Глава третья

Три способа думать

Теперь ты отбросил очки твоей личности, так взгляни же разок в настоящее зеркало! Это доставит тебе удовольствие.

ГЕРМАН ГЕССЕ

Все вы, я полагаю, что-то слышали про «пирамиду потребностей» Абрахама Маслоу, но не каждый знает, что одним из главных исследований этого, ставшим легендарным, основателя гуманистической психологии было исследование… гениальности.

Абрахам Маслоу (а точнее, Абрахам Самуилович Маслов – его родители эмигрировали из России в Штаты в начале XX века) говорил, что Фрейд показал лишь больную (худшую) сторону человека и её следует восполнить здоровой (или лучшей).

В поисках этой «лучшей» стороны Маслоу и принялся изучать людей с высокой степенью одарённости, людей по-настоящему выдающихся: лучших, так сказать, представителей человечества.

Для своего исследования он выбрал восемнадцать человек: половина была современниками Маслоу, которых он знал лично, вторая половина – исторические личности.

Таким образом, среди его «подопытных» были Бенедикт Спиноза, Авраам Линкольн, Томас Джефферсон, Уильям Джеймс, Альберт Эйнштейн, Джейн Адамс, Альберт Швейцер, Олдос Хаксли, Рут Бенедикт, Макс Вертхаймер и многие другие.

Маслоу собирался найти в них силу «самоактуализации» – это внутреннее, как он считал, скрытое в нас стремление к реализации личностного потенциала.

Впрочем, как вы наверное догадываетесь, результаты исследования несколько удивили учёного, пожелавшего обнаружить нашу «светлую сторону», изучая гениев.

«Очень скоро я пришёл к выводу, – писал впоследствии Абрахам Маслоу, – что великий талант не только в большей или меньшей степени не связан с добротой или здоровьем, но также, что мы мало знаем о нём».

Действительно, подойти с привычной меркой к субъектам, которые очевидно выбиваются из общих правил, было, мягко говоря, достаточно смелым решением. С другой стороны, все персонажи, которых Маслоу выбрал для своего исследования, вполне могли бы претендовать на гордое звание «пассионариев», которые нечасто бывают мимишными.

Каждый фигурант «дела Маслоу» был, по сути, революционером в своей сфере – в науке, в философии, политике, общественной деятельности, литературе. И понятно, что сложно представить себе революционера хотя бы без лёгкого налёта безумия, а потому биографические сведения о каждом из них, хочешь не хочешь, заставляют вспомнить о Чезаре Ломброзо…

Спиноза, например, умудрился вдрызг рассориться с родной еврейской общиной, был из неё изгнан и стал вечным скитальцем. Линкольн страдал тяжелейшей эндогенной депрессией и постоянно думал о самоубийстве. Уильям Джеймс, будучи поистине выдающимся учёным, впал на старости лет в мистицизм и активно участвовал в спиритических сеансах.

Младший сын Эйнштейна страдал шизофренией, да и вообще все в этом семействе были слегка не в себе. Так что, скорее всего, соответствующих генов и у автора теории относительности было предостаточно. Впрочем, безумцев, самоубийц и прочих отклонений в роду большинства гениев всегда хватает.

Но конфликтность и психические расстройства – это, как вы понимаете, далеко не полный перечень «особенностей» гениев.

Взять хотя бы самое начало философии и рассмотреть его с точки зрения наших трех базовых инстинктов. Поверьте, мы придём в ужас, глядя на то, что вытворяли эти лучшие из умов человечества, заложившие, между прочим, основы всей нашей с вами современной культуры.

Гераклит умер от удушья, когда «лечился», обмазавшись навозом (он был уверен, что это спасёт его от лихорадки). Сократ согласился на смертную казнь, хотя вполне мог её избежать. Перед этим, впрочем, он регулярно рисковал жизнью – так что удивляться его решению не стоит.

Платон вовлёкся в большую политику, консультировал тиранов и в результате загремел в рабство, из которого его потом с трудом выкупили. Зенон и вовсе участвовал в заговоре, а на допросе откусил себе язык и плюнул им в лицо уже другому тирану, чтобы не выдать соратников.

Что вытворял на афинской агоре Диоген, даже пересказывать неловко: мастурбировал при всём честном народе, плевался людям в лицо, задирался ко всем подряд, а встретив Александра Македонского, попросил его «не загораживать солнце». В общем, без чувства опасности был человек, а ещё и с абсолютной уверенностью в собственной непогрешимости.

Или вот Эпиктет, например. Это к вопросу о болевом пороге. Когда хозяин стал выкручивать ему ногу, философствующий раб спокойно сообщил ему: «Ты её сломаешь…» Предупреждение не подействовало. И когда нога, наконец, треснула, Эпиктет, сохраняя полное спокойствие, лишь пожал плечами: «Я же говорил, что сломаешь».

Вот такие бывают философы-рабы… Не без пассионарного сдвига, так сказать.

В общем, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы заметить, что все перечисленные философы находились, мягко говоря, в непростых отношениях с собственным инстинктом самосохранения. Что и отметил Лев Николаевич Гумилёв, вводя своё понятие «пассионарности». Но только ли это бесстрашие отличало поведение данных субъектов?..

Мы достоверно знаем, что большинство из них были весьма высокохудожественными натурами, знавшими себе цену. Об этом свидетельствуют и сохранившиеся тексты, и сообщения о том, в каких отношениях они находились с согражданами.

