Глава 33. Без Ардова

Известие о взрыве газа в квартире дома по Садовой наделало шуму. С раннего утра все отделение третьего участка Спасской части было на месте происшествия. Помимо зевак у подъезда собрались растревоженные жители соседних квартир, хозяин мелочной лавки на первом этаже, которая тоже пострадала от взрыва; агент страхового общества «Россия», прибывший оценивать ущерб по приглашению хозяйки доходного дома; сама хозяйка – весьма воинственно настроенная генеральша Курдюмова. Ее пытались урезонить сразу два чина полиции – Пилипченко и Африканов. Остальные настойчиво оттесняли публику за пределы огороженного веревочкой пространства перед подъездом, заваленного обломками из разнесенной квартиры. Среди толкающихся прохожих можно было заметить и неприметную фигуру Серафима Пипочки, скучавшего здесь под столбом несколько вечеров кряду.

Троекрутов стоял в центре этого горестного места и смотрел снизу на почерневшие оконные проемы во втором этаже, не решаясь подняться. Потом опустил взгляд. Прямо под его ногами лежала оторванная человеческая кисть с зажатой между пальцев маленькой музыкальной шкатулочкой.

– Тело обнаружено? – поинтересовался он, ни к кому специально не обращаясь.

– Какое тут тело – такой взрыв, – отозвался околоточный надзиратель Свинцов и взял из оторванной руки аристончик.

Покрутив рычажок, он извлек звуки вербункоша, которые нередко можно было слышать в участке, когда Илья Алексеевич о чем-то напряженно думал, сидя за своим столом. Правда, сейчас веселая мелодия звучала совершенно по-другому – как-то особенно грустно и одиноко.

– Несчастный случай? – предположил пристав, понимая, что в ближайшее время ему предстоит делать доклад начальству.

– Опять «несчастный случай»? – вдруг вскипел Жарков, только что вышедший из парадного. – У вас, Евсей Макарыч, куда ни кинь – везде «несчастный случай»! Сами топятся, сами из окон прыгают, сами себе в затылок стреляют, а теперь вот еще – меблированные комнаты взрывают!

– Погодите, что вы кипятитесь, Петр Палыч? – едва не с испугом отозвался пристав. – Я ведь только из того исхожу, что преступнику было бы затруднительно самому и газ поджечь, и от взрыва уберечься.

– Зачем поджигать? – не унимался Жарков. – Зачем поджигать, я вас спрашиваю?! Достаточно просто напустить! Напустить газу в комнату не затруднительно? – помахал он зачем-то руками перед лицом Евсея Макаровича.

– Но каким образом?

– Господи! – Жарков с трудом сдерживал раздражение, которое вызывал в нем неповоротливый ум начальника. – Проникнуть в дом и открыть вентиль – это сложно? Или разрезать трубку газового рожка – много ли мастерства надо?

– Это же какая-то дикость!.. – все не мог взять в толк пристав.

– Это убийство, выше высокоблагородие! – крикнул Жарков, чем переполошил стоявших неподалеку зрителей. – Прошу вашего приказания арестовать подозреваемого.

Евсей Макарович растерялся:

– Вы что же, знаете, кто убил Ардова?

– По крайней мере у меня есть веские основания.

– И кто же это?

– Артист Соломухин.

– Зачем же он это сделал?

– Вчера Ардов осматривал труп артиста в «Аквариуме» и неосторожно дал понять Соломухину, что намерен вывести его на чистую воду.

– Артист убил артиста? – пытался ухватить ход мысли пристав.

– Да, черт возьми, – процедил Жарков, играя желваками.

– То есть вы хотите сказать, что этот ваш Соломухин убил и этого артиста, и нашего Ардова?

– Именно так. Прикажете отправляться в театр?

– А зачем же он артиста убил? Это же… коллега?

– Почем я знаю?! – все-таки не выдержал и закричал Жарков. К нему тут же подступил Свинцов и деликатно отстранил от Евсея Макаровича, чтобы криминалист случайно не зашиб господина майора. – Ардов знал! За то и поплатился! А мы тут сидим сопли жуем!

– Ничего мы не жуем, Петр Палыч, – строго выговорил фон Штайндлер, подоспев на подмогу Троекрутову. – Мы как раз расследование и производим. Ваше высокоблагородие, – обратился он к приставу подчеркнуто уважительным тоном, – вот, обнаружено на месте происшествия.

Оскар Вильгельмович протянул приставу найденный среди обгоревшего хлама латунный шпингалет, который, по всей видимости, оторвало взрывом от оконной рамы.

– Жалко, конечно, парня… – проговорил Свинцов, как бы соглашаясь с Жарковым, но при этом не отступая от него. – Мог еще много пользы участку принести…

– Да при чем тут участок, Иван Данилыч! – с досадой проговорил криминалист, пнул в сердцах ножку стула, оказавшуюся под ногами, и отошел к парадному, где сел на ступени и закурил.

– Что это? – спросил Евсей Макарович.

– Шпингалет, – пояснил старший помощник.

Пристав повертел в руках механизм и поднял взгляд.

– Извольте обратить внимание, ваше высокоблагородие, задвижка находится в закрытом состоянии, – указал мизинцем на рычажок фон Штайндлер. – Из чего можно заключить, что в момент взрыва окно находилось также закрытым.

– Оскар Вильгельмович! – теперь уже настала пора испытать чувство раздражения и самому приставу. – Что вы, ей-богу, со своей задвижкой!.. При чем здесь это? И так ясно, что закрыты были. Иначе с чего взорвалось бы?

