Глава 22

На лице Имоджин Паскал, вышедшей проводить перекрестный допрос, было выражение человека, жаждущего крови. Джеймс Ньюэлл несколько раз повторял Марии о том, что в поведении сторон во время суда нет ничего личного. Просто мисс Паскал хотела выиграть дело, получившее хорошее освещение в прессе.

– Миссис Блоксхэм, – произнесла она и сделала небольшую паузу, но к такому выпаду Мария была уже готова. Обвинитель хотела, чтобы Мария рассердилась и перестала себя контролировать. Но она твердо решила вести себя сдержанно и спокойно. – Из вашего рассказа следует, что у вашего мужа был чрезвычайно плохой характер. Вы признаете, что он был уважаемым специалистом в выбранной им профессии?

– Признаю, – Мария кивнула.

– И вы признаете, что у него не было приводов в полицию, свидетельствовавших о том, что он был склонен к насилию или обману?

– Уверена, что это так. – Мария не отрывала взгляда от бортика трибуны, за которой стояла.

– Получается, что вы – единственный человек, выдвигающий против него подобные обвинения? – продолжала мисс Паскал.

– Насколько мне известно, – ответила Мария ровным голосом. Имоджин Паскал будет задавать заранее подготовленные вопросы.

В этой игре обвинителю причитается несколько очков, которые она обязательно получит, и с этой ситуацией придется смириться. Главное – не вступать с ней в спор и не начать пререкаться.

– Давайте проясним несколько моментов. Вы познакомились с мистером Блоксхэмом, когда тот работал волонтером в благотворительной организации помощи людям, занимающимся членовредительством. Как вы сами узнали о существовании этой организации?

– О ней узнала Андреа. Она не хотела, чтобы я снова начала себя резать.

– Мистер Блоксхэм работал волонтером в этой организации до того, как вы туда обратились? – уточнила мисс Паскал. Мария кивнула. – Вы не считаете, что его работа в этой организации является еще одним доказательством благородства его характера и заботы о благе окружающих?

Мария рассмеялась.

– Что вас так рассмешило, миссис Блоксхэм? – с улыбкой спросила обвинитель.

– Разве вы сами не понимаете? Он искал там нужного ему человека – и нашел меня. Это не счастливое совпадение. Ничего в четко распланированной жизни Эдварда не происходило просто так. Ему нужна была несчастная женщина, которую он мог бы контролировать, поэтому сознательно занимался ее поисками. Ему был нужен сломленный жизнью человек. Я думаю… скорее, знаю, так как прожила с ним много лет, что Эдвард получал удовольствие, наблюдая за тем, как я себя режу. Он стал волонтером не для того, чтобы помогать другим людям. Он помогал лишь себе.

– Вы хотите сказать, что его работа в этой организации была частью великого плана начать отношения с женщиной, которая занимается членовредительством?

– Да, – уверенно ответила Мария.

– Могу я спросить, у вас когда-либо диагностировали паранойю? – спросила мисс Паскал.

– Нет. Я никогда не была на приеме у психиатра до встречи со специалистом перед судом.

– Поэтому вы признаете вероятность того, что у вас паранойя или другое тяжелое психическое заболевание, которое пока не диагностировали?

Мария еще сильнее сжала кулаки, и из раны снова начала капать кровь.

– Мне кажется, что я знала бы, если б у меня было психическое заболевание.

– Правда? Бо́льшую часть вашей жизни вы себя резали. Разве это не поведение, которое заслуживает диагноза?

Джеймс Ньюэлл поднялся с места.

– Ответчица не обязана отвечать на этот вопрос, – обратился он к судье.

– Я не сумасшедшая! – воскликнула Мария. – Это Эдвард хотел, чтобы все считали меня такой! Это неправда, и это нечестно!

– Успокойтесь, пожалуйста, миссис Блоксхэм, никто не утверждает, что вы сумасшедшая, – успокоила ее судья.

Инспектор Антон что-то прошептал на ухо сидящему рядом с ним полицейскому, и оба рассмеялись. Марии захотелось ему врезать.

– Продолжим, – сказала мисс Паскал. Она уже заработала одно очко. – На всем протяжении вашего брака вы жили в хорошем районе, в дорогом доме, и у вас не было необходимости зарабатывать деньги и делать вклад в семейный бюджет. Это так?

