Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
После визита Соколова Распутин заметно погрустнел. Он сидел за столом, тяжело опершись на руку, а другая бессознательно перебирала афонские четки. Светло-изумрудные глаза потемнели и уставились куда-то в стену, лицо постарело, губы что-то бесслышно шептали.
Матрена, обутая в обрезанные, залатанные кожей валенки, тихо вошла в столовую. На девичьем сердце было тревожно. Она подлила отцу в бокал мадеры, осторожно поцеловала его плечо:
– Батюшка, здравия ради, откушай мадерцы!
Распутин словно очнулся, осенил себя широким крестным знамением, непонятно к чему произнес:
– Господи, пусть будет воля Твоя, а не моя! – Он привлек к себе дочь, поцеловал ее щеку, и уже другим, будничным тоном сказал: – Я, Мотя, тебе припас три тысячи – на свадебные расходы. Обдумать бы загодя, хороший бы капитал оставил, а так – все, что нынче у меня под рукой.
Матрена разревелась, упала перед отцом на колени, стала целовать его крестьянские сильные руки.
– Батюшка, о чем вы? Будто бы умирать собрались… – и простонародно, как на похоронах, громко завыла.
– Подымись, дочка! – с мягкой властностью произнес Распутин и помог встать Матрене на ноги. – Иди-ка сюда, в кабинетец.
Он полез в шкаф, где лежали душеполезные книги, сунул руку куда-то вглубь, вынул увесистый газетный сверток.
– Вот, убери деньги подальше. Ведь у нас не дом, а проходной двор…
Он не успел закончить, загремел звонок парадной двери – кто-то нервно крутил бронзовую вращающуюся ручку.
Матрена вздохнула:
– Ох, кого несет не вовремя? – и заспешила снимать крючок.
Распутин при виде статного мужчины, вошедшего в квартиру, одетого в дорогое пальто и с тростью, воскликнул:
– Славный гость – что злата горсть! Сам министр Протопопов на порог – чайку покушать, граммофон послушать. Матрена, стол накрывай. Раздевайся, Александр Дмитриевич, будем трапезовать.
Протопопов отмахнулся:
– Не до того, Григорий Ефимович!
– Ты не командуй, чай не в своем министерстве, тут я командир! В дому моем так ведется, что пол веником метется. Откушай водочки под капусту.
– По делу я, на минуту заглянул…
Матрена вышла, но дверь притворила неплотно – стала подслушивать.
Что случилось, почему столь нежданно министр МВД появился на Гороховой? Все было просто. После краткой, но выразительной беседы с гением сыска Протопопов крепко задумался: «Вдруг Соколов прав и Распутина убьют? Родзянко определенно мне сказал, что дни старца сочтены. Тогда и впрямь сыщик доложит на меня Александре Федоровне. Что тогда? Эх, мне в таковом случае несдобровать!»
Отсидев словно на иголках совещание, Протопопов понесся на Гороховую, к Распутину. Место было нагретое, министр бывал тут и прежде. Оставшись с глазу на глаз со старцем, гость встревоженно сказал:
– Григорий Ефимович, тебя хотят убить.
Распутин спокойно согласился:
– Знаю.
– Настоятельно рекомендую: срочно, сейчас же уезжай… Мое авто отвезет тебя на вокзал.
– Не могу.
– Тогда хотя бы не выходи на улицу, мои люди дом наблюдают, здесь ты в безопасности. Отмени все встречи.
– Разве можно спрятаться от судьбы? Я умру, когда Господу будет угодно. – Раскрыл дверь, крикнул: – Мотя, Варвара, угощайте Александра Дмитриевича!
Протопопов с чувством выполненного долга громко – чтобы дочери слышали – произнес:
– Я тебя, Григорий Ефимович, предупредил. С опасностью не шутят… – Он пожал сильную руку старца. Подумал: «До чего русский мужик легкомыслен, даже страх смерти его не пугает!»
Распутин перекрестил министра, и лицо его словно озарилось таинственным светом. Он поднял вверх палец.
– Христос-то сам взошел на Голгофу, так-то!
Роковой срок подошел – вечер 16 декабря.
Юсупов еще загодя сделал в подвале ремонт, устроил тут столовую, повесил картины, в нише поставил китайские вазы, на пол бросил ковры, возле стола – шкуру белого медведя.
Теперь надо было заманить жертву – святого старца.
Когда читаешь мемуары Юсупова, то делается ясно: они написаны лишь для того, чтобы хоть как-то смыть с себя клеймо убийцы, благородством помыслов объяснить злодейство. Да и писал он их глубоким стариком, многое забывшим или не желавшим говорить правду.
Иное дело – дневник Пуришкевича. Уже через несколько часов после убийства, находясь в пути к фронту, еще не остывший от злодейства, пахнувший кровью своей жертвы, откровенно и точно писал о подготовке к преступлению: «Юсупов передал доктору Лазаверту несколько камешков с цианистым калием, и последний, надев раздобытые Юсуповым перчатки, стал строгать яд на тарелку, после чего, выбрав все пирожные с розовым и шоколадным кремом и отделив их верхнюю половину, густо насыпал в каждое яду…
Мы поднялись в гостиную. Юсупов вынул из письменного стола и передал Дмитрию Павловичу и мне по склянке с цианистым калием в растворенном виде, каковым мы должны были наполнить до половины две из четырех рюмок, стоявших внизу в столовой…»
Лазаверт стянул перчатки, бросил их в горящий камин.
– Чтобы вещественных доказательств не было!
Тут же из камина потянул отвратительный запах. Лазаверт спросил:
– Феликс Феликсович, не пора ли вам к старцу ехать?
– Распутин сказал, что его охрана разъезжается ровно в двенадцать, так что самый раз, с Богом. Я сегодня и в церковь сходил, свечи поставил за благополучный исход нашего дела. Откройте окно, дымно тут…
Войти с помощью соц. сетей: