29

Вечером следующего дня Анна отправилась в театр почти с радостью. Там все было как обычно, и это тоже подействовало на нее успокаивающе. Всю минувшую ночь она не сомкнула глаз, снова и снова прокручивая в голове их разговор с герром Байером. Что делать? Последовать голосу разума? Или прислушаться к зову собственного сердца? Как ни верти, а в словах герра Байера много правды, особенно если посмотреть на все происходящее глазами постороннего человека. Ведь и у нее самой поначалу были точно такие же мысли касательно Йенса. Так за что же ей винить герра Байера или упрекать его в какой-то необъективности? И, уж само собой, все в один голос будут советовать ей выйти замуж за профессора, а не за какого-то нищего музыканта без гроша за душой.

Однако все эти рациональные и правильные доводы не разрешали и не могли разрешить в принципе самую главную дилемму. Ибо стоило Анне только подумать о том, что придется порвать с Йенсом Халворсеном, расстаться с ним навсегда, и она понимала, что такое просто невозможно, что она никогда этого не сделает, и все, даже самые разумные аргументы тотчас же превращались в пыль.

Вот и сейчас, покидая свою гримерную, чтобы направиться на сцену, она подумала о том, какое это счастье, что уже через пару минут она увидит Йенса. По крайней мере, он хоть как-то подбодрит ее своими взглядами из оркестровой ямы. В этих взглядах столько любви и нежности. Она уже написала ему коротенькую записку с предложением встретиться сразу же после окончания спектакля. В первом антракте она попросит Руди отнести записку Йенсу. Начался спектакль, и Анна тотчас же постаралась взять себя в руки, чтобы успокоиться и немного унять сердцебиение. Она вышла на авансцену, начала декламировать первые строки из своей роли и тут же исподтишка бросила взгляд в оркестровую яму, чтобы встретиться с глазами Йенса.

И, к своему ужасу, обнаружила, что Йенса на месте нет. Вместо него на стуле восседает миниатюрный пожилой мужчина, очень похожий на сказочного эльфа.

К концу первого акта Анна была уже сама не своя от всяких дурных предчувствий. Спустившись со сцены, она попросила Руди заглянуть к ней в гримерную.

– Добрый вечер, фрекен Анна. Как ваши дела?

– Со мной все в порядке, – бодро солгала Анна. – А ты, случайно, не знаешь, куда подевался герр Халворсен? Я смотрю, он сегодня не выступает в составе оркестра.

– Правда? Вот так номер! В первый раз слышу нечто такое, чего пока не знаю сам. Сейчас побегу, выясню, в чем там дело.

– Сделай одолжение.

– Договорились. Но на это уйдет какое-то время. Поэтому я прибегу к вам уже во втором антракте, ладно?

Весь второй акт Анна провела на грани отчаяния. Когда в антракте к ней в гримерную наконец заглянул Руди, она уже была в полуобморочном состоянии от того внутреннего напряжения, в котором пребывала все это время. Неизвестность пугала, и Анна не могла дождаться новостей от Руди.

– Никто ничего не знает, фрекен Анна, – прямо с порога объявил ей мальчик. – Может, он заболел. Одно точно. В театре его сегодня никто не видел.

Анна плохо помнила, как доиграла спектакль до конца. Все было как в тумане. Как только отшумели аплодисменты и закончились выходы на поклоны, она опрометью бросилась к себе в гримерную, торопливо переоделась и, усевшись в карету, велела извозчику везти ее прямиком на квартиру Йенса. Вот экипаж остановился возле знакомого дома, Анна бросила вознице, чтобы тот ее обождал, а сама бегом помчалась к подъезду, вбежала в парадное и так же бегом стала подниматься по лестнице наверх. Запыхавшись, стала что есть силы барабанить в дверь. Но вот в прихожей послышались чьи-то шаги.

Дверь широко распахнулась, и Анна увидела перед собой Йенса. И тут же рухнула в его объятия, обессиленно прошептав:

– Слава богу! Слава богу! Я уже…

– Анна, ты? – Йенс почти силой втащил ее в прихожую. Анна вся дрожала. Он обнял ее за плечи и повел в гостиную.

