Глава 13

Пятый день суда

Мария Блоксхэм посмотрела на свое отражение в зеркале туалета внутри здания суда. Лицо было бледно-зеленого цвета. Помнится, что однажды она покрасила стены своего личного туалета в подвале именно в такой цвет. Причины того, что у нее нездоровый цвет лица, не надо было долго искать. Она перестала регулярно питаться, как делала раньше. Судебные заседания отрицательно сказывались на ее аппетите. Все то, что происходило здесь, явно не способствовало поддержанию цветущего внешнего вида. С каждым днем пресса проявляла все больший интерес к происходящему. Каждое утро ей приходилось пробиваться сквозь толпу собравшихся на ступенях у входа в суд журналистов, которые ежесекундно ее фотографировали. При вспышках фотокамер Мария чувствовала себя как голая. И даже не просто как голая, если уж совсем честно. Ей казалось, что ее насилуют. Репортеры выкрикивали ей вопросы, прекрасно зная, что она не имеет права и не будет на них отвечать.

Каждое утро и каждый вечер у входа в здание суда собирались жаждущие ее крови демонстранты, считавшие, что она отняла у них драгоценного борца за природу и права животных. Ее муж уже больше не напишет ни одной статьи об альтернативных источниках энергии, и больше никто не увидит очередную фотографию, на которой тот будет стоять по пояс в реке для того, чтобы проверить количество мальков и высказать предположение о том, сколько будет рыбы в этом году. Ей уже не придется отвечать на письма его обожателей, он не будет выступать на разных экологических мероприятиях, и его не будут приглашать читать лекции в университетах. Ее муж заработал приличное состояние и ни пенни не отдал на благотворительность, которой так громогласно восхищался. Все деньги лежали на сберегательных счетах, и половина этих денег, как уверяли ее адвокаты, принадлежала ей самой – если, конечно, ее не признают виновной.

Думай об этих деньгах, говорила она себе, думай о будущем.

Мария умылась холодной водой. Сегодня в суде для дачи показаний должен был появиться вызванный обвинением психиатр. Она была у него на приеме, во время которого тот пытался войти к ней в доверие, стремился лживо и совершенно беспочвенно обнадежить ее, а потом лез ей в душу, стараясь что-то разнюхать, мягко журил и фальшиво улыбался. Тогда Мария полностью закрылась и ничего ему не рассказала, не сделала никакого признания. В общем, и этот день не сулил ей ничего хорошего. Она глубоко вздохнула и внутренне приготовилась к тому, что придется весь день потеть в стеклянном боксе, наблюдая за тем, как складывается ее будущее.

Профессор Джеспер Ворт, улыбаясь, произнес слова клятвы, после чего сообщил суду свою научную степень и опыт работы. Профессор был светилом криминальной психиатрии с мировым именем и принимал участие в ряде нашумевших процессов по всей Европе. К тому времени, когда профессор закончил рассказывать о том, кто он такой и каких успехов добился в этой жизни, Имоджин Паскал разве что не начала кланяться ему.

– Вы встречались с обвиняемой для того, чтобы дать оценку ее психическому состоянию, профессор Ворт? – спросила она.

– Да, встречался именно для этого. Это произошло через несколько недель после ее ареста, – ответил профессор и вытер лоб тыльной стороной ладони. Температура в зале поднималась. Казалось, что жара тяжелым грузом давит на всех находящихся в зале. – Мне предоставили доступ к материалам следственной экспертизы, а также к медицинской карте подсудимой. Потом Мария Блоксхэм сама пришла к нам в офис. Это пространство со всеми удобствами, специально созданное для того, чтобы пациенты чувствовали себя комфортно и расслабленно. Забегая вперед, могу отметить, что это не оказало положительного влияния на результат нашей беседы.

– Пожалуйста, расскажите подробнее о проведенной консультации, профессор, – сладким голосом пропела мисс Паскал. Мария просто ненавидела этот сюсюкающий тон.

– Конечно. Я начал с того, что объяснил свои функции и попросил Марию поведать мне ее версию произошедших в тот день событий, когда к ним в дом приехала полиция. Она не сочла нужным поделиться со мной этой информацией.

