37

Проснувшись на следующее утро, я поняла, что от вчерашнего благодушного настроения не осталось и следа. Я опрометью бросилась в ванную, где меня тут же стошнило. Кое-как доползла до кровати и снова улеглась. Ну почему мне так плохо? – в отчаянии вопрошала я со слезами на глазах. Я привыкла считать себя абсолютно здоровым человеком. В детстве я болела лишь единожды и всегда была надежной помощницей Ма, мужественно сражаясь вместе с ней против всяких вирусных инфекций, которыми по очереди болели остальные мои сестры.

Но сегодня я чувствовала себя просто ужасно. Стала припоминать, что первый приступ тошноты у меня случился еще на острове Наксос. Уж не занесла ли я тогда себе в желудок какую-нибудь инфекцию? И эта зараза продолжает мучить меня по сию пору. Ведь, по правде говоря, все последнее время я чувствовала себя неважно. Более того, мне даже стало намного хуже, чем тогда. Конечно, уныло размышляла я, все эти стрессы последних недель тоже наложили отпечаток на мое самочувствие. Нет, надо взять себя в руки и начинать есть. Наверняка уровень сахара в моей крови и так ниже некуда. С такими мыслями я заказала себе полноценный завтрак – кофе и булочку с джемом, преисполнившись решимости хоть силой, но впихнуть все это в себя. «Думай о том, что ты сейчас борешься со своей болезнью, Алли», – подбадривала я себя, сидя в кровати с подносом на коленях и сражаясь с каждым куском булки не на жизнь, а на смерть.

Двадцатью минутами позже весь мой сытный завтрак оказался в унитазе. Чувствуя общую слабость, я тем не менее кое-как оделась, зная, что через полчаса за мной заедет Том. Надо все же спросить у него, не знает ли он какого-нибудь хорошего врача из местных. Потому что, вне всякого сомнения, я больна. И в этот момент зазвонил мой мобильник.

– Алло?

– Алли, это ты?

– Тигги! Здравствуй! Как дела?

– Я… Со мной все в порядке. А как ты?

– Я все еще в Норвегии.

Последовала короткая пауза, а затем короткое:

– Да?

– В чем дело, Тигги?

– Ничего… ничего такого… просто захотела узнать, не вернулась ли ты в Атлантис.

– К сожалению, пока еще нет. А что там? Что-то случилось?

– О нет, что ты! Там все прекрасно. Вот позвонила, решила узнать, как ты.

– У меня все хорошо. Узнала кучу интересного о тех вещах-подсказках, которые оставил мне Па Солт.

– Отлично! – чересчур жизнерадостно воскликнула в трубку сестра. – Ты все же дай мне знать, когда вернешься из Норвегии. Возможно, у нас получится пересечься. Люблю тебя, Алли!

– И я люблю тебя, Тигги.

Спускаясь на лифте в вестибюль, я ломала голову над тем, какой странный получился сегодня разговор с Тигги. Я привыкла к тому, что она у нас постоянно пребывает в безмятежном состоянии души и тела. Не говоря уже об этой ее уникальной способности улучшать самочувствие людей вокруг себя, заряжая их своими эзотерическими верованиями и надеждами. Но сегодня в ее голоске я не услышала ни обычной безмятежности, ни эзотерической надежды. Надо будет обязательно послать ей письмо по электронной почте и обо всем расспросить как следует. Сегодня же! Сразу же по возвращении…

– Здравствуйте, Алли, – поздоровался со мной Том прямо на выходе из лифта.

– Привет, – ответила я, широко улыбаясь и всеми силами стараясь скрыть свое плохое самочувствие.

– С вами все в порядке, Алли? Вы сегодня… какая-то бледненькая…

– Да… То есть не совсем, – призналась я, когда мы с ним направились к выходу. – Неважно себя чувствую… Все последние дни. Надеюсь, ничего серьезного. Обычная желудочная инфекция, скорее всего. Кстати, я хотела спросить вас, не могли бы вы порекомендовать мне хорошего доктора здесь, в Бергене?

– Конечно, могу. Более того, могу вас отвезти к нему прямо сейчас.

– Ради бога, нет. Я еще не настолько плоха. Просто чувствую себя… не очень, – призналась я, пока Том помогал мне усесться в его старенький «Рено».