– Этот дом выбрал мой муж. Он не разрешил мне выходить на работу после инцидента с Андреа.

– Да, ваша близкая подруга Андреа… Судя по вашему рассказу, вы в большей степени поверили ей, чем вашему мужу, который до этого не сделал ничего, чтобы вызвать у вас подозрения. Вам не кажется, что в таком поведении есть нечто параноидальное? – спросила прокурор.

– К тому времени муж уговорил меня избавиться от машины, он уже по-диктаторски решал то, что мы будем есть, и кардинально поменял мой гардероб на вещи, которые устраивали его, но не меня. Возможно, частично по причине всех последующих событий, но я не верю в то, что Андреа во время нашей свадьбы предложила ему с ней переспать. Я считаю, что она пыталась предупредить меня, но я тогда была слишком упрямой или ощущала такую безысходность, что не смогла трезво оценить ситуацию.

– Вы говорили, что Андреа обещала сообщить вам свой новый адрес. Она это сделала? – спросила обвинитель.

Мария отрицательно покачала головой.

– Нет. Я рассчитывала получить от нее письмо через месяц с небольшим. Но в то время я с подачи Эдварда снова начала себя резать, поэтому была погружена в себя и не очень внимательно следила за тем, что происходило вокруг. Я поняла, что мы перестали получать почту, лишь через несколько недель после того, как это произошло.

– Я не понимаю, о чем вы, – произнесла мисс Паскал, наклонив голову набок и постучав авторучкой по запястью.

– Эдвард решил перенаправить всю нашу почту в свой офис. Предварительно этот вопрос он со мной не обсуждал. Когда я наконец спросила его, где почта, он ответил, что хочет снять с меня лишний стресс, и ему удобнее сортировать ее у себя в офисе.

– Получается, что ваш муж в очередной раз проявил к вам заботу, взяв на себя ответственность за разбор почты и сняв с вас эту обязанность, – заметила мисс Паскал. Марии не надо было на нее смотреть, чтобы понять, что обвинитель улыбается. Это было слышно по ее голосу.

– На самом деле это означало, что у меня осталось еще меньше контактов с окружающим миром. Я перестала видеть даже рекламные рассылки. На все мои вопросы Эдвард отвечал, что никакой корреспонденции на мое имя он не получал. Какое-то время я считала, что это является доказательством того, что он был прав по поводу Андреа. Позже я осознала, что это еще один способ, при помощи которого он меня контролировал. Уверена, что Андреа выслала свой новый адрес, но Эдвард отправил ее письмо в шреддер, устройство измельчения бумаги, чтобы я не смогла с ней связаться.

– Миссис Блоксхэм, вы использовали слово «осознала», однако ваше видение событий я не назвала бы осознанием, а скорее предположением или тем, во что вам хотелось бы верить. Ведь все, что вы сообщили суду, не подтверждено абсолютно никакими доказательствами, верно?

Мария скрипнула зубами. Каждый человек – невинный или виновный – имеет право на то, чтобы к нему относились уважительно. Но от мисс Паскал этого, видимо, не дождешься. Она сделала глубокий вдох, приложив все силы для того, чтобы не закричать.

– Я бы предпочла, чтобы ко мне обращались «мисс», а не «миссис». Я уже об этом говорила.

Судья одобрительно кивнула и вперила взор в Имоджин Паскал.

– Но вы же официально все еще замужем, правильно? Поэтому вас нужно называть «миссис Эдвард Блоксхэм», – Паскал невинно улыбнулась.

Мария обеими ладонями крепко схватилась за края трибуны, ощущая нестерпимую боль в раненой ладони.

– Я подам документы на развод. Однако это не совсем просто в ситуации, когда… – Она запнулась. Имоджин Паскал устроила ей ловушку, и она в нее попала.

– Когда на мужа было совершено жестокое нападение и он не в состоянии лично присутствовать во время бракоразводного процесса? – закончила за нее обвинитель. – Причина именно в этом?

– Сука, – тихо произнесла Мария.

– Мисс Блоксхэм, – строго предупредила судья. Судя по всему, Мария сказала это слишком громко. – Возможно, что сейчас вы находитесь в стрессовой ситуации, но я не потерплю грубостей и оскорблений в зале суда. Если вы не в состоянии себя сдерживать, у меня не остается никакого выбора, кроме как…

– Ваша честь, не стоит, – заворковала мисс Паскал с самым невинным видом. – Пожалуйста, не стоит вступаться за меня.