– Предоставила ли вам миссис Блоксхэм какую-либо информацию о том, как ее муж получил тяжелые травмы?

– Я попытался втянуть ее в разговор, задавая вопросы на такие нейтральные и не представляющие никакой опасности темы, как, например, ее семья и детство. Она отвечала односложно, после чего я перешел к общим вопросам о жизненных предпочтениях – для того, чтобы завязать с ней беседу.

– Вопросы о жизненных предпочтениях? – переспросила Имоджин Паскал.

Обвинитель, по мнению Марии, прекрасно понимала, о чем идет речь. Возможно, диалог профессора и прокурора не был отрепетирован с точностью до каждой фразы, но они знали, что и в какой последовательности надо изложить суду. Джеймс Ньюэлл предупредил Марию еще утром, что она увидит театральное представление, – именно так можно было назвать все то, что происходило сейчас в зале. Профессор Ворт на этот раз показался ей другим человеком, совершенно не похожим на того, который проводил с ней беседу, или, как он выражался, «сессию». Мария не могла отказаться от того разговора, у нее не было выбора. Адвокаты говорили, что факт отказа от встречи с профессором произведет плохое впечатление в суде, и утверждали, что в ходе процесса у присяжных должно сложиться о ней положительное мнение. Но как только Мария села в огромное кресло в кабинете профессора и как только этот ученый, хорошо образованный человек раскрыл свой рот и начал высокомерным и покровительственным тоном говорить с ней, вместо лица профессора она сразу же увидела лицо Эдварда. И тут же почувствовала, как будто снова стала ребенком, глупышкой, мнение которой является неправильным и никому не нужным, – и по-настоящему разозлилась. Практически впервые за долгое время она позволила себе быть грубой.

Все это было, конечно, очень не вовремя и некстати. Профессор Ворт не заслужил такой реакции, хотя внутренний голос подсказывал Марии, что именно он и является тем человеком, которого надо периодически осаживать. И в этот неподходящий и ответственный момент в ее душе созрел протест против того, что над ней так долго издевались.

– Это были фразы, способствующие началу разговора. Вопросы, совершенно необязательно последовательно связанные между собой, – объяснил профессор, глядя в сторону присяжных. – Обсуждение погоды, любимой еды или книг, а также путешествий, которые человек совершал. Это темы разговора, помогающие поддерживать диалог практически с любым взрослым человеком, вести приятную и успокаивающую беседу, в которой не может быть правильных или неправильных ответов.

– И что вам удалось установить по поводу обвиняемой при помощи такого разговора? – спросила мисс Паскал.

– Когда я спросил, чем миссис Блоксхэм любит заниматься, она ответила, что любит заниматься садом. Когда я спросил ее, какие книги ей нравятся, она ничего не ответила. Без ответа остался и вопрос о том, какое у нее любимое время года, а также ряд других подобных вопросов. Я обратил внимание на то, что, по мере того как я задавал вопросы, она начала входить в стрессовое состояние. Сжала ручки кресла так, что пальцы побелели. Сжала с очень большой силой.

– И как вы реагировали на это поведение? – пропела мисс Паскал.

– Я спросил ее, не хочет ли она, чтобы я провел ей короткий курс расслабляющей терапии, а также поинтересовался, не ощущает ли она дискомфорт от предменструального или постменструального синдрома, – ответил профессор. – Возможно, этот вопрос может показаться слишком деликатным, однако во время общения с женщинами необходимо понять, влияют ли на них в день беседы временные химические и биологические факторы, наличие которых я обязан учесть во время написания судебного заключения о психическом состоянии объекта исследования.

– Могу я поинтересоваться, как отреагировала обвиняемая?

– На этот вопрос она мне ответила. Впервые за время разговора миссис Блоксхэм посмотрела мне прямо в глаза и сказала, я цитирую: «Пошел ты на…».