– Вид у вас, Алли, действительно нездоровый, – сказал Том, беря в руку мобильник. – Давайте я договорюсь о визите к нему во второй половине дня.

– Большое спасибо. И простите, что гружу вас своими проблемами, – пробормотала я в ответ, пока Том набирал нужный номер. Потом он перекинулся парой слов на норвежском со своим собеседником.

– Ну вот! Все в порядке. Записал вас на прием к врачу на половину пятого. А сейчас, – он обозрел мое бледное лицо и ободряюще улыбнулся, – предлагаю следующий план действий. Я отвожу вас к себе во Фроскехасет и укладываю на диван под теплый плед. После чего вы сами решите, что предпочитаете: выслушать историю про моих дедушку и бабушку или послушать, как я буду играть для вас на скрипке.

– А совместить оба эти действа никак нельзя? – Я слабо улыбнулась в ответ, немного удивившись, как Том сумел догадаться, что в такой стылый осенний день, да еще с проблемами в желудке, теплый плед, занимательная история и хорошая музыка – это действительно все, что мне нужно.

Через полчаса я уже удобно устроилась на диване, получив дополнительный бонус в виде накалившейся докрасна чугунной печки. Немного согревшись, я попросила Тома сыграть для меня на скрипке.

– Ладно! – Он подавил шутливый вздох. – Только не подумайте, пожалуйста, что музыка, которую я сейчас буду исполнять, как-то связана с вашим нынешним состоянием.

– Хорошо! Не подумаю, – пообещала я, несколько озадаченная столь неожиданной репликой.

– Что ж, тогда начнем.

Том любовно подложил скрипку себе под подбородок и пару секунд настраивал инструмент, потом коснулся смычком струн, и зазвучали первые, невообразимо прекрасные аккорды одного из моих любимых произведений. И я невольно рассмеялась, поняв наконец, что означал его шутливый намек.

Том прервал игру и тоже улыбнулся.

– Повторяю, к вам это не имеет никакого отношения.

– Но вы все равно угадали. Потому что «Умирающий лебедь» Сен-Санса тоже числится в списке моих любимых.

– Вот и прекрасно.

С этими словами он возобновил игру, а я возлежала на диване, мне было тепло и уютно, мне играл серенаду талантливый виртуоз-скрипач. И вообще, я удостоилась чести быть единственным слушателем на этом приватном концерте. Растаяли в воздухе последние волшебные звуки, и я зааплодировала.

– Великолепно! Браво!

– Спасибо. Что изволите послушать еще?

– Все, что вам самому нравится.

– Ладно. Тогда вот это…

Следующие сорок минут пролетели как один миг. Я прослушала замечательную подборку самых любимых произведений Тома, включая первую часть Концерта для скрипки с оркестром Чайковского и знаменитую сонату Тартини «Трель дьявола». Я смотрела на Тома и видела, как он всецело погружается в мир музыки, витает сейчас мыслями далеко отсюда. Собственно, это происходит со всяким настоящим музыкантом, когда он начинает играть. Как же я могла целых десять лет прожить без музыки, без общения с музыкантами, уже в который раз подумала я. Ведь и мне когда-то было знакомо это блаженное чувство отрешенности от всего земного и парения в небесах. Наверное, в какой-то момент я все же задремала. Расслабилась и душой, и телом настолько, что отключилась от всего и вся. Проснулась от того, что кто-то осторожно тронул меня за плечо.

– Ой, простите меня! – воскликнула я, открыв глаза. Передо мной стоял Том и сосредоточенно разглядывал меня.

– Другой бы на моем месте разобиделся не на шутку. Единственный слушатель, понимаете ли, засыпает прямо по ходу концерта. Но так и быть! Я не стану относить ваше поведение на свой счет.

– И не надо, Том! Честное слово! Между прочим, то, что я умудрилась заснуть под вашу музыку, – это тоже своеобразный комплимент вашему исполнительскому мастерству. Можно мне воспользоваться вашей ванной? – Я осторожно выбралась из-под пледа.

– Да, пожалуйста. Прямо по коридору и налево.

– Спасибо.

Я вернулась в гостиную в гораздо более терпимом состоянии, особенно в сравнении с тем, что творилось со мной сегодня утром. Тома я нашла на кухне хлопочущим возле плиты.

