Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Домой Ардов добрался уже за полночь и совершенно измотанным. Два убийства за день – это все-таки слишком! Плюс к этому – пропажа Найденовой. И это, пожалуй, беспокоило Илью Алексеевича больше всего. Несмотря на имеющиеся, и вполне обоснованные, подозрения насчет Варвары Андреевны, сыщик чувствовал, что думает о ней как о доброй знакомой, представляя совместные прогулки по парку и беседы на всякие несущественные темы. Эти фантазии, конечно, сильно отвлекали от работы, но отогнать их порой было очень непросто. «Завтра с утра необходимо первым делом заняться ее поисками», – подумал Илья Алексеевич, вставляя ключ в замочную скважину.
Едва открыв дверь, он почувствовал знакомый прохладный запах криптомерии. Подойдя к газовым рожкам на стене и взяв с полки спички, он, не оборачиваясь, поприветствовал гостя.
– Добрый вечер, Константин Артамонович.
В отблесках задрожавших синим пламенем «рыбьих хвостов» из темноты выступило довольное лицо Кости Данго. Он сидел на единственном стуле в глубине комнаты у противоположной стены и неотрывно смотрел на хозяина меблированных комнат. Глаза его блестели во мраке подобно турмалинам.
– Опять удивил, Илья Алексеевич! Как угадал?
– У вас особый аромат, довольно редкий. Фиалки и что-то цитрусовое…
Костя довольно рассмеялся.
– Это юдзу! – охотно признался он и встал. – В Японии им ароматизируют абсолютно все – от бульона до горячих ванн. Кстати, масло юдзу хорошо разгоняет кровь – очень рекомендую. А еще – образует на воде такую то-о-онкую плёночку, отчего ванна долго не остывает.
Костя подошел вплотную к Илье Алексеевичу, глядя на него полными обожания глазами. Илья Алексеевич оказался окутан облаком ароматного пара, и ему на мгновение почудилось, будто они с Костей и вправду сидят в одной горячей ванне.
– Сегодня ты спас одного юношу, Илья Алексеевич. Он мне очень дорог. Если бы его закатали, я, пожалуй, не пережил бы.
– Вы имеете в виду господина Юнгерта? – догадался Илья Алексеевич.
Костя кивнул:
– Жан Брадобрей. Так мы его зовем. Отличный куафер, было бы жаль лишиться такого мастера своего дела. Золотые руки!
Ардов с досадой подумал, что отпущенный им сегодня юноша если и не сам изготовил фальшивый вексель, но наверняка действовал под руководством Кости.
– Можешь не волноваться, Илья Алексеевич, – словно угадав мысли сыщика, поторопился успокоить Данго, – к нашему промыслу он касательства не имеет – случайно в дело угодил, по недосмотру. Больше не повторится, уж я прослежу.
Данго обратил взгляд к стене, где все пространство между двумя газовыми рожками было залеплено фотографиями и газетными вырезками.
– Вспомнил я про твои «сашеньки».
Костя кивнул на прикнопленные к стене кредитные билеты 25-рублевого достоинства. Постояв, он вернулся в темный угол и продолжил рассказ оттуда:
– Помню, лето 1892 года провел я в Ницце по приглашению одного господина, которому в нашем мире не принято отказывать… Пришлось захватить с собой еще трех помощников… Жили мы на вилле. Должен тебе сказать, Илья Алексеевич, что с точки зрения климата эта Ницца – совершеннейшее блаженство, нигде такого не встречал! Даже жара не раздражает. Да-с, так вот. Вилла была двухэтажная, с садом. Для нас там уже был приготовлен скоропечатный станок, пресс литографический, резак, краски без счету, большой фотографический аппарат и прочие инструменты. Знай себе пеки-выпекай.
Костя помолчал, словно вспоминал те времена.
– Нашлепали мы тогда с ребятами билетов на десять миллионов, – продолжил он. – Что и говорить, сумма немалая.
