Охота

Совершив акт возмездия над газетным писакой, Соколов понесся в Новый Петергоф. Там на даче «Александрия» проводил осень государь со своей августейшей фамилией.

Решительные меры

Министр внутренних дел Макаров, нервно хрустя суставами пальцев, расхаживал по кабинету. Только что ему позвонил начальник сыскной полиции Петербурга Филиппов. Ядовито усмехнувшись, сообщил:

– Граф Соколов на сей раз превзошел все мыслимые пределы, отличился новыми безобразиями. Кулаком проломил нос нашему лучшему филеру Хабибулину, а затем в редакции газеты «Северная Пальмира» засунул газету в глотку известного фельетониста Шатуновского-Беспощадного.

– Где Соколов сейчас?

– Направился в сторону Петергофа. Организовать погоню?

Министр почесал кончик носа, подумал, быстро произнес:

– Вы, сударь, уже оплошали. Я приму свои меры! – Тут же приказал телефонной барышне: – Соедините с Новым Петергофом! Мне нужен командир собственного его императорского величества пехотного полка генерал-майор Комаров.

Комаров был отыскан, и министр вежливо попросил:

– Сейчас к вам несется граф Соколов. Да, который сыщик! Он жаждет добиться встречи с государем. Этого допустить нельзя. Задержите сыщика и затем отконвоируйте ко мне, на Фонтанку. Возьмите достаточное количество людей. Полагаю, потребуется не менее взвода – уж очень неукротимый он, этот Соколов. Считаете, что вполне полдюжины хватит? Вам, генерал, видней. Честь имею!

Закончив разговор, министр посмотрел на образа, осенил себя крестным знамением и умоляюще сказал:

– Господи, хоть скорей бы спровадить этого буяна в большевистское гнездо! Пусть там развернет свою натуру на благо империи.

Министр, человек робкий и осторожный, никогда не признался бы, что завидует удали знаменитого графа.

Засада

Дорога, по которой часто ездил сам государь, была тщательно ухожена, выровнена. Вдоль нее рос густой хвойный лес.

Кучер Василий знал эти места, как родную конюшню. Он повернул к Соколову веселое, румяное лицо:

– Меньше версты, барин, остается! С ветерком домчались…

Соколов откликнулся, и встречный резвый ветер не заглушил его слова:

– Это-то и удивительно! Сердце говорило, что нас тут каверзы ждут. – Вдруг осекся, протянул вперед руку: – Василий, глянь: вон за елками, на повороте, что темнеет?

– Медведи, может? Тут раньше часто шастали. Однажды шатун нашу лошадь задрал.

– Чего же ты оробел, за животное не встал?

– Как же, полез на медведя с кнутом. Так он мне память оставил – плечо разодрал, а на щеке, глядите, рубцы от медведевых когтей. А в саночках ваш батюшка-граф сидел. Ох, и куражный он был, похлеще вас, может. Выхватил пистоль, приставил к уху зверя и – бабах! Шкура под роялью лежит, это та самая. Ой, ваше сиятельство, на дорогу какие-то людишки вышли, загораживают. Неужто опять разбойные шалят?

– Гони!

– Так они дерево выволокли, поперек положили! Тпрру, милые!

Из густых молодых елочек, сдерживая скалившего зубы горячего, каурой масти жеребца, выехал восточной наружности человек. На погонах красовались три звезды. Возле офицера полукругом стали еще пятеро крепких мужчин в форме пехотинцев.

Верховой с легкой ухмылкой взял под козырек, с кавказским акцентом гортанно отбарабанил:

– Лейб-гвардейского Семеновского полка штабс-капитан Кавтарадзе. Граф, мне приказано отобрать у вас оружие и затем сопровождать до приемной министра внутренних дел в Петербурге. Можете оставаться в своей коляске, только к вам сядут конвойные! – Штабс-капитан кивнул на пехотинцев, пошевелил короткими жесткими усами, невероятным образом загнутыми щегольски вверх.

Соколов насмешливо прищурился:

– Очень сожалею, сударь, но у меня другие планы.

Штабс-капитан, сделав вид, что не слышит дерзкого ответа, прикрикнул на Василия:

– Почему на дороге застрял? Поворачивай оглобли!