– Где ты был? Я уже подумала, что ты уехал, и я…

– Анна, прошу тебя, успокойся. Позволь, я все сейчас объясню тебе. – Йенс усадил Анну в кресло, а сам пристроился рядом. – Сегодня я приехал в театр, как обычно, к началу репетиции, и тут Йохан Хеннум объявляет мне, что в моих услугах оркестр более не нуждается. Они уже подыскали себе и другого флейтиста, и другого скрипача. И те сразу же заменили меня. Я поинтересовался у него, отстраняют меня от работы временно или навсегда. И он ответил, что навсегда. Он выплатил мне в полном объеме всю зарплату и отослал восвояси. Клянусь тебе, Анна, я и понятия не имею, за что меня уволили.

– Зато я имею! Ах, боже мой, боже… – Анна обхватила голову обеими руками. – Все дело не в тебе и не в твоем поведении. Все дело во мне. Вчера вечером я объявила герру Байеру, что не могу стать его женой. Тогда он, в свою очередь, сообщил мне, что прекрасно осведомлен о нас с тобой. Представляешь?! И добавил, что позволит мне и дальше жить под одной крышей с ним лишь при одном условии. Если я немедленно порву с тобой. А поскольку я не готова пойти на такой шаг, то должна немедленно покинуть его дом.

– Вот беда! – тяжело вздохнул Йенс. – Теперь все понятно. Вначале тебе предложили покинуть его квартиру, затем мне предложили покинуть оркестр. Наверняка он все рассказал Хеннуму и Джозефсону. Да еще добавил, что я, дескать, дурно влияю на их восходящую юную звезду.

– Прости меня, Йенс. Никогда не думала, что герр Байер способен на такую подлость.

– А я говорил тебе, предупреждал. Помнишь? Еще как способен! – пробормотал Йенс. – Что ж, теперь я хотя бы знаю, почему меня так внезапно выставили за дверь.

– И что ты сейчас собираешься делать?

– Уже делаю. Как видишь, я складываю свои вещи.

– Собираешься уезжать? Но куда? – в ужасе воскликнула Анна.

– В Лейпциг. Куда же еще? Ведь это же очевидно даже слепцу. Здесь у меня нет будущего. Я решил уехать, и как можно скорее.

– Понятно. – Анна опустила глаза, прилагая все усилия, чтобы не расплакаться от такой новости.

– Я собирался написать тебе письмо и оставить его в театре.

– Неужели и правда собирался? Или просто выдумываешь? А на самом деле решил исчезнуть, даже не попрощавшись.

– Анна, родная моя, понимаю, как тебе сейчас трудно. Иди же ко мне. – Йенс заключил Анну в объятия и стал ласково гладить ее по спине. – Но ведь и мне непросто. Я же узнал о своем увольнении всего лишь несколько часов тому назад. Само собой, я намеревался все рассказать тебе. А как же иначе? Если ты еще помнишь, ведь это я умолял тебя поехать в Лейпциг вместе со мной.

– Да… Ты прав. – Анна вытерла слезы с глаз. – Я просто не в себе немного. А еще зла на герра Байера за то, что тебя так наказали из-за меня.

– Не расстраивайся, не надо. В конце концов, все идет по плану. Я же все равно собирался уезжать. Просто весь процесс ускорился, только и всего. Герр Байер был очень зол на тебя, любовь моя?

– Нет, он вообще не злился. Только сказал, что не хочет, чтобы я загубила свою жизнь, оставшись с тобой. И добавил, что ради собственного блага я не должна видеться с тобой впредь.

– И поэтому меня таким бесцеремонным образом вышвырнули вон из оркестровой ямы. И что ты сейчас собираешься делать?

– Герр Байер дал мне день на размышления. Но как он может! Как он посмел так грубо вмешиваться в нашу с тобой жизнь!

