Тенька и Шурик мотались на качелях недалеко от Виталиной дворницкой. Было это в начале июня. Стояла жара.

– Свариться можно, – сказал Шурик. – Тень, пройдем на Косу, искупнемся.

– Не…

– Да ты чего? Простыть боишься? Вода уже прогретая, как молоко в духовке…

Тенька помолчал и признался:

– Мне мама не велит…

– Она не узнает.

– Шурка, я ей честное слово дал, что не буду купаться без взрослых. Слово лучше уж не нарушать, а то хуже будет… В прошлом году попробовал, и потом несколько ночей жуть снилась.

– Какая? – сочувственно спросил Шурик.

– Всякая…

Тенька не стал рассказывать, что приснилось, будто мама умерла. Это было ужасно само по себе. И еще ужаснее от того, что умерла из-за нарушенного Тенькиного слова. И ничего (ну совершенно н и ч-е г о!) нельзя поправить. Хоть заберись на самый высокий балкон и грохнись оттуда головой об асфальт – маме это не поможет… Нет уж, на фиг такие купанья. Проще попросить, чтобы мама сходила с ним к разрушенной водной станции и посидела на берегу, пока Тенька плещется на мелководье (пловец-то он был так себе). Но сейчас мама была на дежурстве…

Шурик, видать, что-то понял. Помолчал. И нашел выход!

– А мы не будем без взрослых! Позовем с собой Дед-Сергея! Он любит гулять у тополей. И за нами понаблюдает, как мы бултыхаемся! Полная техника безопасности…

Это была мысль!

Дед-Сергей – это дед Шурика, он приехал к Черепановым в мае три недели назад. Встречался со старыми друзьями. Друзей осталось немного. Они вспоминали молодые годы и бывало, что участвовали в студенческих пикетах, которые охраняли тополя. Блондаренко по телику пообещал, что зеленстроевские деятели не тронут деревья, но веры ему не было, и пикеты с Косы не уходили. И рельсы между тополями висели. Весь окрестный люд – и взрослые, и ребята – знал, что зря колотить по рельсам нельзя: получится ложная тревога. Никто и не колотил. Только однажды компания, в которой были Трафик и Спица, попробовали поднять звон. Студенты их напинали и обещали в следующий раз выпороть при стечении публики…

По ночам на Косе горели костры. Бывало, что Дед-Сергей приходил сюда в такое вот позднее время. Подсаживался то к одному, то к другому костру, заводил беседы, рассказывал о прежних временах и о том, кто какой посадил тополь. Иногда он путался, забывал имена, однако его все равно слушали почтительно и с пониманием. Два раза Дед-Сергей брал с собой внука Шурика…

А гулять по Айзенверкенбауму Дед-Сергей не любил. Говорил, что от прежнего Колыбельцева не осталось ничего…

– Испоганили город чиновничьи души. Только и сохранилось, что наша аллея…

На приглашение Шурика и Теньки Дед-Сергей отозвался охотно. Украсил себя старомодной панамой, облачился в просторную белую рубаху и прихватил отполированную клюку. Ну, настоящий старый профессор на отдыхе (каким он и был в самом деле).

Вышли на Косу. Дед-Сергей – высокий, костлявый, длинноносый – шагал бодро и широко. Рубаха болталась на нем, как повисший вдоль мачты парус. Дед клюкой показывал то на одно, то на другое дерево.

– Это вот – мой одноклассник Матвей Кокошкин. Летчиком стал. А в семьдесят втором испытывали новую машину и не дотянули до посадочной полосы. Как в песне про Серегу Санина. Слышали такую?

Шурик и Тенька покивали.

– …Вот Галка Соломчук. Известная журналистка в матушке-столице, виделись в прошлом году. Рассказывала, как на митинге подралась с помзоповцами, которые хотели отобрать у нее фотокамеру…

– Сейчас надо говорить «с попзоповцами», – хихикнул Шурик. И был прав. Год назад имперскую милицию переименовали в полицию. Поэтому Подразделения Особой Милиции для Защиты Общественного Порядка – ПОМЗОП превратились в ПОПЗОП.

– Хрен редьки не слаще, – сказал Дед-Сергей.

– А камеру не отобрали? – спросил Тенька.

– У Галки-то? Ха… А вот Мишка Звонарев. Он был третьеклассником, когда мы уже кончали школу. На концертах выступал, пел, как жаворонок. Потом стал скрипачом…

– Наверно, известным? – почтительно уточнил Шурик.

– Может, стал бы известным, талант ведь. Да водка сгубила. Жена его бросила, уехала с каким-то вертихвостом, он и сорвался…

В Теньке напряглись тревожные жилки.

