Оглашая окрестности долгими победными гудками, выпуская из-под круглого металлического брюха шипящий пар, поезд 181-а хоть и с приключениями, но приближался к прекрасному и древнему городу Саратову. Как в те годы писали путеводители, «в Саратове свыше 150 тысяч жителей, более сорока учебных заведений – средних и низших, много ученых обществ и общеобразовательных учреждений, между ними Радищевский музей, два театра и несколько клубов».
Но Соколова статистика не занимала. Он был уверен: в этом городе на Волге живут, дышат, готовят убийства и государственные нестроения кровавые выродки, называющие себя террористами-революционерами. Для гения сыска само слово «террорист» было бранным.
Теперь предстояла с ними схватка – не на жизнь, а на смерть.
Поезд подъехал к дебаркадеру саратовского вокзала в девять двадцать утра. Соколов, чисто выбритый, освеженный дорогим одеколоном «Локсотис» (фирма «А. Ралле и Ко», восемнадцать рублей за флакон), в хорошо сшитом костюме от Жака, в мягкой велюровой шляпе, вызывающе красивый, атлетического сложения, сошел на булыжную мостовую.
Рядом в нарочито неброском виде, но с осанкой, выдававшей офицера, держался Заварзин.
Как водится в таких случаях, к приезжим бросились посредники, загомонили:
– Господа, милости просим к нам, в гостиницу «Европа»! Это вовсе рядом, на Немецкой улице…
– К нам, в «Россию», уютно, как у тещи под юбкой!
– Уж нет, в «Центральную», канфорт замечательный!
Соколов строго произнес:
– Кыш отсюда! – Поглядел на извозчика, сидевшего на козлах недалеко от главного вокзального выхода и не обращавшего внимания на жаждавших прокатиться. Извозчик был осанистым, с густой бородой, в кучерской плюшевой шляпе раструбом вниз и большой пряжкой на черной ленте, в добротном армяке верблюжьего сукна, подпоясанном красным кушаком, и такой же красной рубахе.
Соколов улыбнулся, обращаясь к спутнику:
– Павел Павлович, взгляни на этого возилу, узнаешь?
– О, да это твой приятель Коля Коробка?
– Так точно! Любопытно, кого он разглядывает в толпе?
– Да уж, словно коршун добычу высматривает. И уже второй раз отказал желающим прокатиться.
Соколов подошел сбоку, произнес смиренным голосом:
– Любезный, подвезите, пожалуйста, поблизости…
– Занятый! – отрезал, не поворачивая головы, извозчик.
– Я вам пятачок добавлю, – продолжал Соколов канючливым голосом. И вдруг басовито рявкнул: – Не повезешь, так ноги повыдергаю!
Тут Коробка повернул голову и… расцвел счастливой улыбкой:
– Аполлинарий Николаевич, радость какая! По делам к нам? Это распрекрасно, ей-богу! – Перешел на шепот. – Ведь меня в филеры взяли. Жалованье хорошее. И служба азартная.
– Фигуранта ждешь?
– Его самого, из Москвы. Второй день тут киснем, смотрим по приметам. Кажись, опять не прибыл.
– Каков из себя?
Коробка замялся, помня про «неразглашение тайны», да под взглядом гения сыска поежился и, вздохнув, заученно затараторил:
– Пол – мужчина, возраст – годов тридцати с малым, телосложения крупного, грудь широкая, роста выше среднего, волосы густые, темного цвета, зачесывает назад, нос мясистый…
– Носит короткое однобортное пальто темно-синего цвета, велюровую шляпу. Так?
– Он самый!
– Надеюсь, этого субчика тебе ждать придется до второго пришествия. Так что вполне есть время прокатить нас.
– Ну, если под вашу ответственность… Куда поедем? В охранку, к полковнику Рогожину?
– Нет, вези к моему приятелю полицмейстеру Дьякову.
Еще при подъезде к полицейскому управлению из раскрытого окна на втором этаже московские сыщики услышали громогласную ругань знаменитого на всю губернию полицмейстера.
Соколов без доклада вошел в кабинет и застал замечательную сценку. Великолепный полицмейстер заталкивал какую-то бумагу в рот стоявшему перед ним навытяжку человеку с тросточкой и в клетчатом пиджаке песочного цвета. В несчастном Соколов узнал другую местную достопримечательность – филера Коха по кличке Жираф.
Раскрасневшийся Дьяков с гневом повернулся к дверям и… в единый миг растаял. Он оставил свою жертву и бросился обнимать гостей.
– Нечаянная радость! Благодетели мои, по каким делам в наши пенаты? – Повернулся к Коху, погрозил бугристым кулаком: – Ух, ирод, я тебя проучу еще, узнаешь, как фальшивые расходы сочинять! Ишь, накатал мне трактиров, извозчиков, железнодорожных расходов на сорок один рубль в месяц! Это кроме суточных, что в дни наблюдений выдаю. Каков гусь, а? Ты мне в счет включи еще расходы на своих блядей и шампанское, кои они лакают! Ух, я тебя…
Соколов, малость повеселившись, приказал:
– Садись за стол, Николай Павлович! И пусть пострадавший Кох остается с нами. Сегодня надо неожиданно – пока не проведал про мой приезд – сделать обыск у зубного врача Бренера.
– Так у него ничего не нашли! – сказал Дьяков. – Сам Медников у нас две недели гостил, мы с ним малость тут гульнули. Его топтуны безотлучно наблюдение вели, все связи установили, а вот ваш Сильвестр Петухов шмонал, да ничего не нашел. Даже Рогожин присутствовал. А теперь ваши московские филеры – отец и сын Гусаковы – их оставил Медников, продолжают пасти Бренера, наблюдают за его гостями. Они и сейчас против ворот Бренера в кустах сидят. Составили донесение по десятидневной прослежке и наблюдению: «Бренер в подозрительных связях не замечен». Сводки наблюдения можем затребовать.
Соколов заметил:
– Зубной врач под видом пациентов может принять товарищей по организации. А те легко притащат для хранения и динамит, и нелегальщину. Так что нужен повторный обыск.
– Мы люди не гордые, не погнушаемся, еще разок поищем, – подтвердил Заварзин.
Дьяков легко согласился:
– Это точно! У российского человека всегда поискать полезно: все что-нибудь найдешь. Не бомбу, так книжку запрещенную или таракана за печкой. Ха-ха!
Соколов выпрямился во весь гигантский рост:
– Так что время терять? Вперед!