Мария заметила, что выражение лиц некоторых присяжных стало почти комичным. Сколько раз в жизни каждый из них слышал эту фразу? Сколько раз они произносили ее вслух или мысленно? Эта фраза доносилась с экранов кинотеатров и телевизоров, писалась на стенах. Но людей шокировало то, что сорокалетняя женщина позволила себе сказать это уважаемому психиатру, сидя в кожаном кресле в красивом офисе. Какой ужас, неслыханный скандал!

Одна из присяжных, молодая девушка приятной наружности, повернулась в сторону подсудимой и посмотрела ей в глаза. Мария знала, что ей лучше отвести взгляд, ее адвокат не одобрил бы такой смелости, но она прочитала в глазах девушки искреннее одобрение. В ее взгляде не было осуждения или отвращения, скорее удивление и интерес. Мария хотела улыбнуться, но сдержалась и сохранила нейтральное выражение лица. Между ней и присяжными зияла пропасть, которую невозможно игнорировать, – эта женщина вместе с одиннадцатью другими будет решать ее судьбу.

Мария медленно опустила глаза и перевела взгляд на человека, дающего показания, надеясь, что тот скоро закончит, потому что он уже надоел ей точно так же, как и во время их первой встречи.

Она подняла брови и позволила себе покачать головой. Все это было просто смешно. Тут из ее носа поползла струйка крови – в зале было очень жарко, а в стеклянном боксе и подавно. Ее организм не выдерживал этой жары. Сидевшие рядом с ней полицейские сняли пиджаки и галстуки, а под мышками у них расплывались огромные пятна пота. Мария провела тыльной стороной ладони по лицу и верхней губе и увидела появившуюся на руке тонкую яркую полоску.

Эдвард ненавидел ее кровь. Сперва он вообще о ней не упоминал, словно ее и не было. Потом, уже через несколько лет после свадьбы, заявил о том, что хочет заранее знать, когда у нее начнется менструация. Однажды дождливым февральским днем, войдя в их общую спальню, Мария увидела, что он убирает из комода ее тампоны.

– Что происходит, Эдвард?

– Я нашел для тебя более подходящее решение в области санитарии, – ответил он.

– Это просто смешно, – сказала она, – я всегда пользовалась тампонами. Они меня полностью устраивают.

– Я провел небольшое исследование, – ответил он, снимая пластиковые перчатки, в которых занимался уборкой ее гигиенических средств, – и пришел к выводу, что тампоны для вагинального использования могут вызвать синдром токсического шока. Это может быть опасно для жизни. Вполне возможно, что ты об этом не слышала.

– Нет, слышала, – спокойно произнесла Мария, – но это очень редкое явление, и у него есть совершенно определенные симптомы. Не думаю, что у меня есть такая проблема.

– К тому же салфетки значительно дешевле, – произнес Эдвард, полностью игнорируя ее слова.

– Но зачем же выбрасывать тампоны, которые уже купили? За них все-таки заплатили деньги, – сказала она более резким тоном.

– К чему все эти отговорки? – возразил он. – Такое чувство, что ты пытаешься найти оправдание тому, что каждый месяц засовываешь в себя эти мерзкие капсулы. Тебе нравится ощущение, когда они находятся внутри тебя? Ты именно поэтому со мной споришь?

Мария покраснела.

– Конечно, нет. С чего это ты взял? Просто с ними гораздо проще. Возможно тебе, как мужчине, это может показаться странным, – добавила она примирительно, пытаясь его успокоить.

– Нет, – ответил Эдвард, – все это мне очень легко представить. Мой интеллект в состоянии с этим справиться. Более того, тут даже достаточно одного воображения. Пять дней в течение месяца ты вставляешь в себя эти омерзительные вещи…

– Эдвард, пожалуйста, не надо. Ты ведешь себя отвратительно.

