась.

– Думаю, вы правы. Если хорошенько подумать, я бы назвала их близкими друзьями. Не любовниками. – Она замолкла. – Если уж на то пошло, я бы сказала, что его больше привлекала другая.

– Какая другая?

– Другая женщина. Она нечасто здесь бывала – наверное, всего три раза. Но когда бывала, он суетился вокруг неё.

– Есть соображения, как её звали?

– Вообще никаких. Она как будто радовалась, что не может помочь.

– Как она выглядела?

– Она была моложе их, но не сильно. Умела одеваться, если вы понимаете, о чём я. Может, даже слишком наряжалась. Чересчур для выхода в город в среду.

– Вы можете сообщить мне что-нибудь ещё?

Однако женщина уже утратила интерес. Она поглядела на часы.

– Нет, – ответила она. – Я её толком не помню. Просто впечатление, которое о ней тогда сложилось.

– Но если я покажу вам фото, вы смогли бы сказать, та это женщина или нет?

– Нет, конечно. Как я уже говорила, по средам здесь полно народу.

«Премного благодарна», – подумала Вера.

Вера направилась обратно через весь квартал к своей машине. В городе теперь было оживлённее, в основном за счёт пожилых людей, которые могут пользоваться проездными на автобус только с девяти часов. Одна пара стояла перед бакалейной лавкой, пререкаясь, купить к обеду капусту или репу.

Вера вдруг застыла на полпути. На мгновение женщина, грузная, агрессивная, чьё отражение она увидела в стекле витрины, показалась очень похожей на неё.

«Что я буду делать, когда выйду на пенсию? – подумала она. – Мне даже ругаться не с кем».

Затем какая-то молодая женщина ударилась коляской ей в голень. Вера обернулась, сердито посмотрела, и краткий миг отчаяния прошёл.

Она собиралась вернуться в полицейский участок, но в последнюю минуту передумала и отправилась по знакомой дороге из Киммерстона в Ленгхолм. Теперь, когда у неё были доказательства, что Белла и Эдмунд Фулвелл общались после выписки из больницы, она жалела, что не слушала внимательней, когда Рэйчел и Эдди болтали о Ноблах. Впрочем, она решила, что сможет хорошенько встряхнуть Чарли.

На конюшнях было тихо. Девочка-подросток в зелёном свитере с эмблемой Киммерстонского центра конного спорта на груди кидала вилами грязную солому в тачку. Две плотные женщины средних лет готовились оседлать своих лошадей. Вера подумала, что всё выглядит очень процветающим и грамотно устроенным. Тут была парковка для клиентов, забетонированная, с разметкой, с деревянными кадками с цветами. Чарли сделался практичным бизнесменом, как и его отец.

Она подошла к девочке.

– Где мистер Нобл?

Девочка посмотрела на неё с сомнением. На Вере было её кримпленовое платье в цветочек и сандалии.

– Вы хотите договориться о прогулке?

– Я хочу поговорить с мистером Ноблом.

– Думаю, он в доме. Но ему не очень нравится, когда его беспокоят по утрам.

– Почему? Чем же он таким занят?

Девочка вспыхнула, растерявшись.

– Шутка, милая, – сказала Вера. – Не волнуйся, я найду дорогу.

Она зашагала вперёд, мимо недавно перестроенного здания конюшен к свежевыкрашенному дому, думая, что если здесь чем и пахнет, то деньгами.

Дверь открыл сам Чарли Нобл. Она решила, что не узнала бы его, столкнись они на улице. Он был моложе её. Когда она видела его в последний раз, он выглядел почти школьником, прыщавым, неуклюжим, явно запуганным своим тираном-отцом. Выражение лица у него осталось то же, но теперь он был немолод, сутул, в очках.

– Да? – резко сказал он. На нём были свитер и бриджи. – Я как раз ухожу.

– Неужели ты не узнаёшь меня, Чарли? – спросила она сердечно, как весёлая тётушка.

– Простите… – Он колебался, щурясь на неё поверх очков.

«Боже правый, – подумала она. – Я, должно быть, состарилась, как и он».

– Ну же, Чарли. Может, я и набрала пару фунтов, но не настолько изменилась. Или, может, ты не узнаёшь меня без формы? Мы провели много времени вместе, ты и я, в том доме-мавзолее, когда скончался твой отец. Пили чай, ожидая, пока начальство приведёт всё в порядок.

Он уставился на неё. Она потянулась, вцепилась в его безвольную руку.

– Вера Стенхоуп, – объявила она, сияя. – Теперь инспектор. Тогда всего лишь констебль.

– Да. – Он отступил от неё назад, словно она была собакой, с которой надо общаться с осторожностью. – Я помню.

– Не пригласишь меня в дом? На чашку чая в память о старых добрых временах.

– Я уже выходил, – неуверенно сказал он.

– Ну, пара минут на беседу найдется. И мне бы хотелось увидеть твою прелестную жену.

Она прошла мимо него в дом.

– Миссис Нобл! – крикнула она в тишину. – У вас гости. Поставьте чайник, милая.

Они пили заварной кофе в той же комнате, куда отвели Эдди и Рэйчел в их последний визит. Кофе принесла Луиза. На ней было синее льняное платье без рукавов, очень нарядное, и она сказала, едва дыша, что оставит их. Она собирается на ланч с друзьями, и ей нужно подготовиться.

– По мне, вы выглядите вполне готовой, – сказала Вера. – Я вас сейчас не задерживаю, но буду благодарна, если вы потом уделите мне пару минут вашего драгоценного времени. До ухода. – Она нежно улыбнулась.

Луиза бросила быстрый взгляд на мужа.

– Да, – ответила она. – Разумеется. – Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

– К чему всё это? – спросил Чарльз.

– Что ж, я здесь не просто поболтать, хотя всегда приятно возобновить старое знакомство. Это насчёт Беллы.

– Я ничего не знал о её самоубийстве, пока те женщины не пришли и не сообщили мне.

– Так они и сказали. Такое потрясение, правда? Все эти годы жить совсем рядом в долине и ни разу не встретиться. – Вера выдержала паузу. – Она убила старика ради тебя, верно, Чарли?