Соколов одернул его:

– У вас, господин штабс-капитан, кажется, нынче голова болит? Чего вы моим кучером командуете? И вообще, не путайтесь под ногами. Кому сказал?

– Вы арестованы, граф!

Соколов оглушительно захохотал. С ближайших деревьев с тревожным клекотом в серое небо взмыла стая ворон.

– О-хо-хо! Эти мозгляки сейчас будут меня в плен брать? Умора, ха-ха! – Перешел на задушевный тон: – Штабс-капитан, добром прошу: освободите дорогу.

Штабс-капитан вскинул подбородок:

– Вы мне угрожаете?

– Объясняю обстановку. Бой вы проиграете, а про меня опять наврут, что я напал на гвардейцев. Уберите с дороги это полено! Василий, погоняй!

– Стоять! – рявкнул штабс-капитан. Простодушные очи кавказца пылали решимостью. – Пр-рошу со мной не шалить-с! – Он выдернул из ножен шашку. – Навались, ребята! Вяжи смутьяна…

Бой

И дальше этот эпизод, катившийся к трагической развязке, вдруг превратился в самый забавный фарс. Сами нападающие долго вспоминали о нем не столько со стыдом, сколько с удивлением.

Пятеро гвардейцев, подбадриваемые воинственным штабс-капитаном, держа в руках загодя припасенную веревку, ринулись на Соколова.

Первым оплошал сам кавказец. Он неосмотрительно подъехал вплотную к коляске. Пена с конской морды сорвалась и упала на рукав Соколова, лошадиное бедро толкнуло боковину коляски.

И тут Василий сделал неуловимо быстрое движение кнутовищем под брюхо каурого по самому нежному месту, отчего тот с диким ржанием встал на дыбы, зашатался и вдруг грохнулся на спину.

Штабс-капитан запутался в стременах и не успел соскочить. Каурый придавил бравого кавказца, да так, что тот остался лежать распластанным на земле, усыпанной рыжей хвоей.

Соколов тоже не тратил мгновений попусту. Он соскочил на землю. Первым на него бросился высоченный здоровяк, пытаясь захлестнуть веревкой свою жертву. Без особых хлопот Соколов сокрушил его встречным прямым в челюсть – такому удару позавидовали бы знаменитые Гвидо Мейер и богатырь Федор Гарнич-Гарницкий. Здоровяк на мгновение замер, а затем затылком грохнулся на дорогу.

Верткий длиннорукий прапорщик хотел было нырнуть в ноги, чтобы завалить Соколова, но тот был вынужден применить страшный по последствиям удар – снизу.

Голова прапорщика беспомощно мотнулась назад. Закатив глаза, он тоже повалился на землю.

Сзади на Соколова навалился известный в Петербурге атлет, член спортивного клуба тяжелоатлетов «Санитас» поручик Богемский. Его Соколов вывел из строя коротким точным ударом локтя под дых – в солнечное сплетение. Через несколько секунд и двое остальных нападавших лежали в тяжелейших нокаутах.

Соколов перекрестился, поправил галстук, поднял шляпу и кротко сказал:

– Вася, свяжи их всех ихней же веревкой – спина к спине. Чтоб не разбежались!

Довольный баталией, Василий широко улыбнулся:

– Эка вы их обротали! Прямо в своего деда пошли! Тот ладонью строительные гвозди вгонял в бревно по шляпку, а однажды так шибанул кулаком по лбу взбесившегося племенного быка, что тот издох. Лакей Семен рассказывал, он еще ребятенком самолично видел. – Наклонился над поверженным штабс-капитаном. – Э-э, да тут дела плохи: взор мутный и пузыри пускает розовые. Может, в коляску его, Аполлинарий Николаевич?

– Клади! Только лапника срежь, подложи под спину да погоняй скорей. Как бы этот дурак дух не испустил.

Старики родители, поди, Бога за него молят, а он тут… непокорный какой!

Василий на скорую руку исполнил приказ, оставив на земле-матушке неудачных воинов, крепко связанных между собой.

…Через две-три минуты коляска оказалась у полосатого шлагбаума александрийской гауптвахты Нового Петергофа. Каурый жеребец бежал за ними.