– Я веду себя отвратительно? – Он подошел к ней вплотную и рассмеялся прямо в лицо. – Это я веду себя отвратительно?! Мария, я просто прошу тебя сделать так, как я хочу. Я за все это плачу, заказываю доставку на дом, чтобы тебе не надо было терять время в магазинах. Давай более рационально рассмотрим этот вопрос. В твоем шкафу лежат новые прокладки. Со временем ты к ним привыкнешь. Не забывай, что дополнительным бонусом этих изделий является то, что я готов их терпеть. Я не хочу с тобой спорить. Обычно ты воспринимаешь все более спокойно. Судя по всему, приближается то самое время месяца…

Мария молчала. Эдвард не пойдет на уступки. По опыту она знала, что спор ни к чему хорошему не приведет.

– Хорошо, – ответила она.

Эдвард поднял мусорное ведро с выброшенными в него тампонами и направился к выходу из спальни.

– Да, и еще одна вещь. Лучше всего, чтобы во время месячных ты спала в другой комнате. Я предлагаю это исключительно для твоего собственного комфорта. Во время месячных у тебя поднимается температура, и от твоего пота простыни становятся липкими, поэтому тебе лучше спать отдельно, – произнес он и вышел.

Мария дождалась, когда муж спустится на первый этаж, и только после этого решилась посмотреть на то, что он ей оставил. Тогда она впервые подумала о том, что каждый раз, когда он ей что-нибудь покупал, то не только клал этот предмет на самую нижнюю полку шкафа, но и засовывал в самую дальнюю ее часть. Мария долго не могла понять, почему Эдвард так поступает. Возможно, он торопился, думала она раньше. Возможно, он не знал, как Мария раскладывала и хранила свои вещи. Однако Эдвард ничего не делал просто так. За всем, что он ей покупал – мыло, зубную пасту или дезодорант, – ей приходилось тянуться, почти опускаясь на пол. Этим простым действием он вырабатывал в ней смиренность, благодарность. Хотел ее унизить, хотел, чтобы за его щедрость она преклоняла перед ним колени.

Новые прокладки оказались гигантского размера. Мария впервые увидела такие в школе. Когда у девочек неожиданно начинались месячные, они шли к школьной медсестре, которая выдавала именно их. В толщину эти прокладки были около трех, а в длину около тридцати сантиметров. Мария знала, что это не только самые дешевые прокладки, но и те, которые невозможно скрыть на теле. Ходить с ними в штанах не представлялось возможным. Не то чтобы Мария вообще куда-то ходила, но этот «подарок» Эдварда был для нее последним гвоздем, вбитым в гроб их отношений. Она думала о том, что при ходьбе эти прокладки будут бить по ногам. Эдвард добился своей цели: теперь каждую секунду в то время, пока у нее месячные, Мария будет помнить о том, что она ему омерзительна.

Мария уже собиралась закрыть дверцу шкафа, как увидела, что сверху прокладок лежит какой-то небольшой предмет. Она медленно протянула руку и достала его. Это была коробочка с пятью опасными лезвиями. Ей захотелось вынуть одно и пальцем попробовать, хорошо ли заточена холодная сталь. Зачем он оставил их? Он издевался над ней – или, наоборот, награждал за хорошее поведение? Мария посмотрела на фотографию Эдварда, снятую на их свадьбе, стоявшую на прикроватной тумбочке. Это была единственная фотография во всем доме. Она подумала о том, какой наивной была тогда и как много надежд у нее было. Сейчас даже сложно поверить в то, что когда-то были другие времена… Мария положила коробочку с лезвиями на колено, размышляя о том, что ей придется до конца дней жить с человеком, который единолично устанавливает, какими женскими гигиеническими средствами она должна пользоваться.

«Пошел ты на…» – подумала она тогда, глядя на мужа, изображенного на фото. Потом оглянулась на открытую дверь спальни, испугавшись, что отгадавший ее мысли Эдвард стоит в дверном проеме.