– А вон того великана посадил Дмитрий Ворошенко. Тоже был из нашей школы, только гораздо старше. Воевал, четыре ордена Славы принес домой…

Чтобы погасить дрожанье тревожных струнок, Тенька быстро спросил:

– Сергей Сергеич, а почему тополя сажали разные люди? Ну, из разных классов. Как они вместе-то собрались?

– Не только из разных классов, а даже из разных школ. И техникумов… Да ведь мы тогда уже были не школьниками, даже не студентами, я за год до того защитил диплом… Случился в Колыбельцеве субботник в честь двадцатилетия Победы. Победу тогда снова начали праздновать после долгого перерыва. Народу высыпало на улицы… Я уже не жил здесь, но приехал к родителям в гости. Пошел к своей школе, а там людей полно – и знакомые, и незнакомые. Но в тот момент все сделались как друзья. Накануне прокатилась по улицам могучая гроза (все говорили – «отголосок войны»). Тополей наломало столько, что везде груды сучьев. Мы и решили – пойдем на Косу, посадим аллею. Тополиные сучья, они ведь легко пускают корни, превращаются в деревья… Ну вот, взяли у школьного завхоза лопаты (поклялись, что вернем) и пошли. Человек двадцать. А по дороге к нам прибилось еще столько же. Вырыли ямы, вкопали сучья, которые потолще, попрямее. Постояли, вспомнили друзей…

– Хлебнули небось из горлышек… – храбро вставил Шурик.

– Александр, ухи надеру… Ну, может, кто и хлебнул маленько ради праздника. Потом кто-то раздобыл картонки, сделали таблички со своими именами, привязали к тополятам, которые посадили. Обещали приходить сюда в каждом году, в майские дни… Ну и приходили, кто мог. Я тоже был несколько раз… Картонки, конечно, пообветшали, пообрывались, но кто-то, говорят, сделал полный список тополей. Только вот не знаю, кто… А сам я уже все не помню, лишь некоторые…

Он подошел к тополю, который был в двойной обхват – Шурика и Тенькин…

– Мой…

С тополя слетали пушинки. И с других – тоже густых и высоких – летел пух. Он щекотал Теньке переносицу. Тенька сморщился и засмеялся. Тревога улетела. По аллее Ветеранов пробежал ветерок, пух закружился, взмыл.

– Уф… – Шурик помахал руками. – Можно стало дышать. А то как в кочегарке…

Дед-Сергей скользнул по нему и по Теньке бледно-коричневыми глазами.

– В годы моего пионерского детства, когда я гулял в таких штанишках, как на вас, мне в голову не приходило жаловаться на жару. Мы впитывали солнце, как Божью награду…

– Пионеры не верили в Бога, – заметил Шурик.

– А награду впитывали…

– Ну и сейчас гулял бы и впитывал, – посоветовал Шурик. – Нынче взрослых дядек в шортах не меньше, чем пацанов…

– Гулял бы, да только… вы не видели мои ноги. На венах синие узлы величиной с кулак… Нет уж, братцы, каждому овощу свой маринад…

Они прошли мимо тополя, под которым устроились с бутылкой кока-колы длинноволосые парень и девушка. Они проводили старика (а заодно и мальчишек) уважительными взглядами. Дед-Сергей вдруг оглянулся:

– Скажите, юные коллеги, нельзя ли где-нибудь поблизости раздобыть мороженое?

«Юные коллеги» не удивились.

– Маша, дай мобильник! – И парень весело закричал в телефон: – Валентин, ты где?.. Ты на колесах? Раздобудь немедленно три пломбира или эскимо и жми на Косу!.. Да не нам, а Сергею Сергеичу Черепанову и его внукам!.. Давай!

Дед-Сергей, кажется, смутился.

– Не ожидал такой популярности. Мы с вами встречались, молодые люди?

– Зимой. Вы приезжали на семинар в Институт связи…

– Весьма признателен… Мы будем вон там, на оконечности Косы…

Пришли к станции. Никого поблизости не было. Любители купания, даже ребята, предпочитали ездить на Верх-Сарайское озеро: там и песок на пляже, и вода почище, и будочки для переодевания. Да к тому же народ школьного возраста с папами-мамами разъезжался на лето из бетонного Айзенверкенбаума. Кто побогаче – в Турцию, в Таиланд и на Багамы, кто «так себе» – на дачи к бабушкам-дедушкам. Те, кому совсем не повезло, томились в городских и загородных лагерях. Даже на Макарьевском и Карпухинском дворах детское население сократилось раза в два, хотя там народ летом не скучал…

Дед-Сергей, покряхтывая, устроился у кирпичной стены.

– В прежние времена здесь берега были усыпаны загорелой ребятней, – вспомнил он.

– Ага! – подтвердил Тенька, стряхивая штаны и рубашку. – Анна Евсеевна рассказывала, как она плавала на плоту с пацанами… – И с разбега плюхнулся в воду…