– Да, мы с тобой оказались в положении хуже некуда. – Йенс тяжело вздохнул. – Что ж, я уезжаю завтра. Занятия в консерватории начались всего лишь две недели назад. Так что я немного пропустил. А ты, если захочешь, приедешь в Лейпциг и присоединишься ко мне уже после того, как завершится показ всех спектаклей «Пер Гюнт».

– Йенс, после того, что они сделали с тобой, я никогда более не переступлю порог театра. Никогда! – Анну даже передернуло от возмущения. – Я поеду с тобой прямо сейчас.

Йенс бросил на нее изумленный взгляд.

– Ты полагаешь, Анна, что это разумный шаг? Ведь если ты покинешь театр до завершения сезона, то ты уже никогда не сможешь более выступать на подмостках Театра Христиании. Твое имя навечно занесут в черные списки. Впрочем, как и мое.

– А я и сама не захочу там больше появляться, – с жаром возразила она. Глаза ее сверкали от негодования. – Я никогда и никому не позволю, как бы ни был этот человек влиятелен и богат, обращаться со мной так, будто я его собственность.

Йенс издал короткий смешок. Воинственность Анны откровенно позабавила его.

– Вот ты какая боевая! Вижу, что под милой и нежной оболочкой скромницы и тихони скрывается самая настоящая смутьянка. Я прав?

– Такой уж меня воспитали… Чтобы уметь отличать хорошее от плохого. А я прекрасно понимаю, что с тобой они сейчас обошлись плохо. Очень плохо.

– Ты права, любовь моя. Но, к большому сожалению, мы не в силах что-то изменить. А потому, Анна, со всей ответственностью предупреждаю тебя еще раз. Как бы велико ни было твое негодование, хорошенько подумай, прежде чем уехать вместе со мной завтра. Я не хочу стать причиной краха твоей театральной карьеры. И знай, – он жестом приказал ей замолчать, увидев, что она уже открыла рот, чтобы возразить ему, – я говорю это вовсе не потому, что не хочу, чтобы ты поехала вместе со мной. Но подумай сама. Завтра мы ступим на паром, который доставит нас в Гамбург, потом сядем на ночной поезд до Лейпцига. А ведь мы оба и понятия не имеем пока, куда нам преклонить свои головы по прибытии туда. Мы даже не знаем, зачислят ли меня в консерваторию.

– Конечно, зачислят, Йенс. Ведь у тебя же есть рекомендательное письмо от самого маэстро Грига.

– Да, письмо имеется. И вполне возможно, меня примут в консерваторию. Но в любом случае не забывай: я – мужчина и могу переносить всяческие физические лишения, а ты – молодая девушка, и у тебя есть… свои потребности.

– Да, но эта молодая девушка родилась и выросла в деревне. А туалет в доме увидела, лишь когда попала в Христианию, – возразила Анна. – Честное слово, Йенс, у меня такое чувство, что ты стараешься изо всех сил, чтобы уговорить меня не ехать с тобой.

– Ничего я не стараюсь. Но потом не говори, что я тебя ни о чем не предупреждал, ладно? – Неожиданно он улыбнулся. – Что ж, я действительно старался, как мог, чтобы переубедить тебя, но ты, любовь моя, отказалась внимать голосу разума. Во всяком случае, совесть моя чиста. Завтра на рассвете мы уезжаем. Приходи сюда, Анна. Будем держаться вместе, черпать силы друг у друга. Мы с тобой ввязываемся в очень рискованное предприятие, и впереди нас ждет еще много испытаний.

Йенс поцеловал Анну, и его поцелуй мгновенно растопил все ее сомнения. Что из того, что он пытался отговорить ее? Он же хотел как лучше. Думал о ее благе. Но вот наконец их уста разъединились, и Анна положила голову на грудь возлюбленному, а тот стал ласково гладить ее волосы.

– И вот что еще мы должны с тобой обсудить, дорогая. В дороге мы будем выдавать себя за супружескую пару. И в Лейпциге тоже. Уже завтра утром в глазах всех окружающих ты станешь фру Халворсен. Иначе ни один уважающий себя хозяин дома не сдаст нам квартиру, особенно если поймет, что имеет дело с обычной любовной парочкой. Что скажешь на это?

