Хорошо, когда есть понимающие люди. Такие, к которым придешь со своими заботами и сразу встретишь сочувствие.

Конечно, Тенька пошел к Витале. Того не оказалось в дворницкой. Но поблизости слышался стрекот бензиновой косилки. Тенька обогнул пристройку. Там, на лужайке у поленницы, занимались работой Виталя и братья Лампионовы. То есть работали Игорь и Витька, а Виталя руководил. Взмахивал руками, будто дирижер.

Братья трескучей машиной на колесиках скашивали проросшую в щелях между плитками траву.

– Зачем это вы?! – громко удивился Тенька.

– Имитируем трудовую деятельность, – разъяснил Виталя.

– Чего им… мит… делаете?

– Изображаем работу. Чтобы общественность не клеймила меня, как тунеядца. А то Изольда все время зудит, что я не ликвидирую сорную растительность. В ней, мол, энцефалитные клещи.

– Ей-то что? Зараза к заразе не клеится, – рассудил Тенька.

– Зато эта зараза ко мне клеится: «Что вы за дворник, если у вас весь двор, как пампасы!..»

– Виталя, не надо косить! – взмолился Тенька.

– Да мы чуть-чуть, для вида! – отозвался сквозь треск младший Лампионов. Похоже, что братьям интересно было управлять трясущимся агрегатом.

– Да. Звуковой эффект, – сказал Виталя. – Пампасы не пострадают.

Дворник Виталий Самохвалов, как и ребята в здешних дворах, любил зелень. Траву почти нигде не трогал. Сам не выкашивал и прогонял дядек с косилками, которых присылала контора по благоустройству. Впрочем, дядьки не очень-то и совались, уважали Виталю. Поэтому лопухи, репейники, белоцвет, осот, кусты «венериного башмачка» и даже роскошная крапива безбоязненно разрастались вдоль фундаментов и заборов. Не то что в других дворах и ближних переулках, где «коммунальная служба» выбривала на газонах и обочинах каждый квадратный сантиметр. Жителям Карпухинского и Макарьевского дворов большая трава нравилась. Всем, кроме Изольды Кузьминичны. Та жаловалась в домоуправление, и ей обещали, что сделают дворнику Самохвалову внушение. Но если и делали, то не сильное, для порядка. Потому что в домоуправлении Виталю ценили. Он один «тащил на своем хребте» хозяйство двух дворов, и везде там был (если не придираться к траве) образцовый порядок. Наружные чердачные лестницы – исправные и прочные. Качели и песочницы на площадках – в лучшем виде. Пожарные щиты с ведрами и баграми – все на своих местах. Дорожки подметены, мусора нигде не увидишь. Даже удивительно было: как он один со своими тележками, граблями и метлами управляется на таких территориях? Но удивлялись те, кто не знали: у здешнего дворника десятки помощников. Все пацаны и девчонки – и тонко воспитанные модницы, вроде Эвелины Полянской, и совсем не воспитанные личности, вроде Жоха, и народ Тенькиного возраста, и мелкие «кузнечики» вроде Егорки – кидались на помощь «нашему Витале» по первому зову. Виталя доступно объяснял: «Люди! Если мы не сохраним родную территорию среди блондаренковского бетона, в городе не останется места, где можно жить и дышать». Его понимали, ему верили…

Игорь и Витька выключили косилку. В наступившей тишине подошел Егорка, спросил:

– Тень, а что у тебя за кыса?

Рыжая кошка во время беседы спокойно лежала грудью и лапами на Тенькином плече и трогала усами его щеку. Иногда тихо муркала…

– У Спицы и Трафика выменял… – И Тенька рассказал про все, как оно было. Про проект «Баллиста».

– Ну, поймаю я этих «легионеров»… – задумчиво сказал Виталя.

А Игорь Лампионов спросил Теньку:

– Запускатель-то не жалко?

– Недавно еще один купил. Они у меня все работают, без отказа…

– А куда несешь зверя? – спросил Виталя.

– К тебе…

– Ни фига себе, – сказал Виталя. Без особого, впрочем, удивления. – Что я с ним буду делать?

– Я не насовсем. Только на денек. А потом заберу. Надо только маму подготовить. Морально…

– Думаешь, одного дня хватит? – усомнился Виталя.