Постепенно эта фраза стала ее мантрой. Именно ее она мысленно произносила, когда, просыпаясь утром, видела их свадебную фотографию. Она повторяла эту фразу, когда муж просил, чтобы она ложилась спать в другой комнате, потому что не хотел спать рядом с женщиной, у которой месячные. Каждый раз, покупая новые прокладки, он клал их, как и раньше, в самый дальний угол нижней полки, и чтобы достать их, ей приходилось наклоняться. Он хотел, чтобы она чаще стояла на коленях. Каждый раз, опускаясь на колени, Мария думала: «Пошел ты на…». Но даже тогда она не ушла от него. Ей некуда было идти, и у нее совершенно не было денег. А потом Мария начала резать себе ноги. Эдвард сказал, что она занимается членовредительством, и если она от него уйдет, то он упечет ее в сумасшедший дом. Мария знала, что он не шутит и сделает именно так.

* * *

Имоджин Паскал несколько секунд дожидалась, когда присяжные придут в себя от вызванного словами ответчицы шока, и снова обратилась к психиатру:

– Что было потом?

– Я спросил, почему она так рассердилась, – пояснил профессор.

– И что она ответила? – спросила обвинитель, словно вытягивая из него продолжение истории.

– Она с силой пнула стоявший перед ней журнальный столик так, что тот подпрыгнул, взяла свою сумку и стремительно вышла, – ответил профессор Ворт, приподняв немного подбородок, словно ставя точку в этой полной драматизма истории.

– Так, значит, вам не удалось прийти к какому-либо заключению по поводу состояния ее психического здоровья? – поинтересовалась Имоджин Паскал.

«Ах ты, сука, – подумала Мария, – ты же читала его заключение!» Но для присяжных все надо было представить, как в детективном романе, подать красиво на блюдечке с золотой каемочкой. Главное – чтобы все было максимально эффектно.

– Нет, почему же, – ответил профессор. – Опытный профессионал в состоянии понять многое даже во время непродолжительной сессии с пациентом. Вот к какому заключению я пришел.

Казалось, что все присутствующие в зале, за исключением Марии и ее адвоката Джеймса Ньюэлла, чуть подались вперед в ожидании вердикта психиатра. Все хотели понять, в чем причина помутнения рассудка Марии.

– Я не нашел никаких признаков психического расстройства. Все время, проведенное в офисе, миссис Блоксхэм контролировала свои чувства и только в самом конце потеряла самообладание. В этот момент она настолько разозлилась, что скалила на меня зубы. В ее медицинской карте нет никаких упоминаний о психическом расстройстве. В подростковом возрасте она занималась членовредительством, но после восемнадцати лет эта тенденция уже не проявлялась. Некоторые молодые люди проходят через этот сложный период. Такое поведение вызвано желанием привлечь к себе внимание и чаще всего не имеет серьезных последствий. Такое поведение, то есть нанесение самому себе увечий, проходит сразу после того, как подросток поступает в колледж, выходит на свою первую работу или находит себе партнера.

– Значит, вы считаете, что членовредительство обвиняемой имело место около двадцати лет назад и в настоящее время уже не имеет никакого отношения к судебному разбирательству? – спросила обвинитель.

– Абсолютно никакого. Миссис Блоксхэм не была на приеме у врача уже несколько лет. Она физически здорова, у нее нормальный вес. Я обратил внимание на то, что мышечный тонус ее верхних и нижних конечностей нормальный, что вполне соответствует ее собственному утверждению о том, что ей нравится заниматься работой по саду. Она здраво мыслит, и ее интеллект находится в рамках нормальных параметров, – заявил профессор Ворт.

– Наблюдали ли вы симптомы психического заболевания, наличие которого могло бы снять с нее ответственность за совершение попытки убийства своего мужа?

– Только в том, что ей свойственны резкие перемены настроения. Она может быть сдержанной и полной самообладания, а в следующую секунду взорваться. Я считаю, что миссис Блоксхэм не нравится, когда ей задают много вопросов, – возможно, в особенности когда это делает мужчина. После ареста на ее теле не было обнаружено ран, и когда в участке ее попросили объяснить свое поведение и рассказать собственную версию событий, она хранила полное молчание. Бланк проведенного в полиции допроса совершенно пуст.

– Совершенно пуст? – переспросила Имоджин Паскал с наигранным чувством удивления.

