Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Целью и смыслом методологии мышления является возможность мыслить реальность. Возможность эта, конечно, условная, поскольку в любом случае мы всё равно рано или поздно свалимся затем в собственные представления о реальности (то есть будем думать не её, а о ней).
Однако это не мешает нам, будучи в состоянии озадаченности, ощущать отношение сил в ситуации, себя в ней и видеть то, какой наш шаг в реальности должен быть следующим. Ну и пусть что мы окажемся затем в представлениях. Главное, что мы знаем, где из них есть выход.
Несодержательное мышление – есть мышление, в котором мы не связаны идеей содержательных «сущностей», существование которых мы лишь предписываем миру по причине устройства нашего языка.
Обыденный язык, возникший как способ коммуникации между членами первобытного общества, обречен предполагать наличие денотатов у каждого из знаков языка: говоря что-то, мы полагаем, что говорим о чем-то.
И в идеальном случае это «что-то» – то, на что можно указать (в противном случае мы в нашем первобытном племени вряд ли могли о чём-то друг с другом договориться, а язык потому и не состоялся бы из-за этой своей несостоятельности).
По сути речь идёт о том, что, предполагая некие «сущности» в реальности, мы выстраиваем наш мир определённым – содержательным – образом. Причём это «выстраивание» и есть всё множество моих представлений.
Я говорю, что у меня есть личность (или душа) – то есть некая сущность. Дальше я начинаю думать об атрибутах этой личности (или души), и каждый из этих атрибутов, будучи номинированным (названным, означенным), также обретает, благодаря мне и этому означению, некую виртуальную «сущность».
Далее я думаю о том, как эти атрибуты проявляют себя в отношении с другими «сущностями», которые я создаю в огромном количестве.
В результате я получаю целый мир, в котором есть, например, отдельные люди со своими «сущностями» (личностями, душами и т. д.), а есть, например, «вообще люди». У этого «вообще люди» – тоже наличествует какая-то своя «сущность», мною предполагаемая (что-то такое «человеческое очень человеческое»).
Таким – эссенциальным – образом я произвожу на-гора огромное количество содержания.
Причём всё это содержание – лишь мои представления о реальности, не имеющие к реальности самой по себе никакого отношения. Они как бы оторваны мною от неё. Они – её карта с моим масштабом и моим же умозрительным видением положения дел.
Впрочем, мои представления о реальности (содержание) – как то, что происходит, – образуют в некотором смысле некую свою собственную реальность (вполне реальную, разумеется), которую мы в методологии мышления называем миром интеллектуальной функции.
Иными словами, в реальности никакого содержания не существует, хотя нам, разумеется, представляется обратное. На самом деле существуют лишь отношения отношений, причём «до самого низу». Но мы используем язык, чтобы сворачивать эти отношения для себя (в своём восприятии) до определённых содержаний.
Так, например, мы считаем, что существуют кварки, глюоны, альфа-частицы и бозон Хиггса. Нас совершенно не смущает, что этих «вещей» никто никогда не видел, что, по существу, это лишь математические модели на основании расчетных данных. Наш девиз: «Они названы, а потому они есть!».
При желании мы можем пойти и дальше – «до самого низа», обнаружив там, как нам кажется, двухмерные струны, лежащие в основе нашего мироздания. Иногда даже забавно, каким образом язык фактически заставляет нас верить в то, что названное (означенное, поименованное, номинированное) существует.
Впрочем, ничего удивительного в этом нет, напротив – перед нами кардинальное свойство социальных игр: стóит нам о чём-то договориться, как оно сразу обретает существование – «душа человека», «улыбка Джоконды», «теория эволюции» и тот самый «бозон». Не существует только «приватного языка», потому что он не подразумевает социальной договорённости.
Дети, играя в «дочки-матери» и называя друг друга в соответствии с правилами этой игры, не испытывают далее никаких затруднений – каждый знает, что ему надлежит делать. И эта игра – лишь пролог к играм в «ученичество», «брак», «службу», «партнёрство», «патриотизм», «веру», «науку» и т. д., создающим весь объём нашего с вами социального бытия.