Мария заметила, как старшина присяжных наградила обвинителя одобрительной улыбкой. «Ах ты, сука, интриганка, – подумала Мария о прокуроре. – Как же я тебя недооценила…»

– Хорошо, если вас это не задело, то продолжайте, – обратилась судья к Паскал. – А вас, мисс Блоксхэм, я предупреждаю еще раз.

Мисс Паскал встряхнула своей мантией, высоко подняла голову и сладостным тоном спросила:

– Когда именно вы неожиданно перестали верить доктору Блоксхэму?

– Невозможно назвать точный момент времени, – ответила Мария тоном, в котором слышались нотки раздражения. Джеймс Ньюэлл предостерегающе посмотрел на нее. – Эдвард был не настолько глуп. Если приблизительно, то после того, как дома отключили телефон. К тому времени я выходила на улицу только с ним и только в выходные дни. Эдвард сказал, что не хочет платить за стационарный телефон, когда у него есть мобильный. Так он объяснил.

– В наше время многие отказываются от стационарного телефона. Неужели он играл в вашей жизни такую большую роль? – почти игриво спросила обвинитель. Мария с ненавистью посмотрела на нее.

– Нет. Мне никто не звонил, но телефон был мне нужен на случай чрезвычайной ситуации, – ответила она, чувствуя, что над ней смеются.

– Например, для того, чтобы позвонить в полицию… Но ничто не помешало вам после нападения на доктора Блоксхэма позвонить в полицию с мобильного телефона мужа, правильно? Как же это поведение сочетается с вашим утверждением о том, что вы были отрезаны от мира?

– Это был единственный случай в моей жизни, когда я взяла в руки его телефон, – ответила Мария. – Это была его личная собственность, которую он не разрешал мне трогать.

– Для того, чтобы вы не могли им воспользоваться, на телефоне стоял пароль? Если пароль был, то как вам удалось совершить звонок в полицию?

– Пароля не было. Он просто не был нужен. Эдвард знал, что я не нарушу правила и при любых обстоятельствах никогда не прикоснусь к его телефону.

– Хорошо, давайте рассмотрим ваше утверждение о том, что вы были совершенно отрезаны от окружающего мира. У вас в доме имелся телевизор, верно?

– Да, но…

– Позвольте, я договорю до конца, миссис Блоксхэм. – Мария прикусила язык и попыталась сосредоточиться. Ее ноги онемели, а подтеки крови на руке засохли от жары. – В доме также находился компьютер. Я предполагаю, что вы знаете, как пользоваться Интернетом и отправлять электронные письма. В наше время практически невозможно представить себе жизнь без социальных сетей. Многие люди сочли бы, что вам очень повезло, если все, что вы говорите, правда.

Сидевшие в зале полицейские рассмеялись над этой колкой шуткой. Мария знала, что все это было сделано сознательно, для того, чтобы сбить ее с толку и смутить. Имоджин Паскал хотела, чтобы Мария вышла из себя точно так же, как она сделала на приеме у психиатра.

– Телевизор и компьютер стояли в кабинете Эдварда, куда мне было запрещено входить. Он запрещал мне пользоваться ими и запирал кабинет на ключ, когда его там не было, – ответила она.

– Как, вас никогда не впускали в его кабинет? Вы туда никогда не заходили? Но, миссис Блоксхэм, на момент вашего нападения на мужа вам было тридцать девять лет. Вы были замужем около двадцати лет, верно? Неужели вы предполагаете, что вам поверят, когда вы заявляете, что ни разу не зашли в кабинет своего мужа? – Паскал повысила голос, в котором слышались нотки удивления. Марии очень хотелось сказать обвинителю, куда она может засунуть свои вопросы, бросить в нее стакан с водой и выйти из зала, но вместо этого она сконцентрировалась на обнадеживающе пустом месте на стене и представила себе, что говорит с Рут, которая не верит ей или расспрашивает ее. Имоджин Паскал говорила, но Мария слышала голос Рут, который был так нужен ей в этот момент.