Он уставился на неё в ужасе.

– Я всегда так считала, хоть и была тогда лишь девчонкой-констеблем. Кто бы стал меня слушать? Когда я приехала на бойню сообщить тебе, что твой отец мёртв, ты этого ожидал. Но ты был очень хорош. Никогда не думал пойти в Киммерстонский любительский театр? Им нужны сильные актёры на главные мужские роли. Но удивления в тебе не было.

Он начал было бормотать что-то в ответ, но она не позволила ему договорить:

– Он бил тебя, когда ты был ребёнком?

Наступила тишина. На его щеке сердито задергалась жилка.

– Не только когда я был ребёнком. Все время, пока не заболел.

– Итак, она чувствовала вину за то, что оставила тебя там, уехала в колледж, стала учительницей, наслаждалась каждой минутой. И, готова поспорить, ты заставил её чувствовать себя виноватой. Почему ты сам не уехал?

– Я не мог. Он мне не давал. И у меня не было никакого диплома. Чем я мог заняться?

– Смелости не хватило, – пренебрежительно сказала Вера. – Не только старик хотел, чтобы она вернулась, да? Ты тоже.

– Вы не понимаете, каково это.

– Нет? – Она говорила мягко, медленно. – Слушай, Чарли, ты ничего не знаешь обо мне или о том, что я могу понять.

– Это был просто разговор, она приняла желаемое за действительное. Я правда не хотел, чтобы она его убивала.

– Неужели? Но ты спланировал это. И каждый день ты давил на неё. Так что она терпела старика весь день и тебя всю ночь. Неудивительно, что она сломалась. – Она налила себе ещё кофе. – Как ты понял, что это произойдёт именно в тот день?

Он встал и посмотрел в окно, повернувшись к ней спиной. Словно её здесь не было, словно он её не слышал.

– Ты многое выиграл, – продолжала Вера. – Мы бы решили, что это ты, будь у тебя такая возможность. Вот почему день был выбран столь удачно. Ты был на работе, множество свидетелей. Не только твои коллеги, но и инспектор из Министерства сельского хозяйства. И ты не покидал офис, верно? Только на пять минут, чтобы сходить в туалет. Ты позвонил ей тогда? Сказал, что больше не можешь выносить издевательства старика? Если ничего не произойдёт, ты наложишь на себя руки? И бог знает почему, но она любила тебя. Как я уже сказала, она сломалась.

Он продолжал смотреть вдаль, делая вид, что не слышит её.

– Но я здесь сейчас не для того, чтобы это обсуждать, – небрежно сказала Вера. – Это всё дело прошлое. Тогда никто не обратил на меня внимания. Сейчас, возможно, обратили бы, но какой смысл упоминать об этом? Сделать телефонный звонок не преступление.

Чарльз снова повернулся к ней.

– Нет, – ответил он. – Не преступление.

– Тогда почему бы тебе не пригласить свою прекрасную жену поболтать, и мы больше к этому не вернёмся.

Она внимательно смотрела, как он выходит из комнаты, чтобы удостовериться, что он понял угрозу, вложенную в последнее замечание.

Когда Луиза вошла в комнату, Вера встала, словно они никогда прежде не встречались, словно кофе раньше вносил кто-то совершенно другой.

– Вперёд, Чарли, – весело сказала она. – Представь нас.

Он помедлил, и она продолжила:

– Меня зовут Стенхоуп. Инспектор Вера Стенхоуп. Я хочу немного поговорить о Белле Фёрнесс.

– Я никогда её не встречала.

– Но вы общались с ней по телефону. Эдди Лэмберт мне сказала. – Вера подумала, что Ноблы отличная пара. Ни один, похоже, не мог смело смотреть в лицо трудностям.

– Всего раз.

– Почему бы вам не рассказать мне об этом?

– Это было за неделю до её смерти. Никак не может быть связано с её самоубийством.

Вера спокойно смотрела на Луизу. Она напомнила ей ребенка, который, когда его обвиняют в непослушании, начинает слишком рьяно, слишком искусно оправдываться и врать. А ведь её пока ни в чём не обвиняли. Всё с ней понятно.

– Я удивлена, что она звонила всего один раз. Она сказала, что перезвонит. Логично, что перед смертью ей хотелось поговорить с братом, её единственным родственником. – Она повернулась к Чарльзу. – Ты уверен, что она с тобой не говорила?

– Разумеется.

«А ты бы не стал лгать, – подумала Вера. – С тем компроматом, который у меня на тебя есть».

– Миссис Нобл?

Женщина покрутила кофейную чашку на блюдце.

– Я могу понять, почему вы не захотели говорить с Лэмбертами, – продолжила Вера. – К чему это вам? Две пронырливые женщины заявляются поздно вечером, желая разузнать про ваши дела. Но теперь всё иначе. Это дело полиции. Кроме того, мы всегда можем проверить распечатки телефонных звонков за нужные даты.

Луиза подняла взгляд.

– Она действительно звонила. Позже на той неделе.

– Ты не говорила. – Чарльз был потрясён и задет. «Бедняжка, – злорадно подумала Вера. – Слишком много на него свалилось».

– Что она хотела? – спросила она.

– Поговорить с Чарльзом. Но он уехал на выходные. Кое-кто из наших молодых наездников был на шоу в Ричмонде, и он уехал с ними. Я сказала ей об этом. Она не могла ждать. – Луиза заколебалась. – Она сказала, что ей нужны её деньги.

– О каких деньгах шла речь? – спросила Вера вкрадчивым голосом.

– Когда он продал отцовский дом, он положил деньги на счёт для неё.

– На её имя, – сказала Вера. – Конечно. Эдди Лэмберт мне рассказывала.

– Нет, – вмешался Чарльз. – Не на её имя. Это был отдельный счёт, но записанный на меня. Разумеется, он предназначался ей.

– А-а.

– От неё не было никаких вестей. Она давно вышла из тюрьмы, но так и не связалась с нами. Мы не знали, где она. Деньги просто лежали там.

