Глава 21

Звенья одной цепи

– Руки в перчатках – что бы это могло значить? – задался вопросом Ардов на обратном пути в участок. – Может, тоже химические ожоги? – он обернулся к Жаркову.

– При чем здесь ожоги, Илья Алексеевич?! – воскликнул криминалист в явном возбуждении – его уже давно переполняли неясные чувства. – Вы слышали, что Троекрутов сказал? Это же революционеры!

– Слава богу, ничего не украли, – как можно спокойнее проговорил Ардов, желая сбить воинственный настрой друга, – стало быть, наших забот дело не требует. А что до нового взгляда на золото, то тут действительно охранному отделению карты в руки – пусть покопают.

– Как вы не понимаете, что это звенья одной цепи! – забурлил Жарков, не желая принимать ироничный тон сыщика.

Илья Алексеевич даже растерялся: какую такую цепь нашел в этом ограблении Петр Павлович?

– Вы имеете в виду убийство Крючина? – сделал он попытку нащупать направление мысли.

– Какой еще Крючин! – опять воскликнул Жарков с преувеличенным чувством – он явно испытывал раздражение от того, что Илья Алексеевич никак не желал брать в толк единую картину надвигающейся опасности во всем ее опасном периметре.

– Эксперимент Горского угрожает спокойствию государства! Государства! Слышите? А вы с этим Кольчиным возитесь.

– Знаете, Петр Палыч, – аккуратно проговорил Илья Алексеевич, – я полагаю, у государства достаточно защитников и без нас. Кто бы о простом человеке позаботился.

Жарков метнул на сыщика огненный взгляд.

– Должен вам сказать, любезный Илья Алексеевич, что хотя вы человек и неглупый и даже имеете некоторые особые, так сказать, свойства, не всякому человеку присущие, но сами говорите сейчас как заправский революционер. Да, да! Именно так! Вы разве не видите, что творится?! – последние слова Петр Павлович уже кричал во все горло и даже брызгал слюной.

– Что? – не выдержал Ардов и тоже вскрикнул.

Прохожие с опаской поглядывали на спорщиков и старались их огибать, сходя с тротуара на мостовую.

– Революционеры творят свои непотребства средь бела дня, – Жарков принялся размахивать свободной рукой, что было уже вовсе ни в какие ворота, – на глазах у прохожих, едва не под окнами полиции! Городового оглушили-связали! Куда уж дальше? Неужто вам невдомек, что развал государства лишит благополучия представителей всех сословий, всех! В том числе и «простого человека», о счастии которого вы так печетесь?

– Революционеры, Петр Палыч, это по жандармской части. А у нас с вами – труп Крючина и фальшивомонетчики, – Илье Алексеевичу понадобилось усилие, чтобы не ответить в той же недопустимой манере. Впрочем, дискуссию следовало срочно сворачивать, чтобы не наговорить друг другу обидных вещей.

Ардов повертел головой и, увидав экипаж, окликнул извозчика.

– Да плюньте вы на этих фальшивомонетчиков, Илья Алексеевич! – не унимался Жарков. – Сами посудите: накануне денежной реформы – важнейшего преобразования в нашем укладе – вдруг кто-то заявляет, что золото утрачивает свою цену. Как вам такое? Это же крах! Полнейший крах всему государству!

– Прошу меня простить, Петр Павлович, – с показной сдержанностью ответил Ардов, – предоставлю вам продолжить спасение государства без моего участия, в компании с господином жандармом – кажется, вы с ним знакомы? Я же с вашего позволения продолжу поиски убийц Крючина – свой долг я вижу именно в этом.

Запрыгнув в подъехавший экипаж, Ардов коснулся котелка в знак прощания и решительным жестом поднял над головой складной верх коляски.

Жарков остался стоять с досадливым видом.

Глава 22

Кой-кой

Перед глазами Ардова вертелись красные круги, а в голове стоял гул. Выходка Петра Павловича совершенно его разбила, доведя до полуобморочного состояния. Конечно, Илья Алексеевич делал скидку на особое состояние товарища, вызванное, надо полагать, дополнительной порцией желтоватой жидкости из эрленмейера, – в этом состоянии Жарков обыкновенно с особым энтузиазмом обличал пороки общества и наиболее вопиющие недостатки известных ему чинов полиции, а также провозглашал отдельные тезисы ни разу не оглашенной полностью концепции совершенствования общественного устройства, – но сегодняшняя эскапада с обвинением Ильи Алексеевича в революционных пристрастиях выходила за всякие рамки.

– Это уж просто кликушество! – сказал Ардов вслух и спрятал в жилет карманные часы, которые все это время держал у уха, – хрустальная мелодия успокаивала растрепанные чувства и приводила мысли в порядок.