– Мне разрешали заходить туда раз в день…

– Простите, раньше вы говорили, что никогда не заходили в кабинет мужа, а сейчас утверждаете, что заходили туда раз в день… Миссис Блоксхэм, вы сами себе противоречите. Вы уже не понимаете, что правда, а что нет; или годы скуки и паранойя привели к тому, что вы уже не в состоянии отличить реальность от вымысла?

– Нет! – воскликнула Мария, но смогла вовремя сдержать себя, и крик заглох в горле, не выйдя наружу. – Вы меня прервали. Я говорила, что Эдвард впускал меня в кабинет под своим присмотром раз в день, чтобы я вычистила камин, выбросила мусор из мусорного ведра и пропылесосила, когда в этом возникала необходимость. Я никогда не была в его кабинете одна. Я не должна была входить туда одна. Я прикасалась к компьютеру лишь для того, чтобы вытереть с него пыль.

– Да ладно! Неужели вы действительно утверждаете, что почти за двадцать лет замужества вам ни разу не разрешили посмотреть телевизор? – Паскал фыркнула.

– Только в первые годы нашего замужества. Эдвард считал, что телевизор вреден для моего ума, так как создает неадекватные социальные ожидания. Сам он телевизор смотрел. По вечерам через закрытую дверь я слышала звуки.

Она вспомнила, как однажды сидела в коридоре, слышала студийно наложенный смех в каком-то телевизионном шоу и размышляла о том, что ей тоже хотелось бы посмотреть телевизор. На следующий день попросила у него разрешения смотреть его хотя бы один вечер в неделю. Эдвард рассмеялся и спросил, зачем ей нужно расслабляться от просмотра комедий, когда в ее жизни нет ни напряжения, ни забот. На этом тема была исчерпана.

– Я хочу спросить вас о мобильном телефоне, который полиция нашла спрятанным в вашем ботинке в дальнем углу гардероба, – прокурор обернулась, и полицейский передал ей пластиковый пакет с лежащим в нем телефоном. Улику задокументировали и через пристава передали Марии. – Это ваш телефон?

– Мой, – ответила она и, бросив взгляд на присяжных, отметила, что старшина и ее сосед перешептываются. Двое других присяжных качали головами. Имоджин Паскал заработала еще несколько очков.

– Так, значит, вы не были отрезаны от окружающего мира? У вас был собственный мобильный телефон. Кто за него заплатил и кто клал деньги на счет, чтобы вы могли совершать звонки?

– Я сама за него заплатила. Но я никогда с него не звонила, – пробормотала Мария.

– Но вы же ранее говорили, что у вас не было денег. Как же вам удалось приобрести телефон?

– Я купила его на монеты, которые находила в доме. Например, монеты из кармана Эдварда могли провалиться под подушки дивана или выпасть из карманов во время стирки, – ответила Мария.

– Значит, вы воровали у своего мужа? Он не знал, что вы берете эти монеты и покупаете на них телефоны? – В голосе обвинителя звучала ирония, смешанная с недоверием. Еще одно очко в пользу Имоджин Паскал.

– Не телефоны, а телефон, – поправила ее Мария. – Я так и не набралась смелости, чтобы позвонить кому-нибудь. Когда телефон нашли, на нем не было денег.

– Подробности вашей истории постоянно меняются и противоречат друг другу. Почему?

– Не настолько и не так, как вы пытаетесь это представить, – ответила Мария и заставила себя посмотреть в глаза прокурору.

– Или вы просто лжете? – спросила Имоджин Паскал.

Джеймс Ньюэлл поднялся со своего места.

– Мисс Паскал должна ограничиться вопросами по существу. Моя клиентка находится здесь не для того, чтобы с ней спорить.

– Совершенно верно, – согласилась судья. – Следующий вопрос, мисс Паскал.

– Давайте перейдем к сути проблемы. Вы утверждаете, что ударили мужа с намерением убить его в целях самообороны, верно? – спросила обвинитель, драматическим жестом сняла с носа очки, бросила их перед собой на стол, откинулась на спинку скамьи и сложила на груди руки.

– Да, – согласилась Мария.

– Вы утверждаете, что настолько находились под его влиянием, что он мог убедить вас порезать себя так сильно, что это привело бы вас к смерти?