– И вы их потратили?

– Мы вложили их в бизнес. Нам нужно расширяться. Коттеджи на каникулы. Досуговый комплекс. Нам нужно думать о дочери. Я рассматривал это как вложение для Беллы.

Сложно было считать Ноблов безжалостными дельцами. Слишком уж жалкие. Так что же ими двигало? Вере пришло в голову, что они похожи на избалованных детей с мешком сластей. Они хотели денег. Они не хотели делиться. Так что они их забрали. Вот и всё.

– Что вы сказали Белле? – спросила она Луизу.

– Что денег нет. Что ещё я могла сказать? Я не могла достать их ей из воздуха. – Луиза снова помрачнела и заняла оборонительную позицию. – Она не могла в них по-настоящему нуждаться. В смысле фермеры же не бедный народ.

Белла была бедна, подумала Вера. Так бедна, что отчаялась. Она не смогла бы сказать Даги, что им придётся оставить ферму. И на следующий день покончила с собой.

Она сохранила улыбку на лице.

– Безусловно, – сказала она. – Мы все слышали рассказы о фермерах. Они жалуются на маленькие дотации ЕС, но все водят новые машины. Вы когда-нибудь виделись с Беллой?

– Нет! – Предположение повергло Луизу в ужас.

– Вам не было любопытно? Мне казалось, вы могли бы предложить встретиться. Не здесь и не на ферме. Где-нибудь на нейтральной территории. Скажем, за кофе в Киммерстоне.

– Боже, нет. – Луиза скорчила гримасу. – Вся ситуация казалась мне ужасной. Я слышать её больше не хотела.

– Больше не услышите, – сказала Вера.

На тротуаре перед полицейским участком собралась группа репортёров. Вера увидела их до того, как они её заметили, прикинула, могут ли они быть ей полезны, и решила, что нет. Она зашагала мимо них, не обращая внимания на комментарии и фотокамеры. Она на автомате поднялась вверх по лестнице, вытащила Джо Эшворта из его кабинета, поволокла его за собой и, наконец, приземлилась у себя. Она тяжело опустила портфель на стол. Он не был застегнут, и содержимое высыпалось на пол: бумаги, ключи, фотографии, пять шариковых ручек и наполовину съеденный пончик, обернутый в пищевую плёнку. Она швырнула пончик в мусорную корзину.

Оставив остальной хлам лежать на полу, она нажала кнопку на телефоне и стала слушать свою голосовую почту. Не дожидаясь просьбы, Джо Эшворт нагнулся и включил электрический чайник, стоявший вместе с кружками и банками на грязном подносе в углу. Он сделал вид, что не слышал сердитого голоса начальника Веры, который требовал ответить, какого чёрта она вообще творит, и доложить ему обо всём, как только придёт в участок. Голос звучал несколько брюзгливо. Суперинтендант знал, что он не ровня Вере. Он был не слишком умён, а у неё всегда находился ответ.

Комната была одинаковой высоты и ширины, выкрашенная в матовый бледно-зелёный цвет, и напоминала камеру. Там было только одно окно с матовым стеклом. Место напоминало Вере общественный женский туалет, и всё же она не стала бы переезжать отсюда. Эта комната была её кабинетом с тех пор, как её повысили до инспектора, служила укрытием от жалоб и требований её отца. Здесь не было картинок или растений, ничего личного, ничего, что могло сообщить что-либо лезущим не в своё дело мерзавцам, которым было любопытно, где или как она живёт. Эшворт был единственным из её коллег, кто видел её дом – как-то раз он подвозил её поздно вечером после работы. Она была бы рада пригласить его внутрь выпить, но ей не хотелось его смущать. Его уже и так прозвали любимчиком и чем похуже.

– Я только приехал из Холм-Парка, – сказал он.

– Есть что-нибудь?

– Мне не удалось поговорить с этой четой проходимцев.

– Дай угадаю – они слишком расстроены, чтобы принимать посетителей.

– А вот и нет. Они на встрече.

– С кем?

– С компанией «Карьеры Слейтбёрн», в их офисе здесь, в Киммерстоне. Похоже, встреча была назначена давно.

– Чтобы обсудить предварительные результаты оценки воздействия на окружающую среду, – сказала Вера почти себе под нос. – Возможно. Но, готова поспорить, они воспользуются шансом обсудить, как повлияет смерть Эдмунда Фулвелла на общественное мнение. Интересно, хватит ли этого, чтобы остановить Во. Ливви расстроится, если он струсит.

– Вам не нравится идея каменоломни, да?

– Сейчас речь не о том, что мне нравится. Итак, поездка не принесла результатов?

– Не совсем. Я пооколачивался вокруг, поболтал со всей прислугой, которую смог перехватить. Никто из них понятия не имел, что Эдмунд прятался в доме в конце Авеню. Роберт, должно быть, был осторожен. Наверное, тяжело хранить секреты в месте вроде этого.

– Тебе удалось поговорить с женой лесника в соседнем доме?

– Да. Настоящий сумасшедший дом. Дети, музыка, животные. Все орут друг на друга. Они бы не услышали даже репетицию рок-концерта.

– Они не видели, чтобы кто-то околачивался поблизости вчера?

– Они пробыли в Холле весь день, помогая подготовить вечеринку. Даже своих детей притащили.

– Значит, мы не слишком продвинулись вперёд?

– Секретарь Оливии дал мне список гостей, присутствовавших на вечеринке. Я не опознал никого, связанного с карьером. В основном друзья семьи и деревенские. – Он скорчил гримасу. – Секретарь сказал, что Оливии хотелось устроить по-настоящему народный праздник.

– Сколько заботы об обществе. Впрочем, для расследования это не имеет особого значения. С начала праздника на Авеню не было свидетелей, и, пока прибывали гости, никто не заметил бы незнакомцев. Очень удобно. Интересно, не поэтому ли его убили вчера? В таком случае убийца должен был знать о вечеринке, даже если и не явился на неё. – Она посмотрела на Эшворта. – Полагаю, о ней было известно всем.

