– Да вы с ума сошли, Илья Алексеевич! – всполошился Троекрутов, выслушав доклад. – Зачем нам ее арестовывать? Это дело никакого касательства до нас не имеет! Вы же сами знаете: разгром лавки Артамонова отошел в ведение Третьего управления, что мы туда лезть будем?… У нас и своих дел хватает. И золото это мы туда же отдадим. Да и не золото это вовсе – вы сами это слышали, у Петра Палыча на сей счет таблица имеется… И все эти выходки у банка – какая-то дикость, я вам скажу. Даже думать бросайте.
Несмотря на то что Евсею Макаровичу удалось представить сегодня в Управлении свою ночную импровизацию как весьма успешную вылазку по насаждению благочиния в «зловонном очаге преступности и разврата», к нему уже успела вернуться всегдашняя осторожность и осмотрительность. Отправляться всем участком на арест шайки народовольцев – это грозило новым приливом начальственного внимания, которое, как хорошо усвоил участковый пристав за годы беспорочной службы, меняет свои взгляды и настроения столь быстро и неожиданно, что угодить бывает непросто. Да и неизвестно, чем все это могло кончиться!
– Ваше высокоблагородие, но ведь на Глебовой подозрение в убийствах Крючина и Горского, – попытался надавить Ардов. – Это к третьему управлению не относится, это наша забота.
– А какие улики? – парировал Троекрутов.
– Булавка на месте убийства, – пробормотал Илья Алексеевич, понимая, что весомым аргументом эту булавку действительно не назовешь.
– А, бросьте! – отмахнулся начальник участка. – Тоже мне нашли улику. Вам эту булавку любой адвокат в два счета из дела выбросит, а присяжные еще и посмеются. Нет уж, Илья Алексеевич, схватить банду революционеров – это, знаете, не баран чихнул. Предоставьте это дело Отдельному корпусу. А за смерть вашего профессора со студентом у нас прекраснейшим образом ответит этот Гришка.
Начальнику участка показалось, что он нашел вполне удачный способ решения всех проблем. Он вздохнул и даже улыбнулся.
– Подумать только, до чего верткий оказался мазурик! – Евсей Макарович вспомнил краткий доклад, который получил от фон Штайндлера по возвращении из Управления. – Едва не ускользнул! Вам Иван Данилыч рассказывал? Обвешался фонарями, насилу его Африканов распознал. Африканов, конечно, герой, будем составлять прошение. Схватить опасного преступника – это, знаете ли…
– Он ведь отказывается, – перебил Ардов, не позволив начальнику перевести разговор в болтовню.
– Конечно, отказывается! Зачем же ему собственными руками колодку себе на ноги вешать? По всему видать – вепрь! Хитер и коварен, сомнений нет. Но – ничего-о-о-о: посидит в кутузке, подумает… А там, глядишь, повинную голову и принесет.
– По нему улик не больше, – попытался возразить Илья Алексеевич, хотя подобное заявление свидетельствовало скорее о слабой работе чиновника сыскного отделения, чем о невиновности Капая.
– Да как же это! – не согласился пристав. – Глебова на него показала? Показала, – он загнул палец. – Помощник профессорский показал? Показал, – загнул второй палец. – От стражей благочиния пытался скрыться? Пытался! Чуть Свинцову голову не разбил.
Евсей Макарович загнул третий палец и показал Ардову.
– Какие же у него мотивы были? – не отступал сыщик.
– Не хуже, чем у вашей Глебовой мотивы! – начал закипать Евсей Макарович. – Оскар Вильгельмович уже всю картину, считай, восстановил, – пристав взмахнул папкой со стола, в которой, видимо, находился отчет старшего помощника по итогам допроса задержанного на вокзале преступника. – Капай устроил мошенничество с фальшивой прорицательницей, которую угрозами и шантажом заставил обманывать состоятельных господ. Сам выбирал жертв и выуживал сведения интимного характера, которые потом эта самая Галя-Дудка и озвучивала, намотав себе тюрбан на голову. Крючин случайно заметил кражу кольца у генеральши и потому был Капаем зарезан – самым жестоким и безобразным образом! Ну, это вы сами прекрасно в своем отчете изложили – это же ваша версия.
– А профессор?
