Под вечер Ардов явился в «Вену» на Малой Морской, где условился встретиться с Чептокральским. Этот ресторан относился к первому разряду и был ниже рангом таких фешенебельных, как, скажем, «Эрнест» или «Кюба». Благодаря свободной обстановке заведение пользовалось популярностью среди писателей, художников и артистов. Здесь вечно велись художественные споры, обсуждались вернисажи, литературные новинки, иногда декламировали и пели.
Чептокральский принялся умолять Ардова сообщить хоть что-то о смерти чиновника железнодорожного министерства Остроцкого.
– Пока сказать нечего, – не стал откровенничать Илья Алексеевич. – По внешним признакам смерть выглядит следствием добровольного ухода из жизни.
– Вот как? А как же табакерочка?
Ардов вытаращил глаза. Как мог газетный репортер знать подробности, которые он даже не стал заносить в протокол осмотра, опасаясь, чтобы подозрения в отношении Костоглота не стали предметом пересудов раньше времени?
– Не удивляйтесь, Илья Алексеевич, – не сумел сдержать удовольствия от произведенного впечатления Чептокральский. – У вас свои источники, у меня свои.
Покочевряжившись, он признался, что еще утром получил разоблачительные материалы, из которых следовало, что глава общества «Златоустовская железная дорога» Касьян Костоглот в действительности является вором и убийцей по кличке Хряк.
– Так что насчет табакерочки? Неужели правда?
Газетчик наслаждался превосходством, которое, как ему казалось, получил над чиновником сыскной полиции.
– Чептокральский, вы влезли в опасную игру. Боюсь, как бы ваш осведомитель не отправил вас вслед за Остроцким.
Репортер побледнел и невольно сглотнул. Игривый настрой вмиг улетучился.
– Помилуйте, я не первый раз получаю сведения от этого господина. Они всегда отличались достоверностью – этот человек имеет доступ к совершенно секретным источникам!
По просьбе Ардова Чептокральский припомнил, как впервые получил сведения от загадочного доброжелателя. Несколько лет назад в редакцию был доставлен конверт на его имя с невероятным описанием сексуальной оргии, якобы состоявшейся в охотничьем замке Груневальд на окраине Берлина. Пикантность состояла в том, что в числе участников были указаны аристократы и высокие чины при дворе императора Вильгельма.
– Crème de la Crème, абсолютные «сливки»! – округлив глаза, вещал газетчик.
В списке развратников оказалась сестра императора Вильгельма II Шарлотта принцесса Прусская, брат императрицы Августы Виктории и шурин императора Эрнст Гюнтер, герцог Шлезвиг-Гольштайн, барон Карл фон Шрадер и его жена Габриела, урожденная де Вильер, невеста принца Арибера Анхальтского Мария Луиза Шлезвиг-Гольштайнская и другие под стать им – всего пятнадцать человек.
Как следовало из таинственного сообщения, насладившись ужином и разгорячив себя дурманящим вином, присутствующие безудержно предались своей сексуальной фантазии, включавшей обмен партнерами, групповые акты, лесбийские и гомосексуальные игры.
– Содержание было столь невероятным, что Клотов попросту отказался ставить это в газету! Он обозвал меня извращенцем, обвинил в нездоровых сексуальных пристрастиях и пригрозил сдать полиции, если я попытаюсь еще хотя бы раз принести нечто подобное.
По просьбе Ардова Чептокральский описал вид послания: текст был написан по-немецки печатными буквами и дополнен порнографическими открытками, где сверху были приклеены вырезанные фотографии лиц участников.
– Вообразите себе потрясение Клотова, когда через день берлинский корреспондент сообщил ему, что такие же письма получили десятки адресатов! Сведения о скандале мгновенно сделались достоянием самых широких кругов. Дело в том, что на конвертах не было надписи «секретно», поэтому прислуга по заведенному порядку клала утреннюю почту на поднос уже в открытом виде и, надо полагать, из любопытства совала нос внутрь. Можете себе представить!.. О пикантных событиях оказались информированы высшие чиновники, политики, общественные деятели, журналисты, аристократы, монархи, родители и родственники развратников, а также вдовствующая императрица.
Ардов припомнил тот берлинский скандал – о нем действительно писали все газеты Европы. В обществе заговорили о разложениях нравов при дворе, о двойной морали и потере идеалов прусской и офицерской чести. Все это привело к необратимой потере авторитета монархии.
– Посмотрели бы вы тогда на этого напыщенного гуся! – продолжил рассказ Чептокральский, доканчивая цыпленка. – Он не только выплатил мне моральную компенсацию, но и выказал полную готовность впредь с особым вниманием относиться к любым сообщениям, особенно если они будут получены от моего тайного информатора.
Запив цыпленка бокалом поммери, он подозвал официанта и заказал кофе с джинжером…
– Сенсацию о Костоглоте я обещал принести Клотову завтра утром, чтобы он мог поставить ее в вечерний номер. Но…
Чептокральский замялся, щечки порозовели. Он наклонился к Ардову:
– Как вы понимаете, коммерции советник – фигура весьма влиятельная, и не хотелось бы, знаете, ошибиться… Как думаете, стоит ли торопиться? Или, может, обождать?.. В материалах указано, что полиция располагает подлинным портретом господина Костоглота… И якобы этот портрет полностью подтверждает самозванство человека, стоящего у руля «Златоустовских железных дорог»…
– Придержите до воскресенья, – посоветовал Ардов.
Чептокральский принялся горячо благодарить сыщика.
За соседним столом шумно веселилась компания. Угощал всех порядком обтертый малый в полосатой жилетке: откуда-то из-под подкладки он доставал ассигнации, размахивал ими в воздухе и требовал новых порций устриц и шабли.