– О да. Похоже, каждый житель Ленгхолма бился за приглашение.

Чайник наконец закипел. Он залил водой чайный пакетик в грязной чашке, потыкал его ложкой, пока жидкость не сделалась мутно-коричневой, и добавил сухое молоко из банки.

– У тебя что, похмелье? – спросила Вера.

Он покачал головой.

– Я попросил Мэри Сойер навестить Нэнси Дикин. Я подумал…

– Отличный выбор! – Мэри была хладнокровна, отличный специалист, но не любитель командовать. – Есть успехи?

– Нэнси убита горем. Роберт Фулвелл и не подумал сообщить ей о смерти Эдмунда.

– От неё был какой-то толк?

– Много детских воспоминаний. Похоже, Нэнси вполне в своём уме, когда говорит о прошлом. Но что касается настоящего, на неё положиться нельзя.

«Как и все мы, – подумала Вера. – Особенно если это прошлое нас преследует».

– По мнению Нэнси, Эдмунд был нежеланным ребёнком. Его матери тяжело дались роды Роберта, и она не хотела проходить через это снова. У неё был мальчик. Этого было достаточно. Когда Эдмунд родился, она даже не хотела его признавать. Неудивительно, что он вырос немного чудным.

– Она знает, кого боялся Эдмунд?

– Если и знает, то не говорит. – Он сел напротив Веры. – Итак, а вы чем занимались?

– Я? Я всё утро выполняла грязную работу Рэйчел Лэмберт. Я пыталась выяснить, почему Белла Фёрнесс покончила с собой. – Она ухмыльнулась. – Всё в порядке, парень. У меня не поехала крыша. Это относится к делу. Каждую среду Эдмунд Фулвелл садился на автобус с побережья и встречался с Беллой в Киммерстоне. Они, должно быть, общались с тех пор, как были вместе в больнице. Всего лишь друзья, полагаю. Но близкие друзья, наперсники. Иногда к ним присоединялась другая женщина. Я бы многое отдала, чтобы узнать, кто это. По возрасту и описанию подходит Энн Прис, и она жила в Ленгхолме, могла знать обоих. Но если это она, почему она не сказала нам?

Она замолкла, с отсутствующим взглядом уйдя в свои мысли, обдумывая разные варианты.

– Вы выяснили? – спросил Эшворт.

– Хмм?

– Почему миссис Фёрнесс покончила с собой?

– Думаю, да. Хотя даже это не совсем проясняет ситуацию. У неё и Даги нет ни гроша. Они вот-вот потеряют ферму. Она пытается связаться со своим братом, попросить денег, которые он отложил для неё после продажи семейного дома. Её денег. Вместо этого она попадает на его жену, которая разыгрывает милого недоумевающего ребёнка и столь же жестока. Она сообщает Белле, что деньги потратили.

– Это всё объясняет. Она полагалась на то, что её выручат деньги брата. Когда ей пришлось столкнуться с перспективой потери фермы, она повесилась. Рэйчел ошибалась. Нет никакой тайны.

– Нет. Не выходит. Это не в её характере. Белла была сильной. Она прожила годы в психушке. Не жалуясь. Терпя до конца. Потом она сама вела дела, когда Даги заболел. Она должна была понимать, что есть и другие выходы. Почему она не поговорила с Невиллом? Рэйчел утверждала, что они стали лучше ладить. Он проявлял сочувствие.

– Если он говорит правду.

Вера выразительно на него взглянула.

– Разумеется. Я учитывала возможность того, что он лжёт. Я не дура, парень. Но почему она не продержалась ещё пару месяцев? Если б карьер одобрили, она смогла бы выручить состояние за доступ к руднику. Может, не слишком приятно, когда грузовики Годфри Во ездят по двору, но это лучше, чем перебираться в город или прыгать с тюка с верёвкой на шее.

Джо Эшворт ничего не ответил. Лучше промолчать. В такие моменты Вера нуждалась не в умных комментариях, а в восхищённой аудитории.

Она продолжила:

– Значит, были другие источники давления. Что-то, перекрывавшее эти варианты. Что-то, что мешало ей ясно мыслить.

Эшворт промолчал. Зря.

– Ну? – резко скомандовала она. Так учитель выбивает ответ из сопротивляющегося ребёнка. – Что, по-твоему, это могло быть?

– Забота о Даги?

– Чушь. Она делала это годами. Она это обожала. – Она сделала паузу. – Позволь мне дать тебе подсказку. Я говорила тебе, что она встречалась с Эдмундом Фулвеллом. Они были друзьями. Близкими друзьями. Они знали друг друга в сложные времена.

– И ему была бы ненавистна мысль о том, что она может продать землю «Карьерам Слейтбёрн» или даже прийти к соглашению с Годфри Во.

– Именно.

– Это бы объяснило, почему она находилась в таком тяжёлом положении. Она отчаянно хотела остаться в Блэклоу, но Фулвеллу это представлялось чем-то вроде проверки на преданность.

– Это возможно, тебе не кажется?

Он не ответил прямо.

– Инспектор, могу я вас кое о чём спросить?

– Конечно.

– Как это связано с убийством Грэйс Фулвелл? Или хотя бы со смертью её отца?

– Отвяжись, Эшворт. Не будь выскочкой. Если бы я знала, то не сидела бы здесь, а занималась бы арестом.

Впрочем, вопрос её позабавил. Она усмехнулась, попивая чай.

Психиатр, консультировавший в больнице Сент-Николаса, когда Белла Нобл и Эдмунд Фулвелл были пациентами, стал профессором в одном университете на юге. Вера говорила с ним по телефону без особой надежды. Но он оказался на удивление душевным и громко смеялся её вопросам.

– Святые небеса, вы же не надеетесь, что я вспомню отдельных людей спустя столько времени. – Впрочем, он сказал это дружелюбно, не особенно торопился и дал ей продолжить.

– Они не были обычными пациентами. Беллу Нобл перевели к вам из больницы для правонарушителей с отклонениями психики в Мёрсисайде, чтобы подготовить к выписке. Эдмунд был одним из Фулвеллов из Холм-Парка.

