Таинственный предатель

Гений сыска сразу смекнул, что приход гостей вызван какими-то особыми обстоятельствами. Впрочем, министр Макаров был в приятельских отношениях с Заварзиным, и только этим можно было объяснить его появление в гостиничном номере Соколова. Но гений сыска ни о чем не расспрашивал. Для себя он твердо усвоил истину: надо уметь подождать, сделать паузу и не лезть с вопросами. Собеседник сам рано или поздно начнет говорить о главном.

Когда подали черепаховый суп и Соколов с аппетитом его уписывал, Макаров, с присущей ему важностью, произнес:

– Вы, граф, думаю, удивляетесь: почему вдруг министр пожаловал к вам в апартаменты?

– Министр такой же человек, как и все остальные люди, только более ответственный за свои дела и слова, – спокойно отвечал Соколов. – И я рад всех вас видеть у себя.

– Мы в Саратов отправляем нашего общего друга. – Министр указал на Сильвестра. – Хотелось бы, чтобы вы, Аполлинарий Николаевич, ввели его в круг саратовских дел, которые знаете досконально.

– Досконально? Ну, это преувеличение! – ответил Соколов, но про себя решил: «Чего-то министр крутит, недоговаривает!» Добавил: – Что знаю, все доложу поручику, ничего не утаю. – И тут же начал давать коллеге полезные советы. Особенно рекомендовал тому впредь быть внимательней при обысках.

– Хороша паровая осетрина под хреном! – заметил Заварзин.

Внесли карпов в сметане.

Заварзин плотоядно смотрел на блюдо, потер ладони:

– Вот это рыбка!

Когда лакей закончил раскладывать карпов по тарелкам и удалился, Заварзин обратился к Соколову:

– Дело вроде раскручивается хорошо. Барсуков дал ценные показания. Он назвал адрес химической лаборатории, где изготовлялись бомбы, а еще помог выявить подпольную типографию, в которой печатались подстрекательские прокламации. Но… непостижимым образом злоумышленники узнали об опасности и сумели скрыться. Удалось задержать лишь мелкую рыбешку – некоего Алексея Долбова, ленинца. Он работал с 1903 года в различных социал-демократических организациях. Писал в большевистской газетке «Правда». – Усмехнулся. – Теперь тоже пишет, но уже для нас – о своих сообщниках.

Сильвестр, осушив рюмку, сказал:

– Я ведь собирался поправлять пошатнувшееся здоровье в Висбадене. Но вдруг – Саратов. Следует хорошенько «поводить» Барсукова. Теперь не раньше чем через две недели отправлюсь в столицу прусской провинции Гессен-Нассау. Буду изгонять свою хворь в горячих ключах и пить минеральную воду. – Значительно посмотрел на Соколова. – Я читал признательные показания Долбова – оч-чень добросовестный труд! Он тоже утверждает, что в охранке есть тип, который работает на эсдеков. Каково?

– Тогда понятно, почему химик и типограф успели пуститься в бега! – ответил Соколов. – Их предупредил этот самый доносчик.

– И легко объяснить, почему террористы контролировали каждый ваш шаг, Аполлинарий Николаевич, – заметил Сильвестр. – Пролезли в окно больничной палаты, где вы лежали, хотели зарезать. Затем чуть не взорвали ваше купе, в котором вы ехали в Саратов…

В диалог вступил Заварзин, пренебрежительно махнул рукой:

– Про больницу на Мясницкой, в которую поместили Аполлинария Николаевича, знала вся Москва – газеты написали. А выяснить номер палаты – дело плевое, любая нянечка могла рассказать. Что касается Шахматиста, так ведь и у террористов есть своя разведка: наблюдают, анализируют. И в вагоне ехал не только граф, но и ваш покорный слуга.

Сильвестр настаивал:

– Слишком много подозрительных совпадений: все, кто мог дать важные показания, погибали. Вспомним хотя бы проститутку Клавку, задушенную электрическим проводом. А убийство члена партии социал-демократов, нашего осведомителя Хорька? А он вез нам из австрийской деревушки Поронин ценнейшие сведения о большевистской конференции, которая состоялась в конце июля.

– К этому можно добавить и разоблачение Романа Вацлавовича Малиновского, члена ЦК, ближайшего сподвижника Ленина! – подсказал министр Макаров.

– Формально это сделал сумасшедший Владимир Бурцев, – заметил Сильвестр. – Но где он добыл секретнейшие сведения?

Соколов выразительно посмотрел на Заварзина:

– Да будет известно тебе, что наш приятель Сильвестр Петухов хотя пьет мало, но вопреки этому сейчас говорит дело: слишком много трагических совпадений. И полагаю, предателя высчитать несложно: надо лишь составить список лиц, которые владели хоть какой-нибудь секретной информацией, и подвергнуть этот список тщательному анализу. Истина тут же всплывет. И в этот список включить всех – от письмоводителя до, – выразительно посмотрел на Макарова и Заварзина, – до министра и начальника охранки.

Подозрения

Заварзин фыркнул:

– Ты, дорогой друг, меня подозреваешь?

– Я подозреваю всех и никого в частности! – твердо сказал Соколов.

Сильвестр одобрительно качнул головой, а министр Макаров важно поднял палец вверх:

– В принципе, граф, вы правы! Ведь все мы помним предательство директора Департамента полиции Лопухина. Разве можно было предположить, что этот тип, облеченный высокой государственной властью, выдаст революционерам наиболее важных наших агентов, включая самого Евно Азефа?

Соколов усмехнулся:

– А умерший в девятом году князь Михаил Иванович Хилков? Действительный тайный советник, член Госсовета, десять лет был министром путей сообщения, – и оказался предателем, сообщал эсерам о передвижениях государя. Что это? Безумие или подлость?

Сильвестр надменно усмехнулся:

– Но ведь и среди главарей партий, враждебных империи, есть наши платные осведомители. Они с легкостью посылают своих товарищей на виселицу.

Соколов сердито возразил:

– Разве можно сравнивать разных местечковых плохо образованных людей, по сути дела изгоев, идущих против власти, против государства, и, казалось бы, цвет нации? Здесь разные мерки, разные оценки деяний.

Министру Макарову, несколько разгорячившемуся от коллекционных вин, захотелось говорить. Он утер уста салфеткой и продолжил:

– К сожалению, порой важные осведомители прекращают сотрудничать с нами. И виноваты в этом только мы сами: или мало платили, или не потрафили их амбициям. Надо уметь заинтересовать человека, помочь пройти в Думу, и такой осведомитель будет с нами активно сотрудничать.

– Есть печальные примеры? – Сильвестр прищурил глаз.

– Увы! Одна из крупнейших фигур в партии Ленина – Иосиф Джугашвили, по кличке Сталин. В шестом году Сталина арестовали, и он согласился на нас работать, дал ценные агентурные показания и начальнику тифлисского охранного отделения, и петербургского, и бакинского. Я беседовал с этим грузином: приятный собеседник, очень обаятелен, удивительная память и способность видеть перспективу. Но избрали его ленинцы в свой ЦК, и он прекратил с нами связь. А ведь это наша промашка!

Каминные часы пробили половину второго ночи.