– С ее стороны бланк совершенно не заполнен. Ее просили предоставить объяснение, но она этого не сделала. Не выразила никакого сожаления или раскаяния в содеянном. Кроме этого, любопытно то, что она не плакала и сама не задавала никаких вопросов. Сохраняла полное самообладание и вообще ничего не сообщила полиции. Я не считаю, что миссис Блоксхэм психически больна. Я считаю, что она несет ответственность за нанесенные своему мужу увечья, ответственность в смысле процессуального права и с моральной точки зрения.

Имоджин Паскал с уважением поклонилась профессору и села, придерживая свою мантию. Джеймс Ньюэлл встал, не отрывая взгляда от своего блокнота.

– С моральной точки зрения, профессор? – спросил он так тихо, что даже судья наклонилась вперед, чтобы расслышать его слова.

– Я имею в виду… – пробормотал Ворт.

– Сколько лет вы работаете психиатром? – поинтересовался адвокат.

– Двадцать два, – обиженно ответил профессор.

– И сколько раз в этом качестве выступали в суде?

– Сложно точно сосчитать… Несколько сотен раз.

– И с каких пор в суде начали осуждать людей на основе вашей моральной оценки? – громко спросил Ньюэлл. Мария подняла глаза. Она несколько часов общалась с ним в адвокатской конторе, и за все это время он ни разу не повысил голоса.

– Я не имел в виду, что это собрание принимает решения на основе каких-либо моральных оценок. Я имел в виду, что в момент совершения преступления Мария Блоксхэм была в состоянии отличить правильное действие от неправильного, – произнес профессор Ворт. Он отступил на полшага назад на трибуне для дачи свидетельских показаний и зашелестел лежащими перед ним бумагами. Казалось, что Имоджин Паскал говорила с ним заискивающим тоном так давно, будто это было в прошлой жизни.

– Значит, вы считаете, что во время еще не доказанного преступления она была в состоянии отличить плохое от хорошего? Но вас же тогда не было рядом с ней, доктор Ворт. Ваше интервью с Марией Блоксхэм закончилось до того, как она рассказала вам о том, что произошло, и, если, конечно, вы не обладаете способностями медиума или экстрасенса, я не знаю, как вы пришли к такому заключению.

– Это просто смешно, – пробормотал Ворт, глядя на судью.

– Еще в большей степени смешон факт постановки психического диагноза на основе одной встречи и прочтения пары документов, – произнес Ньюэлл. – Считаете ли вы возможным то, что находящийся в состоянии чрезвычайного стресса человек может прибегнуть к жестокому насилию, даже если он не страдает от психического заболевания?

– Да, считаю возможным, – ответил Ворт, – но я хотел бы видеть определенные доказательства.

– И потому, что Мария Блоксхэм жила в недешевом доме, в приличном районе и никогда не обращалась к врачу, вы решили, что она не могла оказаться в подобной ситуации?

– Я пришел к этому выводу потому, что лично наблюдал, что у нее есть проблемы с сохранением самоконтроля.

– Вы не находите, что представление о том, что такое неугрожающая среда, у некоторых людей, которых вы осматривали, может отличаться от вашего собственного?

– Процедуры вырабатывались в течение многих лет профессиональной работы, и я не хотел бы, чтобы кто-то ставил их под сомнение…

– Доктор, не надо демонстрировать нам свой праведный гнев; этот суд занят гораздо более важными проблемами, нежели выслушивание вашего недовольства, – произнес Ньюэлл, уперев руки в бока, отчего его черная мантия стала похожа на огромные крылья. Мария подумала, что адвокат может оторваться от земли и неожиданно взлететь.

– Я протестую против тона, который мой уважаемый коллега использует в разговоре со свидетелем, ваша честь, – вставила Имоджин Паскал.

– Ваш свидетель сам прекрасно может за себя постоять, – ответил Ньюэлл.

– Мне кажется, что на сегодня хватит, – произнесла судья, положив на стол очки. – Судя по всему, жара сильно влияет на всех нас. Надеюсь, что завтра все будут вести себя более вежливо и спокойно. Объявляю заседание закрытым до половины одиннадцатого завтрашнего дня.

