В полицейском участке Ардов застал какую-то небывалую суету. Оказалось, у Кокушкина моста на Екатерининской набережной неизвестные разгромили ювелирную лавку! Пристав велел выдвигаться на место происшествия едва не в полном составе – дело выглядело чрезвычайным.
– Средь бела дня, у всех на глазах, – округлив от ужаса глаза, шептал перепуганный приказчик в мелких кудряшках, который и сообщил о преступлении. – Мыслимое ли дело!
– Лавка Артамонова? – уточнил Ардов, мысленно раскрыв карту Петербурга.
– Так точно, ваше благородие! – приказчик увязался рядом с Ильей Алексеевичем, отчего-то именно в нем увидев главного защитника. – Ничего не взяли, но всё перевернули просто вверх дном! Витрины расколотили, из ящиков все повыбросили. И ногами! Прямо каблучищами своими топтали – и кольца, и колье, и браслеты. А стены похабными надписями испоганили.
– Как они выглядели?
– Черные все! В картузах. Наподобие рабочих с островов.
– Лица запомнили?
– В платках!
Ардов обернулся к свидетелю за разъяснением.
– Вот так вот по самые глаза были обвязаны! – показал приказчик у себя на лице.
– Хозяин лавки был?
– Никак нет, ваше благородие. В отъезде он, в загранице. Надо его телеграфом вызывать. Да как сейчас-то? Я – к вам, Мирон в лавке остался – растащат ведь без пригляду.
Пристав был не на шутку обеспокоен – разгром ювелирной лавки средь бела дня не мог остаться незамеченным: вечером непременно вызовут на доклад в управление.
– Что же это творится? – бормотал он на ходу. – Совсем обнаглели… Я еще понимаю ночью, под покровом, так сказать… Но чтобы средь бела дня, на глазах обывателей… У нас кто городовой у Кокушкина моста? – обернулся он к рыжебородому околоточному.
– Поколено! – доложил Свинцов.
Пристав обернул удивленный взгляд – кому «по колено»? И главное – что?
– Это фамилия, – поторопился разъяснить старший помощник, семенивший по левую руку, которой Евсей Макарович придерживал бьющую по ногам шашку.
– Так точно! – подтвердил Свинцов. – Поколено Степан Капитонович.
– Где ж он был, когда грабили?
– Будет наказан! – все так же бодро отозвался околоточный.
Городовой Поколено сидел на корточках рядом со входом в разбитое торговое заведение и прижимал к макушке окровавленный платок. Как выяснилось, налетчики подъехали на экипаже без номера, Степан Капитонович двинулся было для выяснения, но получил сзади по затылку чем-то тяжелым, отчего пришел в состояние временного беспамятства и рухнул на мостовую. Злоумышленники связали его кожаным ремешком, обрывки которого валялись тут же: избавиться от них помог второй приказчик лавки, Мирон – такой же щуплый, как и его напарник, но без кудряшек, а зализанный на прямой пробор.
Приняв доклад подчиненного, Свинцов обругал его «бобром морковным» и принялся разгонять собравшихся зевак:
– А ну, заворачивай оглобли! Сели-поели-опять-полетели!
– Не мешаем полиции проводить дознание, – подключился Пилипченко.
Осколки стекла из витрины мерзко хрустели под ногами.
Из двери лавки прямо на пристава выскочил репортер в клетчатом пиджаке с козлиной бородкой. В руках у него была новейшая портативная «Дюшесса» c пневматическим затвором и двойным растяжением меха. Такие продавались в магазине торгового дома «Контесса Неттел» в Гостином дворе.
– Господин пристав, кого подозревает полиция? – набросился он на Евсея Макаровича. – Вопиющий случай! Совершеннейшее Мальплаке! Как вы полагаете, почему преступники считают золото навозом?
Троекрутов сморщился как от зубной боли и обернулся в поисках защиты к фон Штайндлеру.
– Кто разрешил? – старший помощник тут же влез между начальником и газетным работником и принялся оттеснять. – По каком праву осматриваете?
– «Временные правила» не возбраняют, – нагло ответил репортер, щелкая кнопками футляра «Дюшессы». – Преступление имеет общественную значимость.
Из лавки вывалилось еще несколько господ с фотокамерами в таких же клетчатых пиджаках:
– На какую сумму причинен ущерб?
– Застраховано ли имущество?
– Я щас покажу тебе «значимость», – подоспел Свинцов к козлобородому с «Дюшессой» и незаметно, но чувствительно ткнул его в бок. Тот ойкнул и ретировался, подав пример собратьям по ремеслу.
В лавке на покрытой темно-синими обоями стене красовалась сделанная белилами надпись – «Золото навозъ». Тут же валялись орудия преступления – опрокинутое ведро и малярная кисть-ручник, которые, видимо, привезли с собой налетчики. Пол был покрыт битьем: сорванные рекламные плакаты в изломанных рамах, разнесенные в щепки витрины, груды стекла, десятки бархатных футляров и обтянутых шелком подложек. Меж щепок и осколков поблескивали золотые перстни, браслеты и кулоны. Все это было обильно присыпано белым пеплом от магниевых факелов, которые успели здесь нажечь фотографы.
