Смелый план

Министр внимательно слушал, и его благородное лицо все более выражало недоумение. Наконец покачал головой:

– Нет, это фантастика! Вы уверены, что так сможете? Хм, а я не могу поверить. – Вид у Макарова был растерянный. – Так не бывает, так не может быть. Встречаться с фон Лауницем, понятно, вам нельзя. А что, если вы ему заявите: заболел опасной заразной болезнью? Тогда это станет важным аргументом…

Соколов снисходительно улыбнулся.

– Заболел ветрянкой? Или коклюшем? Простите, ваше превосходительство, это смешно: «заразная болезнь»! Фон Лауниц сразу заподозрит неладное. Тем более что его жена подтвердит: с утра был здоров как племенной бык! А вот если этот Лауниц сам с извинениями сообщит мне: «Как жаль, дорогой Штакельберг, никак не могу сегодня вас видеть!», то я с глубоким вздохом отвечу: «Весьма огорчительно! Так мечтал встретиться с вами. Ваш образ глубоко запал в мое сердце после нашей встречи в Берлине…»

Министр с недоверием смотрел на Соколова:

– Уже один дерзкий и смелый замысел делает вам честь, Аполлинарий Николаевич! Но, увы, мой дорогой, наша служба предполагает твердый расчет, а у вас хоть и восхитительная, но химера. – Вздохнул. – Вы прямая противоположность вашему батюшке. Тот всегда твердо стоит на реальной почве, поэтому он и сделал блестящую карьеру. Однако… желаю вам успеха! Если ваш замысел провалится, то на вокзале при отъезде арестуем фон Лауница, а через посла в Берлине вручим германскому правительству ноту решительного протеста: это противоречит международному праву и добрососедским отношениям – поддерживать террористические партии.

– Нет! – Соколов резанул взглядом министра. – В этом случае рухнет вся наша операция.

– А что вы предлагаете?

Соколов, чеканя каждое слово, внушительно произнес:

– Я германские деньги забрал бы в казну – для материальной поддержки вдов и сирот полицейских чинов, павших в борьбе с преступностью. Ленина, Парвуса, Дейча, Мартова, Милюкова, Савинкова и прочую рвань без суда и следствия передушил бы, как самых гнусных негодяев, готовящих моей великой Отчизне гигантскую братскую могилу. Россия может обрести настоящее величие лишь тогда, когда беспощадно раздавит внутренних врагов. – Сжал кулаки. – Цель ясна – могучая Россия, сплотившаяся единой волей самодержца. Парламентская коррупция, фальшивая демократия, думские говорильни – весь этот нравственный мусор оставим слабому, разложившемуся Западу. Кто ставит целью жизни благо своей утробы и безмерное накопительство, тот лишится и капиталов, и самой жизни. Просветленный, несгибаемый дух и чистое, могучее тело, во имя служения Богу и людям – цель всякого разумного человека. Как на западе заходит солнце, так там закатится нынешняя цивилизация. Свет духовности и возрождения придет из России. – Сбавил тон, с удивлением глядя на притихшего, даже испуганного министра. – Впрочем, Александр Александрович, у меня к вам просьба…

Макаров уселся за стол и подозрительно, сквозь стеклышки очков взглянул на грозного и знаменитого графа:

– Слушаю вас!

– Арестованный в Саратове германский шпион Барсуков-Штакельберг выдал нам свои связи и явки, включая самого фон Лауница и его супругу. И сделал это под мое твердое обещание: мы освободим его из тюрьмы. Согласитесь, ваше превосходительство, игра стоила свеч. Тем более что немного позже этот тип обязательно попадется нам в руки.

– Вы что сказали? – Министр аж подпрыгнул в кресле. – Обещали выпустить преступника? Кто вам дал право нарушать закон? Курлов вылетел со службы из-за подобной штучки: он выпускал террористов, чтобы те сделались платными осведомителями. – Макаров вновь вскочил с кресла, начал бегать по кабинету, нервно хрустя суставами пальцев. – Я нарушать закон не собираюсь. И подумайте трезво: выпущенный на свободу Барсуков-Штакельберг может вас «засветить».

