Бронзовый подсвечник

Едва Вера Аркадьевна зажгла в номере свет, как в дверь постучали. Она не успела ответить: дверь осторожно отворилась. В номер вошел Генрих Гершау. На его лице блуждала ядовитая улыбка. Сладким голосом он запел:

– Я вам, сударыня, не помешал? Простите за позднее вторжение. Так приятно встретить на чужбине соотечественницу.

Его тон и выражение лица насторожили Веру Аркадьевну. Она с легкой иронией сказала:

– Я тоже ужасно рада видеть вас, Генрих. – Вздохнула. – К сожалению, уже поздно, я устала и хочу спать.

Но Гершау не собирался уходить. Он уселся в кресло и тоном въедливого следователя произнес:

– Крайне любопытно знать, зачем вы приехали к Васильчиковой?

Вера Аркадьевна усмехнулась:

– Решила показать последний журнал берлинских мод. Нельзя, что ль?

– Меня в разведке уверили, что сейчас я единственный, кто общается с фрейлиной. И вдруг вижу тут вас. – Сделал рот куриной гузкой, прищурился. – Вы чье задание выполняете?

Вера Аркадьевна невозмутимо отвечала:

– Вы в своем уме, Генрих? Мы с фрейлиной давние подруги…

– Сомнительно! Вы, сударыня, в высшем свете впервые стали появляться года за три до начала войны, после того как охмурили фон Лауница. До этого вы ее знать не могли в силу своего плебейского происхождения. Но последние восемь лет фрейлина почти не бывала в России, так, редкими наездами. После начала войны на родине она и вовсе не была.

– И что вы хотите сказать?

Гершау, растягивая в ядовитой улыбке губы, с расстановкой произнес:

– А то, что вы, сударыня, российская шпионка. И ваш высокопоставленный муж прикрывает преступную деятельность. Стало быть, и он замешан в вашей шпионской истории. Да-с!

Вера Аркадьевна мучительно пыталась найти верный тон, чтобы свести на шутку этот тяжелый разговор. Но ни одна толковая мысль в голову не приходила. И вдруг ее осенило. Она весело и довольно естественно рассмеялась:

– Какой вы, Генрих, недоверчивый! И это правильно. На вашей службе следует всегда бдеть. И подозревать всех, даже родную маму. У вас, дорогой Генрих, есть мама?

Гершау процедил сквозь зубы:

– Вас, любезная, это не касается!

Вера Аркадьевна доброжелательным тоном продолжала:

– Я вас хочу успокоить: я получила задание в военной разведке посетить фрейлину Васильчикову. Об этом знает сам фон Ягов.

Гершау, который уже внутренне ликовал, – шутка ли, разоблачил шпионку, жену самого Лауница! – от внезапного поворота дела на мгновение опешил. Ядовитая улыбка сползла с лица, он растерянно спросил:

– Какая цель посещения?

– А вот это военная тайна, – лукаво рассмеялась красавица. Игриво произнесла: – Выпьем за нашу встречу! Токайское любите?

Гершау, как человек, возросший на российской почве, выпивку никогда не считал помехой, согласился:

– Охотно!

Про себя решил: «Нетрезвая она обязательно проболтается, если работает на вражескую разведку!» Ему очень хотелось отличиться по службе.

Вера Аркадьевна поставила на стол початую коробку конфет, вазу с фруктами, а Гершау открыл бутылку токайского.

Выпили несколько бокалов янтарного напитка, приятно захмелели. Вера Аркадьевна откровенно кокетничала, а расслабленный Гершау признался:

– Хоть вы, Верочка, оч-чень хороши собой, но, простите, в отчете доложу о нашей встрече.

– А как же иначе? Начальству врать – себя марать.

Большие напольные часы в ночной тишине гулко пробили двенадцать. Вера Аркадьевна сняла с комода тяжелый подсвечник, подошла сзади к Гершау и, взмахнув обеими руками, с размаху стукнула его по голове.

Шпион даже не вскрикнул. Он враз обмяк, но со стула не свалился. В его лысине зияла черная рана. Кровь пульсирующей струей побежала по щеке.

* * *

Вера Аркадьевна спустилась на первый этаж. Непринужденно улыбаясь, сказала портье:

– Завтра горничная пусть меня не будит. Хочу, знаете, отоспаться с дороги. Вот вам деньги – за три дня вперед.

Она вновь поднялась к себе. Гершау сидел с полураскрытыми глазами, уперев бессмысленный взор в тарелку. Под ним, возле кресла, темнела лужа крови. Вера Аркадьевна поднесла ко рту Гершау зеркальце – оно осталось незамутненным.

– Мертвый! – с ужасом произнесла женщина.

Она сдернула с кровати покрывало, с омерзением набросила его на сидящий труп. В лужу крови, чтобы она не просочилась на нижний этаж, положила большое вафельное полотенце. После этого прошла в ванную комнату, тщательно вымыла руки и лишь затем раскрыла железнодорожное расписание: ближайший поезд на Вену отправлялся только в шесть двадцать утра.

Вера Аркадьевна плотно закрыла дверь в гостиную. Она всю ночь дрожала от страха, сидя на краю широкой кровати: время тянулось мучительно медленно, спать она не могла.

