Глава 40

Тур-де-тет

После вокзала околоточный надзиратель Свинцов отправился на поиски каретного извозчика Кузьмы Ярина, на которого в прошлый четверг приходила жаловаться в участок мадам Полыванова. Фамилию хозяина экипажа письмоводитель Спасский выяснил в городской управе, где хранились списки выданных номеров, а адрес из толстой пыльной книги извлек Облаухов.

Дверь в каретный сарай в Толмазовом переулке была приоткрыта, изнутри доносился шум ремонтной работы.

– Извозчик Ярин, номер 256? – строгим голосом обнаружил себя Свинцов, войдя в полутемное помещение.

Из-под днища фаэтона со снятыми передними колесами показалось перепачканное колесной мазью напряженное лицо.

Оглядывая хозяйским взором сваленный по углам хлам, Свинцов вразвалочку подошел к голому по пояс человеку, который медленно выбрался из-под коляски.

– Я буду… – пробурчал извозчик и бросил взгляд на ворота, желая, видимо, понять, есть ли кто-то еще на улице.

– Что ж ты, Ярин, правила нарушаешь? – начал воспитательную работу Иван Данилович, пустившись степенным шагом вокруг транспортного средства.

– Какие еще? – хрипло отозвался Ярин. – Катаю исправно.

– Интервал не соблюдаешь… обгоняешь, где не положено, – начал околоточный надзиратель привычный набор нарушений, без труда применимый к любому извозчику.

Дело это было самое привычное и обыкновенно сходило любому «ваньке» с рук. Правда, если особый какой лихач сближался до двух, к примеру, саженей при следовании «гусем» – вот здесь городовой мог уже и в свисток. Но в этот момент извозчик, как правило, кричал «Берегись!» и одновременно бросал под ноги блюстителю благочиния двугривенный, а тот незаметно становился на него сапогом.

– …пассажирам грубишь, чаевые вымогаешь… – докончил перечисление преступлений Свинцов, подойдя к нарушителю со спины.

Извозчик повернулся и ухмыльнулся с явным облегчением.

– Виноват, ваше благородие, больше не повторится. Вот – извольте принять за хлопоты.

Ярин вытащил их кармана серебряный рубль и протянул околоточному.

Иван Данилович был настроен весьма благодушно и склонялся к тому, чтобы, пожалуй, принять штраф. Но и воспитательную работу бросать сразу не следовало.

– Нарушать, Ярин, никак нельзя, – погрозил пальцем околоточный надзиратель. – Вот у меня вчера на Большой Подъяческой – извозчик Харитонов: кричали ему, руками махали – все без толку: попер через арку и даже скорость не сбросил! И что? Три человека – всмятку. Вот так.

С этими словами Свинцов от нечего делать подцепил крышку крашенного в синий цвет плоского ящика, стоявшего на полу между сиденьями фаэтона. Вместо инструментов, которые было бы естественно там обнаружить, под крышкой оказались… золотые слитки!

От неожиданности Иван Данилович замер и потерял дар речи. В следующее мгновение он получил большой силы удар в область левого глаза, но сумел схватить извозчика за руку повыше локтя, сделал пол-оборота направо, пропуская плечо под левую руку противника и тотчас же обхватывая ее своей рукой, после чего опустился на колени и кувырком уложил противника на лопатки. «Неплохой тур-де-бра», – подумал Иван Данилович, но Ярин умудрился выскользнуть из-под могучего тела и под днищем повозки перебрался на другую сторону. Вскочив на ноги, Иван Данилович тут же получил по лбу какой-то жестянкой, успел отбить деревянную чушку и отмахнулся от каретного фонаря – все это без остановки метал в него Ярин. Околоточный надзиратель ухватился за край фаэтона и, поднатужившись, с рыком опрокинул повозку на извозчика. Сарай заволокло пылью. Иван Данилович сместился ближе к выходу и не ошибся – из клубов порохни преступник выскочил прямо на него. Быстро повернувшись вполоборота, Свинцов в одно мгновение охватил затылок извозчика обеими руками, присел и, наклонив корпус вперед, перебросил негодяя через себя. Удар спиной о землю был такой силы, что Ярин, кажется, обеспамятел.

– Тур-де-тет, – удовлетворенно выдохнул Иван Данилович и потер ссадину на лбу. В этот момент он воображал себя стоящим в лучах прожекторов на арене цирка Чинизелли борцом Пытлясинским, в суровой схватке победившим Абса Первого и теперь ожидавшим выноса золотой перевязи через плечо.

Глава 41

Версии и мотивы

Петр Павлович возился у себя в прозекторской со слитком, найденным в комнате Глебовой: капал на него из пипеток различными реактивами и рассматривал реакцию в микроскоп.

– Не сходится! – объявил Илья Алексеевич и сел на стул рядом с умывальником на стене.

– Что не сходится? – не отрываясь от окуляра, отозвался криминалист.

– Не мог этот Капай убить ни Крючина, ни тем более Горского. Слишком уж он простоват, как мне кажется… А здесь первоклассный пасьянс разложен.

– А мадам прорицательницу?

– Возможно… Для нее, по крайней мере, имеется улика с этим кольцом.

– Все-таки его отпечаток? – обрадовался Жарков. – Ну вот видите! Если убил Галю, отчего ж вы его в других убийствах не видите? Ведь ваша Глебова именно его описывала – с такими приметами трудно ошибиться. И у Горского он был – Аладьин это подтвердил. И рост подходящий… И замашки вполне цинические. Я бы сказал, все факты сходятся.

– Глебова могла специально прислать Капая в лабораторию, чтобы потом наивный Аладьин указал на него.

Жарков оторвался от окуляра микроскопа и несколько мгновений растерянно моргал.

– Думаете, Глебова специально дала вам описание Капая, чтобы отвести подозрения от себя? Но где она его видела?

– Она могла дать приметы случайного человека. А Капай заходил к ее соседке, генеральше Сторожевой. Глебова вполне могла с ним столкнуться. Да и не важно где!

– Хм… – задумался Жарков, пытаясь сложить в голове новую картину преступления.

– Важно, что, если мы допустим, будто именно Глебова является главарем этой банды, череда событий становится более логичной, – продолжил мысль Ардов.

– Оснований так считать предостаточно! – с жаром согласился Жарков. – У нас имеется экспертиза почерка надписи на стене, наблюдения Шептульского и слиток из квартиры!

– А также показания городового Пампушко, которого сегодня едва не задавили у банка во время этой странной выходки новых робингудов.

– Неужели действительно разбрасывали золотые слитки? – оживился Жарков.

– Угу. Разбросали – один. Остальные так и оставили в ящиках.

– Я бы не назвал это примером щедрости, – сыронизировал криминалист. – Вы его изъяли? Это же улика! Хорошо было бы сличить, – он кивнул на желтый брусок, лежащий под микроскопом.

– Его изъял ваш коллега из Отдельного корпуса, – не удержался от колкости Ардов.

– Брусникин?

Ардов кивнул.

– Господа жандармы прибыли на место происшествия на удивление быстро. Как и ограбление ювелирной лавки, этот инцидент они объявили предметом сугубого интереса Третьего отделения Собственной Его Величества Канцелярии.

– Но вы рассказали Брусникину об уликах против Глебовой? Если допустить, что она расправилась с Крючиным…

– Я бы не торопился. Пока что мотивы убийства нуждаются в уточнении.

– Да что ж тут непонятного! – в нетерпении воскликнул Жарков.

Честно говоря, процесс выработки рабочей версии преступления был едва ли не любимым занятием Петра Павловича. Эта часть работы более всего привлекала его в криминалистике. Беда заключалась лишь в том, что всякий раз, изобретая гипотезу, которая ему представлялась поистине безупречной, в конечном счете он приходил к совершеннейшему краху – после раскрытия преступления версия Петра Павловича на поверку оказывалась порядочным бредом, не имеющим ни малейшего отношения к действительности. Но сейчас Жарков не мог отказать себе в удовольствии включиться в умственную эскаладу.

– Она могла соблазнить Крючина, чтобы получить формулу Горского, – предположил криминалист.

– Пожалуй, – подумав, согласился Илья Алексеевич. – Глебова говорила, что познакомилась с Крючиным в кондитерской, когда они оба заметили, что купили одинаковые пирожные.

– Ну вот видите! Проще простого! – обрадовался Жарков. – Но наш Крючин оказался честным парнем и, когда дело дошло до расплаты за удовольствия, отказался играть в грязные игры. Тогда, опасаясь огласки, Глебова его и убила.

– Допустим. И что дальше?

– А дальше решила действовать напрямую.

Жарков встал и принялся в возбуждении ходить по комнате между секционными столами, время от времени почесывая голову лихорадочными движениями, свойственными еноту.

– Когда Горский повторным экспериментом подтвердил действенность формулы, она явилась к нему и потребовала выдать секрет, – продолжил выстраивать логическую цепочку Петр Павлович. – Профессор, надо полагать, ответил отказом. И тогда она лишила жизни и его, завладела записной книжкой и отправилась разбрасывать золото по улицам Петербурга, обещая прохожим Апокалипсис. Революционеры – особая порода, Илья Алексеевич, – на всякий случай добавил Жарков, рассчитывая, что вероятные логические нестыковки в его версии можно будет списать на страстность натуры порабощенных ложными идеями борцов за всеобщее благоденствие. – Они ради своих умозрительных концепций любого готовы ухлопать.

Не зная, куда девать нерастраченную энергию, Петр Павлович принялся тщательно мыть руки под умывальником.

– Откровенно говоря, не все тут гладко… – осторожно возразил Ардов.

– Вот как? – обернулся криминалист. – И что же?

– Ну, например, вряд ли Глебовой хватило бы сил в одиночку подвесить Горского за ногу на веревке, инсценируя месть алхимического братства.

– Да почему в одиночку? – воскликнул Жарков. – Почему вы не берете в расчет этих ее дружков-народовольцев, с которыми она разгромила лавку Артамонова?

– А золотые слитки? – не унимался Ардов. – Горскому понадобилось пять дней, чтобы переплавить ингредиенты, а Глебова принялась разбрасывать золото буквально на следующий день после получения формулы. Когда она успела-то?

Жарков подошел к столу, взял слиток и с каким-то особым удовольствием вложил его в руку Ардова.

– Это не золото, – произнес он и сделался похож на мурлыкающего кота.

Илья Алексеевич взвесил в руке блестящий брусок.

– Вот как? – только и смог вымолвить он.

– Это всего лишь свинец, – объявил результат экспертизы Петр Павлович, явно испытывая наслаждение от мгновения профессионального торжества.

– Но – как?

– Обычный свинец. Плюмбум. Только позолоченный.

– Ничего не понимаю, – вздохнул сыщик.

В это мгновение дверь распахнулась, и в прозекторскую ввалился Свинцов с затекшим глазом, ссадинами на лбу и кровоподтеком на лысине. В руках он держал два синих деревянных ящика. Пройдя несколько шагов, околоточный надзиратель с грохотом опустил их на свободный стол и откинул крышку верхнего.

– Золото! – объявил он.

Ящик действительно был набит блестящими желтыми слитками.

– Не иначе, от ваших революционеров осталось, – добавил он. – Одного мазурика я в кутузку определил.

– С ним можно поговорить? – оживился Ардов.

– Пока не представляется возможным, – смутился Свинцов. – Ввиду утраты разумного духа по случаю повреждения тела в области головы, – провозгласил он и, подумав, добавил: – Приложил я его… крепко.

В прозекторскую тем временем стекались чины полиции, желавшие услышать удивительный рассказ о невероятном поединке в каретном сарае Толмазова переулка.

Отстранившись от галдежа, сопровождавшего демонстрацию примененных против неприятеля приемов французской борьбы, Илья Алексеевич поспешил заглянуть в «римскую комнату» и мысленно представить сцены последних дней, которые были как-то связаны с Глебовой. Такие путешествия во времени позволяло Ардову совершать особое свойство его памяти: он без малейшего затруднения мог по желанию обнаружить себя в любой точке прошлого и без усилий рассматривать там детали, замедляя или даже останавливая ход событий по своему усмотрению. При этом все картины минувших дней запечатлевались в его голове с такой невероятной точностью, что могли бы сравниться с самой четкой фотографией или даже с синематографом – только в натуральную величину.

Перво-наперво Илья Алексеевич еще раз внимательно выслушал сбивчивый рассказ Шептульского, зацепившись за момент, когда филер едва не сбил с ног Глебову, разговаривавшую с неким черным господином в Мучном переулке. Илья Алексеевич представил этот момент со слов филера необычайно отчетливо – это было еще одним особенным его свойством: любое описание тут же превращалось у него в зримые картины. От этой сцены память услужливо перебросила Илью Алексеевича в разгромленную ювелирную лавку. Он присмотрелся к испуганным приказчикам, отвечавшим на его вопросы. И, наконец, еще раз внимательнейшим образом осмотрел пространство полутемного помещения, наклонившись к усыпанному битым стеклом полу и глядя по сторонам.

Вернувшись из своей «римской комнаты», Ардов услышал, как Жарков объяснял чинам полиции, почему принесенные Иваном Даниловичем слитки – это свинец. Он уже взвесил несколько слитков на весах, потом в воде, сделал расчет и раскрыл справочник с указанием удельного веса металлов.

– Свинец – 0,025 фунта, – ткнул он в таблицу и показал ту же цифру на листке бумаги со сделанными только что расчетами. – А золото, – он указал на соответствующее значение в справочнике, – 0,043 фунта. Есть разница?

Никто, конечно, не понимал смысла проводимых манипуляций, но горячая убежденность Жаркова не оставила сомнений в его правоте. Хотя, конечно, смириться с мыслью, что в ящиках лежали всего лишь позолоченные свинцовые чушки, было очень тяжело.

– Ваше высокоблагородие, – обратился Ардов к приставу Троекрутову, который только что вернулся из Управления и тоже явился в прозекторскую, чтобы выяснить, почему весь участок бросил свои дела. – Разрешите арестовать Глебову?

Почувствовав, что вопрос сложнее, чем может показаться на первый раз, Евсей Макарович пригласил сыскного чиновника к себе в кабинет для обстоятельного изучения имеющихся фактов.