Заклятые друзья

Вскоре прибыл Сильвестр Петухов. Он с удивлением и некоторым страхом глядел на Соколова. Тот положил свою ручищу на костлявое плечо Сильвестра, добродушно произнес:

– Выпьем за примирение народов.

Сильвестр виновато опустил глаза:

– И вы, Аполлинарий Николаевич, простите мою неуместную горячность. Ведь хотел как лучше…

Заварзин поспешил переменить тему разговора. Он с горечью произнес:

– Сейчас даже не верится, что где-то сидят выродки рода человеческого, готовят террористические акты, жаждут кровь пролить…

– Заметь: пролить кровь лучших русских людей, – добавил Соколов. – Кстати, этот агент, к которому нынче поедем, что за фигура?

Заварзин оглянулся и, хотя за соседним столом никто не сидел, наклонился к Соколову и сказал вполголоса:

– Его настоящего имени я министру не открою. Даже Сильвестр, который с ним работает, имеет об этом осведомителе лишь общие сведения.

Сильвестр согласно кивнул:

– И все же Аполлинарий Николаевич должен знать, что Хорьку около тридцати пяти лет. Он из семьи крупного военного. Учился в Николаевской морской академии, подавал большие надежды. Но…

Заварзин продолжил:

– Но получил влечение к бредовым марксидовым идеям. Эсеры тут как тут, подхватили его. Их мозговой и организационный трест – Борис Савинков – стал чуть ли не другом Хорька. Особенно после того, как Савинков попался в шестом году и ждал исполнения смертного приговора. Хорек участвовал в его фантастическом освобождении. Сам Савинков дал деру за границу. Хорек ездил к нему в Женеву. И вот теперь, – Заварзин задышал в ухо Соколова, – руководители партии эсеров Виктор Чернов и Борис Савинков готовят взрыв на железной дороге. Хотят пустить под откос поезд с императором и его августейшей семьей… Хорек – первая скрипка в этом деле. Уезжал в Петербург на тайное совещание, где все роли расписывались. Сегодня утром вернулся поездом номер сто в семь сорок два – наружная служба проследила его до дому. Мы с помощью Хорька схватим всю банду с поличным.

– Но почему Хорек вдруг стал сотрудничать с нами?

– История обычная: мы его застукали, когда он перевозил взрывчатку. Выбор у него оказался невелик: или в петлю, или к нам. Понятно, выбрал последнее. К тому же у него произошло полное разочарование в терроре. Ведь все эти гоцы, гершуни, каляевы, фиалки при ближайшем знакомстве вызывают лишь отвращение. Это страшные эгоисты, лишенные дара сострадать. Чтобы получить деньги на пьянство, кокаин, разврат, они готовы убивать.

– Другие – кровавые маньяки. Они прикрывают свое психическое расстройство якобы возвышенными идеями «борьбы за светлые идеи», – добавил Соколов.

– А к простому народу эти типы всегда относятся презрительно, – вставил Сильвестр.

«Анна Монс»

Соколов поднял бровь:

– Хорек решил делом искупить свою вину? Или его прельстили деньги, которые он от вас получает?

– Думаю, что и то и другое, – сказал Заварзин. – Он весьма неравнодушен к женщинам. Но не ко всяким, а лишь к публичным. Мы поселили его на конспиративную квартиру по разным причинам. И главная: чтобы всегда был под контролем, а то прежде случалось, что неделями скрывался в каком-нибудь притоне с очередной пассией. Итак, Аполлинарий Николаевич, я передаю Хорька тебе и назначаю руководить операцией. Ты, Сильвестр, поступаешь в подчинение полковнику Соколову. Поздравляю!

