Ужасный подвал

За дверью наконец послышалось шарканье ног, натужный кашель, сиплый голос:

– Чего?

Соколов строго рявкнул:

– Того! Быстро открывай – полиция!

Стукнула тяжелая щеколда. На пороге, облитый фосфорическим лунным светом, стоял крошечный, заросший клочкастой бородой старикашка. Он прошамкал:

– Полиция нынешней ночкой зачастила… К чему бы?

– В гости пришли к тебе, чай пить, – насмешливо сказал Соколов. – Где труп, что ты принял под номером сто одиннадцать?

– Гости, что для собаки кости, завсегда сплошное удовольствие! – отозвался служитель. – Ваш мужской покойник, как ему положено, внесен в реестр и опущен в подвал со всем уважением к полиции.

Соколов, оставив наверху спутников, двинулся за служителем вниз по довольно широкой с пандусом лестнице. В подвале царила зловещая тишина. Тусклая электрическая лампа освещала сводчатый, с серыми грязными подтеками потолок.

Служитель остановился возле широких дубовых дверей, к которым была прибита медная табличка: «Трупохранилище». Ключ повернулся, двери с противным ржавым звуком тяжело открылись.

В нос ударил тяжелый, застоявшийся запах разложения. Служитель щелкнул выключателем. Пред Соколовым предстала нелегкая картина. На низких широких стеллажах лежали голые, позеленевшие, с яркими трупными пятнами, валявшиеся друг на друге тела женщин и мужчин. Почти у всех синие губы застыли в страдальческой гримасе. К большому пальцу правой ноги были привязаны бирки с номером.

Служитель, словно лекцию читал, рассуждал:

– К нам всех бездомных везут! Студенты режут и умом до всей человеческой природы доходят. И коли уж сюда удосужился попасть, то ты уже вовсе не мертвец, а научный плепарат. – Он хрипло рассмеялся, опять закашлялся, сплюнул на каменный пол. – Вам, ваше сиятельство, требуется вон тот, брюнетистый. Я ведь их всех, как родственников, без реестра помню. Даже тех, кто, скажем, на прошлое Рождество у меня лежал. Вот тебе крест! Сейчас я его вытащу. То за неделю – ни души. А тут – троих за ночь. Вон, разбухший! Эту неизвестную персону в реке выловили. А вот эта – истинно красавица, свежая совсем. Городовой рассказывал, что девица сия, зовут ее Аглая, – сирота. В услужении находилась у фабриканта Барсукова, лишь недавно переехавшего в Саратов и устроившего химическую фабрику. Слух есть, что хозяйский племянник, на побывку из Самарканда прибывший, ее девства лишил. Горничная со стыда в петлю и влезла. Ишь, гордая!

Служитель потянул Шахматиста за ноги, отчего лежавшие сверху мертвецы зловеще зашевелились.

Соколов терпеливо ждал. Вдруг он вздрогнул. Тело молодой женщины с маленькими торчащими грудями и длинными белесыми волосами под напором служителя зашевелилось, издало странный, похожий на громкий вздох звук.

Служитель пояснил:

– Это у них из внутренностей газ выходит, дело самое обычное.

Соколов в полумраке разглядел на шее девушки след петли – багровую странгуляционную борозду.

– Вот, ваше сиятельство, и ваш покойничек. Как оформить? С собой возьмете?

– Нет, он еще тебе сгодится. Вези в секционный зал, – проговорил Соколов. – Может помочь?

– Ничего, мы привычные, а вам, ваше благородие, зрелище такое должно быть неприятным, я ведь понимаю! – И служитель с необыкновенной ловкостью перекинул труп Шахматиста на каталку. Затем без особых усилий, лишь малость разогнавшись, въехал по пандусу наверх.

Шпионская картинка

Тюремный доктор Субботин, под нажимом обстоятельств и графа Соколова, несколько утишил свой панический ужас перед покойниками. Пока гений сыска находился в подвале, Субботин прошел в комнату, смежную с секционным залом, и обнаружил на вешалке белые халаты, нарукавники и клеенчатые фартуки. Из всего этого гардероба он воспользовался лишь халатом – чтобы не испачкать свою одежду, а рукава закатал.

Когда служитель с энергичным выдохом перекувырнул труп с каталки на мраморную выдолбленную поверхность секционного стола, Субботин брезгливо сморщил нос:

– Любезный, у тебя одеколон найдется? Гривенник держи и сделай одолжение, окропи тут. Уж очень в нос шибает. Смесь изумительная – трупная вонь и твой жуткий перегар.

Служитель спокойно, даже добродушно ответил:

– Побрызгать можно, только слаще не станет – привычку иметь потребно. Для свежего организма, это точно, неприятно. А за гривенник спасибо, у меня он не заржавеет.

Соколов прервал эти философствования:

– Ну-с, господин тюремный доктор, показывай, какую картину из зоолога Альфреда Брема отыскал?

Субботин с брезгливой миной взял двумя пальцами запястье мертвеца и, преодолевая наступившее трупное окоченение, поднял руку Шахматиста.

Сыщики подались вперед: под левой мышечной впадиной действительно была мастерски, даже вполне художественно наколота черной тушью рогатая корова. Соколов и Заварзин глянули в глаза друг другу, не сдержали чувств и на радостях обнялись:

– Вот это сюрпризец! Пока своими глазами не увидали – не верилось!

Жираф и Кох переглянулись: «Чему сыщики радуются?»

Тайный знак

Соколов решил до гостиницы дойти пешком. Усмехнувшись, сказал Заварзину:

– Ты, Павел Павлович, заметил, какие недоуменные лица были у Жирафа и Субботина, когда они увидали черную корову? Наша радость им была недоступна…

– Да, коровка знаменита лишь в узких кругах контрразведчиков. Откуда филеру и доктору знать, что это отличительный знак германских шпионов?

Заварзин с некоторой досадой вновь произнес:

– Эх, как Шахматист нам понадобился бы живой!

– Ничего, он и мертвый неплох! – весело отозвался Соколов. – Рогожин говорит, что обыск в его апартаментах ничего не дал. Не верю! Завтра примемся с новыми силами, найдем ниточку к его германским друзьям, окопавшимся в России.

– Дай-то Бог, – перекрестился Заварзин, который в трудные моменты жизни вдруг делался религиозным. – Сегодня же надо дать шифрованную телеграмму в военное министерство. Вот зашевелятся!

…Швейцар «Метрополя» почтительно распахнул двери. Сыщики продолжили ужин.