Наслаждаясь кратким отдыхом, великодушно предоставленным гением сыска (теперь уместнее сказать – гением контрразведки), Вера Аркадьевна целовала грудь возлюбленного и нежно вздыхала:
– Боже мой! Такие герои могут родиться только на древней земле Германии. Разве все эти слабые и вечно пьяные славяне могут сравниться с тобой, великолепным арийцем? Ты – воплощение доблести, ты – могучий, непобедимый и нежный богатырь рыцарских времен. Мне кажется, что это с тебя списал два с половиной века назад фон Лоэнштейн своего несокрушимого Арминия…
Соколов подумал: «Уроки фон Лауница его супруга усвоила хорошо!» Вслух произнес:
– Лучше скажи – несгибаемого!
– Да, победитель римлян Арминий отличался кровожадностью.
– Всякий герой должен быть жестоким с врагами – во имя земли предков и своего народа. Трудно поверить, что ты родилась в России.
– Ах, мой герой, сколько я хлебнула здесь горя! Я росла в полуподвальной квартирке Варшавы, и лишь когда мне было пятнадцать лет, мой вечно нетрезвый папаша переехал в Петербург. Дурное питание, плохая одежда, унизительная бедность – вот все, что я имела до семнадцати лет, пока меня не вытащил из этой клоаки мой немец – Генрих фон Лауниц. Он одел меня, купил дом моим родителям, нанял мне учителей, – я ведь страсть как к учебе способная. Теперь я баронесса, богата, вращаюсь в лучшем обществе.
– И ты платишь своему барону неверностью?
– Боже мой, еще не хватает в постели слушать проповедь о нравственности! Мне нравятся мужчины, почему я должна отказывать себе в этом невинном удовольствии? Через каких-нибудь десять лет я начну вянуть и сделаюсь никому не нужной. Ну, хватит! Кто сегодня обещал мне бурные часы в постели? Иди ближе, Арминий! Я опять жажду тебя, как истомленный путник – оазиса. Кстати, тебе понравилось мое новое колье?
– Замечательное.
– Это подарил вчера вечером Распутин. Видишь на груди синяк? Этот дурак мне живого рака засунул, а тот клешней ущемил. За это Распутин расплатился бриллиантами. Но ты во всех отношениях должен быть лучше этого неотесанного мужлана. Намек понял? Как драгоценности украшают красавицу, так щедрость идет любовнику.
– Но я тебе раков не засовывал. И потом – я сам твой лучший подарок.
– С этим не спорю, мой вечно несгибаемый герой. После тебя уже никого любить не хочется. О-ох, какое блаженство!..
Ровно в четверть пятого на глазах у ошалевшей публики изящно одетый и необыкновенно атлетический мужчина вынес на руках из самого фешенебельного, совсем недавно открывшегося отеля «Астория» даму. Дама была явно высшего круга, сквозь распахнутую шубку искрилось дорогое колье, лицо было прикрыто густой вуалью, а сама она лишь слабо стонала и была в беспамятстве.
Шофер распахнул дверцу, и высокий мужчина опустил даму на заднее сиденье. После этого шофер рванул с места, разбрызгивая лужи. Мужчина вернулся в гостиницу и поднялся на второй этаж в роскошный люкс за сорок рублей в сутки.
…Соколов терпеливо сидел в люксе, поджидая телефонный звонок. Но аппарат упорно молчал. Гений сыска, испытывая досаду, отправился в ванную комнату, чтобы побриться перед неизбежной и роковой встречей с фон Лауницем. Соколов уже развел мыльную пену, когда зазвонил телефон. Гений сыска услыхал голос Веры Аркадьевны, звучавший совсем слабо, с перерывами.
«Сейчас начнет проклинать!» – решил Соколов.
– Я сейчас одна, разговариваю, лежа в постели, по переносному аппарату. Ты – злодей! Только что ушел мой доктор по женским болезням – Отто Грюниг. Его диагноз ужасен: менорагия – резкое кровотечение, вульвит – спазмы шейки матки, отек влагалища и срамных губ, частичный разрыв яичников.
– И как ты это объяснила мужу? – вежливо спросил Соколов, а сам вновь подумал: «Ну теперь-то впадет в истерику и начнет обзывать садистом!»
– Сказала, что поскользнулась на мокром тротуаре и неудачно упала. Мимо проезжало авто, на котором меня любезно доставили на Лиговку – домой.
– Неужто поверил?