– Профессор что-то заподозрил во время сеанса! – не растерялся пристав. – Как-то, надо полагать, неосторожно повел себя и – выдал. Так расплата настигла и его.
– А кто расправился с Галей-Дудкой?
– Ну, тут уж… Тут уж всё ясно как божий день, – решил не останавливаться Евсей Макарович. – Захотела себе цену надбавить, угрожала раскрыть мошенничество полиции – ну и смазала мушку. У таких душегубов, как этот Капай, разговор короткий.
– А Бугров? Его зачем хотели отравить?
– Ну, этот тоже… – Евсей Макарович запнулся. – Тоже… Заметил что-то подозрительное… Да не будьте вы ребенком, Илья Алексеевич!
Пристав встал и по-отечески приобнял Ардова за плечи.
– Не дайте этому Капаю вас околпачить! Бросайте вашу Глебову и займитесь-ка лучше поиском улик против пойманного при вашем же непосредственном участии преступника. Ведь это же вы такую удачную операцию спланировали. Я, кстати, вас тоже хочу упомянуть в прошении…
Ардов вышел из кабинета. У дверей его поджидал взволнованный Жарков.
– Ну что?
Илья Алексеевич помотал головой.
– Но ведь откладывать нельзя! – возмутился Петр Павлович.
– Нельзя, – согласился Илья Алексеевич.
– Вот что, – оглядевшись, перешел на шепот криминалист. – Я тут переговорил со Свинцовым…
После схватки с извозчиком-революционером Свинцов пребывал в воинственном расположении духа и потому принял тайное приглашение Петра Павловича отправиться арестовывать народовольцев с решительным энтузиазмом. После личного поражения на вокзале душа Ивана Даниловича жаждала окончательного и недвусмысленного реванша.
На улицах уже стемнело, но благодаря разноцветным фонарикам, развешанным на проволоках между домами по случаю праздника, город казался уютным и тихим. Представить, что где-то готовятся злые козни, было сложно, но необходимо. Тройка чинов сыскной полиции уверенно двигалась к цели.
– А как вы догадались, что они обитают именно там? – не удержался Жарков, чувствовавший себя в эту минуту предводителем тайного братства.
– Шептульский подметил, что у одного из типов, с которыми встречалась Глебова, нет безымянного пальца на правой руке, – ответил Илья Алексеевич.
– Ну и что? – не понял Петр Павлович.
– Приказчик Мирон из лавки Артамонова показал при опросе, что налетчиков было трое.
– Ну и что? – опять не понял Петр Павлович.
– Он показал вот так, – Ардов показал три пальца.
– Ну и что? – в третий раз не понял Жарков.
– Тогда, в темноте, мне показалось, что он загнул этот, – Ардов показал безымянный палец, – но в «римской комнате» я имел возможность более пристального рассмотрения.
– И что?
– Безымянного пальца у этого Мирона попросту нет! Отсутствует!
– Один и тот же человек! – с восторгом выдохнул Свинцов, который тоже внимательно слушал сыщика.
– Именно! – подтвердил Илья Алексеевич.
– Но почему вы решили, что мы найдем их именно там? – не унимался Жарков.
– Конечно, я могу ошибаться, – допустил Илья Алексеевич, – но, вернувшись в лавку в своей памяти, я заметил, что по осколкам на полу едва заметно приплясывают огоньки – в дальнем углу, у самой стены.
– Откуда там огоньки?
– Свет мог на мгновение пробиться из-под двери, если предположить, что в соседней комнате кто-то пронес лампу.
– Но там нет ни двери, ни соседней комнаты! – удивился Жарков.
– В том-то и дело! – воскликнул Ардов. – В том углу стоит шкаф, из-под которого и пробивался свет.
– Потайной ход? – догадался Жарков.
Илья Алексеевич кивнул. Свинцов присвистнул, оценив изобретательность злоумышленников.
Когда троица вышла на набережную у Кокушкина моста в двух домах от лавки Артамонова, предположения Ардова получили зримое подтверждение: у двери лавки топталась темная фигура. Свинцов, недолго думая, дунул в свисток.
– Стоять! – что есть мочи заорал он и метнулся к незнакомцу.
Темная фигура вздрогнула, обернулась на крик и нырнула внутрь.
