Все ближе был день отъезда в Берлин, а оттуда в Поронин – в «большевистский гадюшник», как выражался новый министр МВД Маклаков.
Соколов получал последние инструкции. С Барсукова было взято слово, что он не сбежит из-под гласного надзора полиции. При этом условии он был освобожден из тюрьмы и доставлен в Петербург. Уединившись с Барсуковым в гостиничном номере «Астории», Соколов уточнял подробности его биографии, отношений с верхушкой Министерства иностранных дел, их характеристики – все то, что могло пригодиться ему при общении с Лениным и его подручными.
Но вдруг в стройное течение дел вмешалось совершенно непредвиденное обстоятельство.
Петербург был взволнован двумя событиями. Первое – был назначен первый чемпионат России по самому популярному в те годы спорту – английскому боксу. Другое – на чемпионат прибыла европейская знаменитость Ежи Штамм, весивший девять пудов и сокрушавший всех соперников могучими ударами уже в первых раундах.
Штамма сопровождал лучший друг спортсменов великий князь Кирилл Владимирович. Эта пара целыми днями раскатывала на авто по многочисленным спортивным клубам. Штамм показывал чудеса силы и поражал воображение своих многочисленных поклонников.
В роковой для знаменитости вечер он прибыл в Эртелев переулок, 5 – в «Атлетический кабинет» дяди Вани. Так звали известного профессора и тренера Лебедева. Залы были заполнены силачами, гремевшими железом. Исторический факт – на ринге боксировали… дамы.
Занятия тут же прервались, отовсюду слышались восклицания:
– Ах, Штамм, душечка! Какие мышцы! Ежи, покажите нам что-нибудь из трюков, умоляем!
Чемпион великодушно сбросил пиджак:
– Просьба дам для меня священна! Дайте два стула…
Он лег затылком на один, на другой положил пятки – получился висячий мост. Сделал приглашающий жест:
– Прошу двух боксерш встать на мою грудь!
Дамы были смелыми, взобрались на бескрайнюю плоть, а фотограф увековечил их для истории. Почти полминуты этот живой мост сохранял свою прочность.
– Я нагулял изрядный аппетит! – сказал Штамм, надевая пиджак.
– Едем в «Вену»! – произнес великий князь. – Ресторатор Иван Соколов просил почтить его…
Авто фыркнуло и понесло на угол Гороховой и Гоголя, а газетчики строчили дифирамбы «феномену силы».
Теперь и не вспомнить, кто устроил на углу двух оживленных улиц – Малой Морской и Гороховой – трактирное заведение. Во всяком случае, уже в благословенные времена матушки Екатерины тут гуляли вовсю.
Но в 1903 году напротив военного министерства бывший лакей и сметливый русский человек Ванюшка Соколов на собранные за годы унизительной работы гроши с Божьей помощью устроил заведение «Вена». Теперь звали ресторатора почтительно – Иваном Сергеевичем.
Иван Сергеевич удумал замечательную штуковину. Он стал привечать писателей и деятелей культуры.
– Цены для властителей дум у меня самые унизительные! – уверял ресторатор. – Себе, можно выразиться, прямой убыток.
Но убытку не происходило, ибо был тонкий расчет, как в бильярдном зале, который в «Вене» тоже одно время был, – от двух бортов в лузу. Посетители загульные, тароватые валом перли, потому что…
– Кому хошь лестно на живого Федора Ивановича посмотреть, с Алексеем Максимовичем словом перекинуться, с Куприным на брудершафт пропустить… Кстати, вчерась на руках до самой коляски вынос тела был, властитель дум под черную икорку сил не рассчитал. Оч-чень народ до этих подробностей любопытен-с!
Великий князь Кирилл Владимирович, феномен силы Штамм и примкнувший к ним друг всех атлетов Куприн появились в «Вене» и прошли в круглый Литературный зал, заполненный артистами, художниками (расплачивались картинами), адвокатами, офицерами, пьяницами государственной думы, богатыми кутилами – купцами и спекулянтами.
В уголке сидел и граф Соколов, неожиданно встретивший своего давнего знакомца – Ивана Бунина. Тот вполголоса читал свое новое стихотворение:
Сквозь редкий сад шумит в тумане море —
И тянет влажным холодом в окно…
Вдруг Бунин, обладавший острым слухом, прервался, кивнул на столик, за которым сидел феномен с друзьями:
– Аполлинарий Николаевич, слышишь, Куприн подначивает!
Разогревшийся водочкой Куприн громко говорил:
– Этот граф Соколов только что десятерым разбойникам скрутил головы и всех спустил под лед… Ты, Штамм, пожалуй, с графом-то не справился бы. Жидок ты против него!
У феномена глаза налились кровью.
– Да я из этого графа пыль выбью, что из старого мешка! Да я его… – И дальше шло пьяное хвастовство, весьма развлекавшее посетителей. Это внимание подстегивало феномена, и он орал уже на весь зал: – Плевал я на вашего Соколова! Я его узлом завяжу…
Завсегдатай «Вены» Алексей Толстой, посасывая трубку, пророкотал:
– К вашим успехам, граф, ревнует! Проучить не мешает…
Соколову и самому надоело слушать пьяную похвальбу. Он медленно встал. Зал замер в ожидании сильных впечатлений. Соколов вплотную подошел к феномену, долгим взором заглянул в его мутноватые очи. И вдруг схватил за ухо и начал безжалостно трепать, приговаривая:
– Держи язык за зубами, держи язык за зубами…
Несколько офицеров бросились к столику, навалились на феномена, оттащили Соколова, который, впрочем, и сам спокойно уселся на свое место и продолжил ужин.
Но феномен пылал жаждой мщения. Он вскочил, погрозил кулаком:
– Я разделаюсь с вами, граф, на ринге!
Соколов, утирая уста салфеткой, молвил:
– Несчастный, коли тебе хочется, я тебе морду обязательно набью.
– Теперь же едем в манеж!
– Теперь я ужинаю. И с пьяным не боксирую.
– Испугались, граф? Пусть завтра в шесть пополудни в Михайловском манеже. По правилам английского бокса! – орал феномен. Именно в этом виде он был особенно силен.
– Согласен! – кивнул Соколов.