– Я утверждала это и продолжаю утверждать, – ответила Мария, понимая, что ее ответ звучит не очень убедительно, и подозревая, что ей предстоит ответить еще на ряд непростых вопросов.

– Но ведь муж не запирал вас в доме. Вы каждый день выходили в сад, вы могли свободно входить и выходить через заднюю дверь. Когда в ваш дом прибыл наряд полиции, вы открыли ему ворота и входную дверь. Почему вы совершили покушение на убийство, а не ушли из дома? Вы сами говорили, что он вас никогда не бил. Почему же вы не захотели просто уйти?

Мария глубоко вздохнула. Это был совершенно резонный вопрос. Его она многократно задавала себе сама из месяца в месяц и из года в год в течение большей части всей продолжительности своего брака. Задавала до тех пор, пока это не истощило ее душу настолько, что этой души практически не осталось.

– У меня больше никого не было. Мне было некуда идти. У меня не было работы. Вот несколько причин, по которым я не уходила – по крайней мере, тогда, когда все было еще не так плохо… – начала она.

– Значит, вы использовали мужа для того, чтобы получить от него максимальную выгоду? – перебила ее Имоджин Паскал.

– Я уверена в том, что именно так вы хотите представить ситуацию для присяжных, – резко ответила Мария.

Джеймс Ньюэлл поднял ладонь на несколько сантиметров от стола. Это был сигнал, о котором они договорились заранее, и означал он то, что Мария должна успокоиться. Она сделала глубокий вдох.

– Я была молодой, очень наивной, чувствовала себя потерянной, и я боялась. Потом, когда все стало совсем плохо, я пыталась уйти…

– Пытались уйти? Неужели вы считаете, что ваш муж должен был взять на себя ответственность за ваши собственные неудачи? Вы – образованная женщина. Вы четко выражаете свои мысли и, совершенно очевидно, понимаете, что происходит в зале суда. Вы говорили суду, что на ранней стадии замужества у вас была работа; следовательно, вы были в состоянии трудиться и обеспечивать себя. Вы не были полностью зависимой от мужа, хотя, вероятно, приняли осознанное решение стать таковой.

– Я ничего не выбирала! Никогда! Выбор – это когда у человека есть знания и свободная воля! – закричала Мария.

– Миссис Блоксхэм, но я не вижу никаких подтверждений ваших слов. Ни одного доказательства всего того, что вы утверждаете. Ни одного свидетеля, подтверждающего то, как доктор Блоксхэм плохо с вами обращался. Почему присяжные должны вам поверить?

Жюри и судья не отрывали от нее глаз. Мария чуть повернула голову, чтобы посмотреть в ту сторону, где сидела Рут, но вместо нее увидела глаза журналистов. Все ждали ответа, которого у нее не было. Просто не было, и всё.

– Не знаю, – пробормотала она, – я не знаю…

Имоджин Паскал выдержала тридцатисекундную паузу.

– Хорошо, – произнесла она наконец. – Вы уже заявляли о том, что доктор Блоксхэм не применял к вам физического насилия, и вы также говорили о том, что он не препятствовал тому, чтобы вы могли покинуть дом, поэтому я продолжу.

– Но он мне угрожал, это было, – пробормотала Мария, которой не хотелось, чтобы Имоджин Паскал заработала еще несколько очков.

– А какая сумма причитается вам из средств доктора Блоксхэма в случае его смерти? – продолжила прокурор.

– Мисс Паскал, – прервала ее судья. – Я думаю, что присяжным надо узнать об упомянутых ответчицей угрозах.

Паскал кивнула Марии.

– Простите, что вы говорили?

– Я сказала Эдварду, что чувствую себя несчастной и ухожу. Он произнес все то, что должен был сказать. Я знала это и была готова ко всем его аргументам. Он заявил, что не будет оказывать мне материальную поддержку, на что я ответила, что меня это совершенно не волнует и что я приняла свое решение. Эдвард страшно разозлился, вышел из себя. Таким рассерженным я его никогда не видела. Потом он заявил, что отправит меня в дурдом. Заявил, что обвинит меня в том, что я на него напала и что у меня есть серьезные суицидальные наклонности. Он… даже приподнял мою юбку и показал на шрамы на моих бедрах.