– Скажу, что мы должны будем пожениться сразу же по приезде в Лейпциг. Я не смогу допустить… любые… – Голос ее сорвался, и она сконфуженно умолкла.

– Разумеется, мы поженимся, Анна. И, пожалуйста, не волнуйся. Даже если нам придется ночевать в одной постели, верь, я поведу себя как порядочный человек. Никаких поползновений с моей стороны. А сейчас… – Йенс выскочил из комнаты и через короткое время вернулся с небольшой бархатной коробочкой в руке. – Отныне ты будешь носить вот это. Это обручальное кольцо моей бабушки. Мама вручила его мне перед тем, как я покинул дом. Сказала, что я могу продать кольцо, если мне вдруг понадобятся деньги. Можно я надену его тебе на палец?

Анна молча смотрела на тоненькое золотое колечко. Нет, совсем не о такой свадьбе она когда-то мечтала. Но приходится принимать жизнь такой, какая она есть.

– Я люблю вас, фру Халворсен. – С этими словами Йенс осторожно надел кольцо на ее палец. – Обещаю, в Лейпциге мы с тобой поженимся по-настоящему. А сейчас тебе пора домой, чтобы приготовиться к завтрашнему отъезду. Сможешь приехать ко мне в шесть утра?

– Смогу, – твердо пообещала она, направляясь к дверям. – Маловероятно, что я вообще смогу сегодня заснуть.

– Анна, а деньги хоть какие-то у тебя есть?

– Нет, денег у меня нет. – Она слегка прикусила губу. – Едва ли после всего случившегося я стану просить у герра Байера, чтобы он отдал мою зарплату. Да и неправильно все это будет. Ведь я страшно подвела его. И других тоже.

– Тогда заживем мы с тобой, как двое бездомных нищих. Но не беда. Рано или поздно мы все же встанем на ноги, я думаю.

– Конечно, встанем. Спокойной ночи, Йенс, – тихо обронила в ответ Анна.

– Спокойной ночи, любовь моя.

* * *

Когда Анна вернулась домой, в квартире царила тишина. Крадучись Анна стала пробираться по коридору к себе в комнату, но в эту минуту заметила встревоженное лицо фрекен Олсдаттер, выглядывавшее из-за дверей.

– Я тут вся испереживалась, Анна, – прошептала она, делая ей шаг навстречу. – Слава богу, что герр Байер сегодня рано отправился на покой. Вечером жаловался, что у него озноб. Где вы пропадали?

– Я была в городе, – ответила Анна, берясь за дверную ручку, намереваясь поскорее войти к себе в комнату. Больше она ни перед кем не станет отчитываться.

– Давайте пройдем на кухню. Я подогрею вам молока.

– Я… – начала Анна, но тут же спохватилась. Экономка была так добра к ней все то время, что она жила здесь. Как же может она покинуть дом профессора, ничего не рассказав фрекен Олсдаттер? – Спасибо, – коротко поблагодарила она экономку и проследовала за ней на кухню.

За чашкой молока Анна рассказала все без утайки. В конце своего рассказа она даже почувствовала некоторое облегчение от того, что проявила откровенность.

– Вот так дела! – растерянно пробормотала фрекен Олсдаттер. – А вы, Анна, оказывается, большая мастерица по части разбивания мужских сердец. Кавалеры буквально не дают вам проходу. Итак, вы решили уехать вместе со своим скрипачом в Лейпциг? Немедленно?

– У меня нет иного выбора. Герр Байер предупредил меня, что если я не порву с Йенсом прямо сейчас, то должна незамедлительно покинуть его дом. А после того, как он попросил герра Хеннума уволить Йенса из оркестра, я больше не желаю находиться в Христиании ни минуты.

– А вам не приходило в голову, Анна, что герр Байер просто старается защитить вас? Что на самом деле он движим самыми благими побуждениями?