Ощущение собственной избранности, особенности, исключительности – характерная черта философов, учёных, великих исследователей и прочих творцов всех видов и мастей, причём на протяжении всей истории человечества (что, как вы понимаете, не означает, что всякий человек, испытывающий нечто подобное, гениален).

С другой стороны, этих персонажей всегда живо интересовали отношения с другими людьми.

• Но у кого-то эта избыточная социальность проявлялась в «позитивном» ключе: они вечно оказывались в авангарде каких-то скандалов, интриг, революций и прочих заварух – как тот же Платон, например, Зенон или Спиноза.

Плюс смело добавляйте сюда Альберта Эйнштейна, Бертрана Рассела, Лайнуса Полинга, Жан Поля Сартра, Андрея Дмитриевича Сахарова, Мишеля Фуко… Им нет числа.

• У других, напротив, это заострённое чувство социальности имело, так сказать, «негативный» эффект: философ или учёный боялся других людей как огня, страдая при этом самой настоящей паранойей – идеями преследования, предательства, заговора и т. д.

Эта «негативность» выражается в изоляционизме – намеренном удалении от мира, нежелании с кем-либо встречаться, участвовать в каких-либо публичных мероприятиях.

Тут тоже, можете не сомневаться, богатый список – от упомянутого уже Гераклита до современных нам Александра Гротендика и Григория Перельмана. В их компании и Кант с Шопенгауэром, и Ньютон с Дарвином, и Фреге с Гёделем, и, например, да Винчи с Ван Гогом, Мунком, Ротко, Мондрианом et cetera.

То есть, гении с «позитивной (деятельностной) социальностью» вечно стремятся к переустройству социального мира и со всей своей страстностью побуждают других людей к переменам.

При этом они проявляют выдающееся бесстрашие, пренебрежение собственной жизнью, а также недюжинные лидерские качества.

Вспомните того же Андрея Дмитриевича Сахарова – великого физика, академика, создателя водородной бомбы, которого за его научные открытия трижды удостаивали звания Героя социалистического труда.

Внешне он выглядел болезненно слабым человеком, что не мешало ему открыто противостоять давлению коммунистического режима, устраивать бесконечные голодовки, а потом – под неистовый ор и захлопывания – требовать от Съезда народных депутатов принять решение о выводе советских войск из Афганистана.

Гении с «негативной (отрицательной) социальностью», напротив, болезненно ощущают агрессию окружающего мира (часто, конечно, ими же и выдуманную).

Таким асоциальным гениям кажется, что весь мир буквально ополчился против них, что, впрочем, свидетельствует лишь о том, что они себя центром этого мира как раз и ощущают.

Так или иначе, всё это причуды иерархического инстинкта. Но многие из «гениев» были, так скажем, и большими затейниками по части полового инстинкта.

Какой-нибудь Курт Гёдель, например, создатель той самой великой «теоремы о неполноте», выглядит – посмотрите на его фотографии, – совершеннейшим божьим одуванчиком, невинным, как слеза младенца.

Но познакомившись с его перепиской и свидетельствами очевидцев, от этого одуванчика в вашем воображении не останется и следа… Кроме, разве что, пестика и тычинки.

Или вот Ландау, например, Лев Давидович, или Ричард Фейнман, описывающий зачем-то свои трогательные нежные томления в автобиографической книге, посвящённой, вроде как, становлению учёного.

Или, наконец, возьмите какого-нибудь Иманнуила Канта или Сёрина Кьёркегора… Тут будет, правда, обратная картина, но не менее, впрочем, завораживающая.

Иманнуил по каким-то причинам отказался от сексуальной жизни вовсе – по крайней мере, так принято считать. Однако же, великий Кёнигсбергский философ был признанным гурманом, бильярдистом и любил модно одеваться. Так что, возможно, его сексуальность была просто такой, что её приходилось тщательно скрывать, и удалось скрыть.

Для Сёрина Кьёркегора сексуальность стала источником постоянной проблематизации и причиной острой душевной боли. Философ считал её настолько греховной, что ожидал своей смерти (как и всех своих братьев) в возрасте до тридцати трёх лет. Таковым, по его мнению, было проклятье, нависшее над родом Кьёркегоров за внебрачную связь главы семейства.

С другой стороны, именно перу Кьёркегора принадлежит весьма фривольный для своего времени, куртуазный и чувственный текст «Дневника обольстителя». Да и сам Сёрин считался в Копенгагене первым модником, заядлым театралом и большим франтом. Неожиданно, правда?

Правда. Особенно, если учесть, что единственный, судя по всему, сексуальный опыт, на который Сёрин всё-таки решился, был связью с проституткой. Об этом мы знаем из его уже настоящего, личного дневника. Запись, впрочем, предельно лаконичная: «Этот отвратительный смех… Ужас… ужас… ужас…»

Талант, дарование, особое ви́дение одарённого человека – это не какой-то мистический «дар Небес», а физиология – то есть фактические особенности устройства его мозга.

До тех пор, пока мы думаем, что «гениальность» – это какой-то «божий дар», мы и создаём о гениях легенды, не имеющие ничего общего с реальной действительностью. Да, такие легенды красивы, но абсолютно бесполезны.

Если же мы смотрим на феномен «гениальности» (что бы это ни значило) объективно, с материалистических, так сказать, позиций, то у нас, напротив, появляется инструмент для развития собственных дарований.

Конечно, всё не так просто – пришёл, разобрался, как мозг работает, и стал гением. Но по крайней мере мы теперь понимаем, за что нам следует ухватиться в реальности, чтобы начать движение к этой цели – увеличения собственного интеллектуального и поведенческого функционала.