Выпили еще по рюмке. Сильвестр, ласково глядя в лицо Соколова, произнес:

– Сейчас Хорек втюрился по уши в знаменитую своими безобразиями Клавку, по прозвищу Железная Нога. Клавка сотрудничает с нами. И – смешно сказать – тоже влюбилась, дни и ночи проводит с Хорьком на его конспиративной квартире в Большом Златоустинском переулке. Представляете, если молодые сыграют свадьбу, какие детишки у них родятся: папаша – террорист и осведомитель, мамаша – из публичного дома. Жаль, что Толстой умер: тема как раз для него, продолжение «Воскресения»… – Съел жульен, добавил: – Их надо видеть: Хорек – довольно щуплый, с недавних пор подслеповатый, а Клавка – что тебе гвардеец: громадного роста, сисястая, задница шире телеги. Умора! Случалось, ее из заведения мадам Карской, что на Солянке, за пьянство и драки не раз в участок доставляли, грозили этапом из Москвы выслать на родину в Курск. Что в ней нашел Хорек?

В это время, ловко удерживая на поднятой руке поднос, к столу подлетел Семен.

– «Анна Монс» – во всей красе своей, – угодливо изогнул спину.

Соколов поднял рюмку:

– Знайте, судари, что девица из Немецкой слободы Монс не только обучала юного Петра азам любви, но, кажется, стала единственной, кто в конце концов мужественно отказался разделить с грозным монархом амурное ложе. Любовь – это чувство святое, трепетное. Любой несчастный и падший имеет право на любовь. Тот же Петр свою Катерину едва ли не из-под солдатской телеги вынул, а она стала императрицей. Смешно сказать: какая-то Монс, которой впору кур пасти, бросила самого царя. Не откажи в амурных утехах Анна Монс Петру, так была бы на Руси иная императрица. Выпьем за то, чтобы госпожа удача не отказала нам…

Дом под номером 13

Вскоре Заварзин вытащил карманные часы:

– Э, да нам пора! Хорек нас ждет на «кукушке». (Так сыщики называют нелегальную квартиру.)

Вышли на улицу. Гроза закончилась. Порывами налетал ветер. Он стремительно гнал над крышами фиолетовые облака, сквозь которые проглядывала чистая луна. На горизонте время от времени громыхало, сказочно и широко озаряя полнеба.

Закутавшись в брезентовый балахон, на козлах дремал Антон. Теперь он встрепенулся, привычно заругался на лошадей:

– Ух, животные, уснули! Я вот вас, холерных, сей миг благословлю под брюхом кнутом. Модель, вишь, взяли – спать. Ну прямо тебе какие благородные.

Соколов вспрыгнул в коляску, и она аж просела.

Крепкие застоявшиеся лошадки рванули с места, весело цокая и выбивая искры из булыжной мостовой. Свежий ветер рванул в лицо. Поднялись на Лубянскую гору. На Мясницкой, за фарфоровым магазином фирмы Кузнецова, свернули вправо – в Большой Златоустинский.

– Остановись у дома Булыгиной! – приказал Сильвестр. – Стой же, антихрист, приехали!

* * *

Соколов поднял голову, прочел на стене эмалированный указатель: № 13. Дом был о трех высоких этажах, с лепниной и претензией на изящество.

– На верхнем этаже его квартира, вон угловое окно открыто, – негромко пояснил Заварзин.

– А почему он в темноте сидит? – удивился Соколов.

– Может, прикорнул малость, нас дожидаясь?

– Сейчас мы его разбудим! – захихикал Сильвестр. – Ишь, окно распахнул, а после грозы весьма прохладно сделалось. С чего бы Хорьку вспотеть? Со своей марухой утрудился, поди. Только бабы в голове. Ну и жеребец!

– Консьержка есть? – полюбопытствовал Соколов.

Заварзин ответил:

– Мы приказали домовладелице Булыгиной, чтоб не держала консьержку. Зачем нам лишние свидетели? Ключи лишь у Хорька, а теперь и у тебя, граф, будут. Пойдем за угол, вход напротив монастыря.

В переулках было пустынно. Лишь в редких окошках теплился свет. Где-то протяжно и тоскливо выла собака, да на углу прохаживался городовой.

Сильвестр открыл ключом уличную дверь. Стали подниматься по узкой, чисто вымытой лестнице с фигурными чугунными перилами. В первом лестничном марше Соколов насчитал тринадцать ступеней.

И уже не удивился, когда они остановились против квартиры с белой эмалированной табличкой – № 13.

В подъезде – сонная тишина. Где-то на нижнем этаже заплакал ребенок. С улицы послышался шум проезжающей коляски.