– Какие же это благие побуждения, если он хочет того, чего не хочу я?

– Но как же ваша певческая карьера, Анна? Вы ведь так талантливы. По-моему, вы приносите слишком большую жертву, даже во имя любви.

– Но так надо! Я не могу остаться в Христиании без Йенса, – упорствовала Анна. – И потом, я же могу петь где угодно. Сам маэстро Григ обещал мне свою поддержку, если я обращусь к нему за помощью.

– Что ж, герр Григ действительно очень влиятельный человек, – согласилась с ней экономка. – А как у вас насчет денег, Анна?

– Герр Байер пообещал отдать все заработанные мною деньги. Но я решила, что не стану просить его ни о чем.

– Это очень благородно с вашей стороны. Но даже влюбленным надобно что-то есть. Да и крыша над головой им тоже нужна. – Фрекен Олсдаттер поднялась со своего места и направилась к кухонному буфету. Выдвинула один из ящиков и достала оттуда железную коробку. Потом взяла маленький ключик, болтавшийся у нее на поясе на тонкой цепочке, и отомкнула замок. Внутри коробки лежал кисет, полный монет. Она вручила кисет Анне. – Вот! Это мои сбережения. Мне пока деньги не нужны, а вам они сейчас очень пригодятся. Я не могу допустить, чтобы вы покинули этот дом с пустыми руками.

– О, что вы! Я ни за что не возьму у вас эти деньги! Я не могу… – жалобно взмолилась Анна.

– Сможете! И возьмете как миленькая! – сказала, как отрезала, фрекен Олсдаттер. – В один прекрасный день, когда я узнаю, что вы выступаете в Лейпцигской опере, я разрешу вам пригласить меня на спектакль. Буду сидеть и слушать вас. Это и станет вашей платой мне.

– Спасибо вам, фрекен Олсдаттер, спасибо! Вы так добры, так добры. – Анну до глубины души тронул этот великодушный жест со стороны экономки. Анна взяла фрекен Олсдаттер за руку и промолвила, глядя ей в глаза: – Вы, наверное, думаете, что я поступаю плохо?

– Кто я такая, чтобы судить других? Но как бы ни отразилось ваше решение на вашем будущем, будет оно во благо или нет, скажу лишь одно. Вы – мужественная девушка и к тому же с твердыми принципами. А потому я не могу не восхищаться силой вашего характера. Возможно, потом, когда пройдет какое-то время и вы немного успокоитесь, вы напишете герру Байеру?

– Боюсь, он будет очень зол на меня.

– Не будет, Анна, уверяю вас. Скорее он будет сильно тосковать по вас. Это в ваших глазах он уже старик, но не забывайте, с возрастом наши сердца открыты чувствам точно так же, как и в молодости. Не вините его за то, что он влюбился в вас и вознамерился оставить рядом с собой навсегда… любой ценой. А сейчас, поскольку вам завтра подниматься ни свет ни заря, советую поскорее улечься в кровать и постараться хоть немного поспать, если сможете.

– Постараюсь.

– И пожалуйста, Анна. Обязательно напишите мне из Лейпцига. Дайте знать, что с вами все в порядке. Герр Байер – не единственный обитатель этой квартиры, кто станет скучать, когда вы уедете. И помните, у вас есть молодость, талант и красота. Не растрачивайте эти дары понапрасну, ладно?

– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы этого не случилось. Спасибо вам, фрекен Олсдаттер, за все.

– А что же вы скажете своим родителям? – неожиданно спросила у Анны фрекен Олсдаттер.

– Сама не знаю, – вздохнула та в ответ. – Честное слово, не знаю. Всего вам доброго. Прощайте.

* * *

Паром вышел из фьорда и взял курс на Гамбург, шумно выпуская клубы дыма и пара из всех своих труб. Анна стояла на палубе одна и смотрела, как стремительно удаляется от нее родной берег, уже теряясь в осенней дымке. Она смотрела и задавалась лишь одним вопросом: а увидит ли она еще когда-нибудь эти берега?