Тем же вечером в лаборатории Горского был собран общественный совет из репортеров и ученых-химиков, способных сделать компетентное заключение о корректности всех этапов следственного эксперимента. Обстановка не подразумевала торжественности и была скорее деловой, нежели праздничной. Ужасные следы трагической смерти хозяина подвала убрали, кровь на полу замыли.
Илья Алексеевич сделал краткое предуведомление, в котором, опустив детали, разъяснил, каким образом была восстановлена формула, а также изложил главное сомнение: при предыдущем эксперименте наблюдатели были приглашены только на финальный этап вскрытия тигеля, в то время как весь процесс трансмутации длился пять дней. На сей раз наблюдателям предстояло неотлучно фиксировать все стадии процесса, чтобы исключить вероятность постороннего вмешательства.
Аладьин уже успел под надзором приглашенных ученых поместить в шар необходимые ингредиенты и теперь ждал команды, чтобы влить самый главный элемент – сок сомы.
Илья Алексеевич сделал знак приставу Троекрутову, который присутствовал здесь при полном параде. Поначалу Евсей Макарович наотрез отказался возглавить организацию охраны тигеля, но когда Ардов пояснил, что подобный отказ в складывающихся обстоятельствах мог быть расценен не иначе как предательство интересов Отечества, сменил точку зрения на противоположную и засвидетельствовал полную готовность явиться на передовую для смертельной схватки с врагом.
– Приступайте! – сделав шаг вперед, приказал господин майор.
– П-профессор в этот момент читал какую-то м-мантру… – заикаясь, пробормотал Аладьин, повернувшись к Ардову.
– Давайте без мантры, Аладьин.
Стоявший рядом Свинцов перекрестился.
– Господи, помилуй, – прошептал он в тишине звучным басом.
– Вот вам и мантра, – сказал Троекрутов. – Поехали!
Аладьин влил содержимое колбы в отверстие и запечатал глиной. Жарков при помощи длинных щипцов поместил шар в огонь.
Свинцов поставил рядом с тигелем стул и устроился на нем. Ближайшие пять суток чинам полиции третьего участка Спасской части предстояло посменно нести дежурство возле шара, чтобы предотвратить попытки подмены или других неблаговидных вмешательств в ход эксперимента.
И надо сказать, что питомцы Евсея Макаровича с честью выполнили свою службу: ни на одно мгновение шар не оставался без внимания хотя бы одного из зорких надзирателей из Третьего участка в течение всех 120 часов.
Во все это время репортер Чептокральский выпускал в «Ведомостях» ежедневную колонку, в которой описывал ход эксперимента. Поскольку ничего значительного в лаборатории не происходило, автор вываливал на головы читателей невообразимый винегрет из оккультных мифов, алхимических легенд и экономических сплетен. Именно эти колонки довели ажиотаж по поводу следственного эксперимента в лаборатории убитого профессора до высшей точки. К исходу пятого дня в Сукин переулок набилось несколько десятков особо экзальтированных обывателей, желавших лично присутствовать при без всякого преувеличения эпохальном событии. Для сдерживания натиска в распоряжение Ардова был прислан отряд жандармов, вставших на караул у входа в подвал. Благодаря этой силе удалось расчистить путь для черной кареты, прибывшей вечером 3 мая прямо к дверям лаборатории.
Обер-полицмейстер подошел к очагу, вокруг которого тихо переговаривались наблюдатели. Пристав Троекрутов бросился было с докладом, но был остановлен взглядом. Фотографы кольцом выставили аппараты на треногах и застыли в беспокойном ожидании. Чувствовалось волнение. Осмотрев присутствующих, Август Рейнгольдович встретился взглядом с Ардовым и попытался понять по лицу сыщика, к чему следует готовиться. Илья Алексеевич оставался невозмутим.
– Ну-с, господа алхимики… – потер ладони статский советник. – Приступим?
Жарков обхватил щипцами раскаленный шар и выложил его на песок. Илья Алексеевич протянул обер-полицмейстеру молоток и долото.
– Не желаете, ваше превосходительство?
Райзнер отрицательно мотнул головой и сделал шаг назад.
Илья Алексеевич оглядел напряженные лица, приставил лезвие к шару и ударил по оголовку. Каждый удар разносился эхом в абсолютной, звенящей тишине. После третьего раза поверхность треснула и шар раскололся. Присутствующие невольно качнулись вперед и склонились, чтобы лучше разглядеть содержимое.
Взору экспертов предстала некая черная маслянистая субстанция, испускавшая едкий зловонный дымок. Раздался общий выдох разочарования.
– Ну и запашок, – не удержался Свинцов, стоявший ближе других к тигелю.
– Поздравляю, господа, – деловито проговорил обер-полицмейстер. – Тот редкий случай, когда неудача является победой. Благодарю за службу.
С этими словами Райзнер пожал руку сыскному чиновнику и стремительно вышел.
Последовали магниевые вспышки, от которых помещение заволокло дымом. В этой суматохе мало кто видел, как Аладьин выскользнул на улицу вслед за обер-полицмейстером.
Ардов сидел в кресле под этажеркой в опустевшей лаборатории и напряженно думал. Несмотря на то что поручение высокопоставленного лица он сумел исполнить самым блестящим образом, имеющийся вариант ответа на главный вопрос расследования пока вызывал сомнения: Глебова не выглядела человеком, способным на злодейские убийства.