Спасский возился с треногой, на которую намеревался приладить видавший виды карповский «Рефлекс», прихваченный из участка по поручению Жаркова. Сам криминалист рылся в саквояже в поисках нужных инструментов.
Ардов задумчиво смотрел на надпись.
– Почему навоз-то? – подойдя, не удержался пристав.
– Наверное, призывают отказаться от материального? – предположил Илья Алексеевич.
– Революционеры? – встрепенулся Евсей Макарович. – Только этого не хватало. Уж лучше бы унесли что-нибудь. Оскар Вильгельмович, – обернулся он к Штайндлеру, который опрашивал расчесанного на пробор приказчика и еще двух посетителей, ставших невольными свидетелями, – что-нибудь унесли?
– Никак нет, ваше высокопревосходительство, – подскочил старший помощник. – Налетели, били молотками. Все повытряхивали, но ничего не взяли, ни единого колечка.
– Точно – революционеры, – Евсей Макарович почувствовал, что задыхается, и поспешил вон из лавки.
– Насмерть перепугали посетительницу, супругу статского советника Нагольного, – продолжил доклад старший помощник, пробираясь следом. – Хлопнулась в обморок.
Пристав остановился у выхода и оглядел зал.
– Где она?
– Увезли в Мариинскую больницу.
– Надо будет навестить, – поднял палец Евсей Макарович, как бы поручая помощнику не позабыть этого своего намерения, – засвидетельствовать, так сказать.
Придержав шашку, он стал перебираться через порог на свежий воздух.
– Нагольный – это ведь из Главного управления уделов?
– Так точно-с, – подтвердил фон Штайндлер и вышел следом.
– По запаху – свинцовые белила, – Жарков кивнул на белую лужу вокруг опрокинутого ведра, подойдя к Ардову. Только сейчас Илья Алексеевич приметил, что криминалист был хорошо подшофе, но держался стойко.
– Вы будете снимать отпечатки, Петр Палыч? – на всякий случай полюбопытствовал сыщик.
– Да какой в том прок? – неожиданно выпалил Жарков. – Это ж витрины, их только за сегодня сколько пальцев изъелозили! Тут не в отпечатках дело, – Петр Павлович сунул обратно в саквояж найденную было кисточку для снятия отпечатков и указал на стену с надписью. – Вот, полюбуйтесь! Вот это улика. О чем она говорит? Действовали дерзко, с умыслом, загодя все рассчитав.
Икнув, Жарков полез под черную накидку фотокамеры, одновременно нащупывая рукой рычаг наводки фокуса. Илья Алексеевич обернулся к приказчикам, с ужасом осматривавшим разгром из угла.
– Сколько их было?
Приказчики переглянулись.
– Трое!
Прилизанный для убедительности даже поднял растопыренную кисть с загнутым безымянным пальцем.
– Их кто-то спугнул?
Служители лавки опять переглянулись, вероятно имея привычку сверять ответы.
– Нет, сами ушли, как будто так и было задумано.
– Один так и сказал, – вступил свидетель, аккуратный толстячок с тросточкой.
– Как?
– Ну вот, сказал, дело сделано, разметали золотишко, как навоз по стойлу…
Второй свидетель, худой и повыше, поднял глаза к потолку и перекрестился:
– Господи, помилуй…
Раздался хлопок, а после – шипение. Помещение озарилось ярким светом, повалил белый дым. Это Спасский по приказу Жаркова зажег магниевый порошок для фотографической фиксации преступной надписи на стене.
Свидетели вздрогнули, приказчики прижались друг к другу. Ардов подошел ближе.
– Вы поняли, кто был главарем? – обратился он сразу ко всем.
– Виноват? – наклонил голову толстячок.
– Обычно в таких группах есть предводитель, – пояснил Ардов. – Он ведет себя увереннее прочих, и остальные как бы ждут от него указаний. Среди нападавших был такой?
Подумав, толстячок протянул:
– Пожалуй, был… – Он обернулся к приказчикам. – Верно ведь, господа? Скакал как кошка. Щуплый такой, невысокий.
Приказчики кивнули.
– Эту фразу, про навоз по стойлу, это он сказал?
– Нет, это другой, поздоровее был среди них.
– А щуплый надпись делал, – кивнул на стену второй свидетель.
– Что-нибудь необычное в нем было? – зацепился Илья Алексеевич.
– В перчатках был! – выпалил толстячок.
– Да они все в перчатках были! – уточнил длинный.
– Господа чины полиции! – раздался шершавый голос неприятного вкуса вроде пряного рассола. Присутствующие обернулись. У входа стоял среднего роста черноусый жандармский полковник в новом темно-синем мундире с выпушками красного цвета по обшлагам. За его спиной возвышались два рослых вахмистра. – Прошу оставить помещение, это дело имеет касательство до Третьего отделения Собственной Его Величества Канцелярии.
Выходя, Илья Алексеевич приметил, как жандармский офицер едва заметно кивнул Жаркову. Впрочем, могло и показаться.