* * *

В комнате присяжных никто не прикоснулся ни к кофе, ни к чаю. Группа сторонников Табиты увеличилась. Кроме Грегори, Агнес и Сэмюэля, к ее камарилье присоединились татуированный Гарт, а также пока никак не проявившие себя Энди Лейт и Билл Колдуэлл. Эти семеро присяжных сбились в кучу и о чем-то шептались. Кэмерон наклонился к Джеку и что-то тихо сказал ему на ухо. Пэн спокойно сидел перед открытым ноутбуком, словно суд был просто досадным отвлечением от его работы. Лотти мучилась от жары. Ступни ног в сандалиях распухли, а голова разрывалась от мыслей по поводу услышанного.

– Профессор показался мне умным человеком. Ты так не считаешь? – спросила домохозяйка Джен в то время, когда Лотти наливала себе стакан теплой воды. – По-моему, он достаточно точно описал личность ответчицы.

– Не знаю, не уверена в этом, – пробормотала Лотти. Ей не хотелось спорить. На самом деле профессор ей не понравился. Он напомнил ей целое поколение терапевтов, на приемы к которым она попадала в детстве. Все они были белыми мужчинами средних лет с едва заметной высокомерной ухмылкой на губах.

– Ты нормально себя чувствуешь? Что-то ты очень бледная… Это наверняка от жары. Я все хочу попросить, чтобы нам поставили сюда пару вентиляторов, – сказала Джен и принялась оглядываться, словно от ее взгляда эти вентиляторы магическим образом могли появиться в комнате.

– Было бы здорово, – ответила Лотти. – Мне надо присесть. Извини. – Она отошла, взяла свою сумку и начала обмахиваться оставленной кем-то газетой, надеясь на то, что «всего лишь домохозяйка» Дженнифер не будет ее преследовать и оставит в покое. Лотти понимала, что не очень вежливо ответила Дженнифер, когда та старается отнестись к ней по-дружески, но ей хотелось вести какую-нибудь более осмысленную беседу, а не разговоры о детях и шопинге.

Она вынула телефон и раздумывала над тем, кому первым написать сообщение – Зэйну, что освободилась раньше и скоро будет дома, что помогло бы наладить их отношения, подпорченные ее поведением во время ужина в пятницу, или няне с сообщением, что может забрать Дэниела и сходить с ним в парк до того, как дети будут пить чай.

– Уже устала от меня, или ты свободна сегодня во второй половине дня? – тихо спросил ее Кэмерон. – Нас отпустили раньше обычного.

– Ты угостил меня завтраком всего три часа назад, – ответила Лотти, убирая телефон в карман. – Даже не знаю, о чем мы будем говорить.

– Тогда давай не будем говорить вообще. Давай выпьем. Я знаю отличный паб на побережье. Ветер в волосах, солнце в лицо и ни слова о смерти и крови.

Она взглянула на часы, размышляя, как ей лучше поступить. Провести некоторое время на веранде паба или заниматься домашними делами, которые были ей совсем не в новинку? Выбор оказался совсем несложным. Все утро Лотти мысленно возвращалась к вопросу, который задал ей во время завтрака Кэмерон. Кто влиял на нее так, что она чувствовала себя такой маленькой и незначительной? Зэйн. Он делал это не сознательно и не специально, но результат от этого не менялся. Она имела право быть счастливой и хотела чувствовать, что ее ценят. С Кэмероном у нее была возможность испытать эти чувства снова, и Лотти не собиралась упускать этот шанс.

– Мне надо быть дома не позже обычного, – сказала она.

– Отлично, меня это вполне устраивает. Сегодня вечером я встречаюсь с Джеком в пабе. Подходи на многоуровневую парковку, второй этаж, ряд А.

Лотти улыбнулась, и Кэм вышел. Ей было приятно и легко в его компании. Он никогда не относился к ней свысока. Так почему же она не может выпить с ним по бокалу? Если они не будут разговаривать о судебном процессе, то не сделают ничего плохого. Она не собиралась развивать отношения с ним дальше обычной дружбы. Она знает, где остановиться.