– Я помню его. По крайней мере, я помню, что мне было интересно, почему он влачит жалкое существование в Сент-Николасе, вместо того чтобы проходить лечение в частной клинике. Я смутно помню, что перевели женщину, но лишь потому, что это был бюрократический кошмар. Насколько припоминаю, она пробыла недолго. Она не была больна, а нам даже в те дни нужны были свободные койки. Почему вы интересуетесь?

– Они оба мертвы.

– А. – Он помолчал. – Мне жаль, но не могу сказать, что удивлён. Амбулаторная реабилитация работает только при должном контроле. Снаружи тяжело. Люди впадают в депрессию, злятся. Всегда существует опасность суицида или насилия.

– Белла вышла замуж за фермера и, кажется, жила счастливо, заботясь о нём после инсульта. Эдмунд сохранил свою работу и работал там же всё время после того, как выписался из госпиталя.

– А, – сказал он снова, на этот раз смущённо. – А я всегда говорю своим студентам, нельзя мыслить стереотипами. Вы дали мне материал для новой лекции. Боюсь, я не могу вам помочь. Все записи остались в Сент-Никсе.

– Я их видела. Меня интересует, не было ли кого-то ещё, кто помнил бы Беллу и Эдмунда. Кого-то, кто-то общался с ними больше вас. Медсестра, возможно, или ординатор.

– Кое-кто из медсестёр может всё ещё быть там. Поговорите с персоналом. В службе здравоохранения чем выше пост, тем больше времени проводишь в кабинете. Ординаторы приходили и уходили так часто, что иногда я даже не успевал запомнить их имена. – Наступила тишина, пока он размышлял. – А лучше вам поговорить с Кристиной. Кристиной Флад. Она психолог. Сент-Никс был её первым постоянным местом работы, и она привнесла свежую струю. Её интересовала работа в группе, арт-терапия, театр. Не всё из этого было полезно, но она работала с пациентами, а не пряталась от них в ожидании, пока не подействуют лекарства. Если кто и сможет вспомнить отдельных людей, то Кристина.

– Вы знаете, где она работает сейчас?

Вера задержала дыхание. Женщина была идеалисткой, энтузиастом. С её-то везением вполне может оказаться, что та решила стать миссионером в Африке.

– По-прежнему в Нортумберленде. По-прежнему на побережье. Впрочем, она продвинулась с тех пор. Руководит амбулаторным отделением в клинике общины. Когда будете говорить с ней, передайте мои наилучшие пожелания. И моё восхищение тем, что она остаётся верна себе. Я тоже в конце концов сбежал от пациентов.

Вера наконец отыскала дом Кристины Флад. Та была в декрете и накануне родила дочь. Она только вернулась из больницы. Её партнёр, с которым Вера говорила по телефону, тоже только что вернулся из больницы. Он был таким доброжелательным, так гордился новорождённой и собственным участием в её создании, что пригласил бы домой всё управление уголовных расследований, но Эшворт пришёл в ужас.

– Вы не можете вторгаться к ним сегодня, – сказал он. – Им нужно время побыть наедине. Она пока не в состоянии общаться. Она же вышла из родильной палаты только сегодня утром.

– Это точно не отняло у неё способности говорить.

– Так или иначе, я не понимаю, почему это так важно.

– Потому что в больнице что-то произошло, пока эти двое были там, что-то, что связало их на годы вперёд. Мне нужно знать, что это было. – Она посмотрела на него. – Ты любишь детей. Не хочешь присоединиться?

– Нет, – в кои веки храбро ответил он. – Я считаю это причинением беспокойства и не желаю в этом участвовать. – Потом, когда она помедлила в дверях, он добавил: – Вы ведь не боитесь ехать одна? Это всего лишь ребёнок. Он не кусается.

Кристина Флад жила в небольшом трёхэтажном доме рядом с побережьем в Тайнмуте. Худой мужчина в алом свитере ручной вязки открыл Вере дверь. У плеча он держал белый свёрток. Он слегка нагнулся вперёд, чтобы Вера смогла разглядеть лицо ребёнка.

– Разве она не прелесть?

Он, похоже, не мог стоять спокойно, переминался с одной ноги на другую, как восторженный ребёнок, но младенец спал, иногда морща лицо, будто ему что-то снилось.

– Мы пока не определились с именем. Крисси хочется чего-то солидного и респектабельного. – Он, казалось, считал, что Вере должно быть интересно. – Я думаю, что она будет потрясающей. И имя нужно соответствующее.

Первый этаж дома представлял собой одну большую комнату, отданную под мастерскую. На закопчённом котле центрального отопления на одеяле спала рыжая кошка. На скамье стояла большая складная настольная лампа, но она не была включена, и единственный свет исходил от небольшого пыльного окна. В углу, в тени, стояли ряды полок из тусклого металла, стойки с инструментами, клещи. Вера почувствовала скрытую страсть. В такой комнате Гектор встречал бы товарищей по выдуванию яиц.

– Чем вы тут занимаетесь? – спросила она. Она была рада на минуту уклониться от разговора о детях.

– Я изготавливаю флейты. И чиню их и другие духовые инструменты. – После этого он стал представляться Вере дудочником в пёстрой одежде, в алом, играющим своему ребёнку. – Крисси наверху. Я говорил ей, что ей следует находиться в постели, но она меня не слушает.

Он протанцевал по деревянной лестнице без покрытия в просторную полупустую комнату с видом на Тайн и перспективу до доков в Норф-Шилдз. Кристина Флад сидела с ногами на обитом зелёной тканью диване. На ней были брюки и свободная тканевая блуза. У неё были крупные черты лица, квадратный подбородок, чёрные брови и прямая чёлка. Комната была полна цветов, а над окном висел сделанный своими руками баннер, гласивший «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ». Кристина заметила, что Вера на него смотрит.

– Я знаю. Что он за человек? Меня не было меньше двадцати четырёх часов. – Она повернулась к мужчине. – Бога ради, Патрик, положи её в кроватку. Сделай что-нибудь полезное, принеси чай.