– Чем занимаетесь? – поинтересовалась я.

– Готовлю ланч. Уже второй час дня. Полагаю, вы проспали больше двух часов.

– Какой позор! Неудивительно, что вы почувствовали себя оскорбленным. Любой бы на вашем месте… Простите еще раз!

– Какие извинения, Алли! Вам ведь столько пришлось пережить за последние недели.

– Пришлось, – согласилась с ним я. Почему-то мне не стыдно было признаваться перед этим человеком в своих слабостях. – Я так тоскую по Тео.

– Не сомневаюсь. Знаете, звучит дико, но я понимаю. И в какой-то степени даже завидую вам.

– Почему?

– Потому что сам я еще ни разу не испытывал подобных чувств по отношению к женщине. Понятное дело, связи у меня были, и не одна, но все, как правило, заканчивалось ничем. Я пока еще не встретил «ту единственную», о которой всегда говорят и мечтают.

– Еще встретите, Том. Обязательно встретите!

– Может быть, может быть… Но, сказать по правде, с возрастом надежды мои тают, а иллюзии развеиваются. Наверное, Алли, я просто прикладываю мало усилий в поисках своей единственной.

– А не надо никаких усилий, поверьте мне, Том. Ваша единственная появится так же неожиданно, как возник в моей жизни Тео. Вы это сразу же почувствуете. А что вы готовите?

– Единственное, что точно могу не испортить. Макароны по собственному рецепту. Так сказать, пасту а-ля Том.

– Не знаю, что вы добавляете в свою пасту, но лично я готова поспорить, что паста в моем исполнении, которую я окрестила «особой пастой», будет намного лучше, – слегка подначила я его. – «Особая паста» – это мое фирменное блюдо.

– Что ж, пари так пари! Принимаю ваш вызов! Да знаете ли вы, что люди со всего Бергена съезжаются ко мне только затем, чтобы отведать моей пасты. Даже с близлежащих гор спускаются, – с важным видом проговорил Том, отбрасывая макароны на дуршлаг. Потом выложил пасту на блюдо и полил сверху соусом. – Прошу к столу! Угощайтесь!

Я ела с величайшей осторожностью. Перспектива снова бежать в туалет мне совсем не улыбалась. Но на самом деле блюдо, приготовленное Томом – паста с заправкой из сыра, бекона и пряных трав, – оказалось необыкновенно вкусным и пошло легко.

– Ну как? – поинтересовался Том, взглянув на мою пустую тарелку. – Вкусно?

– Очень! – не стала кривить я душой. – Ваша паста побила мою и получает пальму первенства. А вот сейчас я готова послушать концерт вашего прапрадедушки, если вы согласитесь исполнить его для меня.

– С удовольствием. Но имейте в виду, рояль – это не мой основной инструмент. А потому в моем исполнении это будет далеко не самый лучший вариант.

Мы снова вернулись в гостиную. Я опять уселась на диван, но на сей раз именно уселась, а не улеглась. Том снял с полки ноты.

– Это оригинальная рукопись Йенса? – спросила я.

– Да, – ответил он, раскладывая ноты на пюпитре. – Ладно! Запасайтесь терпением, пока я буду сражаться с инструментом.

Но вот Том тронул рукой клавиши, и я тут же закрыла глаза, всецело сконцентрировавшись на самой музыке. Конечно, отголоски музыки Грига сильны, и они заметны сразу же. Но одновременно что-то свое, не похожее ни на чью другую музыку. Великолепная главная тема, которая буквально завораживает с самых первых тактов. Что-то отдаленно напоминает Рахманинова, где-то слышатся мотивы Стравинского, и все же свое, и только свое. Эффектный финал, и вот уже Том разворачивается ко мне лицом.

– Ну как вам?

– Я ее уже мысленно напеваю, Том. Музыка буквально сама врезается в память.

– И я такого же мнения. И Дэвид Стюарт, и Эндрю Литтон тоже. Завтра же займусь поисками человека, который помог бы мне с оркестровкой. Не уверен, что по срокам кто-то успеет проделать такой объем работ, но попытаться-то надо. Ума не приложу, как наши предки справлялись с подобной работой. Ведь даже сегодня, при таком обилии современных компьютеризированных средств, когда не надо вручную переписывать каждую ноту, а потом сводить воедино все партии для каждого инструмента, входящего в состав оркестра, это все равно адский труд. Неудивительно, что великие композиторы тратили столько времени на оркестровку своих симфоний и концертов. Готов снять шляпу перед Йенсом и его современниками. Честное слово, преклоняюсь перед ними.