Экипаж остановился. Илья Алексеевич выглянул из-под кожаного навеса, чтобы понять местоположение – он совершенно позабыл, куда велел себя доставить. Оказалось, извозчик привез его в Полторацкий переулок, к самому входу в «Вяземскую лавру» – целый квартал зловонных ночлежек, притонов и кабаков, где отчаянные людишки делили добычу, сбывали краденое, а нередко и расправлялись с капорниками в назидание другим. Соваться в это средоточие распутства и гнили полиция избегала даже днем.

Отпустив извозчика, Илья Алексеевич постоял в нерешительности. Уже был вечер, накрапывал дождик. Он невольно припомнил, как в первые дни на службе околоточный надзиратель Свинцов учил его, каким образом преступники, желая оценить обстановку на улице, переговариваются друг с другом без привлечения внимания. «Для этого у них имеется „мухарта на блок“, – гудел Свинцов, – это навроде „пароля“ по-нашему. Подходит такой к брату-затырщику: мол, славная погодка выдалась нынче, а тот ему эдак – „мо-о-окро“: стало быть, полная опасность, хапы не будет…»

«Да уж, мокро…» – согласился Илья Алексеевич, поежился и двинулся под своды каменной арки. Тут же из темноты вынырнул обтрепанный оголец:

– Не желает барин марафету?

Ардов показал молодому человеку карточку с изображением полной луны на красном небе. Это была благородная двадцатиочковая карта из колоды ханафуды, которую Илья Алексеевич получил в подвале «Вяземской лавры» от одного знакомого после игры кой-кой – на случай, если будет нужда сделать визит без предупреждения.

Увидав карту, мальчишка стер с лица нахальную ухмылочку и почтительным кивком пригласил господина за собой. В конце длинной желтой стены он шмыгнул за скрипучую дверку деревянной пристройки, внутри которой на груде тряпья дремал полуголый стремщик. Кивнув ему, парень взял с ящика тусклую керосинку и увлек Илью Алексеевича вниз по грязным ступеням. Исходив полдюжины подземных коридоров, путешественники наконец уперлись в подвальную дверь. На стук высунулось свирепое лицо со шрамом.

– Косте коржа привел, – доложил провожатый и тут же скрылся в темноте.

– Наше почтение, – прохрипел великан и поднял красный фонарь, чтобы получше осветить ступени вниз.

Наконец сыщик вошел в увешанный десятками бумажных фонарей-окиандонов подвал, где плескались привычные волны запаха криптомерии.

– Стосковался по игре, Илья Алексеевич? – раздался мягкий бархатистый голос.

Навстречу Ардову из-за ширмы вышел молодой человек в расшитом цветами вишни темно-синем кимоно, грацией походивший на хондосского волка. Это был король блинопеков Костя Данго.

Сыщик познакомился с ним около года назад и сумел расположить к себе вопреки исполняемой службе. Данго не занимался подделкой российских бумаг, довольствуясь изготовлением подделок для земель императора Мэйдзи, которого ненавидел как разрушителя вековых традиций сёгуната. Это обстоятельство позволяло чиновнику сыскной полиции не воспринимать Костю как опасного для доходов и имущества российской казны человека, хотя Уложение и предусматривало каторжные работы за подделку иностранных денег.

Костя приобнял гостя за плечи и пригласил к невысокому столику на заваленном подушками топчане под балдахином. Илья Алексеевич почувствовал будоражащую свежесть волнительного, терпкого и слегка кисловатого запаха юдзу, к которому подмешивались сердечные нотки инжира и вербены – Костя знал толк в восточных ароматах.

Юноша в розовом кимоно-юкату поставил на столик поднос с накрытыми мисками и удалился за ширмы.

– Не откажи в любезности, Илья Алексеевич, – отведай со мной хакусай набэ, – сказал Костя таким тоном, будто совместная трапеза служила для него родом эротической близости. – Это наподобие щей, только с хризантемой. Съедобной, – поднял он палец и улыбнулся.

Устроившись на подушках, чиновник сыскной полиции покорно взялся за синие палочки и приступил к трапезе.

– Обычно блинопеки по мокрому не ходят, – задумчиво произнес Данго, когда завершились взаимные приветственные речи и Ардов решился рассказать про банду фальшивомонетчиков, которая расправилась с бывшим студентом. – Как, говоришь, звать твоего химика?

– Крючин.

– Хм… Что-то не слыхал о таком. Неужто новый хоровод составился?

Данго обмакнул кусочек мяса в соус с горчицей и отправил в рот.

– По описанию, в этой шайке есть человек со скошенным подбородком и шрамом вот здесь, – Ардов ткнул под нижнюю губу, – в виде треугольника. Худой, высокий, волос не носит.

– Приметы броские, что и говорить, – отметил Данго. – Если бы такой делатель в нашем промысле подвизался – думаю, я слыхал бы.