– Ну… она уже готова наполовину. Я давно ей капаю, что нужна кошка. Почти уговорил, только, наверно, мама сперва удивится: почему тощая и одноглазая?

– Удивится – не то слово, – заметил Игорь. И погладил кошку. Следом за ним погладили Витька и Егорка.

Виталя дотянулся, взял кошку, осмотрел, посадил на колени.

– Молодая совсем, – заметил Виталя. – А уже потертая жизнью… Где ты глаз-то потеряла, бедняга?

Кошка муркнула снова, потерлась щекой о Виталину штанину. Но единственным глазом глянула на Теньку: ты отдал меня не насовсем?

– А как ее будешь звать? – спросил Егорка.

– Не знаю… Хотел Ю-ю, как у писателя Куприна, а вчера оказалось, что так называются эти… которые отбирают ребят у родителей. Их поганая контора… – Тенька украдкой сцепил пальцы, чтобы не прицепилась беда.

– А, «ювеналка» – сумрачно сказал Виталя. – Изгадили кошкино имя…

– Назови ее Лисаветой. С буквой «эс» посередине, – предложил Игорь Лампионов. – А сокращенно будет Лиска. Она же рыжая, как лиса.

– Да, правильно, – сразу согласился Тенька. Ему показалось, что это имя понравится маме.

Пришел кудлатый Сима, сел рядом с косилкой, издалека принюхался к Лиске. Та взъерошила хвост, сердито распушилась и стала даже красивая. Недружелюбно заурчала. Виталя ладонью прижал ее к коленям.

– Сиди, глупая. Сима не трогает кошек.

Лиска поверила, перестала урчать. Пожилой Сима умудренно поглядывал с пяти шагов. Понимал, что не надо спешить со знакомством.

По дороге от дворницкой Тенька думал об одном: как мама завтра встретит рыжую «дохлятину»? Самому Теньке Лиска уже не казалась дохлятиной и уродиной. Кошка как кошка, надо только подкормить. Ну, а то, что одноглазая, кто виноват? Видать, ей так на роду написано…

Тенька привыкал к мысли, что Лиска теперь его кошка. И даже чувствовал к ней этакую ласковую привязанность. Пока не очень сильную, но… все-таки так хорошо она мурлыкала на плече…

Он постоял под балконом Черепановых, покричал «Шурик, Шурик!» Не докричался, пошел к маме на вахту. Он вспомнил, что там на книжной полке есть диск с игрой «Коты-мушкетеры». Игра муровая, для детсадовцев, но вдруг захотелось посмотреть на экране, как резвится кошачий народ. Там, кстати, участвует рыжая кошка, которая изображает возлюбленную хвостатого мушкетера…

Но как вошел, сразу забыл про игру. Мама, подбоченившись, спросила:

– Ну-с, молодой человек, где твоя Лисавета?

– Какая Ли… А ты откуда знаешь?!

– Слухами земля полнится… – Мамин левый глаз блестел сквозь волосы. Хитровато и не сердито.

– Виталя звякнул, – догадался Тенька.

Оказалось, что так и есть. Виталя умудренно рассудил, что незачем Теньке томиться неизвестностью и осторожно подъезжать к маме (а ему, Витале, возиться с бродячей Лисаветой). Такие вопросы надо решать быстро. «Матвеевна, все равно ведь приютишь кошку, поэтому не мотай нервы ребенку, возьми сразу. И будет в доме мировая гармония…» – Виталя умел убеждать интонацией и словами.

– Злодеи вы с Виталей… Неси животное, – велела мама.

Тенька ускакал, забрал в дворницкой Лиску («Виталя, спасибо!»), примчался опять в вахтерку.

– М-да… – Мама аккуратно взяла Лиску за шкирку. Лиска не сопротивлялась, обвисла апельсиновой тряпицей и прикрыла единственный глаз. Потом вопросительно мявкнула.