– Да вы ведь и сами принадлежите к этой известной фамилии, разве не так?

– Так. А вот с вами, Алли, пока большой вопрос, – проговорил Том медленно, видно взвешивая каждое слово. – После того как вы вчера ушли от меня, я долго раздумывал над тем, каким образом вы можете быть причастны к клану Халворсенов. Мой отец Феликс был единственным ребенком в семье, побочных детей не было ни у деда, ни у бабушки… Но все же я кое-что надумал.

– Что именно?

– Боюсь только, вы обидитесь, Алли.

– Не валяйте дурака, Том. Говорите все как есть, – насела я на него.

– Ладно! Зная о том, что у отца были многочисленные связи с женщинами, я предположил, что у него вполне мог быть внебрачный ребенок. Ребенок, о существовании которого не подозревал даже он.

Я вытаращила глаза на Тома, пытаясь мысленно переварить все то, что он только что сказал.

– Что ж, теоретически вполне возможно, – заговорила я после короткой паузы. – Но пожалуйста, имейте в виду, что пока у нас нет никаких доказательств того, что я прихожусь кровной родственницей Халворсенам. И вообще, мне как-то неловко развивать эту тему. Свалилась тут как снег на голову и сразу же стала качать права, чтобы занять свое место в истории вашей семьи.

– Что за ерунда! Чем больше Халворсенов, тем веселее будет моя книга. Ведь на сегодняшний момент я – последний из рода Халворсен.

– По-моему, есть один-единственный способ докопаться до правды. Спросить обо всем вашего отца.

– Уверен, он тут же солжет! – с горечью бросил Том. – Он всегда так поступает.

– С учетом того, что вы рассказали мне о нем, не хотелось бы думать, что я имею к нему какое-то отношение.

– Алли, я вовсе не старался сгустить краски, поверьте. Но при всем желании отыскать в этом человеке хоть что-то позитивное очень сложно, если вообще возможно, – пожал плечами Том.

– Хорошо, отставим пока Феликса в сторону и перейдем к другим членам вашего семейства. Итак, у Йенса и Анны был сын по имени Хорст?

– Да, именно так. – Том подошел к бюро и взял книгу, лежавшую сверху. – Вот та биография, над которой я трудился. В книге я привожу и наше генеалогическое древо. Вот! – Том вручил мне книгу. – Древо в самом конце книги перед разделом «Благодарности».

– Спасибо.

– Хорст был виолончелистом, предпочел учиться в Париже, а не в Лейпциге, – продолжил свой рассказ Том, пока я листала книгу в поисках нужной страницы. – После учебы вернулся в Норвегию, почти всю жизнь играл в составе Филармонического оркестра Бергена. Чудесный был человек. Я его помню как очень активного и жизнерадостного старика, хотя, когда я родился, ему уже было девяносто два года. Собственно, он первым вложил в мои руки скрипку, едва мне исполнилось три года. Так, во всяком случае, мама рассказывала. А умер дедушка в возрасте ста одного года, не проболев за всю свою жизнь ни одного дня. Дай-то бог, чтобы я унаследовал его гены.

– А его дети?

– Хорст женился на Астрид, которая была на пятнадцать лет моложе. Всю свою жизнь они прожили здесь, во Фроскехасет. У них был сын, которого они назвали Йенсом, в честь дедушки. Впрочем, в семье его почему-то все звали Пипом.

– И что с ним стало? – спросила я, немного смутившись после того, как глянула на генеалогическое древо.

– Тяжелая история. Я бы даже сказал, душераздирающая. А вам, Алли, сегодня нездоровится. Быть может, отложим наш разговор на эту тему до другого раза, как думаете?

– Никакого другого раза! – твердо отрезала я.

– Ладно. Тогда слушайте. Йенс-младший тоже был талантливым музыкантом и отправился учиться в Лейпциг, как когда-то, много лет тому назад, и его дед. Но на дворе был уже 1936 год, и мир сильно поменялся…