Не ждали

Двери в караульном помещении распахнулись. Из них выскочили на крыльцо бывшие в наряде и уже прослышавшие, что знаменитый сыщик и в прошлом преображенец едет к государю в «Александрию», да не доедет, поскольку министр тому противится. Любопытные уставились на сыщика, а один из них отделился, направился навстречу Соколову.

Это был невысокий человек в кителе с эполетами поручика, без фуражки, с особой развязанностью в ногах, которая бывает лишь у кавалеристов.

Кавалерист когда-то немного знал Соколова, то есть видел, как тот играл в клубе, а однажды в компании вместе даже пили шампанское, когда граф угощал всех.

Про Соколова в армии ходили легенды. Рассказывали про его необыкновенную удаль, про якобы громадные выигрыши, про любовные победы, про кровавые дуэли и широкие кутежи. Поручик прежде немало врал про свою близость к Соколову. Теперь, неожиданно столкнувшись со знаменитостью, он подошел к Соколову, громко крикнул:

– Ну, граф, здравствуй! Давненько мы с тобой не видались! – и протянул для пожатия руку.

Соколов, понятно, совершенно не помнил поручика. Он обхватил его под мышки, оторвал от земли, поболтал в воздухе и поставил, наконец, на землю. На крыльце восторженно зашушукались:

– Истинно Атлант неукротимый!

Соколов обратился к поручику:

– Ты, братец, командир караула? Сделай одолжение, соедини меня с приемной государя. У меня особая нужда есть, а государь меня помнит.

Поручик опустил глаза, вздохнул, переступил с ноги на ногу и произнес:

– Граф, никак это сделать невозможно.

– Что так?

Поручик понизил голос:

– Генерал-майор Комаров приказал вас арестовать. Как же я могу содействовать вашему намерению? Мне мой мундир дорог, а генерал крут.

– Скверно! – протяжно произнес Соколов. – И что же, никак нельзя?

– И рад бы угодить брату гвардейцу, да присяга не позволяет! – с облегчением проговорил поручик, понимая, что разговор окончен. – Скажу, граф, вам лучше вообще отсюда уехать. – Вдруг заметив каурого, с тревожным любопытством произнес: – Откуда конек штабс-капитана? А Кавтарадзе, где он сам?

– А, видишь ли, каурый придавил твоего штабс-капитана. Забери его, он на полу в коляске.

Все бросились к коляске. Действительно, в беспомощной позе сидел на полу Кавтарадзе, уставив мутный взгляд в небо, и икал.

Поручик крикнул:

– Врача Адуевского, скорее! – С укоризной посмотрел на Соколова: – Это какая-то жестокость…

Соколов, садясь в коляску, вспомнил:

– Поручик, забери еще пятерых ваших молодцов! Во-он за тем бугром от службы отлынивают. – И Василию: – От греха подальше, погоняй. А то придется с государевой охраной войну начинать – дурное дело. Держи, Василий, к Мартышкиной пристани. Оттуда домой по воде доберусь. Мне старой дорогой возвращаться не резон. Эти горе-вояки теперь против меня, поди, артиллерию выдвинут.

С горечью подумал: «А что, бабахнули бы в меня из пушки, навсегда избавились и всем сразу стало бы хорошо: и террористам, и смутьяну Ленину, и даже министру Макарову. И только потому, что блага лишь Отчизне жажду. Мне ни денег, ни славы не надо – все это есть. Бедная Россия, почему ты пожираешь своих лучших детей?»

Легендарный Щеголь

Наша жизнь прекрасна еще и тем, что самые тяжелые и безвыходные обстоятельства порой обращаются в самые радостные и удачливые. Так и случилось в этот раз.

Коляска бежала вдоль ограды. Вдруг Соколов разглядел, как из калитки поста номер 6, что у «Петербургских ворот», вышла фигура, показавшаяся знакомой. Миновали еще десяток саженей, и Соколов, к своему радостному удивлению, увидал идущего навстречу статного старика пехотинца в форме подпрапорщика Преображенского полка. Вся грудь подпрапорщика была увешана наградами, среди которых выделялись два солдатских Георгия.

Соколов хлопнул кучера Василия:

– Стой, леший! Там легендарный Щеголь идет, – и, легко спрыгнув на землю, заключил в объятия подпрапорщика. – Здорово живешь, Николай Григорьевич?

Тот густым приятным голосом взволнованно проговорил:

– Аполлинарий Николаевич, неужто вы? Каким богатырем вымахали – любо-дорого смотреть! А я вас совсем юношей помню. Как в августе восемьдесят шестого года меня откомандировали в сводно-гвардейский батальон, так и помню вас. Ваш батюшка привозил вас в «Александрию» к государю Александру Александровичу на званые обеды и приемы. Какие замечательные времена были…

– Николай Григорьевич, ведь ты, кажется, нынче самый старослужащий Российской армии?

– Наверное! В службу вступил еще в семьдесят втором году. Более четырех десятков лет мундир ношу, государям служу! – с гордостью проговорил подпрапорщик. – Я с самим Михаилом Дмитриевичем Скобелевым Хивинский поход отломал. Жаркие бои были, вспомнишь – кровь закипает! Скобелев меня в бою заметил. Вручил первого Георгия. Потом, уже в строю, отметил: «Ну, сынок, ты от пуль заговорен! Однако не ищи с ними встречу, осмотрительность солдату не помеха». Да где там, молодой был, горячий.

– А второй Георгий за что?

– За войну с турками. Я ведь во всех трех штурмах Плевны участвовал. Из нашего взвода лишь я живой остался, хотя три пули получил, а на скуле, видите, глубокий рубец? То память турецкого ятагана. Я и на Шипке побывал, опять же в дивизии Скобелева. А уж потом на эту службу, жилище государей охранять.

(Замечу, что в сводно-гвардейский батальон подбирали «настоящих представителей великой Российской армии. Царя должны окружать рослые, красивые, здоровые нравственно и физически, любящие Бога, безгранично преданные царю и вместе с тем умные, развитые, грамотные» (из устава). Ни предателей, ни смутьянов-революционеров отсюда не выходило.)

– Вы, Аполлинарий Николаевич, знать, к государю пожаловали?

Соколов усмехнулся:

– Да, мне необходимо государю прошение подать, да только нынче меня обложили, что волка. Даже за ворота не пустили. Это благодарность за мою службу.

– Известно: кто усердно служит, тот от бездельников тужит. – Щеголь задумался. Потом решительно произнес: – Я, кажется, знаю, что надо сделать. Сейчас государь с наследником собирается ехать в Ораниенбаум – слушать тамошний хор народной музыки. Вы поезжайте вперед, и, Бог милостив, может, и остановится государь, примет вашу просьбу. Так всех и превзойдете. – Оглянулся: – Только, Аполлинарий Николаевич, я вам ничего не говорил – это дело секретное.

– Спасибо, мужественный ветеран!

Соколов облегченно вздохнул: в его безвыходном деле вновь забрезжила надежда.

В этот момент «Петербургские ворота» распахнулись. Выскочил караул и принял стойку «смирно».

Из ворот выкатилась открытая коляска, запряженная тройкой. В коляске сидел государь. Справа от него разместился наследник Алексей Николаевич.