– Терпи, подруга… – Мама посадила Лиску на табурет и достала из-под скамейки жестяной тазик. – Тенька, слетай домой, принеси шампунь…

Тенька помчался снова и вернулся через пять минут. Во время купания Лиска не дергалась, не пищала, не царапалась. Будто понимала, что в ее жизни наступает новая пора и надо подчиняться счастливым переменам. Тенька смотрел, как летят клочья пены, и думал: почему мама сказала «подруга»? Может быть, увидела в беспризорной кошке такую же пострадавшую, как она сама? У Лиски нет глаза, у мамы изуродовано лицо… В этих мыслях была и печаль, и жалость, и осторожная радость, потому что стало ясно: теперь-то уж мама ни за что не прогонит Лиску.

Мама вытерла Лиску старым халатом, закутала, помазала ей слипшуюся щелку выбитого глаза светлой жидкостью из флакончика (Лиска и здесь не дернулась).

– Держи свое сокровище…

Сокровище представляло промокший сверток с розовым носом и усами. Тенька прижал его к животу. Снизу торчал из синего сатина удивительно тощий хвост. Он, сырой и прохладный, осторожно стегал Теньку по ногам.

…Поздно вечером Лиска, сухая и распушившаяся, лежала на постели с Тенькой. Она устроилась у него под мышкой, прижималась к торчащим под майкой ребрам, а щекочущий подбородок положила рядом с ключицей. Мурлыканье Лиски было ровным и спокойным: все хорошо…

Нет, Лиска не стала совсем ручной и домашней. Видимо, прежняя жизнь сказалась на ее характере. Лиска часто уходила из дома. Деловито сбега́ла по лестнице с шестого этажа и шла гулять по окрестностям. Тенька скоро понял, что ничего здесь не поделаешь. И Виталя подтвердил:

– Такая натура…

Лиска бродила по Дворам, грелась на поленницах, навещала в вахтерке Тенькину маму, а иногда путалась под ногами у студентов, которые спешили от калитки у вахты к входу в «карпухинское» общежитие. Студенты ее гладили и угощали чем придется. Иногда Лиска приходила в дворницкую. Любила сидеть там вместе с ребятами…

Но вечером она обязательно возвращалась домой. И сразу шла в уголок на кухне, где стояли плошки с кошачьим кормом и водой. Мама сочинила стихи:

Тенька показывал Лиске кулак:

– Я вот тебе уйду…

Но Лиска и не собиралась уходить. Поужинав, ждала, когда Тенька сядет на кровать. Потом прыгала ему на колени. Она никогда не выпускала когти, и на Тенькиных ногах не было ни одной царапины (то есть не было от когтей, а вообще-то хватало). Тенька переворачивал ее на спину, укладывал между ног, будто в люльку, и щекотал кошачье брюхо с белым пятном. Лиска радостно махала растопыренными лапами – делала вид, что хочет цапнуть Теньку. Но опять же не показывала когтей, лишь колотила по Тенькиным пальцам кожаными подушечками.

Правда, один коготь иногда Тенька ощущал. Это был коготь-мутант. Он вырос у Лиски между пальцев на левой задней лапе. Большущий, согнутый в кольцо. Этакий костяной калачик диаметром в сантиметр. «Калачик» постукивал по обшарпанным половицам, когда Лиска ходила по квартире. Но, поскольку он был загнутый и гладкий, ссадинами Теньке не грозил.

Про кошку Ресницына узнали ребята в классе. И про то, как она к нему попала. И одобряли Теньку. Иногда интересовались: как поживает Трущобная кошка (некоторые читали книжку с таким названием). А Танюшка Юкова однажды увидела коричневые царапины на подзагоревших Тенькиных ногах и тихонько спросила:

– Это тебя Лиска поцапала?

– Ты что! Она никогда… Это мы с Шуркой Черепановым вчера на велике по старым репейникам проехали…

Последние дни мая – последние дни учебы. Никто теперь не ходил в школьной форме – жара на улице. Третий «Б» своей пестротой напоминал группу детсадовцев, которые вдруг подросли в одну минуту. Тенькин костюм за две недели пообмялся и слегка выгорел, но вышитые кораблики оставались яркими, разноцветными. Только на левой штанине матерчатый квадратик с вышивкой немного отпоролся, торчал оторванным уголком («Мама, пришей, а?» – «Ты разве маленький? Сам не можешь?» Но самому охота ли…)

Начинался урок, Тенька и Танюшка сели рядом за стол, и она вдруг спросила:

– Шурик твой друг?

