Наживка

– Хватит галдеть! – нахмурился Рогожин. – Дело важное, государственное! Я, конечно, сомневаюсь, что террористы поверят нам. Но, с другой стороны, чтобы спасти, товарищи захотят использовать любой шанс. – Повернулся к Соколову: – Нам смекнуть следует, в какую больницу поместить Бренера. В тюремную, понятно, нет резона – туда террористам не проникнуть.

– Чего голову ломать? – заметил Дьяков. – В соседнюю, городскую, для бедноты. Там есть палаты, которые окошками на задворок выходят, забор и проезжая улица рядом. Прямой соблазн для революционной рвани.

– И тут же флигелек, из которого весь торец проглядывается, – весело вставил Кох. – В него поместим полицейских. Как увидят, что в окно лезут террористы, сразу их, того… за зебры.

– За жабры! – поправил Кох.

Дьяков одобрительно мотнул головой:

– Тем более что нынче ночи стоят светлые, лунные. Все видать, как на званом обеде.

– Окно, понятно, оставим без решетки, – оживленно произнес Рогожин. – Это для вящего соблазна. Тревога – так одни со стороны коридора атаковать будут, другие блокируют отход из окна. Я своих надежных мужиков десяток дам. Разместим под видом недужных – милое дело.

Кох хлопнул в ладоши:

– Ах, прекрасная мысль посетила вас, Аполлинарий Николаевич! Только возле дверей следует устроить пост, чтоб любопытствующих больных отгонять.

– Зачем отгонять? – Соколов, меривший шагами кабинет, остановился возле Коха, положил ему руки на плечи. – Ты, милый человек, будешь кормить Бренера хорошим обедом и выносить за ним горшок. А больные пусть это видят и через навещающих их родственников разносят по городу.

Раздался общий хохот. Сыщики стали оживленно обсуждать детали хитроумной задумки. Соколов сказал:

– А теперь – за дело. Распишем роли. Главное – все держать в строжайшем секрете. Кроме присутствующих, никто не должен знать про нашу операцию. Иначе – суд, и не приговор, тяжелее, чем предателю Лопухину…

Великий шум

В тот же день «Саратовские ведомости» в своем вечернем выпуске опубликовали гневную заметку:

Насильники свободы

Много всяких безобразий мы навидались в последнее время. Нас, простых граждан, норовят всячески унизить, заставить забыть про главное – чувство собственного достоинства. Но то, что произошло нынче, оскорбит и возмутит каждого честного человека.

Начнем с того, что полиция в лице своих худших представителей все больше напоминает шайку разбойников, которая готова растоптать любую светлую личность. Кто не знает уважаемого всем городом и его окрестностями замечательной души человека, альтруиста, бессребреника, доктора, сверлившего и выдиравшего зубы по первой просьбе трудящихся, г-на Бренера?

И вот под знаменем попрания человеческих и гражданских прав этот прекрасный человек был сегодня захвачен полицией. Сначала его ранили в правую руку. Затем, истекающего кровью, хотели отравить. Но, разбираясь в медикаментах, г-н Бренер проявил выдержку и яд принять категорически отказался. Тогда полиция избила его до бесчувствия и бросила в больницу для чернорабочих, надев на него наручники, хотя не только бежать, самостоятельно передвигаться замечательный доктор не может.

Более того, поместили доктора в угловую, сырую, одиночную и неотапливаемую палату, которую хочется назвать камерой. Через всю эту жуткую историю красной нитью проходит вопрос: доколе? Доколе можем терпеть унижения? Кто теперь нам вставит и выдернет? Может, наконец-то всеми уважаемый г-н губернатор накажет сатрапов в полицейской форме? Пришла, товарищи, пора призвать к ответу виновников безобразий!

Рогожин, Дьяков и Кох, читая заметку, написанную самим графом Соколовым, надрывались со смеху.

Тираж газеты в тот день вырос в три раза. Заметку читали вслух на базарах, в чайных, на завалинках. Одни ругали полицию, другие одобряли: «Просто так не ранят и не изобьют! Стало быть, оказывал грубость и не желал подчиняться! Пустой человек доктор, полицию всякий бояться обязан. Народ совсем нынче избаловался!»

И толпами шли к больнице, желая воочию видеть такую знаменитость, про которую в газете пропечатали и про которую прежде по темноте своей слыхом не слыхали.

* * *

Труп дантиста был своевременно, еще с утра, доставлен в больницу. Полицейский доктор Субботин, боящийся мертвецов до полного ужаса и онемения в членах, под присмотром Соколова все-таки провел необходимую операцию, которая должна была позволить бывшему альтруисту не смердеть день-другой.

Покойного террориста положили лицом вниз, накрыли одеялом и под образом великомученика Пантелеймона зажгли неугасимую лампаду.

Возле дверей устроили сменяемый пост. Дежурство поручили полицейским нижних чинов, старшим над ними назначили многоопытного Гусакова-старшего.

Полицейские количеством ровно в дюжину расположились в соседнем флигельке, бдительно следя за окном страшной палаты, ибо все были уверены: если террористы захотят спасти товарища, то полезут именно через него.

…Жизнь богата на сюрпризы. Все вышло так, как никто и вообразить не умел, то есть самым невероятным и жутким образом.

Блудливый покойник

Больничная жизнь до глубокого отвращения скучна. Противней бывает лишь тюрьма.

Скуку эту слегка разнообразят врачебные обходы, процедуры да игры в кости и карты. И вдруг простонародную больницу Саратова всколыхнула радостная новость: в угловой палате под охраной поместили зубного доктора Бренера, который, оказывается, хотел якобы взорвать самого императора.

И вот бедолаги, страдавшие нервной горячкой, Виттовой пляской, падучей, жабой глоточной, перемежающимся удушьем, недержанием мочи и болезнями любострастными, те, которым уже не помогали водка, деготь, баня, скипидар, сосновые верхушки и айровый корень, начали сползаться к заветным дверям.