Отлучившись во время эксперимента, он сумел добиться аудиенции господина Герберга, который, как следовало из списка обер-полицмейстера, присутствовал на последнем сеансе у Энтеви. Сейчас он прокручивал в памяти эту встречу, пытаясь связать полученные сведения с имеющимися фактами по делу.
Банкир вел себя весьма раздраженно, неохотно отвечал на вопросы и то и дело поглядывал на карманный брегет, демонстрируя полное отсутствие времени для беседы. Выяснить какие-то существенные детали проведения самого сеанса не удалось; единственное полезное признание касалось одного из участников, явившегося в салон в изрядном подпитии и заснувшего буквально за столом после пары глотков чая. Но выяснились другие немаловажные обстоятельства! Оказывается, совсем недавно Калман Натанович внес крупный вклад в «Кижское золотопромышленное товарищество», став основным участником. Он даже инициировал приобретение в Голландии черпачной драги, которая только что была отправлена на прииск на реке Холомхо для замены ручных вашгердов механическим агрегатом. Предполагалось, что это существенно повысит выработку.
– Прогнозы по обвалу цен на золото грозят вашему обществу полнейшим разорением? – предположил Илья Алексеевич, чем вызвал у собеседника очередной приступ раздражения.
Герберг признался, что после неприятного разговора с купцом Ротовым он тут же помчался на сеанс к прорицательнице, для чего за двойную цену выкупил билет у члена Госсовета Бездрабко.
– И кого же вы вызывали? – осведомился Ардов.
– Ну а кого? Все его же… старика Мейера, – нехотя сообщил золотопромышленник и опять посмотрел на часы.
– Насколько я понимаю, ответ, озвученный мадам Энтеви, подтвердил самые мрачные прогнозы? – догадался сыщик.
– Совершенно верно, – признал Герберг и встал, давая понять, что время аудиенции исчерпано. – В ближайшее время желтый металл утратит свою цену.
Уже у самой двери кабинета выяснилась еще одна любопытная деталь. Примерно три недели назад к Калману Натановичу обратился некий господин, изъявивший желание приобрести около пятисот тройских унций золота.
«Вполне достаточно для одного слитка», – отметил про себя Илья Алексеевич, вспоминая сейчас беседу.
Именно этого человека с беспокойством ожидал банкир. К сожалению, Ардов не смог остаться, чтобы познакомиться с этим господином, поскольку подступало время завершения следственного эксперимента.
Рядом подсел Жарков, протянул половину бутерброда, Илья Алексеевич отказался.
– Кстати, в чае, которым угостилась перед смертью мадам Энтеви, оказался пейот, – сообщил он результаты недавней экспертизы.
Ардов обратил к нему вопросительный взгляд.
– Наркотическое вещество растительного происхождения, – пояснил криминалист. – Приготавливают из кактуса рода Люфофора.
– Может ли оно вызывать галлюцинации?
– Вполне! И слуховые, и зрительные. Всё начинает парить в воздухе наподобие птиц. При больших дозах возможна амнезия и даже смерть.
– Понятно… – вздохнул Ардов. – Очевидно, мадам Энтеви добавляла этот пейот в чай, которым угощала гостей.
– А в случае с Бугровым, надо полагать, дозу значительно увеличили, чтобы вывести присланного соглядатая из строя, – добавил Жарков.
Помолчали. Петр Павлович доел бутерброд и вытер губы платком.
– Честно говоря, немножко жаль, что чуда не произошло, – признался он, глядя в сторону тигеля. – Может, все-таки дело в этих заклятиях? Ведь в прошлый раз мы же сами видели, своими глазами…
Ардов замер.
– Видели? – медленно проговорил он.
Криминалист беспокойно взглянул на сыщика. Илья Алексеевич встал и переместился в точку у стола, где находился во время первого разговора с Горским. Перед ним возникла и сама фигура профессора, листающего только что полученную книгу.
«Да, это из моей библиотеки, – сказал он. – Я подарил ее Крючину, он был моим помощником».
Илья Алексеевич внимательно осматривал пространство, хорошо открытое изучению с этого ракурса.
«Жаль, – словно эхо, доносился голос ученого. – Он был очень способный… Очень… Пожалуй, лучший мой ученик».
Ардов переместил взгляд в сторону тигеля, у которого колдовал с шаром Аладьин. Помощник бросил в сторону профессора взгляд, показавшийся тогда Илье Алексеевичу наполненным ревностью, но сейчас в этом взгляде читалось скорее чувство опасности. Сыщик заметил, что Аладьин опустил руку в карман и что-то там нащупал. На беду, в этот момент Ардов отвернулся, чтобы продолжить разговор с профессором. Он пометался взглядом по предметам, доступным обзору, и увидел круглое зеркало в бронзовой рамке на подставке, которым был придавлен край развернутого на столе манускрипта. Приглядевшись, Илья Алексеевич разглядел отражение той части лаборатории, которая оставалась сокрыта от глаз. В этом отражении ему удалось различить и фигуру Аладьина возле тигеля – он быстрым движением достал из кармана что-то похожее на флакон, откупорил пробку и перевернул над шаром.
«Мы начали важнейший эксперимент…» – как будто из бочки донесся голос Горского. Илья Алексеевич вслед за его рукой опять повернулся к очагу и увидел, как Аладьин, уже опустив флакон в карман, потянулся к щипцам.
– У Горского тоже не получилось, – уверенно произнес сыщик и повернулся к Жаркову, который все это время завороженно следил за другом.
– Не понял вас, Илья Алексеевич, – тихо произнес он.