Подбежав, городовой толкнул дверь – заперто. Разбитые накануне витрины были забраны досками. Поплевав на руки, Иван Данилович отступил на несколько шагов, с разбегу высадил дверь и с треском влетел внутрь. За ним в темноту последовали Жарков и Ардов.
– А ну на пол! – кричал Свинцов в кромешной тьме, создавая невообразимый шум – он явно вел невидимую брань с неким черным человеком.
Был слышен шум борьбы, разрываемых одежд, кряхтение и стоны. Наконец послышался звук падающего тела и какой-то треск, словно проломили стену.
Жарков наконец-то зажег фонарь и осветил лежащего на полу приказчика Мирона, которого удалось оглушить Свинцову. Сам городовой издавал звуки борьбы уже где-то вдалеке, за стеной. Поднеся фонарь к углу, чины полиции действительно обнаружили проход, который ранее был скрыт шкафом. Жарков и Ардов устремились по темному коридору на шум и вскоре очутились в небольшой каморке, где на полу лежал еще один приказчик. Жарков сидел на нем верхом и вязал руки за спиной. Под самым потолком билась о стену рама распахнутого окошка, через которое внутрь втекал мягкий лунный свет.
– Третий ушел, шельма! – крикнул Свинцов, кивая на окно.
Не сговариваясь, преследователи подскочили к окну: Жарков сложил лодочкой руки, а Илья Алексеевич, оттолкнувшись ногой от этой подставки, влетел в окошко.
Вывалившись на мостовую, Ардов увидел в полусотне саженей черную фигурку, уходящую по набережной вдоль фасадов. Остановившись, беглец обернулся и зачем-то протянул руку. В следующее мгновение из этой руки вылетел огненный шар, а от стены рядом с головой сыщика откололся маленький кусочек камня и полоснул по щеке. «Он же стреляет!» – с удивлением подумал Илья Алексеевич и бросился со всех ног догонять преступника.
Расстояние было значительным, и шансы казались минимальными. Злоумышленник сумел сделать на бегу еще пару выстрелов в сторону преследователя, после чего нырнул направо в просвет между домами. Ардов преодолел пару саженей, прежде чем увидел невероятное: черная фигурка беглеца внезапно вылетела из-за угла обратно и хлопнулась на мостовую. Подбежав к обездвиженному телу, Илья Алексеевич столкнулся с выходящим на свет полковником Брусникиным, потирающим запястье правой руки в кожаной перчатке. За ним показались и два вахмистра, которые, надо полагать, следовали за ним безотлучно.
– Кажется, слегка переборщил… – не без кокетства сообщил Брусникин. – Добрый вечер, Илья Алексеевич, рад встрече. Разрешите поблагодарить за помощь – без вас мы бы не догадались.
Ардов автоматически кивнул в знак приветствия и посмотрел на преступника. Это была Глебова, переодетая в наряд рабочего с городских окраин. На левой ее скуле уже образовался кровоподтек от удара. Она лежала без чувств. Правая рука сжимала револьвер.
Подбежал запыхавшийся Жарков.
– Задержали? Вот спасибо!
Петр Павлович пожал руку жандармскому офицеру и, смутившись, обернулся к Ардову:
– Я послал Спасского предупредить господина полковника… на всякий случай… – пояснил он извиняющимся тоном.
Из-за массивных спин унтер-офицеров выглянул и Спасский – он едва доходил до плеча тому, что был пониже. Щурясь, Илья Ильич кивнул в знак приветствия и застенчиво улыбнулся.
– Но вы, безусловно, будете иметь возможность задать ей интересующие вас вопросы, – спохватившись, добавил Жарков, обращаясь к Илье Алексеевичу, вместе с тем одновременно как бы напоминая и господину полковнику об имеющихся договоренностях.
– Так точно, – подтвердил Брусникин и дал знак унтерам заняться Глебовой. – А где остальные?
– В лавке, – кивнул за спину криминалист.
Полковник двинулся далее по переулку. К лавке уже приближалась пара карет жандармского управления, из которых на ходу выпрыгивали люди в синих мундирах.
Жарков опустился над Глебовой на колени, оттянул веко, пощупал пульс.
– Легкое сотрясение, – определил он. – Через полчаса придет в себя. Думаю, завтра вполне сможет дать показания.
Жандармы подхватили Глебову и понесли к телеге, которая, заранее подготовленная, стояла здесь же, в переулке.