В моей медицинской карте действительно было подробно записано о том, что я резала себя в подростковом возрасте, и я понимала, что при необходимости Эдвард докажет психиатрам, что я занималась этим очень долго, потому что часть рубцов и шрамов были свежими. Жить с Эдвардом было просто ужасно, но, по крайней мере, я была относительно свободна. Меня не запирали в маленькой комнате, не накачивали наркотиками. Я больше всего боялась того, что это может произойти, если окружающие узнают о том, что я режу себя, и сочтут это достаточно опасным для моей жизни. Эдвард знал, что я боялась, а я знала, что его ничто не остановит. Он скорее отправил бы меня в психушку, чем позволил уйти от него. И именно поэтому я осталась.

Джеймс Ньюэлл, сидевший поблизости от присяжных, посмотрел на нее с улыбкой. Мария окинула их взглядом. Она понимала: для того, чтобы ей поверили, надо посмотреть всем им в глаза. Но, за исключением двух молодых женщин и двух молодых мужчин, никто не захотел смотреть на нее в ответ. Четыре человека, подумала она, маленькая, но победа!

– Я задала вам вопрос о том, сколько вы получите в случае смерти доктора Блоксхэма, – повторила мисс Паскал. – Вы в состоянии дать нам ответ?

– Я никогда об этом не думала, – ответила Мария, – и понятия не имею, какими денежными средствами располагает мой муж. Я знаю, что у него есть дом, но не в курсе, заложен он или нет.

– Я могу ответить на этот вопрос. Вы получите наследство, стоимость которого составляет более миллиона фунтов, – произнесла обвинитель. – Просто смешно, что вы утверждаете, будто не знаете, каким богатым был ваш муж.

– Я не имела никаких денег и не занималась финансовыми делами. Я не видела ни одной выписки из банковского счета. Откуда я могла знать, сколько у него денег?

– Вы сами объяснили нам откуда. Вы знали, что он постоянно работает. Он сам подробно рассказывал вам о договорах на написание книг, журнальных статьях и интервью на телевидении. Вы знали, что он давал консультации, делал экспертизы по поводу заявок на новое строительство и читал лекции в университетах. Все это – согласно данным вами же показаниям. Вы хотите сказать, что все это он делал бесплатно?

– Я этого не говорила, – сказала Мария и покраснела.

– Ему хорошо платили, и при этом вы не вели роскошный образ жизни. Вы ездили в дорогостоящие поездки с целью отдыха во время отпуска?

– Эдвард не позволял себе отпуск, – прорычала Мария.

– У вас в семье была всего одна машина. Не было детей, не было каких-либо чрезмерных расходов. Если честно, то ваше утверждение о том, что вы не знали, что у мужа есть сбережения, просто смехотворно, – произнесла мисс Паскал.

– Я не говорила, что у него нет сбережений. Я не знала, сколько именно…

– Вы утверждали, что доктор Блоксхэм не любил тратить деньги впустую. Из вашего рассказа складывается ощущение, что он был более склонен к экономии, чем к растратам, верно?

– Э-э-э… да, – ответила Мария. Ей стало дурно. Разговор шел совершенно не так, как она его себе представляла.

– Итак, вы жили в прекрасном доме, мало тратили, ваш муж имел высокий доход и любил экономить. Значит, вы понимали, что ваш муж обладает значительными денежными средствами, верно? А деньги могут стать мотивом для убийства, вы со мной согласны?

– Моим мотивом были не деньги, – твердо ответила Мария.

– Ах, вот как? У вас было много лет для того, чтобы придумать план действий. Бесспорно, что вы были недовольны доктором Блоксхэмом, вам было скучно, и вы понимали, что сами в жизни ничего не добились…

– Он украл у меня жизнь. Я не была им недовольна, я его ненавидела. Он унижал меня и грозился отправить в сумасшедший дом, – возразила Мария.

– Да, вы его ненавидели; при этом вы – женщина с взрывным характером, можете быть резкой и реагировать очень бурно. Вы не любите отвечать на вопросы, легко раздражаетесь; вам не нравится, когда с вами спорят. Ваше поведение во время беседы с психиатром является этому прекрасным доказательством.

– В этом виноват он сам. Он меня провоцировал. Хотел говорить о самом сокровенном в моей жизни, чтобы написать устраивающий вас отчет. Я согласилась поговорить с ним, а он повел себя омерзительно! – Мария знала, что повысила голос, но ничего не могла с собой поделать.

