Позвонили из деревни: «Ваш Володя не приехал. Уже дня три-четыре, как должен был быть на месте, а его все нет и нет».

Володя был нам знаком еще с коломенских времен, так мы его и прозвали — Володя коломенский. Где-то по долгой дороге из Коломны до Твери он потерял свои документы, и нам большого труда стоило восстановить ему паспорт. Так что паспорт его теперь хранился под замком в сейфе. А Володе — да зачем он теперь Володе, ведь он перемещался только между Тверью и нашим недостроенным пустым домом в деревне, где жили одни коты. Но его надо было сторожить, чтобы больше никто там не поселился. Вот это и было Володиным послушанием. Раз в две недели он приезжал в монастырь, ходил в баню и с полной сумкой продуктов возвращался в деревню.

Мы подождали еще пару дней и поехали в милицию.

Очень серьезный молодой следователь сразу же уверенно произнес: «Это он. В судебном морге в 4-й больнице. Я вам точно говорю, все совпадает по всем приметам. Мы как раз собирались его завтра хоронить. И табличку поставить — № 317. Забирайте и отпевайте, его как раз в тот день и нашли, именно в тех краях».

Наш водитель, тоже Володя, решился на подвиг и, оставив нас в машине, смело нырнул в проем за ободранной дверью судебно-медицинского морга. И через минуту выскочил оттуда: «Нет! Я не могу!»

Покойников было великое множество. Наш лежал привязанный к кому-то валетом, за головой у него торчали чьи-то желтые голые ноги. Живот был зашит наскоро крупными стежками. А этот страшный густой запах — он потом преследовал меня несколько месяцев, то наплывал облаком, то исчезал.

«Это не Володя», — хором сказали мы. «Я вам точно говорю — он. Первый раз, что ли. Ну, как хотите. Не хотите — не берите. Тогда будет завтра лежать под номером 317».

«Наш Володечка — и 317?» — конечно, заберем. Ну, борода немного отросла — это, говорят, бывает. Да мы и сами видели, как иногда до неузнаваемости меняются покойники. Вот Дима-иконописец. Он попал на Чернобыльский реактор в роту химзащиты. Лет десять все было вроде ничего, а потом стремительно стала развиваться лейкемия. Мы ему в больницу принесли ладанку с землей из гроба отца Сергия-Митрофана Сребрянского на следующий день после обретения его святых мощей. А через четыре месяца Дима умер, именно пятого апреля, как раз на день памяти преподобноисповедника Сергия. Когда его отпевали, он был совершенно неузнаваем, мы бы никогда не поверили, что это он, если бы не родственники и знакомые художники вокруг гроба.

Но наш-то, наверное, будет похож хоть немного, бороду уберут, оденут.

Привезли Володечку. Нет, стало еще хуже, теперь уже совсем не похож. Но что уж теперь. Как есть. Отпели мы его и проводили на кладбище, поставили на могиле крест. Кладбище это совсем рядом, на той стороне Орши. Сдали его паспорт, только вырезали на память фотографию, получили свидетельство о смерти и раздали сестрам псалтирь «о упокоении». В Володиных документах нашли адрес его прежней прописки и отправили родственникам телеграмму. Они ответили: «Приехать не можем, мы инвалиды». Тогда написали его сестре длинное письмо, какой хороший он был человек, как мы все его любили, и получили ответ: «Слава Богу, что он нашелся хоть после смерти. Мы же двадцать лет не имели о нем никаких вестей!»

А через две недели вечером прибегают сестры: «Матушка! Там какой-то человек пришел, говорит, наш Володя попросил его зайти в монастырь и найти игумению».

— Володя сидит в спецприемнике в Твери. Он уже многих просил к Вам зайти. Неужели никого еще не было?

Мы тут же позвонили нашему другу, Юре Пархаеву, директору большого завода и депутату, нашему безотказному помощнику, и он вместе с нами поздним вечером очень старался проникнуть за забор спецприемника, но нас так и не пустили, и на следующее утро мы втроем уже снова были там.

— Почему же Вы сразу не сообщили в монастырь? Неужели Володя Вас об этом не просил?

Но дежурный милиционер неуверенно ответил:

— По инструкции не положено. Мы запросы посылаем по разным городам, по адресам, где раньше жили подозреваемые, в порядке очередности.

Тут открылась дверь и появился бледный и совсем исхудавший Володя. Матушка увидела его и заплакала.

— Матушка, ну что Вы плачете, я ведь живой! Вот только последние две недели что-то плохо сплю.

— Конечно, плохо. Мы же тебя отпели и о твоем упокоении молимся. И паспорта у тебя опять нет, есть только один документ — свидетельство о смерти.

Пришлось нам снова восстанавливать Володин паспорт, и Володя, наконец, торжественно отправился в Томск к своим родным — как же они ему обрадовались! И там заодно, прочитал он наше письмо — ну кому еще так повезет узнать, что о нем будут говорить после смерти!

«Как у вас все интересно!» — улыбнулся наш Батюшка архимандрит Наум когда мы вскоре приехали в Лавру, чтобы рассказать ему эту историю.