Костя забросил лапшу в оставшийся бульон и поставил тарелки на горелку тут же, на столике.

– Разве, может, кто из смасберов? – продолжил он размышления. – В этой публике я, как ты понимаешь, знакомых мало имею, потому как мне эти услуги здесь без надобности.

Илья Алексеевич и сам уже почти склонился к тому, что описанный Глебовой преступник, скорее всего, имел к фальшивомонетному промыслу весьма отдаленное отношение – по крайней мере, подтверждений этой версии обнаружить пока не удалось: ни на квартире Крючина, ни в лаборатории у Горского никаких признаков работ по этой части не имелось. Но что же их связывало, если не фальшивые деньги? Сам Крючин был уверен, что скоро разбогатеет, о чем говорил многим, в том числе в училище, куда приходил встречать Глебову. Стало быть, какой-то план стремительного обогащения имелся. Но какой? И что в нем пошло не так? Почему лысый решил избавиться от сообщника? Если, конечно, это действительно был лысый, а не кто-то другой, предпочитающий таскать из огня каштаны чужими руками.

В уши Ардову полез комариный зуд. Он вспомнил, что имел еще одно важное дело к Данго.

– Константин Артамонович, не могли бы вы дать заключение по этим билетам?

Чиновник сыскной полиции положил на стол несколько банкнот, изъятых в участке у баронессы. Данго легким движением подцепил купюру, потер между пальцами, посмотрел на свет.

– Я хотел бы знать: это из тех же, из ниццевских? – уточнил вопрос Илья Алексеевич.

Ту огромную партию фальшивых билетов в 1892 году по заказу Мервуса изготовил Костя Данго – он специально выезжал с подручными в Ниццу, где провел лето на даче, оборудованной самой лучшей техникой. Некоторое время назад он сам признался в этом, проникшись к Ардову необъяснимой симпатией. Благодаря этим сведениям сыщик сумел тогда полностью восстановить обстоятельства, ставшие причиной гибели отца, и изобличить Карла Мервуса как главного организатора того многосоставного преступления.

– Они, – вздохнул Костя и вернул купюру на стол. Он изобразил на лице досаду, как бы давая понять гостю, что раскаивается в содеянном, коль скоро эти фальшивые купюры стали косвенной причиной смерти его батюшки.

Получается, что подозрения оказались не напрасны. Илья Алексеевич припомнил статью в английской газете с разоблачением знаменитых сестер Фукс, прославившихся медиумическими сеансами, на которых духи отвечали хлопками, щелчками и стуками. Родственница девушек сообщила репортерам, будто бы одна из сестер призналась ей в мошенничестве и рассказала, что на сеансах им помогала некая голландская девочка-служанка, издававшая звуки в нужные моменты, сидя под полом дома, в подвале.

Нашей французской спиритуалистке наверняка помогает подобная «голландская девочка». Не исключено, что она заранее собирает сведения об участниках предстоящего сеанса. Банкноты баронессе, надо полагать, подбросили накануне ее визита к мадам Энтеви – с тем, чтобы на сеансе сообщить о домашнем тайнике под видом признаний покойного супруга. Зачем? Очевидно, чтобы создать ажиотаж и убедить скептиков в правдивости сведений, поступающих из «загробного» мира. Конечно, нельзя утверждать со всей неоспоримостью, но возможно допустить, что купюры из партии поддельных 25-рублевок попали к исполнителю из рук главного дирижера преступления – Карла Мервуса. Учитывая, что он предпочитает играть по-крупному, следует предположить, что задумана масштабная афера. И ее надо предотвратить. Но какую гадость изобрел этот извращенный ум на сей раз? Зачем ему понадобилась фальшивая прорицательница, визит которой он мастерски разрекламировал через газеты? По всей видимости, ее роль в спектакле – кого-то в чем-то убедить. Кого?

Илья Алексеевич рассадил вокруг воображаемого стола участников первого сеанса, о которых знал со слов Баратовой: саму княгиню и репортера Чептокральского можно отбросить – они интерес представляют едва ли; баронессу фон Крюденваль и вдову статского советника Пяльцева, пожалуй, тоже. Коллежский советник Скок? Илья Алексеевич мысленно пролистнул Собрание узаконений и распоряжений правительства, издаваемое при Правительствующем Сенате, где на последних страницах были приведены портреты членов всех департаментов. В гербовом отделении Департамента Герольдии имелся портрет статского советника Скока – гладкое личико, узкие глазки, напомаженные усики… «Мелковат», – заключил Илья Алексеевич. А вот купец Ротов – фигура, вполне способная заинтересовать зловещего махинатора. Со слов княгини, он интересовался перспективами цен на золото, что вполне естественно для золотопромышленника накануне введения «золотого стандарта» – об этом и так все газеты трещат, недостатка в прогнозах нет. «Дух высказался в том смысле, что якобы после реформы господин Витте задушит золотодобычу налогами, чтобы привлечь в страну английские кредиты», – прозвучал в голове Ардова голос Анастасии Аркадьевны. Какой вывод из этого следует?