– Вы обматерили его и ушли. Простите, миссис Блоксхэм, но женщина, которая легко смогла дать отпор высококвалифицированному специалисту-психиатру, совсем не похожа на несчастную, забитую жертву, которую вы пытаетесь здесь изобразить.

Ньюэлл вскочил на ноги до того, как Мария успела ответить.

– Мисс Паскал должна извиниться за эти реплики, – заявил он.

– Я не собираюсь извиняться за то, что эффективно веду перекрестный допрос, – ответила обвинитель.

– Перекрестный допрос предполагает использование относящихся к делу вопросов, которые не должны оскорблять и унижать достоинство человека. Давайте соблюдать хотя бы некоторые из правил! – призвал Ньюэлл.

– Всё в порядке, – заверила его Мария.

– Мисс Блоксхэм, подождите секундочку, – попросила судья, предостерегающе подняв палец в ее сторону.

Защитник и судья начали дискутировать. Мария переводила взгляд со своего адвоката на ее честь и на обвинителя. На лицах присяжных было написано недоумение, с мест для публики раздался ропот. Полицейский тоже отвлекся на спор судьи со сторонами защиты и обвинения, поэтому Мария беспрепятственно сошла с трибуны для дачи свидетельских показаний и отошла чуть в сторону, встав там, где присяжные ее хорошо видели. Она повернулась спиной к публике и журналистам, потом подняла юбку, так что подол оказался на несколько сантиметров ниже ее нижнего белья.

То, что сделала подсудимая, первым заметил замолчавший на полуслове Ньюэлл.

– Мария, – произнес он, отбросив формальности и обращаясь к ней по имени.

– Мисс Блоксхэм, – произнесла судья и привстала, чтобы ей было лучше видно. – Вы должны немедле…

Полицейский подошел к Марии и взял ее за руку, чтобы водворить на место.

– Отпустите ее, – приказала судья. – Присяжные всё четко видят?

Один за другим все двенадцать присяжных кивнули. Мария держала край юбки поднятым достаточно долго для того, чтобы никто из них не забыл, как выглядят ее бедра. Кожа потеряла свой естественный цвет. Это было месиво розовых, багровых и коричневых рубцов. Более темный цвет объяснялся тем, что именно в этих местах рубцы были наиболее твердыми. Внешний вид ее ноги и бедра напоминал картину маслом, на которой было слишком много крупных мазков. В некоторых местах неоднократно изрезанная ткань плохо срослась, образуя красные рваные линии, напоминающие подтеки лавы. Судья выдержала паузу, давая присяжным время для того, чтобы рассмотреть состояние бедер и ног Марии, потом вежливо откашлялась.

– Для записи в протоколе суда, – произнесла она. – Мисс Блоксхэм продемонстрировала суду многочисленные шрамы на обеих ногах в области между коленей и бедер. Я надеюсь, что адвокаты согласятся со мной в том, что шрамообразования можно назвать значительными. – Ньюэлл и Паскал кивнули. – Спасибо. Можете возвращаться на место дачи свидетельских показаний, – сказала судья Марии, и та повиновалась. – Мисс Паскал, вы можете продолжить.

– Мисс Блоксхэм, – обвинитель на этот раз использовала обращение «мисс», вероятно, для того, чтобы не вызывать гнев судьи сразу после выяснения с ней отношений. – Почему вы не сообщили об этих ранах полиции в день ареста? В документации, касающейся вашего ареста, нет никаких указаний на состояние ваших бедер.

– В тот момент я просто не могла заставить себя это сделать. Я находилась в состоянии шока, а также опасалась того, что это могут расценить как суицидальное поведение, после чего меня изолировали бы. Эдвард много лет убеждал меня в том, к чему это может привести, и мне нужно было время, чтобы набраться смелости и стать достаточно уверенной в себе.

– Но вы могли показать увечья во время встречи с психиатром, который мог бы учесть это при написании своего заключения. Однако вы посчитали нужным промолчать об этом.

– Его было бесполезно в чем-либо убеждать. Как только я его увидела, то сразу поняла: что бы я тогда ни сказала, он напишет заключение о том, что я психически больна или даже просто опасна. Я решила, что не буду предоставлять ему дополнительные свидетельства для того, чтобы он утверждал, что меня надо изолировать.