– На первых порах, пока я отправлюсь на задание к Ленину в Галицию, Барсуков может быть взят под гласный надзор полиции, – осторожно заметил Соколов. – За его домом мы установили бы постоянную слежку. Может, еще какая-нибудь рыбина клюнет? По завершении операции мы выдворим Барсукова за пределы империи.

– Нет, нет, это форменное безобразие! Я на это нарушение закона не пойду…

Соколов подумал: «Господи, до чего у нас глупые правители!» Пряча в густых усах легкую усмешку, спросил:

– Ваше превосходительство, вы позволите мне быть свободным?

– Идите, идите! – махнул рукой министр.

Соколов вышел в приемную и сказал дежурному офицеру:

– Прикажите, чтобы завтра к четырем часам дня к «Астории» подали авто. Этого требует наша операция под кодовым названием «Страстная любовь», – и рассмеялся.

* * *

Соколов пешком отправился по великолепному ночному Петербургу – прогуляться. Подумалось: «Хотел приключений – получил их сверх меры. Как выкрутиться из ситуации? А этого Штакельберга я и впрямь из тюрьмы вырву, даже если за это меня самого туда упекут. Слово чести – превыше всего. Сегодня следует хорошо выспаться, завтра – дело серьезное…»

Любовное горение

Утром Соколов, испытывая азарт и вожделение, поджидал гостью. И вот в начале двенадцатого она впорхнула в люкс. С порога затараторила:

– Я не взяла нашего извозчика – все они доносчики, ты мне потом поймаешь лихача?

– Не волнуйся, бесценная, у «Астории» нас будет ждать авто.

– Ты, дружок, очень заботлив. – Поцеловала его в губы. – Мне, поверь, стоило больших усилий уломать своего мужика встретиться с тобой. Ведь завтра утром он отбывает в Берлин и у него на счету каждая свободная минута. А сегодня вечером в девять ты должен ждать его у входа в синематограф «Мулен Руж». Он тебя узнает и сам подойдет.

– Да этих «Мулен Ружей» в Петербурге пять или шесть…

– Жди у того, который на Невском, пятьдесят один. Владелец – Иосиф Вартхель. У моего мужа с ним какие-то секретные дела. Этот Вартхель держит для вас удобную ложу. Там полное затемнение и вас никто не узнает. Вы спокойно обсудите все дела и в любой момент выйдете через черную лестницу, выход из которой будет закрыт изнутри на крючок.

Гостья уже успела скинуть легкую шубку, отороченную шиншилловым мехом, и снять с головы крик моды за пятьдесят рублей – невероятную шляпку с какими-то торчащими цветными перьями. Теперь она стояла перед графом в легком утреннем платье и дорогом бриллиантовом колье, неприличном в столь ранний час.

Соколов подхватил гостью и пушинкой подбросил вверх, едва не угодив в массивную хрустальную люстру.

– Ах! – вскрикнула гостья.

Но Соколов ловко поймал ее и поставил на ноги.

– У тебя уже и стол накрыт! – Она стала разглядывать этикеты дорогих шампанских вин.

Соколов подумал: «Какая же ты серая, все твое безотрадное нищее детство выползает наружу!» Вслух произнес:

– Я весь горю любовным трепетом! И чувствую себя тигром, бросающимся на невинную овечку.

Она сделала руками фривольный жест:

– Ах, овечка жаждет, чтоб ты ее разорвал в любовной страсти!

– Твою волю выполню!

Вверх взлетела пробка шампанского урожая 1859 года, заиграло в бокалах.

Граф Соколов перекрестился и мысленно произнес: «Господи, благослови! Такого в истории шпионажа еще не было».

Гений сыска заблуждался, история мирового шпионажа видела и не такое!

…Вскоре началась амурная вакханалия.