Одним гибким движением он наклонился и положил ребёнка на спину в корзину, стоявшую на полу.

– Вредина, – сказал он и вышел из комнаты.

– Патрик сказал, вы хотели поговорить со мной об Эдмунде Фулвелле, но я не уверена, что смогу помочь. Он не был моим клиентом. Не в полной мере. Какое-то время он был стабилен. Нуждайся он в лечении, получил бы его у своего терапевта.

– Я видела его последнюю медицинскую карту. Меня больше интересует время, проведённое им в Сент-Никсе. Вы помните, как работали с ним там?

– Отлично помню. Для меня это было восхитительное время. Моя первая возможность реализовать идеи и навыки на практике.

– Вы помните пациентку по имени Белла Нобл?

– Да. Она находилась там в то же время. Член группы. Я не видела её после выписки.

– Но вы видели Эдмунда?

– Не по работе, но мы с Патриком достаточно часто захаживаем в «Огни гавани». По крайней мере, раньше. – Она улыбнулась ребёнку. – Не думаю, что теперь мы сможем ходить куда-то так же часто.

– Вы знали, что его дочь убили?

– Да. Я слышала, что убили какую-то женщину недалеко от Ленгхолма, но не связывала её с Эдмундом, пока Род не сообщил нам. Мы были в ресторане на следующую ночь после того, как её обнаружили. Я пошла наверх повидать Эдмунда. Просто выразить сочувствие. Предложить поддержку.

– Он вёл себя так, как вы и ожидали?

– Более уравновешенно, я бы сказала. Более рационально. Я боялась, что это снова подтолкнёт его к пьянству, но он был трезв. Я спросила его, могу ли чем-то помочь. Он сказал, что пока нет. Ему сперва надо разобраться с собственными мыслями. Но это, должно быть, было простой бравадой. Когда мы вернулись через неделю, он исчез.

– У вас не сложилось впечатления, что он что-то знал о смерти Грэйс? Не что он её убил, я не это имею в виду. Но какое-то представление о том, что могло послужить причиной. Я ищу мотив его убийства. Если он узнал, кто убил Грэйс, возможно, что его убили, чтобы он никому не рассказал?

– Полагаю, это возможно. Я так понимаю, что он имел в виду, что ему нужно смириться с тем, что его дочь мертва. Они не были близки в общепринятом смысле, но он её очень любил. Гордился ею.

– Вы сказали, что Белла Нобл была в одной группе с Эдмундом. Что это была за группа?

– Одним из первых моих решений, когда я пришла в Сент-Никс, было разработать идею групповой терапии. Пациенты были в изоляции, не привыкли доверять людям. Если вы переживали такое, то знаете, каково это. Каждый сидит в своём личном аду, пялясь в телевизор или на этих чёртовых рыбок. Белла и Эдмунд были в первой группе. Я хотела, чтобы она была успешной, так что тщательно отбирала участников. Не столько тех, кому бы это больше всего помогло, а тех, на ком всё могло бы держаться. Белла была одной из таких. Она была крепкой, как скала. Тем не менее я считаю, что ей это пошло на пользу не меньше, чем остальным.

– Как именно?

– Вы знаете, что она убила своего отца?

Вера кивнула.

– Она никогда об этом не рассказывала. Перед судом адвокаты убедили её признать вину в непредумышленном убийстве. Они сказали ей, что в больнице будет лучше, чем в тюрьме. В больнице для правонарушителей она была одинокой и необщительной. Это было одной из причин, по которым её не выпускали. Сперва в группе она была молчалива, как и всегда. Она принимала участие в упражнениях и поддерживала всех остальных, но не говорила о себе. Конечно, другим это нравилось. Большинство из нас предпочитает иметь аудиторию, а не слушать про беды других людей. Это Эдмунд убедил её рассказать нам о случившемся. Он сказал: «Ты неглупая женщина. Даже если дома был настоящий ад, я не понимаю, почему ты просто не ушла оттуда».

– И Белла ответила, что переживала не только за себя.

Кристина посмотрела на Веру с уважением.

– Вам об этом известно?

– После смерти Беллы я долго беседовала с её братом. Он ни в чём не сознается. По крайней мере, ни в чём, что мы могли бы вменить ему, но я понимаю, под каким давлением она находилась.

– Я не знала, что Белла тоже мертва.

Вера изложила смягчённую версию событий, приведших к самоубийству Беллы.

– Они с Эдмундом остались друзьями.

– Правда? – Кристина, похоже, обрадовалась. – Он не мог помочь ей финансово? Его семья была при деньгах.

– Не думаю, что ему перепадало что-то из их денег.

– Да, я тоже так не думаю. Никто из них никогда не приходил навестить его в больнице. Кроме Грэйс.

– Вы с ней встречались?

– Мы не говорили. Я иногда её видела, она топталась где-то вдалеке. Ждала его.

– Иногда мне кажется, что она поступает так и со мной. Топчется вдалеке, ожидая, пока я разберусь в том, что с ней случилось.

– Я помогла бы больше, если б могла.

Вера воспользовалась шансом.

– Вы могли бы составить список всех участников группы? Не сейчас. Запишите его. Имена, если это возможно, и что-нибудь из прошлого каждого из них.

– Я не знаю.

– Я понимаю, что это сложно спустя столько времени.

– Не в этом дело. То есть не только в этом. В одной из коробок в мастерской есть записи. Я всегда мечтала превратить их в книгу. Или, по крайней мере, в статью. Но это скорее вопрос конфиденциальности.

– Я приеду сюда. Не буду забирать этот список. Вы их знали. Грэйс, Эдмунда и Беллу. Мне не нужны медицинские подробности. Они ничего не будут стоить. Скорее ваши личные впечатления. Мотив.

– Хорошо, – сказала она. – Хорошо.