– Мое дело указать на подозрительные аспекты… – сдерживая обиду, хотел было объясниться старший помощник, но в этот момент к дому подъехала запряженная четверкой гнедых черная карета, с подножек которой соскочили два крепких молчуна в одинаковых костюмах. Один из них открыл дверцу экипажа, а второй поднял веревочку, ограждавшую место происшествия. Легко слетев с подножки, под веревочку поднырнул обер-полицмейстер.

Увидев сановника, Евсей Макарович вытянулся во фрунт и отдал честь.

– Участковый пристав Троекрутов! – бодро представился он. – Произвожу расследование происшествия в виде взрыва на квартире чиновника сыскного отделения Ардова.

– Труп обнаружен? – с ходу вступил Райзнер, бросив взгляд на оторванную кисть.

– Никак нет! Распался на кусочки, – заверил пристав.

Оскар Рейнгольдович помолчал, бросил взгляд на обугленные проемы во втором этаже.

– Какие имеете сведения? – по-деловому продолжил он.

Троекрутов поискал глазами кого-нибудь, кто мог бы ему помочь, и поймал себя на том, что ищет Ардова.

– Вот тебе и раз, – невольно заметил он.

– Что? – не расслышал собеседник.

– Виноват! – поправился Евсей Макарович. – Взрыв услыхал городовой Пампушко, его будка на соседней…

– Что думаете о взрыве? – прервал начальник полиции, не желая тратить время на пустопорожние разговоры.

– Имеются подозрения в отношении артиста театра «Аквариумъ», – отчаянно заявил Троекрутов.

Обер-полицмейстер поднял бровь.

– Означенный господин затеял драку в театре со своим коллегой, тоже артистом, – краснея и покашливая, принялся излагать пристав. – И неумышленно нанес увечье этому своему собрату по подмосткам… По служению, так сказать, Мельпомене…

– Извольте без красот, – сухо указал сановник.

– Виноват. Пробил, стало быть, голову в районе виска, вот здесь вот. – Троекрутов зачем-то показал, где находится висок.

Подробности происшествия он, зевая, заслушивал вчера на вечернем докладе, не придавая значения деталям, которые, слава богу, не выветрились из памяти и пришлись сегодня как нельзя кстати.

– Какое это имеет отношение к делу? – не выдержал обер-полицмейстер.

– Господин Ардов заподозрил означенного артиста в преступлении и неосторожно дал понять, что, дескать, намерен привлечь, так сказать, к ответственности по всей строгости имеющегося…

– Вот что, – опять перебил пристава глава полиции, – оставьте этого артиста. Отправляйтесь-ка лучше на Итальянскую улицу в дом господина Костоглота.

– Что прикажете передать? – с готовностью отозвался Евсей Макарович.

Райзнер одарил подчиненного долгим грустным взглядом, словно силился понять, стоит ли поручать ему столь деликатное дело.

– Арестовать.

– Виноват? – испугался Троекрутов.

– Арестовать господина Костоглота, – спокойно и твердо повторил глава полицейского департамента. – По моему личному распоряжению.

Райзнер подождал, давая Евсею Макаровичу возможность спросить об официальной бумаге на сей счет, которую, конечно же, приставу полагалось иметь, отправляясь на исполнение столь деликатного поручения. Но Троекрутов предусмотрительно не осмелился на такую дерзость.

– Выполняйте, – сказал обер-полицмейстер и запрыгнул в карету.

Пристав проводил экипаж растерянным взглядом, снял фуражку и протер платком внутреннюю сторону околыша.

– Евсей Макарович, – подошел к начальнику фон Штайндлер, – а что делать с убийствами?

– Какими еще? – встрепенулся пристав, не успевая осознавать весь ком проблем, катившийся на него в связи со смертью сотрудника.

– Ну, каторжанина этого… которого шаром прибили, – пояснил старший помощник.

– А также господина из Министерства финансов, – напомнил Облаухов.

– Теперь уж вряд ли кто это распутает, – с какой-то обидой в голосе проговорил Спасский и шмыгнул носом: на него смерть Ильи Алексеевича произвела особо сильное впечатление.

– Почему это «вряд ли»? – возразил фон Штайндлер оскорбленным тоном. – Я вот как раз хотел ходатайствовать о передаче оставшихся дел в свое распоряжение.

– Да потому что никто из нас этих дел распутать не сможет! – без обиняков заявил Спасский, продолжая вертеть рулетку. – А Ардов – мог.

– Ну знаете ли, – задохнулся от невиданной дерзости старший помощник. – Я бы попросил…

– Оскар Вильгельмович, ну что вы в самом деле, ей-богу! – с горечью воскликнул Троекрутов. – Дался вам этот каторжанин! Господин обер-полицмейстер поручили нам Костоглота арестовать!

Известие ошеломило чинов полиции.

– Но ведь он, если не ошибаюсь, коммерции советник, – удивился фон Штайндлер, желая указать, что господ с таким положением арестовывают нечасто и уж точно не силами участкового пристава.

– В том-то и дело, – с досадой и какой-то обреченностью согласился Евсей Макарович.

К Жаркову, доканчивавшему папироску у подъезда, подбежал мальчишка и протянул клочок бумажки. Удивившись, Петр Павлович обменял письмо на монетку и развернул. Пробежав глазами строчки, он вскочил, поискал извозчика и, не найдя, помчался прочь.