– Когда любят – верят всякой чепухе. Доктор прописал примочки крепким спитым чаем и компресс протертой сырой картошкой. Теперь уже немножко полегче. У меня ничего подобного никогда прежде не было. Словно эскадрон гусар прогулялся… Но ты сам себе сделал хуже! Теперь муж весь вечер будет сидеть возле меня и в «Мулен Руж» не придет.
– Как досадно! – притворно вздохнул Соколов. И вновь ему пришла мысль: «Ну уж теперь-то проклятья обязательно начнутся!»
– А что, мой Арминий, мой кровожадный герой, ты делаешь послезавтра, в субботу? Хочешь, я утром к тебе приеду? Так просто, дружбы ради?…
Соколов не выдержал, рассмеялся.
В дверь громко постучали и, не дожидаясь ответа, распахнули ее. Тут гению сыска пришлось удивиться еще раз – весьма сильно.
Пока граф Соколов принимал в люксе исходившую любовной истомой шпионку Веру Аркадьевну, судьба готовила ему роковой сюрприз.
В вечерний час в люксе Соколова появились нежданные гости: министр внутренних дел Макаров, начальник Московской охранки Заварзин и Сильвестр Петухов – с высоко взбитым коком.
– Милости прошу, снимайте ваши шинели, – гостеприимно провозгласил Соколов. Он по гвардейской привычке называл шинелями всякую верхнюю одежду – пальто, плащи, шубы. – И полагаю, дорогие гости не откажутся от ужина?
Макаров произнес тоном, в котором звучали восторг и удивление:
– Говорят, вы сегодня, граф, какую-то даму на руках из своего номера выносили? – Макаров отлично знал, какая это дама, но присутствие Петухова, не причастного к операции с фон Лауницем и его супругой, заставляло соблюдать конспирацию.
Соколов скромно завел глаза к потолочной лепнине, и нарочито скромно отвечал:
– Нет, это не то, что вы, господа, думаете. Просто эта девица малость с шампанским не рассчитала…
Заварзин рассмеялся:
– Нет, филеры в рапортичке иное написали: дама или девица – не суть важно, была трезвой, но ходить почему-то не могла. – Обнял Соколова. – Ну, граф, твой любовный подвиг потрясает воображение.
Соколов, нагоняя на себя серьезный вид, отвечал:
– Не похоти, а едино интересов империи ради!
Гости расхохотались, Заварзин обнял друга, проворковал:
– Теперь я понимаю, почему ты у дам пользуешься столь оглушительным успехом! Ведь после свидания с тобой их приходится на руках уносить.
– Это вы о чем? – Сильвестр вопросительно посмотрел на собеседников.
Соколов понял, что Сильвестра, неведомым образом появившегося в Петербурге, не посвятили в суть последних событий. Он дружелюбно похлопал Сильвестра по плечу:
– Всегда помни завет сыщика: «Меньше знаешь – крепче спишь»!
– И дольше проживешь, – рассмеялся Заварзин.
Соколов нажал кнопку электрического звонка. На пороге вырос коридорный. Вся его фигура выражала: коли гости прикажут – в пламя брошусь!
– Желаем ужинать! Скажи в ресторане, чтоб для разгона нам чего принесли, а там отдельные приказания последуют.
– Одна нога здеся, а другая уже на кухне! – весело отвечал коридорный прибауткой, которая была в ходу у трактирных лакеев.
Через минуту-другую пузатый метрдотель в коротком, по моде, фраке, едва сходившемся на обильном чреве, с аккуратным пробором посередине набриолиненной круглой головы и в сопровождении двух официантов, ставил на стол фрукты и бутылки с вином. Угодливо наклонился к Соколову:
– Ваше благородие позволит нынче на столе сделать большой соблазн?
– Обязательно! Угри копченые свежие? Обязательно тащи. Чего нынче у тебя еще съедобное?
Метрдотель закатил глаза под потолок, загибая пальцы, начал перечислять:
– Из холодных закусок – восхитительная икра зернистая, салат «паризьен», жульены птичьи, крабы в собственном соку, осетрина заливная, лососина малосольная, севрюжка копченая, шофруа из дичи, шартрез из кур. Из закусок горячих рекомендую-с…
Соколов нетерпеливо дрыгнул ногой:
– Тащи все, что назвал. А то, что не назвал, – тащи тоже.
Вскоре пир шумел горой. Выпили за императора, за его августейшую семью, за новые успехи министра, за нечеловеческую мощь Соколова. После закусок, но перед первым горячим блюдом, Соколов доложил обстановку, предусмотрительно не называя имен фон Лауница и его жены.
Макаров важно качал головой, а Заварзин одобрил:
– Все делаешь правильно, Аполлинарий Николаевич!
Петухов тщательно пережевывал пищу и молчал.