Патрик, видимо, подслушивал у дверей, поскольку тотчас вошёл с чаем. Он говорил о флейтах и фолк-группах и о том, что теперь, когда у него появился ребёнок, ему стоит активней бороться за сохранение музыки в школах. Младенец зашевелился, и Кристина начала расстёгивать блузу, чтобы покормить его. Вера поспешно заявила, что ей пора и она сама найдёт дорогу. Она оставила их, а они сидели на диване и беззлобно пререкались насчёт имени ребёнка.

Когда Вера приехала в Киммерстон, было семь часов. Она купила жареной картошки в рыбном магазине напротив полицейского участка. Худой как скелет мужчина средних лет в длинном переднике, стоявший за прилавком, узнал её в очереди и обслужил первой, вручив жирный свёрток поверх голов других ожидавших людей, отказавшись от её денег, сказав, что возьмёт их с неё в следующий раз.

Всё ещё доедая картошку, она стояла в дверях большого кабинета, где работал Джо Эшворт, уставившись стеклянными глазами в экран компьютера.

– Где остальная шайка? – спросила она.

– Всё ещё разбираются со списком гостей из Холм-Парка. Многих из них днём не было дома.

– Что-то есть?

– Никто не видел, чтобы кто-то заходил в дом в конце Авеню. Никто не видел машины, припаркованной снаружи. Были люди, которые шли пешком в Холл, но их описания очень обрывочны.

– Тебе уже удалось связаться с Невиллом Фёрнессом?

– Он уехал на место разработки. И не отвечает на звонки. – Он неохотно отвернулся от экрана. – Что у вас?

– Новые доказательства того, что Белла и Эдмунд были очень близки. В больнице они держались вместе, доверяли друг другу. Но насколько это имеет значение теперь? – Она пожала плечами. Скомкала бумагу от картошки в шарик и бросила его в сторону мусорной корзины.

– Энн Прис пыталась связаться с вами.

– Зачем?

– Она мне не сказала. Намекнула, что это женские дела. Как бы там ни было, она сказала, что будет дома весь вечер, если вы захотите ей позвонить.

Вера приободрилась. Отсрочка. Она могла отложить на пару часов своё возвращение в дом у станции, где жил призрак её отца. И её собственный – ребёнка, одинокого, уродливого, как черт. Однажды, пытаясь быть добрым, Гектор сказал:

– Знаешь, я не против, если тебе захочется привести сюда друга на чай.

Она не ответила ему, что звать было некого, и ещё долго беспокоилась, что он упомянет об этом снова.

«Мне нужно продать это место, – подумала она. – Выбраться. Купить квартиру в Киммерстоне. Что-то маленькое, простое в уходе. Может, даже снять. Потратить деньги на пару каникул за рубежом и симпатичную новую машину».

Но она этого не сделает. Это недостижимая мечта, как выигрыш в лотерее. Она связана с домом и воспоминаниями о нём. Лучше уж призраки, чем отсутствие чувства принадлежности к чему-либо. Она поняла, что Эшворт смотрел на неё, наверное ожидая, что она возьмёт телефон, чтобы позвонить Энн.

– Я поеду и навещу её, – сказала Вера. – Она могла что-то вспомнить. Лучше пообщаться лично.

– Вы хотите, чтобы я тоже поехал? – Он вложил в вопрос столько энтузиазма, сколько смог выдавить, но не смог её одурачить.

– Нет, – сказала она. – Езжай домой к своему ребёнку. – Ей вспомнились Патрик и Кристина в их доме, выходящем на Тайн, и она задалась вопросом, что с ней не так. Даже когда она была моложе, мысль о том, чтобы родить ребёнка, вызывала у неё отторжение. – Остальные мерзавцы команды уже дома. Смотрят телевизор, усевшись с ногами на диван. Почему бы тебе не поступить так же?

Он уже складывал бумаги в ящик, запихивая свой термос в портфель.

– Что ж, – сказал он. – Если вы уверены… – И он ушёл, прежде чем она смогла передумать.

Никто не отозвался, когда Вера позвонила в дверь Прайори. Городские ласточки залетали в гнездо под карнизом. Тучи насекомых висели в неподвижном воздухе. Вера прошла в сад позади дома и обнаружила Энн, стоявшую напротив бордюра с кустарниками и растениями с тёмно-красными цветами. Она выравнивала лужайку, загоняя стальной серп в землю тяжёлым ботинком, убирая торф с сорняками. На ней были джинсы и жилет без рукавов, и Вера подумала, что она выглядит моложе своих лет. Она не слышала инспектора, пока та не прошла полпути по траве, и затем обернулась, удивлённая. В тот первый миг, застав Энн врасплох, Вера подумала, что та ждала кого-то другого. Или, может, надеялась на кого-то другого, поскольку она показалась не только удивлённой, но и на мгновение разочарованной.

– Не стоило ехать так далеко, – сказала Энн. – Это не срочно. Я просто позвонила договориться о встрече. Мне надо будет приехать в Киммерстон.

Она выглядела растерянной, и Вера решила, что она ещё не разобралась, что именно хотела сказать. Ещё не продумала свой рассказ.

– Пустяки. – Вера с восхищением оглядела сад. – Сюда немало работы вложено и души. Прямо картинка из воскресной газеты.

– Я его люблю. Буду очень скучать по нему, если придётся уехать.

– Есть такая перспектива?

Энн выпрямилась.

– Я не знаю. Время, проведённое в Бейкиз, должно было дать мне возможность разобраться, чего я хочу. Похоже, я не приблизилась к принятию решения.

– Как насчёт вашего мужа?

– Джереми? Я с ним не говорила. У него свои проблемы. Его бизнес идёт не очень хорошо. И потом, я никогда не воспринимала его всерьёз.

– Мне всегда казалось опасным, – заметила Вера, – кого-то настолько недооценивать.

– Да? – Энн издала неловкий смешок. – Как интересно. Джереми и мухи не обидит. Его нет дома сегодня вечером. Какая-то деловая встреча в Ньюкасле. С кем-то, кто принесёт ему целое состояние. Несомненно. Джем всегда полон оптимизма.

– Мне бы хотелось с ним встретиться, – легко сказала Вера. – Но, полагаю, сейчас мы можем спокойно поговорить. За пивом, скажем. Если у вас в холодильнике есть пиво. После такого дня, что у меня был, я не откажусь от пива.