После того как Мария увидела выражение шока на лицах присяжных, она почувствовала, что ее злость постепенно проходит. Сейчас присяжные казались какими-то онемевшими после того, что она им показала.

– Но сам мистер Блоксхэм никогда не держал в руках бритву и не делал надрезов. Он никогда физически не заставлял вас заниматься членовредительством и никогда не угрожал наказанием, если вы откажетесь это делать. Все верно?

– Все несколько сложнее, – ответила Мария. – Он использовал психологические методы давления. – Она снова почувствовала себя уязвимой и легкоранимой.

– Следовательно, вы могли выбросить лезвия в окно или просто сказать: «Я больше не буду себя резать». Это так или нет?

– Я была на грани отчаяния, к тому же, видимо, испытывала определенную зависимость. Я была настолько несчастной, что это был единственный способ, при помощи которого я могла временно забыться. И он знал, что я никогда не смогу ему отказать, – пробормотала Мария.

– Значит, вот в чем все дело! Вам было проще забить до смерти мужа, чем бороться с собственной зависимостью. Вы намеревались убить его и сделали для этого все возможное лишь затем, чтобы продолжать получать удовольствие от членовредительства, прекратить которое у вас не было внутренних сил. Так все было на самом деле?

– Как было на самом деле? – быстро переспросила Мария. – На самом деле вот как все было: я убиралась, готовила и сидела в одиночестве все то время, пока он расслаблялся у себя в кабинете, в котором были свет, цвет и звук. У меня не было друзей, коллег по работе или соседей. Эта сволочь сделала все, чтобы держать меня взаперти и оградить от окружающего мира. Моей реальностью была жизнь с человеком, который ждал от меня постоянного обожания! Я отвечала на письма его фан-клуба, черт вас подери! Я полжизни провела на коленях, выгребая золу из камина, потому что ему нравился огонь! Вы думаете, что он меня хоть раз поблагодарил? Вы думаете, что он хотя бы налил мне чашку чая? Все мои дни были похожи друг на друга, как две капли воды. Главное – это Эдвард; его нельзя раздражать, можно лишь думать о том, как еще его ублажить. Не обижаться на то, когда он называет меня собакой. Не спорить, когда он говорит, что моя еда – говно. Убеждать себя в том, что, когда он проверяет, хорошо ли я вытерла пыль, он на самом деле проявляет интерес к моей жизни! Да какого хрена, скажите на милость, такая жизнь может кому-то понравиться?! У меня ощущение, что я просто вышла из комы, в которой провела полжизни! – кричала Мария. – Вы хотите, чтобы я раскаялась? Сказала, что зря ударила Эдварда по голове? Я не раскаиваюсь и не считаю, что поступила неправильно! – И она так ударила кулаком по бортику трибуны, что стакан упал, а фотографии разлетелись из папки. – Если вам так интересно и вы хотите знать, то я его ненавидела. И я здесь только потому, что, наконец, отплатила ему тем, что он заслужил!

Имоджин Паскал положила ручку, закрыла папку и тепло улыбнулась судье.

– Больше вопросов у обвинения нет, – объявила она. – Я прошу вызвать в суд психиатра стороны обвинения профессора Ворта. Учитывая то, что обвиняемая утаила некоторые детали, необходимо, чтобы присяжные услышали мнение и оценку новой информации от эксперта. Я боюсь, что профессора будет невозможно вызвать на завтра, поэтому прошу приостановить заседания на один день. Профессор будет в суде послезавтра.

– Вполне резонная просьба. Объявляется отсрочка на один день. Пусть профессор Ворт приезжает в суд послезавтра к десяти утра. После этого прокурор и адвокат проведут свои заключительные выступления, – объявила судья Дауни. – Присяжные могут покинуть зал суда.

Мария жалела, что не сдержалась и произнесла свою последнюю тираду. Она смотрела, как присяжные удалялись, покачивая головами и перешептываясь, и думала о том, что подарила обвинителю сразу несколько очков. С другой стороны, эту ситуацию можно воспринимать как проявление естественного права или универсальной справедливости. Она должна заплатить за то, что совершила. До сегодняшнего дня в глубине души Мария надеялась на то, что ей вынесут не самый суровый приговор.