Всё наше «содержательное мышление», разворачивающееся в пространстве наших же представлений, есть, по существу, социальная игра, которая не говорит нам о реальности ничего, что бы в ней действительно (на самом деле) происходило.
Это игра в несуществующее содержание, основанная на умозрительном усмотрении нами в окружающем нас мире несуществующих «сущностей».
Появление же последних в нашем представлении обусловлено лишь тем обстоятельством, что мы пользуемся соответствующими «общественными словами», усвоенными нами в процессе интериоризации внешней речи (данной нам другими людьми) во внутреннюю [© Л. С. Выготский].
Неслучайно поэтому, что пока нечто не названо, оно для нас и не существует, а точнее – мы просто не имеем в себе соответствующего представления. При этом понятно, что всякое «нечто» – само по себе – есть лишь эффект отношения отношений, имеющих место в реальности.
Реальность – это отношение отношений, это то, что происходит, и не может быть схвачено в моменте как кадр на фотоплёнке.
По самой, если так можно сказать, природе реальность сопротивляется всякому означиванию с нашей стороны. Да, язык пытается выполнять роль как раз той самой фотоплёнки, но, понятно, не может в этом преуспеть.
Как же, в таком случае, можно мыслить реальность, если её означение невозможно?
Здесь нам потребуется своего рода уловка: попробуем соотнести фундаментальные принципы работы нашего мозга при взаимодействии с объектами окружающего мира (а именно теорию «переносимых и непереносимых свойств материальных предметов» Льва Марковича Веккера), с тем, что мы называем мышлением.
Это вполне оправдано с точки зрения методологии мышления, поскольку в рамках данной концептуальной модели мы – в том и в другом случае, – имеем один и тот же процесс, рассмотренный, впрочем, в разных лингвистических контекстах.
Не будем ставить перед собой задачи дать полное описание теории психических процессов Льва Марковича, а укажем лишь на момент, являющийся для нас принципиально важным.
Анализируя характеристики материальных объектов, которые могут быть даны нам в психическом опыте, Веккер разделяет их на те характеристики этих объектов, которые «переносимы» (снимаемы) с объекта, и те, которые не поддаются подобному переносу, а существуют лишь в момент контакта данного предмета и нас (как воспринимающих этот предмет, ощущающих этот контакт).
Например, вы можете посмотреть на любой материальный объект перед собой – книгу, например, – и как бы забрать у неё её изображение: оно запечатлеется как зрительный образ в вашей памяти или, например, если вы воспользуетесь фотокамерой, станет фотоснимком, который вы потом, когда книги с вами уже не будет, сможете спокойно рассматривать.
То есть вы как бы сняли эту характеристику с объекта и унесли её с собой. Это и есть «переносимые свойства» по Л. М. Веккеру.
Причём переносимость заключается ещё и в том, что вы схватили, на самом деле, даже не сам объект, а, если говорить о данном примере, свойства света, отразившегося от этого объекта. То есть ваш контакт с этим объектом состоялся, на самом деле, как бы опосредованно – через посредника в виде электромагнитного излучения.
Однако есть у предметов окружающего нас мира и «непереносимые свойства», которые Веккер даже называет «капитальными свойствами материальных тел». К ним он относит такие характеристики объектов, как твёрдость, мягкость, упругость, пластичность, гибкость, гладкость, шероховатость и т. д.
Фундаментальная особенность этих непереносимых свойств объектов заключается в том, что вы не можете снять с объекта это его свойство. Вы должны быть с ним в непосредственном контакте, чтобы это свойство сообщало вам о себе.
Действительно, если вы сейчас держите в руках эту книгу, то можете почувствовать её твердость, упругость, пластичность, гибкость, шероховатость страниц. Но стоит вам отложить книгу в сторону, как всякие эти эффекты пропадут безвозвратно, вы не можете унести их с собой.