– И все эти билеты оказались в России? Обменять такую сумму мгновенно невозможно.
Костя пожал плечами:
– Я свою отстежку получил, а как там дальше дело было – не моя забота…
Костя опять замолчал. Было понятно, что знает он больше, но и сказанного было достаточно.
– И как звали этого господина? – спросил Ардов.
Данго встал и подошел к Илье Алексеевичу. Вид у него был серьезен.
– Мы звали его Карл Донатович.
Лицо Ардова вспыхнуло. Послышалось отвратительное жужжание. Он невольно взмахнул рукой, словно хотел отогнать невидимых насекомых.
– Тросточку эту я при нем помню, – постучал Костя пальцем по рисунку на стене, на котором была изображена рукоять в виде головы дракона.
Илья Алексеевич бросил в рот пару пилюль из колбочки на манжете, ослабил галстук и сел на кровать.
– Спасибо, Константин Артамонович.
– Следят за тобой, Илья Алексеевич. Его люди следят.
Данго хотел было сказать что-то еще, но, тряхнув головой, направился к двери.
– Замочек у тебя – игрушечный, – сказал он, взявшись за ручку. – Любой «кочергой» сковырнуть можно, даже «свертыш» не требуется.
За дверью оказался бородатый великан со шрамом. Он кивнул Косте, и тот бесшумно выскользнул из меблированных комнат.
– Папироской не одолжите, ваше степенство? – спросил жалкого вида морхотник Серафима Пипочку, который зябко кутался в шарф на углу Садовой и Вознесенского проспекта, посматривая в озаренные тусклым светом окна над мелочной лавкой в доме напротив.
Пипка протянул пачку «Бостанджогло», из которой обтрепыш, икнув, с благодарностью одолжился. В этот момент из подъезда незамеченными выскочили и тут же нырнули в подворотню две фигуры. Обернувшись, Серафим увидел лишь, как в окнах второго этажа погас свет.
– И что оно здесь делает? – кипятился участковый пристав Троекрутов, тыча пальцем в колесо на столе Облаухова.
С утра Евсей Макарович задался целью навести порядок во вверенном участке, но с самого начала споткнулся на колесе, и дело забуксовало. Причем споткнулся в буквальном, самом прямом смысле слова – зацепился в коридоре и упал.
В приемной зале собрались чины полиции для проведения расследования обстоятельств. По версии чиновника Африканова, колесо было снято городовым Пампушко с экипажа извозчика Тимофея Горовцева в качестве вещественного доказательства. Он приставал к пассажирке с гнусными предложениями, а когда та пересела на другого извозчика, догнал и закидал грязью. Был осужден на три месяца.
– А колесо-то здесь при чем? – дослушав изложение дела, спросил пристав.
– Колесо, получается, ни при чем… – согласился Африканов.
Шептульский тем временем протиснулся к Ардову и принялся с воодушевлением докладывать:
– Илья Алексеевич, все разузнал.
Ардов слегка наклонился, чтобы не заставлять филера шептать слишком громко.
– Мать Найденовой была проституткой в публичном доме мадам Сапфировой на Сенной. Прибыла лет двадцать назад из Одессы. Умерла от чахотки вот уже как шесть лет. Дочь по стопам не пошла – поначалу мать не позволяла, а потом, после ее смерти, объявился богатый почитатель – снял ей квартиру, всячески поддерживает.
– Это не от Горовцева колесо, ваше высокоблагородие, – вступил со своей версией Пилипченко, вызвав на себя всеобщее внимание. – Горовцев известная пьянь, у него уж и билет давно отобрали. Это с Малкова переулка принесли.
– Зачем это еще? – сохраняя строгий вид, спросил Евсей Макарович.