– Ну… сосед. Играем иногда вдвоем… Он хороший…

Тенька стеснялся слова «друг». Оно – как признание в сокровенном. Юковой вот тоже не скажешь: «Ты моя подружка»…

Танюшка скользнула мизинцем по засохшей царапине над Тенькиным коленом. Шепнула:

– Больно было?

Она, конечно, знала, что больно не было. Ей просто вздумалось пожалеть его. И Тенька это понял. Хотел сказать «фигня какая» и дернуть ногой. Но… вместо этого положил свою ладонь на Танюшкины пальцы.

– Тань, а ты когда уезжаешь? Сразу, как начнутся каникулы?

– Сразу…

– Жалко…

Она чуть улыбнулась:

– Знаешь что? Мы будем пускать кораблики и вспоминать друг дружку. Ладно?

– Ага… – выдохнул Тенька. И вдруг догадался: – Подожди… вот! – Он дернул уголок нашивки с корабликом. Нашивка оторвалась легко, словно ждала этого. На штанах с краю остался не выцветший квадратик. Сразу ясно стало, каким ярким был Тенькин костюм две недели назад. – Тань, держи. У тебя будет кораблик, как у меня. Ты пришей… Тогда, если даже не станут работать запускатели, мы все равно… ну, как за одной партой… – Он тут же застеснялся, засопел, но Танюшка осторожно взяла лоскуток, подержала у щеки.

– Тень, спасибо… Ой, а тебе не попадет?

– Ни капельки!

Теньке не попало. Потому что он сразу показал маме след от споротого лоскутка:

– Вот… Подарил Таньке Юковой. Пусть у нее будет такой же…

Мама не успела ничего понять – он всхлипнул.

– Господи, да что случилось?

– Ничего не случилось. Только… почему так? Еле-еле успеешь подружиться, и – в разные стороны. Эта заср… ювеналка. Из-за нее…

Мама не рассердилась на Теньку за нехорошее слово.

– Ну-ка, расскажи…

Он всхлипнул снова и рассказал.

Мама пригладила ему недавно подстриженные волосы.

– Что поделаешь. Такая жизнь. Кабы все было гладко на свете…

Тенька улыбнулся сквозь слезинки:

– Виталя говорит: была бы полная гармония во вселенной. Только ее не добиться никогда…

– Ну, давай я хоть чуточку заделаю пробоину в гармонии. Вышью тебе новый кораблик. Такой же…

И вышила. За пару дней. Для нее всякие вышивки и аппликации были «отдыхом души».

В последний понедельник мая Тенька пришел на уроки с новой нашивкой на штанах. Похвастался перед Танюшкой (слезинок теперь не было):

– Вот, мама сделала ре-став-ра-цию…

– Она молодец…

– Да!.. Эй, Запал!

– Че? – остановился пробегавший по классу конопатый Лех Семейкин, у которого было такое прозвище.

– У тебя ведь мобильник с фотиком, да?

– Козе понятно, – с удовольствием отозвался Лех.

– А у нас с Юковой… с Танюшкой то есть – без. Слушай, сними нас вместе. А потом пришли мне по е-мейлу. А я ей. А то ведь она уедет скоро насовсем… Можешь?

Это была храбрая и честная просьба. Ни для каких «тили-тили» после нее ни у кого не повернулся бы язык.

– О чем базар, – сказал Лех. – Становись. На первый-второй рассчитайсь…

И они встали рядом. Танюшка Юкова в синем платьице с вышитым корабликом у плеча и Тенька Ресницын с такими же корабликами на костюме. И Лех несколько раз мигнул аппаратиком. В этот момент подошла Анна Евсеевна.

– Сними меня с Таней и Теньчиком! Пусть у меня будет память о Танюшке. А у нее обо мне…

…Забегая вперед, надо сказать, что Семейкин добросовестно переслал Теньке снимки. На казенный компьютер, что стоял в вахтерке. У Юковых компьютера не было, и Тенька попросил маму отпечатать несколько фотографий в институтской лаборатории и отправить Танюшке в большом конверте. А еще один снимок – на котором они с Анной Евсеевной – он приклеил над кроватью. Но это случилось лишь в середине лета. А пока заканчивался май, доцветала сирень…