Они сели на кухне, открыв заднюю дверь, так что им было слышно пение птиц снаружи. В дальнем конце сада круто вздымался холм. Тень от холма медленно ползла в их сторону.

– Ну? – требовательно спросила Вера. – Чем могу вам помочь? – Она аккуратно налила светлое пиво в кружку. – Вы вспомнили что-то о том, как нашли Эдмунда?

– Нет. Дело не в этом. Я не уверена, что мне стоит говорить…

– Я могла бы выпить пива и у себя дома. И я проехала весь этот путь не для того, чтобы любоваться видом. Так что выкладывайте. Не вам решать, что важно. Предоставьте это мне.

– Я хотела бы знать, говорили ли вы с Барбарой Во.

– Кто она такая?

– Жена Годфри, начальника каменоломен. И партнёр по бизнесу, думаю.

– Я кратко с ним переговорила после убийства Грэйс, чтобы разобраться с этим отчётом по воздействию на окружающую среду. У меня не было повода общаться с его женой. Она ваша подруга?

– Не совсем. Я впервые встретила её больше года назад. «Карьеры Слейтбёрн» вложили деньги в Нортумберлендский фонд дикой природы, и Во присутствовали на открытии. Она подошла ко мне и заговорила о разработке Блэклоу. Она, должно быть, слышала, что я противник этого. Я ждала разноса, но она была очень великодушна. Даже пригласила меня к себе домой на ланч.

– К чему это было? Она хотела подкупить оппозицию?

– Нет. Она тоже была не слишком рада каменоломне. Она чувствовала, что компанию к этому подталкивают. – Энн сделала паузу. – Она сделала несколько голословных утверждений, без всякой конкретики, о Невилле Фёрнессе. Что он безжалостный делец. Что он обладает таким влиянием на её мужа, что это кажется ей нездоровым. Она даже намекнула на шантаж. Она сказала, что Годфри поэтому так упирается в отношении разработки Блэклоу. Если бы решать предоставили ей, она бы высказалась за более гибкий подход.

– Она не уточняла, какие основания может иметь Невилл для шантажа?

Энн отвернулась и стала смотреть на сад.

– Нет. Всё было очень неясно.

– Вы ей поверили?

– У меня не было уверенности. Тогда. Но зачем ей лгать?

– Вы видели её с тех пор?

– Только перед вечеринкой в Холм-Парке. Она звонила сюда несколько раз на прошлой неделе и передавала сообщения через Джереми. Я отправилась к ней на чай. Дома была дочь, возможно, поэтому она не стала рассказывать, но я почувствовала, что что-то произошло. Была какая-то угроза. Она была в ужасе, но не объяснила мне, что не так.

– Вы думаете, муж её бьёт?

– Нет!

То, как мгновенно и горячо она ответила, удивило Веру.

– Такое действительно бывает, – мягко сказала она. – Даже в лучших из семей.

– Я не думаю, что её напугало это. Меня интересовало, не может ли здесь быть связи с Невиллом Фёрнессом. А теперь он, похоже, заинтересовался Рэйчел…

– Вы считаете, я должна разобраться в том, что за этим кроется? Вы что-то из этого упоминали Рэйчел?

– Я пыталась предостеречь её, но она потеряла голову.

– Они виделись снова?

– Думаю, да. Она звонила прошлой ночью, чтобы узнать, как я, и мне показалось, что я слышу его голос на заднем плане.

– Не беспокойтесь. – Вера осушила свой стакан и с сожалением поставила его на стол. – Эдди не позволит ей наделать глупостей.

– Эдди не сможет её остановить, если та примет какое-то решение.

– Я поговорю с ней. Выясню, что происходит.

– Вы поговорите с Барбарой Во?

– Вы хотите, чтобы я это сделала?

– Что-то её напугало. Мне она не скажет, но, может, с вами поговорит. Но не выдавайте, что это я вас послала.

– То есть я просто загляну по дороге якобы дружески поболтать и выпить чашку чаю, так, что ли?

– Я вам объяснила. Она партнёр по бизнесу. Разве этого предлога не достаточно?

– Возможно.

Вера чувствовала, что Энн хочет от неё отделаться, но не спешила уходить. «Что-то ты мне недоговариваешь, милочка. Но что?» Она сидела и ждала.

– Я подумываю вернуться в колледж, – неожиданно сказала Энн. – Попытаться получить диплом по науке об окружающей среде. Найти нормальную работу, чтобы платить за себя самой.

«Неужели в этом всё дело, – подумала Вера. – Тебе не хотелось признаваться в академических амбициях?» Однако её это не убедило.

– Почему бы и нет? – произнесла она вслух. – Может, найдёте себе молодого любовника.

Это было наглое замечание, поскольку ей в голову не пришло ничего лучше, но Энн, похоже, смутилась.

– Или уже нашли?

– Нет, – ответила Энн. – Конечно, нет.

– Тогда мне пора. Спасибо за пиво.

Энн провела её через дом к пардной двери. В холле висела фотография Джереми на вечеринке, напыщенного, в шёлковом галстуке-бабочке.

В дверях Вера замялась.

– Вы когда-нибудь бываете в той кофейне в городе?

На этот раз она была уверена, что Энн вспыхнула.

– Иногда. А что?

– Белла Фёрнесс ходила туда каждую среду. На обед. Вы её никогда не встречали?

– Нет. Уверена, что не встречала.

«Тогда кого же ты встречала? – подумала Вера. – Эдмунда Фулвелла или кого-то ещё?»

Дома она выпила виски, потому что пива не было, позвонила Эдди, договорившись о встрече на завтра, посмотрела по телевизору фильм с Орсоном Уэлсом и заснула прежде, чем абердинский ночной поезд прогрохотал мимо. Засыпая, она размышляла о Невилле Фёрнессе. Видимо, перед сном у неё в голове что-то прояснилось, и она внезапно задумалась, почему так сложно было припереть его к стенке для допроса.