При этом никаких посредников между вами и этим предметом, если мы говорим о его непереносимых, неснимаемых свойствах, не было. Подушечки ваших пальцев промялись под объект, и это промятие подушечек ваших пальцев и было свидетельством контакта.
Впрочем, промялись не только подушечки ваших пальцев, но и сама книга. Это, как говорит Веккер, «“двойное” состояние непосредственного взаимодействия двух макрообъектов». То есть речь идёт о фактическом отношении.
Когда вы смотрите на книгу, вы не находитесь в отношениях с книгой, ей плевать на то, смотрите вы на неё или нет, – на ней это никак не сказывается, с ней ничего в этом случае не происходит.
Вы лишь воспринимаете электромагнитное излучение, исходящее от книги, нечто, отражённое ею. И это излучение будет, в любом случае, отражаться от книги – станете вы воспринимать эти фотоны или нет.
Точно так же когда вы слышите звук, вы не контактируете с предметом, его издавшим, вы контактируете со звуковой волной окружающей вас среды.
Когда вы вдыхаете запах, вы контактируете с частицами вещества, из которых состоит предмет, но не с самим предметом.
Когда вы чувствуете температуру предмета, вы, в некотором смысле, чувствуете колебание атомов, составляющих его вещество, а вовсе не сам предмет.
Таким образом, наша психика знает только одно свойство предметов самих по себе, в действительных (а не опосредованных) отношениях с ними – это те самые перцептивные чувства, физические ощущения телесного контакта.
Теперь попробуем подумать об этом под другим углом зрения. Вот мы говорим, что реальность – это отношение отношений (или, чуть проще – отношение сил), и по сути, речь идет о наличии фактического контакта между сторонами (силами) некого отношения, который, условно говоря, воспринимают обе стороны.
Причём это не какой-то абстрактный контакт: обе стороны данного отношения претерпевают изменение, обусловленное этим контактом – как бы «проминаются» друг под друга. То есть нечто в этом контакте происходит.
Если же мы рассмотрим ситуацию, когда одна из сторон не участвует в отношении, то это уже не будет действительным отношением реальности (которое возможно между чем-то и чем-то), а лишь соотнесением неких систем, то есть – не реальностью, а представлением.
Собственно, на этом принципе и строятся наши «представления о реальности»: это не контакт с реальностью как таковой, а лишь какой-то такой наш результат контакта с реальностью (не «отношения с нею», а «отношение к ней»). Реальности безразлично – составите вы о ней своё представление или нет.
Если же вы что-то сделаете в реальности, то с реальностью самой по себе что-то произойдёт (а реальность, вообще говоря, – это как раз то, что происходит). То есть это будет фактическое отношение в самой реальности – со всеми соответствующими «промятиями», а не какая-то другая «форма существования».
Вот почему мне кажется вполне естественным, что когда мы пытаемся реконструировать реальность (в отличии от состояния, когда мы просто как-то себе её представляем), мы ощущаем своеобразную, почти перцептивную тяжесть интеллектуальных объектов, обнаруживаемых нами в пространстве нашего мышления.
Это можно сравнить с тем, как вы берёте некий вес.
Какой-то интеллектуальный объект кажется вам «лёгким», а это значит, что связей (отношений) у данного объекта с другими интеллектуальными объектами данной ситуации (данного положения вещей) совсем немного.
Другой же интеллектуальный объект, напротив, кажется вам «тяжёлым» (массивным): его непросто поднять и удержать – слишком много связей (отношений) определяют его существование в вашем пространстве мышления.
Это ощущение воспринимается буквально как физическое. Если объект кажется вам ярким, цветным, подвижным, объемным и т. п. (если только вы не страдаете каким-нибудь крайне специфичным типом синестезии), то вы имеете дело с образом этого объекта, с его переносимыми свойствами. Он, иными словами, вам представляется.
Реальность нельзя представить, с ней можно только находиться в отношении, потому что сама она есть отношение отношений (отношение сил, тяжестей).
Войти с помощью соц. сетей: