На дебаркадере Николаевского вокзала обмотанный шарфом высокий господин в котелке нервно поглядывал на круглые часы над перроном. Поезд на Одессу должны были вот-вот подать на посадку. Вокруг толкались пассажиры с баулами и чемоданами, носились вездесущие газетчики. Буфетчик в белом фартуке медленно катил тележку с выложенными на подносах пирожками и бутылками лимонада в нижней секции.
Дежурный по станции – почти круглый колобок в фуражке с малиновым верхом – что-то обсуждал с двумя городовыми у медного колокола. Городовые время от времени бросали подозрительные взгляды на пассажира в шарфе. Наконец они кивнули друг другу и размеренным шагом двинулись в разные стороны. Старательность, с которой они изображали неспешность, могла бы вызвать подозрение у внимательного наблюдателя, который наверняка решил бы, что такое демонстративное безразличие блюстителей порядка свидетельствует о намерении усыпить чью-то бдительность. Господин в шарфе оказался именно таким наблюдателем. Он весь напружинился, словно приготовился к прыжку.
Подъехавший буфетчик едва не задел его своей тележкой. Высокому господину пришлось сделать шаг назад, вжавшись в стену.
– Не желаете пирожка? – угрюмо пробасил буфетчик.
И в голосе, и во всем облике служителя привокзального буфета имелась какая-то грубоватость, если не сказать – властность, обыкновенно никак не свойственная этой породе.
– Нет, ступай, – коротко ответил высокий господин, не отрывая взгляда от прогуливающихся по перрону городовых.
– Ну, раз «нет», стало быть – арестован, – заявил буфетчик.
Высокий господин наконец-то оборотил взгляд на продавца пирожков: перед ним стоял огромный детина с косматой рыжей бородой, уместной скорее для околоточного надзирателя, чем для полового. Мазнув взглядом ниже, пассажир заметил и черные шаровары с красным кантом, заправленные в лаковые голенища сапог на твердом футере, которые выглядывали из-под передника. Так и есть – переодетый фараон!
Пассажир в шарфе поднял растерянный взгляд.
– Не спеши, Маруся, дай зажарить гуся, – ухмыльнувшись, скаламбурил Свинцов – это был именно он.
Высокий господин начал как-то оплывать, словно решил превратиться в лужу. Но вдруг, подцепив снизу тележку, он мощным рывком подбросил ее кверху. Тележка сбила с ног Свинцова, пирожки полетели в стороны, несколько бутылок выстрелили пеной, расколовшись на узорчатых плитах перрона. Раздались вопли, началась суматоха. Прогуливавшиеся неподалеку городовые бросились к месту происшествия. Дежурный по вокзалу принялся что есть мочи дуть в свисток.
Высокий господин бросился по дебаркадеру, расталкивая пассажиров. Котелок его слетел, и теперь по открывшейся сияющей лысине в беглеце без труда можно было опознать месье Люка.
Полицейские взялись было поднимать и отряхивать Свинцова, но тот оттолкнул их.
– Брось, дура! – рявкнул он. – За ним!
Городовые бросились в погоню. Свинцов достал свисток и тоже стал дуть.
Месье Люк направлялся ко входу в здание вокзала, но там показались еще двое городовых. Он обернулся: сзади тоже нагоняли. По рельсам тем временем с шипением, лязгом и клокотанием медленно подходил паровоз, извергая из цилиндро-продувательных кранов густые струи пара. Пахнуло гарью, керосином и смазкой.
Откуда-то сбоку из небольшой подвальной дверки, к которой спускались щербатые ступеньки, выбрался смазчик с длинноносой масленкой в руках. Это место тут же заволокло серо-белыми клубами пара, в которые и нырнул месье Люк. Примчавшиеся полицейские обнаружили сидящего на ступенях с расквашенным носом смазчика и черный дверной проем, уходивший в какие-то коридоры. Расталкивая друг друга, преследователи бросились в проем.
Пробегая мимо дежурного по станции, Свинцов рыкнул:
– Без приказа не отправлять!
– Как же?… – жалобно пискнул колобок, которому инструкция предписывала давать колокольные сигналы, отсчитывая оставшееся до отправления поезда время.
Пометавшись по вокзалу, Свинцов устремился к камерам хранения, проверил буфет, потом выбежал на площадь. Туда же выскочили и городовые, потерявшие, как выходило, след беглеца.
– Упустили, тетери?! – грозно рыкнул околоточный.
В этот момент из ворот вокзала вышел тормозной кондуктор в черном кителе, обвешанный с ног до головы большими сигнальными фонарями. Количество фонарей явно превышало разумные нужды кондуктора, но зато хорошо скрывало лицо и очертания фигуры. Спустя мгновение из тех же ворот выскочил Африканов. Найдя взглядом человека с фонарями, он бросился следом и на полном ходу, наподобие мчащегося на всех порах на очень хорошем угле паровоза, врезался в кондуктора и повалил на мостовую.
В это же время у коммерческого банка на Садовой остановился открытый фаэтон с тремя пассажирами в черных фуражках и тужурках без знаков; в ногах у них стояла пара плоских ящиков, выкрашенных синей краской. Самый невысокий и тщедушный вскочил прямо на сиденье.
– Золото теряет свою цену! – отчаянно прокричал он высоким голосом.
Прохожие с недоумением поворотились к странному экипажу.
– Скоро его станет так много, что цена будет не выше навоза!
Охочая до развлечений публика мгновенно обступила экипаж с необычным оратором. Тут же появились и репортеры в клетчатых костюмах, которые как будто специально ожидали здесь какого-то происшествия, покуривая у железной ограды.
Оратор продолжил:
– Скоро все банки разорятся, а простой человек станет так же богат, как нынешние банкиры и эксплуататоры! – Он махнул рукой в сторону величественных колонн банковского фасада.
– Откуда ж столько золота возьмется? – спросили из толпы.
– Искусственным путем! – прокричал в ответ трибун. – Уже открыт способ! У нас есть формула! Вот, это первые слитки!
С этими словами молодой человек отбросил крышку с поднятого сообщниками ящика. Те наклонили его, демонстрируя содержимое: ящик был доверху набит блестящими желтыми брусками. Раздались возгласы восторга и удивления. Репортеры принялись наперебой выкрикивать вопросы:
– Откуда у вас формула золота?
– Какую организацию вы представляете?
– В чем ваши цели?
Публика все прибывала, ряды вокруг фаэтона смыкались плотнее.
– Наша цель – всеобщее равноправие и братство! – выкрикнул оратор. – А правительство печется только о богатых.
– А нельзя ли нам вашего навозу чуть-чуть – на память? – раздался из толпы бойкий голос.
В это же мгновение зазвенели трели полицейских свистков.
– Прекратить демонстрацию! Разойтись! – послышались окрики городовых, прокладывавших себе путь к фаэтону сквозь плотную толпу.
Взглянув на полицейских, молодой человек взвесил в руке слиток и тут же подбросил его над головами.
– Вот вам! – выкрикнул он. – У нас на всех хватит!
Толпа качнулась, вверх взметнулись десятки рук. Началась толкотня и сумятица под аккомпанемент отчаянных ругательств и женского визга. Городового Пампушко сбила с ног людская волна, хлынувшая вслед за упавшим на мостовую слитком.
– Прекратить безобразие! – продолжал он хрипеть, пытаясь приставить к губам медный свисток на цепочке.
Второй полицейский сумел добраться до экипажа и ухватиться за поручень.
– Вы арестованы! – гаркнул он, но в ответ получил от одного из пассажиров удар каблуком такой силы, что тут же отлетел обратно в толпу.
Извозчик хлестнул лошадей, и фаэтон двинулся с места, давя утянутых под колеса обывателей, ополоумевших от непостижимой щедрости. Налетев на гранитный столбик, повозка едва не развалилась, колесо хрустнуло и, кажется, просела рессора, но извозчик опять щелкнул хлыстом, и лощади все же уволокли фаэтон с площади.
Борьба за сокровище развернулась самая отчаянная. Подобранный с мостовой слиток рвали из рук: дамы кусались, мужчины пускали в ход трости и кулаки, вверх то и дело взлетали кепи и котелки.
Выпростав над головами руку с револьвером, Пампушко произвел выстрел.
– Стоять! – прокричал он.
Тут же из стремительно удаляющегося фаэтона раздалось несколько ответных выстрелов. Толпа взвыла от страха и бросилась врассыпную.