Без нескольких минут шесть она открыла окно, вышвырнула саквояж с вещами, а потом спрыгнула и сама. Ноги глубоко ушли в рыхлую землю, возделанную под цветочную клумбу.

…Уже скоро Вера Аркадьевна лежала на диванчике полупустого, подпрыгивавшего на стыках вагона и размышляла о своей жизни, полной тревог и неожиданных приключений.

Допрос

Труп предателя и шпиона Генриха Гершау обнаружили только через два дня.

Вейнгарт тут же доложил венскому начальству о происшествии.

Пытались отыскать в Глогнитце Веру фон Лауниц, но она уже сидела на жестком стуле в отделе разведки военного министерства, что на Ляйпцигерштрассе, напротив огромного универсального магазина Вертгейма. Человек в штатской форме, старый, опытный генерал-контрразведчик, почти не спавший двое суток, немигающими, как у кобры, глазами уставился в разведчицу:

– Что вы делали в Глогнитце?

Вера Аркадьевна с потрясающим самообладанием отвечала:

– Я посетила свою старую подругу – фрейлину Васильчикову.

– Зачем?

– Я очень о ней соскучилась, она такая милашка, и ей очень плохо одной. А что, разве нельзя?

– Но кто разрешил вашу поездку?

– Какое разрешение, когда я соскучилась о приятельнице?

– Но как вам, госпожа фон Лауниц, удалось пересечь линию фронта?

Вера Аркадьевна и тут нашлась:

– Граница сама меня пересекла. Я по железной дороге по русскому паспорту под именем каргопольской мещанки Семеновой приехала из Петрограда во Львов, когда он был в руках русских. Прошло несколько дней, русские драпали, как зайцы, наши доблестные войска вступили на его улицы. Весь народ ликовал, приветствовал германское оружие, и я вместе со всеми. Так я оказалась за линией фронта. Жила я в гостинице «Бельвю». (Была устроена проверка. Она подтвердила: за пять дней до взятия Львова в «Бельвю» сделала запись в гостевую книгу каргопольская мещанка Варвара Семенова, которой и была Вера Аркадьевна фон Лауниц.)

Допрос продолжался:

– Но ведь вы стали любовницей русского полковника разведки Соколова?

Вера Аркадьевна фыркнула, надула губки:

– Чего вы ко мне привязались? «Любовник, любовник…» Даже мой дорогой Лауниц меня не упрекает. Ведь коли я и жертвовала собой, то исключительно ради оперативных целей. И потом, вы что, со свечкой стояли, когда Соколов меня?.. Так что, герр генерал, не суйте свой большой нос куда не следует.

– Но ведь пока вы катались в Глогнитц, устаревали очень важные сведения, которые вы добыли у Соколова?

– Тремя днями раньше, тремя днями позже – победа все равно будет за нами! Германия превыше всего! Мне пора, меня ждет мой фон Лауниц.

– Не спешите, фрау фон Лауниц! В тюрьму Шпандау принимают круглые сутки. Ведь главный вопрос я приберег на десерт. – Генерал вперился глазами в Веру Аркадьевну. – Отвечайте, что вам известно о смерти Генриха Гершау?

Вера Аркадьевна давно ждала этого вопроса. Она со спокойной веселостью, будто речь шла об очень забавном, отвечала:

– Это я шандарахнула наглеца подсвечником!

Генерал от такой наглой откровенности даже опешил:

– Вот как? Но как вы смели убить Генриха Гершау, большого друга и патриота Германии?

Она вздернула носик:

– А вы знаете, что этот «патриот» предложил мне работать на русскую разведку?

Генерал рассмеялся:

– И вы, конечно, вместо того чтобы согласиться, а потом донести нам о его намерениях, отправили несчастного к праотцам?

– Нет, я отправила его после того, как он напился и сказал: «Раздевайся!» Я ему ответила: «Не дождешься, козел!» Он мне: «Да я тебя застрелю!» – и грязно обозвал. Мое женское достоинство было задето, ну и того, долбанула малость по лысине. А что, скажите, делать с этим презренным изменником? – Укоризненно погрозила пальцем. – Ошибаетесь, герр генерал, этот тип никогда не был патриотом великого фатерланда. Патриотка – это я…

Генерал ощерил желтые крупные зубы:

– Вы – патриотка?

– Господин генерал, если бы я не была патриоткой Германии, разве я вернулась бы в Берлин? Тут мой дом, тут мой муж, тут моя новая великая отчизна. Мы победим, и я буду до последнего вздоха бороться за величие могущественной Германии!

Генерал подумал: «Сколько в этих русских нахальства!» Он тяжело вздохнул и подписал пропуск на выход из министерства.

* * *

Конечно, Вера Аркадьевна держалась на допросе молодцом, но спасло ее от крупных неприятностей только одно обстоятельство – высокопоставленный муж. И все же милая россиянка осталась в сильном подозрении и за линию фронта ее больше не посылали.

Она жила в ненавистном ее сердцу Берлине: ходила в зоопарк, посещала за двадцать пять пфеннигов мавзолей в Шарлоттенбургском парке, Национальную галерею недалеко от набережной Шпрее. И ежедневно смертельно тосковала о своей единственной большой любви – о графе Соколове.

Разве ее можно упрекнуть за это? Женщина появляется на этой прекрасной и грешной земле едва ли не с единственной целью – любить. И это у женщин получается лучше всего.