Илья Алексеевич вздохнул: увенчать ход своих мыслей хоть какой-то гипотезой у него не получилось.

«Может, никакого умысла и нет вовсе? – засомневался он. – Может, и Мервуса никакого нет в этом деле? Да и дела самого тоже нет? Мало ли откуда взялись эти фальшивые билеты – их ведь сотни тысяч распространили! Поди, невелика сложность завладеть фальшивками – хоть бы и случайно. Да и эта мадам Энтеви даже если и мошенница – без пострадавших дела на нее не заведешь. А от клиентов – сплошь восторженные отзывы. Не говоря уж о том, что, может, она и вправду чем-то таким владеет…»

В разоблачениях тех же сестер Фукс, по правде сказать, тоже имелись нестыковки: служанки у них никто не помнил, а шумы слышались на сеансах, проводившихся в том числе вне дома. Не говоря уж об исследованиях сэра Уильяма Крукса, который провел более сотни наблюдений и был очевидцем необъяснимых свечений, передвижения предметов и появления «материализованной руки» на сеансах сестер.

– Ино-шико-чоу! – послышался голос Кости Данго.

Илья Алексеевич вынырнул из своих размышлений и увидел разложенные карты – все это время за столом продолжалась игра в кой-кой. В открытой руке Ардов обнаружил у себя неплохое яку, состоящее из трех карт с изображением борова, оленя и бабочек. Именно эту комбинацию и огласил Костя – «ино-шико-чоу». Такое яку стоило 5 хан. Рассчитывая получить более высокую комбинацию, Илья Алексеевич объявил продолжение игры:

– Кой-кой!

– Не связывался бы ты с ним, – сказал Костя и начал новую раздачу.

Слова Данго показались странными. Чтобы понять их смысл, Илья Алексеевич в ускоренном темпе прокрутил в памяти последние минуты за столом и прислушался к голосу Кости. Оказалось, что все это время он разглагольствовал о преимуществах орловского метода печати, введенного в Экспедиции заготовления государственных бумаг. Именно этим методом в 1892 году были изготовлены новые 25-рублевые банкноты, которыми было решено заменить деньги старого образца. Несмотря на некоторое конкурирующее положение в отношении официальных структур, творческая натура Константина Артамоновича не могла не восхититься тем блеском инженерной мысли, с каким выходец из крестьянской семьи Иван Орлов сумел усовершенствовать типографскую машину в Экспедиции, добившись цветной печати в один прогон – такой способ давал столь филигранную приводку элементов рисунка на банкноте, что даже он, мастер блинопеков Костя Данго, повторить подобного не мог.

– С кем? – спросил Илья Алексеевич, так и не сумев догадаться, от кого пытается предостеречь его Данго.

– С Карлом Донатовичем, – как ни в чем не бывало сообщил Костя, сделав хороший ход для сбора своего яку. – Опасный он человек.

Болтая о приладках, оттисках и разрывах, сопутствующих типографскому процессу, Костя, как оказалось, внимательно наблюдал за гостем и без труда сумел определить направление его беспокойных мыслей.

– Кажется, агори! – объявил он победу и не без удовольствия выбросил на стол карту «человек под дождем», которая довела стоимость его яку до 10 хан.

Илья Алексеевич завороженно смотрел на яку соперника, составленное из пяти благородных карт, и, кажется, еще не понимал, что игра закончена. В голове у него стоял гул и туман, а тело била едва заметная дрожь – промокнув под дождем, он порядком озяб в прохладном подвале Данго.

– А не съездить ли нам с тобой в мусибуро? – вдруг просветлел Данго.

– Прямо сейчас? – растерялся Илья Алексеевич.

– А чего ждать-то? – Костя уже вскочил и устремился за ширму; идея захватила его целиком, и было понятно, что возражений он не примет. – Я тебя такому сансукэ поручу, м-м-м-м… – Данго издал стон удовольствия, желая показать, что будет чувствовать клиент в руках опытного массажиста. – Он из тебя душу вынет, промоет, высушит и обратно положит.

Костя вышел из-за ширмы уже переодетым – в щегольском костюме в темную полоску с шелковым галстуком и миниатюрным цветком примулы на лацкане, от которого истекал едва уловимый сладковатый аромат с медовыми нотами.

«Надо будет выяснить, кто посетил мадам Энтеви на втором сеансе в прошлую пятницу», – вставая, дал сам себе мысленное задание на завтра Илья Алексеевич, предчувствуя, что этим вечером себе он принадлежать не будет…