– Дык там же в пятом доме притон обнаружили! По азартным играм. В 21-й квартире. Владельцем там писатель Делемент, ему арест денежным штрафом заменили. Уж он тут рыдал в три ручья, едва полы слезами не мыли! И водянка у него, и кровяной застой, и подагра не отпускает…
– Колесо при чем? – рявкнул пристав.
– Дык они колесом этим дверь, шельмы, подпирали.
– Они подпирали понятно зачем! – опять начал закипать Евсей Макарович. – Они от городового таились. А нам-то здесь оно за каким прахом сдалось? От кого ты, Пилипченко, подпираться решил в участке? Каких таких врагов ты здесь ждешь? Мы здесь что же, к осаде, по-твоему, готовимся?
– Найденову увезли в карете Костоглота? – наклонившись к Шептульскому тихо спросил Ардов о главном.
– Совершенно верно, – с удивлением подтвердил филер: провидческие способности молодого сыщика не переставали его поражать. – Но похищением я бы это не назвал, отъезд был похож скорее на побег.
– Вы проследили, куда ее отвезли?
– Виноват… – жалко улыбнулся Кузьма Гурьевич и принялся сгибать ноги таким образом, как будто срочно захотел в уборную.
– Что ж вы… – не удержался Илья Алексеевич от осуждения.
– Извозчик оказался кулемой, – хотел было оправдаться филер, но сам же и бросил попытку за бесполезностью, – что уж тут объяснять.
Выразив вздохом сожаление, он аккуратно протиснулся за спинами и отправился в прозекторскую.
– Вспомнил! – воскликнул Свинцов. – Знаю я это колесо!
Троекрутов с готовностью развернулся к околоточному надзирателю.
– Третьего дня это было, на Гороховой. Лошадь извозчика Трылина свалила георгиевского кавалера Кучумова. Тот хлопнулся под пролетку, и ему этим вот колесом вот так вот по колено напрочь ногу и отхватило. Помню, у меня прям воздух внутри пропал, не мог толком в свисток дунуть. Хотел я беднягу в больницу снарядить, да только не понадобилось.
– Умер? – предположил пристав.
– Никак нет, ваше высокоблагородие. Нога приставная оказалась. Сама без ущерба отвалилась. Протез! Настоящую этот Кучумов в Маньчжурии оставил. Так он к нам в участок на одной и прискакал – у него из-за этого колеса застежки сломались. Господин старший помощник три рубля штрафа назначили.
– Кому?
– Трылину.
Пристав обернулся к фон Штайндлеру, тот с полной готовностью подтвердил факт назначения штрафа.
– Ну вот видите, – помолчав, сказал Евсей Макарович и, вполне удовлетворённый, отправился к себе в кабинет, поскрипывая в тишине сапогами.
Чины полиции с облегчением начали расходиться по местам, одобрительно похлопывая по плечу Свинцова, сумевшего этим невероятным повествованием умерить мятежный дух господина майора. Ардов преподнес Облаухову обещанную книжку Бантинга «Письмо о тучности», которую две ночи искал у себя дома, и проследовал в прозекторскую.
Заходя, сыщик столкнулся в дверях с Шептульским, который заталкивал за жакет моток веревки.
– Зачем вам веревка? – удивился Ардов.
– Это в некотором смысле реликвия… – пробормотал Кузьма Гурьевич, загадочно посмотрел куда-то вверх и прошмыгнул к выходу.
– Для амулетов, – не отрываясь от окуляра микроскопа пояснил Жарков, когда Илья Алексеевич поинтересовался, для чего он снабдил филера веревкой, на которой повесился коллежский асессор Остроцкий. – Помните брантовский рубль? Веревка удавленника – из этого же разряда. Верное средство сорвать банк! Не слыхали? Любой картежник это подтвердит.
– Разве Кузьма Гурьевич картежник?
– Никак нет, держится.
– Зачем же ему этот амулет?
– Наделять страждущих.
Выяснилось, что после каждого висельника, попавшего в третий участок Спасской части, Шептульский выменивает у Жаркова веревку, которую режет и продает картежникам по двадцать рублей за кусок, а то и дороже.
– Некоторые готовы за такой «амулет с гарантией» последнюю рубаху отдать. Друг к дружке у мошенников доверия нет, а вот веревка из полицейского участка – товар проверенный, тут уж насчет удавленника не сомневайся.
– Но ведь это же дикость.
– Конечно! А только за два метра такой веревки Кузьма Гурьевич сто рублей как пить дать выручит. А вот вы меня удивляете, Илья Алексеевич, – без всякой подготовки сменил тему Жарков. – Не понимаю, чего мы ждем. Нового убийства?
– Вы о Соломухине?
– О ком же еще?! – пытаясь скрыть раздражение, вспыхнул Петр Павлович. – Почему он до сих пор не арестован и мы не взяли у него отпечатков? Вместо этого вы едва ли не напрямую предупреждаете его об имеющихся подозрениях и даже рассказываете, каким образом намереваетесь добыть доказательства! Позвольте спросить: вы в своем уме? Неужели вы думаете, что после подобных откровений преступник не испарится?
– Этот – не посмеет, – невозмутимо ответил Ардов. – Он не главная фигура в партии и выйти из игры по своей воле права не имеет.
Уверенный тон собеседника привел Петра Павловича в более ровное расположение духа.
– Кто же есть главная фигура? – примирительно спросил он.
– Для этого Соломухин как раз и нужен! Мы должны заставить автора этого отвратительного умысла довести интригу до конца. Если Соломухина взять сейчас, то, боюсь, ниточка будет потеряна и главная рыба уйдет на дно.
Петр Павлович подошел к шкафчику и принялся позвякивать лабораторным стеклом.
– По-моему, вы затеяли очень опасную игру, Илья Алексеевич.
– Пожалуй… – согласился Ардов.
Жарков посмотрел на свет бурую жидкость в эрленмейере и опрокинул внутрь себя.
– Петр Палыч, вы не могли бы снабдить меня веществами, способными дать искру при соединении?
Жарков бросил на Ардова удивленный взгляд, но решил не задавать лишних вопросов и принялся рыться в шкафчике.
– Это самые простые ингредиенты – перманганат калия и глицерин, – сказал он, протянув пару склянок.
– Благодарю вас.
– Марганцовку надо бы измельчить, иначе реакция будет не мгновенной.
– Не мгновенная – это очень хорошо, – улыбнулся Илья Алексеевич. – Мне как раз нужно, чтобы не сразу! Спасибо, Петр Палыч!
Он направился к выходу.
– Ардов! – вдруг воскликнул криминалист.
Илья Алексеевич обернулся. Жарков кашлянул, смутившись. Он понимал, что после визита к обер-полицмейстеру сыщик, по всей видимости, оказался связан обязательствами, которые не позволяют посвящать других в детали расследования. Петру Павловичу стоило больших усилий не проявлять интерес и не задавать вопросов, ответы на которые Илья Алексеевич давать был не вправе. Но сейчас ему просто хотелось как-то предостеречь, оградить молодого человека от надвигающейся смертельной опасности. А в том, что опасность есть, и именно смертельная, Петр Павлович ни секунды не сомневался – чувство это он испытывал редко, но никогда в нем не ошибался. Такое же чувство настигло его и перед смертью сына много лет назад – юноша хотя и был моложе Ильи Алексеевича, но чем-то, несомненно, на него похож.
– Я забыл сообщить вам любопытную вещь, – нашелся криминалист. – Помните жилетную пуговицу из черепахового агата?
Ардов кивнул. Жарков указал на микроскоп, за которым встретил сыщика.
– Под микроскопом края ниток, оставшихся в ушке, были подозрительно ровные. Такое впечатление, что ее не сорвали, а срезали.
Новость показалась Ардову чрезвычайно важной.
Войти с помощью соц. сетей: